Различия.

Звон будильника резко вонзился в мое сознание. Утро. Опять утро. Как же быстро пролетают часы сна… Мышцы за ночь просто одеревенели, так что встать с кровати оказалось практически невыполнимой задачей. Охнув, я скатился с кровати и кое-как дополз до ванной. Включив холодную воду залез под струю головой. Вроде полегчало, во всяком случае, мне уже не хочется распластаться на кафеле в ванной и побиться об него головой. Значит, можно приступать к одеванию… Школьная форма никогда мне не нравилась. Кроме, разве что, на Грелле… На нем она смотрится просто великолепно. Хотя, Грелль и без формы великолепен… Так, что-то меня опять не в те дебри занесло. Я огляделся — ну конечно, самого предмета моих мыслей и след простыл, а на столе аккуратно прикрытый салфеткой завтрак в виде бутербродов с колбасой. И когда он все успевает? Наскоро покидав в портфель учебники и на ходу вгрызаясь в несчастный кусок хлеба, я вылетел из дома и на полной скорости влетел в уже отъезжающий автобус, толкнув какую-то милую девушку. Она сначала недовольно поджала губки, но я виновато улыбнулся, и девушка заулыбалась в ответ. Я давно заметил, что на противоположный пол оказываю гораздо большее влияние, чем на свой собственный, хотя предпочтения имею прямо противоположные, и беззастенчиво этим пользуюсь в таких вот житейских ситуациях, когда ужасно не хочется влезать в скандал. Едва не просидев собственную остановку, вывалился из автобуса и со спринтерской скоростью пересёк школьный двор, взлетел вверх по лестнице и ворвался в класс буквально за несколько секунд до звонка. Сергей Владимирович укоризненно покачал головой, но ничего не сказал, а я плюхнулся на стул рядом с Греллем и щёлкнул его по носу. — Ты опять ушел, и даже не пожелал мне доброго утра, — якобы обиженно прошептал я. — В следующий раз я тебе записку оставлю, — съехидничал тот, и уставился на мою голову. — Господи, Сиель, что у тебя за воронье гнездо на башке! Ты опять не нашел времени причесаться? — Ну я же не встаю в пять утра! — Зато я выгляжу нормально, а не как невыспавшийся ёжик, и на уроки не опаздываю! — Я не опоздал! — тут же открестился я, пытаясь пальцами разобрать спутавшиеся пряди. — А, то есть сравнение с ёжиком тебя устраивает? — Грелль! Сиель! Быстро прекратите болтать! — Мы больше не будем! — в один голос пообещали мы, вызвав смех всего класса и снисходительно-добродушную улыбку нашего, незлого, в общем, учителя. Весь остальной урок прошел почти спокойно, даже скучно. На школьных занятиях уже давно не было ничего, что могло бы меня заинтересовать, да и поступать я собирался на художественный, так что все разглагольствования Сергея Владимировича я слушал вполуха, и смотрел на сосредоточенное лицо любимого. Он хмурил брови, шевелил губами, повторяя и запоминая формулы, правила, и прочую ерунду, и выглядел до невозможности мило. Я вообще по натуре романтик, а он — математик. Наши чувства я воспринимаю как нечто само собой разумеющееся, а он как предмет для исследований. Впрочем, его исследования заключаются в основном в изучении влияния физической близости на отношения между любовниками, что меня полностью устраивает. Но его научно-математический склад ума не мешает ему быть ещё и самым ехидным типом из всех, кого я знаю. У него невероятное чувство юмора, и на любую мою шутку он отвечает двумя, гораздо более едкими. И откуда в нем столько яда? Пока мы находимся в обществе людей, мы — лучшие друзья, которые для экономии снимают квартиру вместе. Я много шучу, смеюсь, подкалываю его, он — молчит, поправляет на носу очки и терпеливо объясняет неразумному мне прописные истины, неважно, в какой области, но чаще всего в области этикета и норм поведения. Но когда мы остаёмся одни, роли резко меняются. Он — настойчивый, страстный, ненасытный хищник, а я — жертва в его руках. Он играется со мной сколько сам пожелает, отпуская ехидные взгляды и едкие шуточки, и мне, черт возьми, это нравится. Когда мы остаёмся наедине, меняется не только его характер. Я давно заметил, что он сильно меняется внешне — глаза за стеклами очков поблескивают зеленоватым, а не карим, губы краснеют, волосы чуть удлиняются, а зубы становятся ощутимо острее. Эти изменения меня очень интриговали, но расспрашивать о них Грелля я не торопился. Мне было интересно самому разузнать, делает он это по собственному желанию, или же даже не замечает, что под воздействием эмоций превращается в нечто иное? — Сиель! — меня дёрнули за рукав. — Ась? — я отвернулся недовольный, так как меня отвлекли от приятных мыслей и ещё более приятного вида. — Сиель, ты невыспался, что ли? — тут же защебетала Анна — старшая двоюродная сестра Грелля. — Ты должен лучше следить за собой! А ты все так же играешь в шахматы каждый день? — Угу. — Сыграешь со мной как-нибудь? — Может быть… — ее болтовня всегда меня раздражала. Она