ПРОЛОГ
Обычный придорожный мотель, мигает выносной щит на ржавых столбах, въезд размечен садовыми фонарями — через метр, вдоль неровных, раскрошенных границ асфальта. С фонарями сами дальнобойщики постарались, попутает в темноте под дождем, съедешь груженым на глину, неизвестно, где встрянешь. Если в окнах и загорается свет, то гаснет очень быстро. У постояльцев всех дел — кинуть шмотки, наскоро ополоснуться, сменить запах пота на запах щелочи, а с местными шлюхами лучше вслепую кувыркаться, все равно ничего хорошего не увидишь. Номера убитые, зато бар вполне сносный, подошвы к полу не липнут, и посуда чистая. Дженсену доводилось бывать здесь, место знакомое, спокойное. Он прошел в дальний угол, задвигая стулья коленями. Брока отправил к бару — «бери как обычно» — и уставился в телефон, в очередной раз сверяя маршрут и время. С ночевками выходило еще пять дней, но Дженсен прикинул с запасом, их двое, если меняться на сон, можно выгадать минимум сутки. Лучше лишний день на месте помариноваться, чем считать минуты. Можно ведь и недосчитаться. Восемь штатов. Восемь, сука, штатов, через горы, через такие гнилые места, что… — Выворачивай карманы, ублюдок! — басом донеслось от стойки. — Выворачивай, мать твою! В следующую секунду раздался звук, который ни с чем не спутать — удар бутылкой по голове. Завизжала официантка, больше для порядка, чем от испуга — уж ей-то не привыкать тюками носить в прачечную заляпанные кровью скатерти, — блеснула «розочка», первое оружие во всяком баре. Дженсен не успел, просто не успел. «Хей, хей, хей!» — в ритм воплям Брока пропел из динамиков Кобейн, и все было кончено. Только мелькнули спины в потертых коричневых куртках и крепкие, в складках, затылки. — Он спиздил мой кошелек! — и смачный плевок на пол. Грохнула дверь, взревел мотор спортивного кара — подобные автомобили заезжали в эту глушь не чаще, чем большегрузы на Манхеттен. Даже если бы Дженсен захотел догнать, не сумел бы. Брок скулил в углу, все норовил зажать порезы здоровой рукой, сердобольная официантка сидела перед ним на корточках и удерживала за запястье — раны неглубокие, но в них осколки, самому лучше не трогать. Дженсен молча подошел, закинул здоровую руку Брока себе на плечо, поднялся вместе с ним, проехавшись спиной по свежевыкрашенной стене. Пока вел мальчишку до машины, а рубашка впитывала чужую кровь, все гадал: совпадение? нет? Он раскатал по нижней полке рулон целлофана, застелил пленкой пол, и только после этого помог Броку подняться в кабину. Не то, чтобы машина была ему дороже напарника, но запах этот, приторный, тошнотворный, хер выветришь. — Ты как? — спросил, осторожно прижигая перекисью висок. — Одной рукой с «фредом» не управиться, а? — Брок улыбнулся через силу и пожаловался: — Тошнит. — Через пятнадцать миль будет больница, заштопают тебя, за день оклемаешься. — Дженсен сноровисто перебинтовал ему голову, закрутил повыше локтя жгут, и перебрался в водительское кресло. — Денег оставлю. — Прости, я тебя подвел … — пробормотал Брок. — Блевать в пакет, — распорядился Дженсен, выдернул из-под сиденья бумажный мешок, на дне которого болтались промасленные обертки от бургеров, и, не глядя, швырнул назад.***
21.43: Брока порезали в баре. Оставляю его в больнице, дальше сам 21.44: Черт. Разворачивайся 21.52: Нет, мы что-нибудь придумаем***
Когда Джаред разлепил глаза, солнце уже сгинуло за насыпью. До чего же быстро летит время, когда тебя избивают и бросают на обочине — если не подыхать, то, как минимум, всерьез переосмысливать ценности. Дорожная жизнь вколачивает свои уроки — накрепко, чтобы от зубов отскакивало. Хотя, покажите, у кого в этом бизнесе сохранилась хотя бы половина своих зубов? Джаред сплевывает розовую, кислую слюну в ладонь и оттирает от песка лицо, ощупывает скулы, подбородок — ссадины не в счет, нос съехал маленько на бок, но и это не поздно поправить. Другие кости целы, жить можно, только убраться бы подальше от Уилксборо. Симпатичный городишко, знаменитый своей птицефабрикой и соответствующей вонью на все окрестные поля. Еще здесь много пьют, а чужаки частенько пропадают без вести. Если власти когда-нибудь вздумают расширять шоссе, ох сколько всего интересного и разложившегося обнаружат рабочие под пыльным гравием. Минус одна точка из маршрутного листа, если удастся отсюда выбраться. Джаред выходит на трассу. Шоссе тянется с севера на юг, узкое полотно под уклон, слева лес, справа тоже лес, выше — ломаная линия гор, и ветер качает провода. Земля в облаках — кажется, так называют это место. Чтобы выбрать направление, Джаред кидает монетку — выпадает решка. У него нет причин не доверять президенту Рузвельту, тем более эти двадцать пять центов — последнее, что у него осталось. Выпотрошили полностью — даже запасные водительские права из трусов, фальшивые. Насиловать не стали, и на том спасибо. У Джареда уже затекает рука, когда у обочины тормозит красно-белый «фретлайнер». Прихрамывая, он взбирается по ступенькам. Пустое дело, водитель на него посмотрит, пошлет на хуй и будет прав, Джаред достаточно помотался автостопом, знает эти машины. Во «фредах» чистенькие, светло-серые салоны, а Джаред сейчас сам себя если куда и пустил бы, то только в контейнер с навозом. Он ловит свое отражение в длинном боковом зеркале — морда грязная, какими только цветами не переливается, но бывало и похуже. О том, что от него, скорее всего, воняет, Джаред старается не думать. — Подбросишь? — улыбается Джаред, на разбитой губе выступает капля крови. Так и есть, не тягач — салон боинга. А водитель, как ловит наметанным глазом Джаред, вовсе не водитель, а владелец. Слишком уж свежевыбритый, лощеный даже, гель на волосах и «брайтлинг» на запястье. Точно пошлет, еще и сплюнет в окошко от брезгливости. Однако, красавчик за рулем только многозначительно прищелкивает языком: — В больницу? — Нет, — мотает головой Джаред. — Мне бы так, куда-нибудь. — Куда-нибудь? — со смешком уточняет тот. — В смысле, прямо? — И попить. Потому что хрен с ним, если не повезет, а за глоток воды Джаред готов душу продать. — Забирайся, — парень дает отмашку и добавляет каверзно: — С тебя чистка салона. — Спасибо, — тихо говорит Джаред и сопит перебитым носом. Ему неуютно, в тепле тело ломит сильнее, у сиденья слишком прямая спинка, а откинуть его Джаред стесняется. Он, в принципе, чувствует себя блохастой, хромой собачонкой, которую один мудак переехал, а другой подобрал — не из жалости даже, а чтобы хоть что-нибудь забросить в копилку добрых дел. Плюс один к карме. Джаред, вперившись взглядом в стерильный резиновый коврик, достает из кармана ту самую монетку: — Боюсь, на химчистку не хватит. — Значит, своими силами, — вполне серьезно отвечает новый знакомый, переключает скорость и разгоняет свою махину, кажется, до предельной сотни. — Над тобой сетка, вода там, салфетки еще должны быть, поищи, — и добавляет: — Меня зовут Дженсен. — Джаред, — бубнит Джаред. Ему очень хочется ответить колкостью, но в окна начинает биться дождь, ночью на почти неосвещенной трассе это жутковато. Джаред прикладывает спиртовую салфетку к порезу на щеке и шипит от едкой боли. В принципе, он не против почистить салон. — И что же с тобой приключилось? — Дженсен с нескрываемым интересом наблюдает, как Джаред неловко комкает использованные салфетки, не зная, куда бы их запихнуть. — Можно на пол, — подсказывает он. — Ну так? — Ограбили, машину забрали, — буднично отвечает Джаред. — Опасные места. — Опасные, — соглашается Дженсен и сбрасывает скорость. — А теперь правду. Джаред мысленно клянет президента Рузвельта. Ебаный край цивилизации, полтора землекопа на гряду гор, каждая собака всех знает в лицо. Ну, а что, если этот Дженсен из дружков тех отморозков? Не похож, конечно, здесь мужики фенечки на руки не вяжут, но чем черт не шутит? — Ладно, — Джаред завинчивает ополовиненную бутылку колы. — Я из Вирджинии, в Хикори у родственников был, ну и трахнул не ту девчонку. Дальше рассказывать? — Улица? — спрашивает Дженсен. — Что? — Улица, на которой живут твои родственники? Джаред косится на полукруг приборной панели — тридцать километров в час. Двадцать. Десять. Встречный ветер слабеет, струи на стекле меняют угол с косого на прямой. — Ты коп? — спрашивает Джаред. — Как нравится, так и называй, — Дженсен улыбается как-то странно, словно авансом за что-то. Последний раз Джаред чувствовал себя таким идиотом, когда накачался клофелиновым пивом в компании какой-то придорожной бляди. Купиться на подобную срань, имея при себе почти унцию кокаина, рассказать кому — засмеют. Вот и сейчас — чего бы ему не ляпнуть про любую Секонд-стрит? Как будто Дженсен знает все улицы Хикори наперечет. Проблема в том, что именно такое впечатление он и производит. Знает. А если не знает, то почует вранье и расхуячит вторую бровь. — Груз в порту забирал, меня выследили. Помолчали. — Заметь, я не спрашиваю, какой груз. — Это потому, что у меня все равно уже ничего нет. — Верно. — Слушай, я не доставлю неприятностей, — Джаред уныло косится в окно, за которым все равно тьма кромешная. — Просто подбрось до города. Я не в розыске, не убийца, ничего такого. — Да уж вижу. Дженсен снисходительно морщится, и это чертовски унизительно. Захочу — помилую, захочу — вышвырну на пустыре. Будь у Джареда деньги, он бы предложил деньги. Потом, правда, сообразил бы, что Дженсену они не нужны. Остается символический, но бартер. — Могу машину помыть. — Актуально, — Дженсен выключает дворники. — Могу отсосать. — У Джареда заканчиваются аргументы. — Можешь. Разрешает, вы посмотрите на него! Как будто Джаред только за тем и провалялся полдня в бессознанке на голой земле, чтобы встретить потом именно его. Как будто за этим напросился в попутчики. Ситуацию выносит на последнюю степень абсурда, Джаред думает, что навар со следующего дела потратит на хорошего невролога, все мозги ведь отшибли, суки. — Только рот прополощи, — Дженсен протягивает обтянутую кожей флягу. Джаред выхлебывает почти все, джин прожигает губы и желудок. Дезинфицирует, блядь. — Смени тачку, — говорит Джаред, стукаясь локтем о выступающую приборную панель. Кабина напоминает Джареду шаттл из фантастического сериала. Он устраивается на корточках между сиденьями, Дженсен поворачивается лениво, приваливается затылком к стеклу, сам расстегивает джинсы. У него стоит, и Джаред реально удивлен. Он тянет в улыбке губы — на пробу, разрабатывая. Челюсть болит, и Джаред не уверен, что Дженсена не испугает кровь. Хотя бы потому, что это чревато, от СПИДа джин не спасает. Где гарантии, что третья по счету байка была правдивой? Может, Джаред снимается на дороге, тридцать баксов за минет и полтинник за анал. Без резинки — сотня. — Есть гондоны? — последнее китайское предупреждение. — Воздержусь. — Заводит грязь? — спрашивает Джаред, почти касаясь головки. Почти, потому что подсохшие болячки расходятся узкими трещинками и начинают кровить. — Заводишь ты, — признается Дженсен и сдвигается на край кресла. — Классный, — Джаред лижет длинно, по уздечке, мешая смазку и слюну с красным, медленно насаживается горлом. Никаких особых техник у Джареда нет, на такие фокусы он не большой мастер, если честно. Просто забивает на рвотный рефлекс, не ел же сутки, может себе позволить. Только хрипит сухо, когда совсем до гланд, отстраняется и снова работает языком. Джареду нравится вкус, сильный, чуть сладковатый от собственной крови. Жаль только, что из-за сломанного носа запахов толком не различить, ему хотелось бы узнать, как пахнет Дженсен, везде — в паху, за ушами, на сгибах у локтей. Это были бы хорошие воспоминания. Сглатывая сперму, Джаред прикидывает, что бы спиздить на память. Просыпается он в той же реальности, в которой уснул, только солнце бьет по глазам. Горизонт затянут пылью, динамики ворчат скучной новостной волной. — Смени тачку, точно тебе говорю, этим креслом можно пытать. Или другое поставь, с подвеской. — Джаред часто моргает и поводит затекшими плечами. — Вообще-то там есть кровать, — Дженсен, не отвлекаясь от дороги, указывает большим пальцем назад, в отсек «спальника». — Но ты отрубился. Не представляешь, как руки чесались нос тебе вправить. Храпишь — пиздец. — И почему не вправил? — Жалко было будить. — Сколько я спал? — спрашивает Джаред как о чем-то якобы неважном. — Три часа. — А где мы? — Выезжаем из Каролины. Что-то мне подсказывает, ты не против отсюда свалить. — Расскажешь о себе? — В ближайшем мотеле. Джаред наконец-то откидывает сиденье по максимуму и разворачивается к Дженсену всем корпусом, чтобы можно было одновременно и лежать, и смотреть.***
Парковка в паре миль по трассе от Ноксвилла не так чтобы уж очень просторная, да еще и узкая, но Дженсен ухитряется втиснуть свой Фредлайнер между замшелым пикапом и длинной черной красоткой лохматых годов. Выбираясь из кабины, Джаред машинально прикидывает, за сколько ее можно сдать барыгам, если внутри там полный фарш. Дженсен, бросив на него короткий, ничего не значащий взгляд, больше ни разу не оборачивается — пока платит за номер для двоих, идет к двери, поигрывая ключом, проходит внутрь и, наконец, останавливается. Мотель — дыра дырой, один из тех, что называются дико претенциозно, вроде «Лунной сонаты» или «Кедровой аллеи», но на деле ни луны, ни кедров — дешевая скрипучая мебель, ревущий кран, желтые простыни и один канал, да и тот платный. Едва переступив порог, Джаред как-то сразу робеет. Ему хреново, башку кружит, мутит, к горлу подступает горький комок и тут же проваливается в желудок. То ли голодно, то ли все же сотрясение — хуй разберешь. Он садится на край жесткой кровати и закрывает глаза — может, хоть так полегчает. — Эй. Рука на плече, спустя мгновение жесткая ладонь обхватывает подбородок. В губы тычется холодное. — Пей давай. Аспирин. Герой, мать твою. Джаред послушно пьет кисловатую шипучку. Ему даже нравится такая забота — ну и хрен с ним, что странно все это, что холеный дальнобойщик, совсем непохожий на дальнобойщика, вдруг возится с ним, как с несмышленышем каким. Неужто минет настолько впечатлил? Джаред хрюкает в стакан, пузырьки лезут в нос. — Иди в душ, — говорит Дженсен невозмутимо. — Потом посмотрим, как тебя, куда и что. Надо признаться, трогать лицо чертовски больно. Ссадины щиплет, но Джаред намывается с остервенением — в конце концов, долг возвращать он только начал, и впереди еще много интересного. Закручивая кран, он смотрит на себя в запотевшее зеркало — красная слива вместо носа, прилипшие ко лбу лохмы, на губе ссадина, с корочкой запекшейся крови. То еще зрелище. Отсосать он предложил, сука. Господи. Надо ж было так влипнуть. Джаред возвращается в комнату. Дженсен ждет его, на кровати — открытая автомобильная аптечка. — Сядь, — говорит он, и Джаред послушно садится, как был, в полотенце на бедрах, весь мокрый. Дженсен встает между его колен, цепляет за подбородок, внимательно разглядывает нос, аккуратно трогает пальцем самый кончик. — Я потерплю, — гнусавит Джаред. — Да уж будь любезен. Вспышка боли, белой, обжигающей. Под зажмуренными веками как фары вспыхнули. Что-то мешает дышать, и Джаред втягивает воздух пересохшим ртом. — Все. Жить будешь. До завтра поспишь с тампонами, не вздумай вынимать. Джаред разлепляет глаза. Лицо напротив расплывается, и Джаред скашивает взгляд чуть ниже, туда, где начинается отсчет пуговиц на клетчатой — ну дальнобойщик же, все верно — рубашке. Нос ноет, ноздри забиты влажной ватой, и дышать можно только ртом — горло саднит еще больше, на языке противный привкус, словно медную проволоку пытался перегрызть. Дженсен отходит к своей кровати, роется в сумке. — Схожу пожрать куплю, — говорит он через плечо. — Тут будешь? Спрашивает так, ради проформы, ведь заранее знает ответ. Джаред отворачивается. Послушай, чувак, хочет сказать он, то, что я взял у тебя в рот, а ты за это вправил мне нос, совершенно, ну совсем ни к чему не обязывает. А иначе какое-то совсем хуевое кино получается. Но Джаред только кивает, молчит и смотрит, как закрывается дверь, с легким щелчком отрезая свет от тени.***