слишком легкомысленная для своих двадцати двух лет. А эта ее страсть к красному цвету… У Грелля она тоже присутствует, видимо, у них это семейное, но он не выряжается каждый раз в полностью красную одежду, и уж тем более не красит губы вульгарно красной помадой. Ужас какой… Единственный элемент красного в его образе — красный школьный галстук, входящий в школьную форму, который он тщательно гладит каждое утро, да ещё очки в красной оправе. И да, он до сих пор носит ту дурацкую цепочку с черепком, которую я ему как-то подарил. Самому до сих пор стыдно, а он носит. Невероятно… — Здорово! Сиель, ну не хмурься, тебе совсем не идёт! — Ага… — я зевнул, и снова отвернулся к Греллю. Он уже отвлекся от своей писанины и уставился на сестру. — Анна, что ты тут делаешь? — строго спросил он. — До конца занятий ещё двадцать семь минут. — Как двадцать семь?! — я аж подпрыгнул. — А куда день делся? — Ты опять проспал все уроки, — совершенно спокойно ответил Грелль, смотря на меня в упор и слегка улыбнулся. — И как тебе удаётся? — Я способный, — я показал ему язык и принялся шустро закидывать учебники в портфель. — Ещё двадцать шесть минут! — строго оборвал меня Грелль. — Отсутствие учителя ещё не даёт тебе права уходить с урока раньше времени. — Это кто тебе сказал? — ехидно поинтересовался я, сощурив глаза и ухмыльнувшись. Грелль завис на пару секунд, после чего страдальчески вздохнул, возведя глаза к потолку, и снова принялся за свою работу. А я почувствовал непреодолимое желание дёрнуть его за хвост. Да, свои длинные каштановые волосы Грелль всегда собирал в хвост алой лентой. Девчонки смеялись над его старомодной прической, но мне нравилось. Я протянул руку и резко, но не сильно, дёрнул за кончик хвоста. Шелковая лента соскользнула с волос, оставшись у меня в пальцах, а волосы рассыпались по плечам. Грелль недовольно тряхнул головой, убирая их с лица, и повернулся ко мне. — Что ты творишь? — тоном великомученика спросил он. Я же завороженно уставился на распущенные волосы. Мне жутко захотелось зарыться в них пальцами, и, видимо, это отразилось на моем лице, потому что Грелль встал, отложил карандаш, взял меня за руку и вытащил из кабинета. Затолкнув меня в кабинку мужского туалета он обернулся ко мне и сам, без предупреждения, впился в мои губы поцелуем. Я среагировал не сразу, но когда оклемался, то сразу же перенял инициативу в свои руки, зарывшись пальцами в шелковистые волосы одноклассника и прижав его к двери кабинки. Это был наш второй за все время поцелуй не дома, причем первый был здесь же, в мужском туалете, и я не удивлюсь, если в этой же самой кабинке… Поцелуй сводил с ума. Я так и не понял, в какой момент мы поменялись ролями, но вскоре прижатым к двери оказался уже я, а горячий язык Грелля нагло ворвался в мой рот. Но я был и не против. Теплые и мягкие губы моего любимого резко контрастировали с заострившимися вдруг зубами. По моему подбородку потекла струйка крови. Я не хотел, чтобы это заканчивалось, но Грелль сам прервал поцелуй, высвободил свои волосы из моих пальцев и отобрал у меня ленту. Пока он завязывал волосы я вышел из кабинки, подошёл к зеркалу и как следует врезал себе по щеке, да так, что аж вскрикнул. Силен мужик… Грелль удивлённо поднял бровь, разглядывая мою красную щеку и начавший проступать синеватый оттенок, но сам все понял и одобрительно кивнул. Я усмехнулся и тут же принял самый ехидно-невиновный вид из всех, на которые был способен. Грелль только головой покачал и вышел первым. Я чуть помедлил и тоже вернулся в класс. Анна ахнула, увидев мой синяк и струйки крови на губах, ахнула и возмущённо воззрилась на Грелля. Тот невозмутимо пожал плечами, мол, я тут ни при чем. Учитель, успевший вернуться в класс, тоже заинтересовался этой историей. Пришлось виновато ковырять ножкой пол и рассказывать, как «я чуть не порвал любимую ленточку Грелля (на этих словах он красноречиво показал мне кулак), а он за это набил мне морду». Учитель тихо прыснул, класс засмеялся, и ни мне, ни Греллю выговор так и не влепили. А потом прозвенел звонок и все дружно высыпали из класса в коридор. Анна тут же повисла на мне, щебеча что-то утешительное и гладя по ушибленной щеке. Взгляды, которые она бросала на Грелля, могли бы прожечь в ком угодно дыру не хуже серной кислоты. Я давно подозревал, что Анна ко мне неравнодушна, иначе зачем ей носиться со мной как заботливая бабушка с собственным любимым внуком? — Анна, пожалуйста, прекрати меня душить! — прохрипел я, когда она уж слишком сильно сдавила меня в объятиях. — Ой, Сиель, прости пожалуйста! — тут же переполошилась она. — Вот видишь, Грелль, извиниться это не так уж трудно! — Я извинюсь, когда мы придем домой, — спокойно и хладнокровно ответил Грелль, послав мне многообещающий взгляд. Я сглотнул и облизал вмиг пересохшие губы. Ох, скорее бы добраться до дома…