Жирный гамбургер на вкус как промасленные опилки, пиво теплое и сладковатое, но жрать хочется страшно, сутки все-таки не ел. Радио заладило тоскливый блюз, и Джаред старается сопеть потише, но не выходит. Он роняет кусок булки, виновато лезет под стол, а когда выпрямляется — напарывается на взгляд Дженсена. Против воли накрывает стыдным, колючим жаром — пылают уши, комом встает в горле недоеденный гамбургер, и выбор — глотнуть или вдохнуть — вдруг оказывается жизненно важным. — Ты чего? — гнусавит Джаред, прикрыв ладонью рот. — Может, расскажешь? — Дженсен со стуком ставит бутылку на стол, вальяжно откидывается на спинку стула. Джаред воровато скользит взглядом по его телу — замирает между широко расставленных ног, обтянутых вытертыми джинсами, и понимает вдруг: с этими гребаными тампонами он не только выглядит, как полный лох, но и вообще ни на что не способен. — Чего рассказывать? — Ну… что-нибудь. Как школу бросил, например. Как родители из дома выперли. Как первый раз покурил, выпил, нюхнул. Как вообще ввязался во все это. Джаред поджимает губы. — Ты серьезно думаешь, что я настолько… — С учетом обстоятельств нашего знакомства, что прикажешь думать? Ну и глаза, отстраненно думает Джаред. Как у змеюки. Холодные. Красивые. И говорит спокойно, тихим таким, интеллигентным голосом. Собственно, дальнобойщик из него такой же, как из Джареда скрипач. В горле сухо, и он, запрокинув голову, вытряхивает в рот последние пенные капли из бутылки. — Чувак, у меня болит нос, башка кружится, глотку дерет, а ты мне тут допрос устраиваешь… — Баш на баш, Джаред. — Передумал, — выходит еще гнусавее, чем раньше. Пе-де-ду-бал. Дженсен смотрит на него еще несколько мгновений, а потом улыбается — и взгляд ощутимо теплеет. — Ладно, завтра поговорим. Устал как собака. Давай спать. А вот теперь самое время выяснить — почудился ли Джареду пошлый намек, или сейчас таки что-то будет. Казалось бы, чего проще — задать вопрос в лоб, если уж у Дженсена о нем особое мнение сложилось, но опять ничего не получается. Разве что встать, качнувшись, неуверенно подойти к развалившемуся на стуле Дженсену и, потоптавшись, опуститься перед ним на колени. В лицо можно не смотреть. Мысленно Джаред посылает себя на хуй раз десять. Молния на ширинке разъезжается легко, как смазанная. Стояк не такой уж крепкий, но есть, и это обнадеживает. Дженсен не делает ни малейшей попытки помочь Джареду, и тот, часто сглатывая и судорожно дыша ртом, пытается стянуть джинсы пониже. — Ты точно хочешь, чтобы я думал о тебе так? — хрипло говорит Дженсен, подпустив в голос насмешки, но Джареду даже не обидно У Джареда на языке вертится: «сам же попросил», «, а чем нам еще заняться?», «издеваешься?» и «пошел ты», но говорит он совершенно другое: — Похуй мне. Где-то там, наверху, Джаред это чувствует, Дженсен улыбается. И приподнимает бедра, совсем чуть-чуть, чтобы удобнее было стянуть джинсы. Во рту Джареда сухо, как в пустыне Мохаве, кисло от недавнего пива, дышать нечем, но он, зажмурившись, втягивает в себя крепнущий на глазах член. Воздух скользит между нежной изнанкой рта и горячей, солоноватой кожей, сушит еще больше. — Эй, — говорит Дженсен сверху. Легонько тянет за волосы, заставляя отстраниться. Джаред туго сглатывает, возит языком по небу. — Хорош. Задохнешься еще. Он поднимается на ноги и, крепко ухватив за запястья, тянет Джареда к себе, от этого в паху сладко и жарко тянет. А потом пересохших губ касается влажный, теплый язык, лижет полузажившие трещинки, и во рту тоже становится влажно, и хочется еще. Джаред вообще целоваться не любит, но с Дженсеном это реально круто. Круче, наверное, чем обдолбаться в хлам и на пару суток уйти в захватывающую дух нирвану, хотя так искушать судьбу, и без того, судя по всему, капризную как сука, Джаред не пробовал. В горизонтальном положении, распятым под тяжелым, горячим телом, оказывается еще круче. Дженсен с чего-то начинает нежничать — оглаживает грудь, бока, играет губами, слизывая кровь с мелких трещин, невесомо целует в ссадину на скуле. Джаред мычит, выгибается, чтобы прижаться плотнее. Ладонь Дженсена ложится под лопатки, подхватывает, так правильно и хорошо. — Резинки нет, — бормочет Дженсен, ухмыляясь в шею, и по телу колюче разливается щекотка. — Воздержусь, — ехидно зеркалит Джаред, очень кстати вспомнив давешний минет. Дженсен переворачивает его на живот — ну что ж, так тоже ничего, жаль только, что нельзя больше целоваться. Сквозь душную ватную пробку в носу вдруг просачивается слабый аромат, и Джаред крутит башкой, силясь обернуться. — Эй, ты чего там… эй? — Лежи ты, — шикает Дженсен со смешком. — Чем тебя крем после бритья не устраивает? — Смотрю, ты в рейдах нечасто расслабляешься, — гнусавит Джаред, отворачиваясь, чтобы скрыть веселье. — Поговори у меня, — рычит Дженсен и въезжает сразу двумя пальцами. Больно, но терпимо. Джаред, конечно, не целка, всякое бывало, но в свете последних событий и его крайне хуевой кармы, как-то не до секса было. Он ворочается, стонет, ерзает подбородком по жесткой подушке и, согнув колено, лупит Дженсена пяткой по заднице. — Полегче, чувак… Дженсен крепче сжимает его бедра, прихватывает зубами ухо, тянет слегка. — Не могу обещать. — Знаешь, сломанный нос и порванная задн… — Помолчи, — на его губы ложится ладонь Дженсена, пахнущая Олд Спайсом пополам с бензином и мотельным мылом. Когда воздуха становится невыносимо мало, Джаред всхрапывает, и в этот момент Дженсен входит в него — заполняет, будто пробка горлышко бутылки — в башку лезет только такое идиотское сравнение, и Джаред, мотая головой, смеется, стонет и задыхается одновременно. — Мм? — Дженсен склоняется ниже, щекочет дыханием ухо. — Нормально все. — Ну и отлично, — улыбается, судя по голосу. И вдруг целует между лопатками, там, где мокро от пота. Джаред приподнимает задницу, притирается плотнее — не так больно и вроде даже приятно. Дженсен начинает медленно двигаться, вмяв кулаки в матрас, расшатанная кровать скрипит и бьется спинкой в стену. Джареду и смешно, и кайфово, невероятно кайфово, он закусывает подушку и не сдерживается — стонет. Дешевое кино, правда: случайный мотель, случайный попутчик, случайный трах на застиранных простынях. Просто мечта. — Ты чего ржешь? — Дженсен вдруг замирает, и Джаред недовольно мычит. — Я не… Дженсен, твою мать, не останавливайся… Дженсен коротко хмыкает и вдруг берет такой темп, что у Джареда уши закладывает, как на американских горках, и жаром заливает, и жжется, и больно все же — но это неважно. Он неловко выворачивает шею и внезапно кончает — коротко, резко, сильно, шумно дыша пересохшим ртом. Дженсен молча падает сверху. Прижимается к виску Джареда мокрым лбом. Слова даются с трудом — можно было бы, конечно, романтично помолчать, но прет же… — Чума просто, — хрипит Джаред. — Пиздец. Дженсен смеется беззвучно. — Я рад. Звучит по-идиотски. Словно одолжение сделал. Но обижаться не получается, как ни старайся. — Слезь с меня, жарко. И так дышать нечем. — Воды принести? Джаред переворачивается на спину, отклеиваясь от влажной, нечистой простыни, и тело обдает прохладой. Дженсен разглядывает его с усмешкой, откровенно и жадно. — Ну, принеси. Сквозь неплотно прикрытые жалюзи сочится слабый желтоватый свет. Дженсен встает с кровати, движется в полумраке смазанным силуэтом. Щелчок, шипение пузырьков. Стоя к Джареду спиной, Дженсен запрокидывает голову и пьет. Издевается, что ли? И все-таки, кто он такой? Время течет лениво, медленно, как неторопливая река. Джаред закрывает глаза — всего на минутку.***
Единственный тусклый фонарь на парковке гудит почему-то, а света почти не дает. Экран телефона и то ярче — Дженсен выбирает имя, нажимает «вызов» и ждет, вышагивая вдоль оскаленной морды «фреда». Поддевает камешек носком ботинка, пинает лениво. Трубку снимают после второго гудка. — Эй, — в мягком голосе — знакомая хрипотца. — Как ты? Дженсен загоняет камешек под машину, прислоняется спиной к холодной решетке, лезет за сигаретами, зажав трубку плечом. — Нормально все. Путем. Думал, увидимся. — Я в десяти милях, в Кодаке. Колесо пробил, чертов везунчик, — усмехается. — Мотель — мрак, конечно, но выбирать не приходится. — Угу. Дженсен затягивается, щелчком сбивает накипь пепла. Парковка прячется в густых тенях, на противоположной стороне — тусклый квадрат света: окно его номера. Он уверен, что мальчишка спит — измотанный, уставший как черт, и, похоже, осчастливленный по самое не могу. — Эй. Ты там? — Да, — Дженсен делает последнюю затяжку, бросает окурок под ноги. — Могу подождать тебя здесь, пара лишних часов роли не сыграет. — Не стоит. Я догоню. Неизвестно, сколько в этой дыре провозятся с колесом. — Пауза. — Дженсен. Слушай… — Угу. — Раз уж все так вышло, давай притормозим. Я попробую договориться об отсрочке или вообще на дно заляжем. Что так, что эдак — риск, конечно. Но если решим свалить, то хотя бы его разделим. — Угу. Дымчатый, рассеянный свет фонаря мигает, словно подавая сигнал. Дженсен запрокидывает голову, касается затылком холодного металла. Ему кажется, что собеседник на том конце провода чего-то ждет, не торопится прощаться, и ему действительно приходится это сказать — просто заполнить паузу, не задумываясь, правильно ли поступает и какого вообще хера. — Такое дело… Я тут встретил кое-кого. Снова хочется курить, но пачка пуста.***
— Эй! Чужой голос решительно врывается в бестолковый, но чудовищно яркий — как оно всегда бывает под утро — сон, и Джаред недовольно мычит, елозя щекой по мокрой от слюны подушке. — Эй, Джаред! — М-м-м… — ПОДЪЕМ! Вбогадушумать, думает Джаред, тяжело вздыхая. Сон сползает с него, как простыня, а потом и вполне реальное одеяло съезжает в сторону, уступая место зябкому утреннему воздуху. Джаред ворочается, вяло пытаясь ухватить уползающий край, и недовольно мычит. По заднице ощутимо прилетает чем-то вроде скрученного в жгут полотенца. Пиздец. Джаред открывает глаза — радужно-солнечно-полосатый мир застилает зловещая черная тень. — Ну и горазд ты дрыхнуть, — говорит тень голосом Дженсена, и Джаред зевает — не нарочно, конечно, но выходит будто бы с издевкой. Подминает под себя подушку с влажным пятном на наволочке. Голую задницу щекочет сквозняк, и настроение, в целом, игривое — отчасти благодаря утреннему стояку. Но Дженсен явно где-то на противоположном полюсе — отходит в сторону, и солнце лупит по глазам. — Давай, поднимайся. Вынь тампоны и замени, если нужно. — Угу, — Джаред нарочито медленно перекатывается на спину, потягивается и садится. Дженсен бросает на него короткий взгляд и тут же отворачивается, продолжая возиться с застежкой сумки. — Кофе на столе. Быстро в душ, жрать и поехали. — Есть, сэр, — насмешливо фыркает Джаред. Дефилирует мимо нагишом, подцепив с кровати полотенце. Становятся видны засохшие потеки на животе — вчера его вырубило напрочь, даже до ванной не дошел, весь пропах Дженсеном, и это, что ни говори, круто. Дженсен даже бровью не ведет — огибает по широкой дуге, направляется к двери. — Живей, — бросает он через плечо. Джаред наскоро ополаскивается, брезгливо морщась, вытаскивает из носа бурые жгуты и на пробу несколько раз глубоко вдыхает — все еще ноет где-то в глубине, но крови больше нет. Кофе остыл, сэндвич в пленке выглядит неаппетитно, Дженсена в комнате нет, и Джаред, стоя голым в солнечном пятне, чувствует себя идиотом. Какого хуя он вообще решил, что с Дженсеном у него что-то срастется? Настроение стремительно падает до нуля. Давясь несладким водянистым кофе, Джаред уныло дожевывает сэндвич, когда Дженсен вновь возникает на пороге — сосредоточенный, хмурый, если не сказать злой. — Закончил? Поехали. И так времени потеряли до хрена. Ах, да. Тот парень, который оттрахал его сегодня ночью до звона в ушах, вроде бы дальнобойщик. Доставляет ценный груз из точки А в точку Б. Интересно, с внезапной ревнивой злостью думает Джаред, как часто ему бывает «по пути» с теми, кто наматывает мили по пыльным обочинам, стаптывая ботинки и улыбаясь бликующим на солнце лобовым стеклам встречных тачек. Так, вдруг повезет… Откуда-то некстати всплывает сопливое: «Трахаясь с парнем, помни, что ты спишь со всем его прошлым» — из какого-то бабского журнала, в сортире при заправке прочитал, куда они заезжали до мотеля. Джаред не помнит, почему именно эту фразу выцепил из текста — наверное, уже тогда он понял: как бы там ни было, он влип. Так. Все. Нахуй эту вашу романтику, чтоб ее. Дженсен сидит в кабине, расстелив на коленях карту, бросает на Джареда мимолетный, безразличный, как ему кажется, взгляд. — Давай решать уже, что с тобой делать. — Говорит равнодушно вроде бы, но какая-то фальшивая нотка все же проскальзывает, и Джаред, только что твердо решивший играть по правилам Дженсена, тут же сдается. — Долго тебе еще ехать? — осторожно интересуется он у каменного профиля. Косится. — Четыре дня. — Могу составить компанию, — небрежно кидает Джаред, хотя внутри все трясется, скручивается, ухает куда-то в пустоту между сердцем и членом. — Я не особенно спешу, знаешь ли. — Я заметил, — Дженсен кусает губы, хмурится. Барабанит пальцами по рулю. Карта так и лежит на его коленях, и Джаред, не дождавшись ответа, скашивает глаза — на бледной паутине дорог черным фломастером обозначена линия — от Южной Каролины до Орегона — почти прямая, только в самом конце крюк, похожий на багор. Крюк этот огибает озеро. Дженсен перехватывает его взгляд и небрежно складывает карту по сгибам. — Ты можешь довезти меня до Бернса, — Джаред называет конечную точку, возле петли поворота, которую успел углядеть и запомнить. — Если совсем достану, выйду раньше. — Он разворачивается к Дженсену всем корпусом и смотрит, сам не понимая, откуда что берется — вот эта жадность, решимость и желание забрать свое, обещанное смутными пока что намеками, отголосками вчерашнего. — Если уже достал — могу выйти сейчас. И ждет, замерев. Дженсен изучающе смотрит в его лицо. Прикидывает что-то. А потом говорит: — Ладно. До Бернса. Спасибо боженьке за птичек, пчелок, чизбургеры, холодный Бад и эту маленькую милость. Джаред против воли расплывается в улыбке, и Дженсен с удивлением смотрит на него, а потом тоже вроде бы улыбается, хотя не поймешь — солнце сегодня яркое, жжет сквозь пыльное стекло, слепит, не дает рассмотреть как следует. Мотор «фреда» сыто урчит, рокочет, как нутро огромного кота, и пахнет внутри приятно, и Дженсен рядом — только руку протяни. Все ведь началось именно здесь. Если бы не перебитый нос, ссадина на скуле, пятна крови на куртке и голяк в карманах, можно решить, что все, что до Дженсена, — просто какой-то затянувшийся хуевый сон. Окрыленный, Джаред тянется к ручке радио и тут же легонько получает по пальцам. — Кто рулит, тот и заказывает музыку. Уяснил? — Да, сэр. Джареду очень, очень хорошо сейчас.***
Парень бежит к магазину чуть ли не вприпрыжку, взметывая пыль стоптанными кедами. Дженсен смотрит на него сквозь стекло, затягиваясь до ломоты в ребрах. Вообще в кабине он старается не курить — потом не выветришь, горький дым въедается в обивку, — но почему-то продолжает мусолить изжеванный окурок. И тогда звонит телефон. Ему не нужно смотреть на дисплей, он и так знает. — Ты где-то рядом? Довольный смешок. — В мастерской оказались на редкость расторопные парни. Глянь влево. Дженсен поворачивает голову, сплевывает бычок в окно и щурится, всматриваясь в дрожащее солнечное марево над асфальтом. — Да ты пижон… — Могу себе позволить, — усмехается голос в трубке. Этот его вечный оптимизм, даже когда все хуевей некуда, — и бесит до тошноты, и веселит одновременно. Он лезет за пачкой, щелчком отбивает крышку. С этим парнем всегда так — разговор на сигарету, не больше. Мастерство, отточенное годами. Темный додж выглядит солидно — длиннющая такая махина, мини-версия «фреда». Дженсен курит, не сводя с него глаз. Додж к нему правым боком, да еще и далеко, так что человека за рулем не разглядеть, но он готов руку на отсечение дать, что тот еще и вырядился под стать тачке. Вполне в его стиле. — Не вижу, — Дженсен выдыхает дым, щурится. — Черный? — Синий, — чуть обиженно. — Ага. Ну да. Как я мог так лохануться. Смеется — такое ощущение, что заглядывает через плечо. — Жаль, все планы перепутались, сейчас бы увиделись хоть… Дверь магазина распахивается, Джаред выходит с пакетом, прижатым к бедру. — Ты точно решил? — он тоже его видит, понимает Дженсен. Видит, разглядывает цепко, прикидывает, что к чему. — А у нас есть выбор? Джаред идет наискось через парковку, смугло мелькают прорехи в драных на коленях джинсах. — Есть. И ты это знаешь. Но тебя он не устраивает. Джаред машет ему рукой, улыбаясь. Дженсен отшвыривает окурок, кивает в ответ. — Я должен подумать. — У нас времени в обрез. — Я должен подумать, — с нажимом повторяет Дженсен. Джаред вспрыгивает на подножку, тянет дверь, чертыхаясь сквозь зубы, когда пакет выскальзывает из руки. Дженсен тянется к нему, подтаскивает к себе за локоть. — Блядь, — морщится Джаред, потирая руку. — Ну и хватка у тебя. Дженсен коротко улыбается, заводит двигатель. «Фред» медленно ползет мимо синего доджа, солнечный блик на лобовом стекле мешает разглядеть того, кто за рулем. Боковые стекла подняты, на них тонировка почти в черноту. Сукин ты сын, думает Дженсен. Хитрый, блядь, как лиса — все просчитал, все спланировал, все решил за них обоих. А теперь спрашивает — уверен ли? Не уверен. Только, что это решает? Ладно, и не из такого дерьма выбирались. — Крутая тачка, — с восхищением комментирует Джаред. Притерся боком, только что через колени не перегнулся, вытянул шею и разглядывает чертов додж. Дженсен смотрит на его профиль, на родинку на щеке. — Ну-ка, в сторону, — неожиданно грубо говорит он. — Не вижу ни хера. Краем глаза ловит удивленный взгляд Джареда и с остервенением выкручивает руль, борясь с желанием остановиться и вышвырнуть мальчишку нахуй. Только вякни, со злостью думает Дженсен, только слово скажи. Пропадешь с концами, как не было. Но Джаред молчит. Дженсен кидает взгляд в зеркало заднего вида — за желтой завесой пыли видимость как в тумане, но он уверен: додж следует за ними.***
Засыпать в любой, даже самой неудобной позе для Джареда — раз плюнуть, тем более монотонный пейзаж за окном убаюкивает не хуже воскресной проповеди. Ему снится что-то из прошлого — бессмысленные картинки, припорошенные пылью, словно скучное старое кино на исцарапанной пленке, которое никогда не будешь пересматривать. Да и не хочется, честно говоря. Где-то на грани сознания, далеко-далеко, чей-то голос выводит старую добрую «Лестницу в небо», и Джаред подпевает во сне. Он хочет сказать Дженсену, что у того охренительно приятный голос, да и все остальное не подкачало, что он, Джаред, его, Дженсена, не хочет никуда отпускать, что готов вот так ехать с ним хоть на край гребаного света, потому что наивно верит в судьбу даже после спонтанного траха в придорожном мотеле. Его личная лестница в небо — серая лента хайвея, которая упирается туда, где соприкасаются рыжая земля и рыжее рассветное солнце. Джареду снится, что он доходит до конца, до твердой плоти спаянного пространства, и оборачивается, щурясь. — Эй, — говорит он. — Давай ко мне. И протягивает руку. Между пальцами вьется горячий песчаный ветер. Дорога осыпается вниз плоскими ступенями, проламывается, как корка на шоколадном мороженом. Они с Дженсеном стоят на уцелевшем пятачке асфальта, касаясь спинами полусферы закаменевшего неба, она тихонько вибрирует и гудит, как капот «фреда». — Классно, да? — с восторгом спрашивает Джаред, и Дженсен кивает. — Это тупик, — говорит он. — Нет, — Джаред мотает головой. — Смотри. Он берет руку Дженсена и прикладывает его ладонь к теплому небосводу. Их переплетенные пальцы с мягким нажимом проходят сквозь облако. Джаред успевает заметить изумленное выражение лица Дженсена, прежде чем обнять его и прыгнуть туда, за край мира. Но в бесконечную пустоту Джаред падает один. Он просыпается рывком, ловя ртом холодный кондиционированный воздух. Дженсен косится на него, перекатывая губами тлеющий окурок. Из динамиков льется заунывное кантри. Джаред с силой трет лицо, забыв про сломанный нос, и шипит от боли. — Ты разговаривал во сне, — сообщает Дженсен. — Хуйню всякую нес. — Например? — Джаред нащупывает в ногах бутылку теплой воды, откручивает крышку и жадно пьет. — Не разобрать, — Дженсен пожимает плечами. — Вроде слова знакомые, а все равно чушь получается. — А ты откровений, что ли, ждал? — Джаред не может удержаться, чтобы не подколоть, но Дженсен невозмутим — сидит, вальяжно откинувшись на спинку кресла, барабанит пальцами по рулю. Солнечные очки отражают дорогу. — Ты мне должен вроде как. — И ты. Дженсен усмехается краем рта. — Спички тянуть будем? Смотри, я везунчик… Джареда словно замыкает — он не хочет врать, и правду говорить не хочет тоже. Куда лучше было бы начать отсчет с того момента, как Дженсен подобрал его на трассе, и придумать себе новую жизнь — здесь, в обитой серым кабине гигантского трака. Он молчит, и Дженсен снова усмехается, а потом вдруг протягивает руку и сжимает его колено. Они останавливаются на островке безопасности у обочины. Джаред выпрыгивает первым, и тело словно тонет в душном воздухе — с востока снова наползает гроза. Дженсен выходит следом, глухо хлопает дверь кабины с той стороны. Они встречаются у решетки радиатора — оттуда пышет жаром. Позади глухо рокочет гром. — А если честно, — Дженсен прищуривается, — какие дальнейшие планы? У Джареда сладко и остро покалывает под ложечкой. — Никаких, — он пожимает плечами. — Но могу обдумать твои предложения. Дженсен курит и рассматривает его в упор, и Джареду становится неуютно. У Дженсена глаза как битое бутылочное стекло — выгоревшая зелень с крапинками вокруг зрачков. Дурацкое сравнение, если вдуматься, но Джареду хочется так думать. Он не выдерживает первым — отводит взгляд, фыркает. — Расскажи о себе, — говорит Дженсен, втаптывая окурок в пыль. — Эй, это была моя реплика! Дженсен странно улыбается, склонив голову набок. Мимо них по пустынному шоссе проносится здоровенный блестящий автомобиль, взметывая клубы пыли. Грифельные тучи, ворча, наползают на небо — скоро хлынет. — Давай, Джаред. Надо же чем-то платить за проезд. Джаред чувствует, как решетка радиатора жжет спину. Дженсен нависает над ним, упираясь рукой в капот над его головой, и Джаред сползает чуть ниже, практически садясь на бампер. — Ты настроен на долгие откровения? Ни хрена не выйдет, я… Дженсен втискивается между раздвинутых колен Джареда, вжимая его в горячий металл. — Я уже понял, что трахаться ты любишь и умеешь, — говорит он. — Теперь хочу послушать, какой из тебя рассказчик. — Хреновый, — Джаред подыгрывает, притворно уворачиваясь, когда губы Дженсена проезжаются по его щеке, щетина колет кожу. У него в животе порхают чертовы бабочки, как у влюбленной школьницы, и зудит в крови желание, щедро сдобренное остротой момента: они у всех на виду, их заметят из любой встречной машины. Но горизонт пуст. Джаред сползает так низко, что практически утыкается носом в живот Дженсена, стискивает его бедра и довольно мычит, когда Дженсен треплет его по волосам, поощряя. Это куда лучше, чем нести никому не интересную хуйню, пока язык не отвалится. — Иногда мы берем попутчиков не для того, чтобы их трахать, — говорит Дженсен, и Джаред замирает, зажав в зубах конец ремня, который он почти вытянул из шлевки. — Иногда мы берем попутчиков, чтобы не свихнуться от одиночества, к примеру, когда пересекаешь Штаты по меридиану, и, кроме тебя, в кабине только радио, которое заебывает уже на второй день. — Дженсен берет Джареда за подбородок, смотрит в глаза. — Душу продашь за то, чтобы поговорить с живым человеком. Послушать истории, которые, он, может быть, никогда никому не рассказывал. У тебя же тоже есть истории, Джаред? — Есть, — Джаред очень старается не измениться в лице, — но они вряд ли тебя заинтересуют. Дженсен качает головой. — Ты плохо меня знаешь. Он отпускает подбородок Джареда, возвращает руку на его затылок и слегка давит, расставляя ноги пошире, предоставив Джареду полную свободу действий. Джаред задирает на нем футболку и трется щекой о его живот. Ему нравится, как пахнет Дженсен, нравится трогать его и позволять всякое, слушать его голос. Джареду хочется остаться с ним и всю жизнь расплачиваться за бесконечную дорогу, всем, чем он только пожелает. Когда Джаред берет в рот, Дженсен еле слышно стонет. На них падают первые крупные капли дождя — тяжелые, будто отлитые из темной ртути. Прозрачные извилистые дорожки ползут по лобовому стеклу, и вкус Дженсена смешивается с дождевой прохладой, мокрым асфальтом, прибитой ливнем пылью. В кабину они забираются вымокшие до нитки и сразу же лезут в спальный отсек, весело переругиваясь и сдирая с себя одежду. Джаред прыгает на одной ноге, стаскивая джинсы, и едва не прикладывается носом об угол шкафчика — Дженсен успевает поймать его за локоть. Они вытираются по очереди большим полотенцем, надевают сухие вещи — джинсы Дженсена Джареду коротковаты, зато футболка с затертым принтом «Металлики» в самый раз. Затем Дженсен садится за руль, а Джаред занимает свой привычный уже пост справа, вполоборота, полулежа на откинутой спинке. — Ну, ты экстремал, — смеется он, когда Дженсен трогается с места, врезаясь в пелену ливня. — А если бы нас увидели? — Да ладно, позавидовали бы, — беззаботно отвечает Дженсен. Джаред встряхивает влажными еще волосами. — Ты спрашивал меня про планы? Так вот, я готов куда угодно, если ты, конечно, не против. Дженсен сосредоточенно смотрит на дорогу, сквозь тонкий слой воды, которую размазывают дворники по стеклу. — Мне еще три дня тащиться, — говорит он. — А потом — обратно. Ты мне пригодился бы. Если тебе все равно, куда ехать, конечно. — Я бы мог соврать для приличия, но не буду. — Вот и славно, — кивает Дженсен, а затем просит: — Ну давай, Джаред, отсчет пошел. Расскажи мне о себе.***
16.03: Жаль, не удалось остановиться и посмотреть шоу, Дженс. Думаю, это было зажигательно 16.04: Ревнуешь? 16.04: Нет, детка, я же знаю, что ты только мой)) 16.05: Псих 16.05: И я тебя))***
Завязать Джаред решил еще пару месяцев назад, прекрасно понимая, что хрен его кто отпустит за красивые глаза. Шеппард своими бесценными игрушками разбрасываться не любил, делиться — тем более, берег как зеницу ока и наслаждался возможностью тотального контроля: никогда еще Джаред не чувствовал себя одновременно так защищенно и так неуютно. Поди плохо разъезжать по клубам и домашним вечеринкам на разных, но неизменно крутых тачках, тусоваться там, где Кристалл хлестали из пивных кружек и кокаином заправлялись разве что не горстями. Джаред последним как раз и промышлял. Ему, собственно, плевать было, кто на чем сидит — лишь бы пачки купюр ложились в карман в обмен на небольшие аккуратные свертки. Часть денег Джаред забирал себе, остальное клал на счет Шеппарда. Одевался с иголочки, носил дорогущий парфюм, хотя и разбирался в них крайне хуево — словом, выглядел как должен был: приличный студент престижного колледжа. Даже родители ничего не подозревали, а уж им-то палец в рот не клади. Иногда ему казалось, что это не жизнь, а какая-то сиропно-сахарная страна, припудренная «снежком» высшего класса — все, сука, само плывет в руки: и расположение одного из самых крутых наркобаронов города, и легкие деньги, и нужные знакомства. Учебу, правда, Джаред забросил, но отчислять его никто не собирался — пока на счет колледжа исправно перечислялись внушительные суммы, преподаватели закрывали глаза и лепили «А» по всем предметам. От девчонок отбоя не было — да, Джаред одно время и по слабому полу отрывался, — ходил на вечеринки «Альфы», имея в загашнике кое-что, что помогало раскрутить на секс даже самую скромную лапочку. Водил девиц на свидания в лучшие бары, щедро угощал, а позже, слегка закинувшись, позволял им отсосать — на заднем сиденье очередной тачки или в гостиничном номере, а то и вовсе за углом бара, для остроты ощущений. Поощрял стонами, нес какую-то романтическую чушь и редко соглашался на продолжение, хотя к финалу эти крошки из трусов выпрыгивали, лишь бы раздвинуть перед ним ноги. Затем в ход пошли мальчики — холеные, ласковые, с глазами, подернутыми поволокой. Им Джаред позволял больше, брал, как хотел, или подставлялся — в зависимости от настроения. Но длительных отношений ни с кем не завязывал — нахуй надо. Ему и так многое прощалось. Удобство. Деньги. Вседозволенность. Купленная с потрохами полиция. Марк Шеппард в качестве покровителя. Наркотики — ну, как неизбежное дополнение. Джаред практически не употреблял — так, нюхал иногда, покуривал, но не больше. Дурь Шеппард поставлял только высшего класса, по запредельным ценам, поэтому обходилось без последствий. Однокурсникам Джаред никогда ничего не продавал, только с чистой совестью предлагал угоститься. За это его тоже любили — щедрость открывала любые двери. Неудивительно, что к концу обучения Джаред оброс кучей верных шавок обоих полов, которые готовы были выполнить любое его желание. У него не было ни друзей, ни врагов. Его любили. Его ценили. Шеппард доверял ему самые крупные сделки. А потом Джаред отправился навестить родителей в Сан-Антонио: они как раз купили новый дом и настойчиво звали в гости. Ради такого дела он выпросил у Шеппарда «ягуар» пятьдесят четвертого года, приоделся и рванул с ветерком. Свидание с семьей прошло приторно — лицемерие так и перло, но Джаред умел держать лицо. Травил за ужином студенческие байки, смеялся, хвалил вино, новый дом и, в особенности, бассейн, целовал мать в напудренную щеку и выглядел, по его собственному мнению, безупречно. До поры, до времени. — Джаред, дорогой, — сказала Шэрон, нанизывая на вилку ломтик нежнейшего лосося. — Ты знаешь, что тот мальчик, Мюррей… ну, твой приятель, — она произнесла это слово чуть брезгливо, — тоже поступил в колледж. Я всегда считала его недалеким, что неудивительно — с такой-то семейкой… — Она поморщилась. — Хорошо, что тебе осталось всего полгода, Джаред. Колледж с такой репутацией — не место для моего сына. Джаред аккуратно пристроил вилку на край тарелки, отпил из бокала и только потом изобразил подобающее удивление. — Не думал, что ты его помнишь, мама. Мы познакомились еще до того, как я поступил, и, насколько я помню, ты не одобряла наше общение. — Разумеется, — Шэрон мило улыбнулась. — Оборванец какой-то, из дурной семьи, плохо воспитанный, драчун, сквернослов… После того, как он один раз побывал у нас в гостях, я обнаружила на телефонном столике неприличную надпись. Я не запрещала вам общаться, но ты прекрасно знал, что я недовольна. Ты всегда был своенравным, Джаред. Он рассмеялся и отсалютовал ей бокалом. Чад Мюррей. Мальчишка с окраины, младше его на четыре года, веселый придурок с неожиданно правильными взглядами на вещи. Их познакомила сестра Джареда, которая умудрилась втрескаться в какого-то бородатого байкера из местных «ангелов ада». На очередную гаражную пьянку заявился мелкий тогда еще Чад. Он не пил, хохмил без умолку и знал, казалось, все на свете. Взрослые парни слушали, разинув рты. Джаред поначалу держался особняком, скептически хмыкал, пил теплое дрянное пиво из банки, а потом расслабился, подхватил, подстебнул, и очень скоро они с Чадом перекидывались шуточками, как заправский комический дуэт. Гоготал весь гараж, включая вечно унылую Меган. Как-то так вышло, что Джаред прикипел к парню — сам от себя не ожидал, что будет с таким удовольствием сматываться из дома и шататься по улицам в компании белобрысого мальца. Чад любил читать, был не по-детски рассудителен, и Джаред почти влюбился: новый друг казался ему идеальным. Семья Мюрреев была полным антиподом семьи Падалеки — ютились в трейлере на окраине, за свалкой, бухали по-черному и на сына давно забили. Чад рос себе, как сорная трава, привольно и весело, но, как ни странно, дурных привычек не имел. Джаред покуривал тайком, Чад лишь морщил нос и цитировал выдержки из каких-то идиотских медицинских журналов. Джаред впервые нажрался в дым — очнулся башкой на коленях Чада, который возил по его физиономии холодной мокрой тряпкой и пространно рассуждал о вреде алкоголя. Джаред тогда чуть не прослезился. Они дружили год — невзирая на гнев Шэрон и недовольство отца. Мэган-то они все же прибрали к рукам, вразумив, что немытый бородатый мужик ей не пара, но Джаред был крепким орешком. А потом случился колледж, и Джаред уехал, пообещав возвращаться каждое лето. Обещание сдержал лишь раз. Поначалу они переписывались, обменивались новостями, но постепенно все сошло на нет: Джаред связался с Шеппардом, быстро завоевал расположение местных шишек и пошло-поехало — о Чаде вспоминалось редко. Только и осталось в памяти — улыбка до ушей, лучистые веселые глаза да выбеленные волосы торчком. И еще какое-то колкое, теплое чувство в груди — здесь, в стенах престижного колледжа, таких друзей у него быть не могло. А потом забылось и это. Чад еще писал — что заканчивает школу, что отметки у него — зашибись, что планирует поступать, но пока не решил, куда, рассказывал про общих друзей, про своих девчонок, и между строк сквозило: скучаю, скучаю, скучаю, чувак. Джаред отвечал редко, не до того было. У него теперь новая жизнь, с ней бы разобраться. Четыре года прошло, подумать только. Новость Шэрон огорошила его, захотелось увидеть старого друга — вот прям сейчас. Джаред отодвинул тарелку и встал, поймав недоуменный взгляд матери. — Съезжу к нему, — сказал он. — Они там же живут? Шэрон едко улыбнулась. — Понятия не имею. В гробовой тишине Джаред подошел к двери. Постоял, обернулся. — А как ты узнала? — Он приходил сюда, — она брезгливо скомкала салфетку, — неделю назад. Разумеется, я не пустила его — поговорили по домофону. Он спросил, не менялся ли у тебя электронный адрес. И сообщил про колледж. Ты что же — не писал ему? — Нет, — сказал Джаред. — Не писал. Он вышел, от души хлопнув дверью.***
— Подумать только, — говорит Дженсен, едва Джаред замолкает, потому что у него, блядь, язык устал, как после получасового отсоса. — Неужели никто, кроме этого твоего Чада, тебе не говорил, что влезать в дела с наркотой — это ай-яй-яй? — Он тоже не говорил, — бурчит Джаред. — Он вообще не знал ничего. — Ангел как есть, — ухмыляется Дженсен, и без перехода: — Вы с ним трахались? — Нет! — возмущенно орет Джаред, едва не выронив бутылку с водой. — Тихо, тихо, — смеется Дженсен, на мгновение отняв ладони от руля в примиряющем жесте. — Я только предположил. Занятная история, да. Так что было дальше? На дорогу мягко опускаются сумерки, высвеченное фарами полотно убегает под колеса. Дженсен сверяется с картой, в отсветах приборного щитка его лицо кажется старше — глубокие, темные тени от ресниц, заштрихованный щетиной подбородок. Джаред исподволь любуется, как дурак. Сердце частит, и хочется наклониться и прижаться губами к руке, расслабленно лежащей на руле. — Эй, — негромко говорит тот. — Ты чего? Джаред быстро выпрямляется. Действительно. Чего это он? — Я жду продолжения, — напоминает Дженсен, и Джаред в первую секунду не понимает, о чем он. — Слушай, — говорит. — Давай завтра? Я хоть и трепло, но у меня язык онемел, честное слово. — Да ну? — быстрый взгляд обжигает щеку. — Думаешь, надолго? Не дожидаясь ответа, он подмигивает, и Джаред, улыбаясь, выставляет средний палец. Справа, из сумеречной мглы, выплывает вывеска мотеля — переплетение синих и красных неоновых трубок, очередное нелепое название. Дженсен аккуратно заезжает на стоянку, паркуется в дальнем углу, где потемнее. Джаред выбирается из кабины, с наслаждением потягивается. Дженсен проходит мимо, закинув на плечо сумку, мимолетом поддает по заднице — с оттяжкой, раскрытой ладонью. — Эй! — Я вообще-то не железный, — невозмутимо сообщает Дженсен. — А я-то думал… — Временами, — уточняет Дженсен. — И местами. На улице прохладно, начинает накрапывать мелкий дождь, но Джареду жарко — башку кружит предвкушение. Затяжное приключение бодрит и волнует, и даже неизвестность уже не пугает — Джаред не даст Дженсену уйти, он уверен в этом так же твердо, как в том, что уже через час будет лежать под Дженсеном и слизывать пот с его плеч. Он обгоняет Дженсена, распахивает дверь номера и отвешивает шутливый поклон. — Прошу! Завтрак в постель и легкий расслабляющий массаж включены в стоимость. Дженсен поднимает одну бровь. — Я чего-то о тебе не знаю? — Я способный, — признается Джаред. — И ты меня… вдохновляешь. Дженсен роняет сумку на порог, сгребает его за футболку и втаскивает в комнату. Джаред успевает пинком захлопнуть дверь, прежде чем Дженсен начинает его целовать — жестко, напористо, с явным желанием заткнуть и показать, кто здесь рулит. Во всех смыслах. В номере тесно, и они постоянно натыкаются на углы, чертыхаясь, кружат по узкому пространству, стягивая друг с друга одежду, Джареда ведет так, как в жизни не вело ни после выпивки, ни после дозы. Запах Дженсена обволакивает — он повсюду, он проникает в поры, вливается в горло, тает послевкусием на языке. Грамотная подсечка — и Джаред валится на кровать, едва не въехав головой в стену — эти мотельные койки всегда такие короткие, что пиздец. Ступни болтаются над полом. — Вымахал, — со смешком констатирует Дженсен откуда-то сверху. Наползает, как тень, коленями вминает плечи Джареда в продавленный матрас. Джаред видит только смутные очертания его бедер, пытается подтянуться на локтях и со смехом падает назад. Дженсен заботливо подбивает подушку под его затылок, другой рукой расстегивает молнию на джинсах — Джаред слышит этот мягкий короткий «вжик» и облизывает губы. — У тебя нет ощущения, что такое уже было? — Я вообще консерватор, — признается Дженсен. — Не люблю, когда что-то идет не так, как я привык. Его голос до комичного серьезен. Джаред фыркает и получает по носу. Разумеется, не рукой. Приподнимается и ловит губами, лижет и дышит глубоко-глубоко. Брать в рот и улыбаться одновременно получается крайне фигово. Но он не может перестать улыбаться. Вот совсем. И ведь хрен вспомнишь, когда последний раз у него было такое настроение — когда из-за одного человека начинаешь любить весь мир. И в тот момент, когда Дженсен содрогается всем телом, кончая, Джаред отчетливо понимает, что как это чувство ни назови — а смысл один. Это, наверное, чертовски глупо — осознать, что влюбился, держа во рту чужой член и сглатывая горьковатую, вязкую сперму. В окружающей их казенной мотельной обстановке, в скрипе кровати и пахнущих хлоркой простынях так мало романтики, что Джаред, распластанный под Дженсеном, особенно остро чувствует это. — Перевернись, — хриплый шепот, губы касаются уха, и от этого сладко тянет в животе. А потом Дженсен нависает над ним, упираясь кулаками в матрас, невесомо целует между лопаток и проводит губами вдоль позвоночника. — Щекотно! — Джаред вздрагивает и ворочается, сминая простыню, прячет смех в подушку и получает увесистый шлепок. — Лежи смирно! — Есть, сэр, — бубнит Джаред, и Дженсен за его спиной улыбается — он кожей чувствует эту улыбку. Все кажется таким правильным, таким, как должно быть. Ведь бывает же такое, что люди находят друг друга при странных обстоятельствах, а потом из этого получается что-то вроде отношений. Конечно, рано говорить, что у них с Дженсеном все именно так, но… ох… Связно думать больше не выходит, потому что Дженсен вытворяет языком охуенные вещи, и Джаред теряется в шквале бьющих по нервам ощущений, он только и может, что цепляться за спинку кровати и бесстыдно орать, затыкая себе рот подушкой. А потом, за секунду до оргазма, Дженсен ловко переворачивает его на спину и собирает все до капли. Джаред бессмысленно таращится в потолок, полосатый от штрихов падающего сквозь жалюзи света, и пытается восстановить дыхание. — Кла-а-асс… Дженсен подтягивается выше, укладывается рядом, опираясь на локоть. В его дыхании Джаред чувствует свой запах. Взгляд Дженсена ощущается физически, прикосновением к лицу, как будто кот лапой трогает. — Ты весь мотель перебудил, чудик, — говорит он. — В следующий раз надо будет придумать, чем тебе рот заткнуть. От этих слов Джаред заводится снова, но Дженсен ловко уворачивается и скатывается с кровати. Джаред ложится на бок и смотрит, как он роется в сумке, а потом идет в ванную, на мгновение застывая в светлом прямоугольнике двери размазанным темным силуэтом. — Эй, воды горячей мне оставь! — спохватившись, орет Джаред. Не дождавшись ответа, он перекатывается на спину и кладет руки под голову. Тени на потолке дрожат и двигаются, когда за окном проезжает машина. Джаред лениво прислушивается к звуку мотора, затихающему вдали. Невыносимо хочется спать, глаза слипаются, голова тяжелеет. Где-то далеко шумит вода, и еще какой-то звук — назойливый тихий писк — доносится с тумбочки. Так и есть, лениво думает Джаред, мобильный Дженсена. Он переворачивается на живот и смотрит на мерцающий экран. Сообщение, абонент «Локи». Ну и имечко! Первые строчки: «Старик, а ты уверен, что …». Джареду очень хочется узнать, что дальше, но совесть и звук открывающейся двери срабатывают одновременно, и он моментально замирает, притворяясь спящим. Шаги Дженсена. Он забирает мобильный, тихо пикают клавиши — должно быть, отвечает на смс. Потом — шорох ткани, и кровать проседает под тяжестью тела. Бедром толкает Джареда: двигайся, мол. Джаред утыкается носом в теплую, еще влажную после душа спину, обнимает Дженсена и думает о том, что и ему надо бы в ванную, но сил никаких нет. Тем более, Дженсен наверняка слил всю горячую воду.***
01.20: Старик, а ты уверен, что парню можно доверять? 01.23: Не понял 01.40: Его тебе точно не подложили? Не хочу обнаружить тебя с заточкой в боку 08.32: Как мило. Нет, я ему доверяю 08.45: Спасибо, что разбудил, Эклз)) Ок, ты доверяешь ему, я — тебе 08.46: Аминь, кэп 08.46: И все же, будь начеку***
Насколько Джареду известно, дальнобойщики хлещут кофе литрами, но Дженсен явно не из таких — морщится и даже не допивает свою чашку. Они сидят в придорожном кафе — из тех, где ассортимент не меняется годами, а гостей за стойкой непременно встречает эдакая мамуля в искусственных буклях и засаленном фартуке. На завтрак — только пережаренный омлет. Джаред таскает из тарелки Дженсена ломтики картошки, ржет, когда тот злится и отбивается вилкой. Джаред чувствует себя самым счастливым придурком на свете. Дженсен отодвигает тарелку, вытирает рот салфеткой и кидает смятый комок в пепельницу. Поднимает на Джареда глаза. — Что? — притворно пугается тот. — И все-таки, — говорит Дженсен. — Какие у тебя планы на жизнь? — На ближайшую неделю? — Нет, — Дженсен как-то слишком серьезен. — Вообще. Джаред понимает, что ответить ему, в общем-то, нечего, а вдохновенно врать неохота, поэтому говорит честно: — Не знаю. — Я думал о том, что ты вчера рассказал… — Дженсен закуривает, и выпускает дым вверх, под засиженную мухами лампу. Джаред мрачнеет и молчит. Ставит чашку на ладонь и болтает из сторону в сторону, смотрит внутрь, словно надеется разглядеть что-то в мутной, темной жиже. — Почему ты не вернешься к родителям? Семья у тебя вроде в порядке, завязал бы со всей этой сранью, в университет поступил бы или к папочке в офис. Он у тебя, небось, юрист или промышленник какой. — Взгляд у Дженсена холодный, недобрый. — Есть причины, — скупо отвечает Джаред, не поднимая головы. — Какие же? Теперь не отстанет, будет глядеть как удав на кролика, пока не вывернешься перед ним наизнанку. От Дженсена невозможно отмолчаться, ему не скажешь «не твое дело» или «не лезь в душу». Понятно, он покупает пиво, платит за ночлег, и поэтому Джаред вроде как на птичьих правах. Но о том, что проезд и питание он с лихвой отрабатывает на узких мотельных койках, Джаред думать не хочет. Да, их история началась довольно невзрачно, но пошел уже третий день, и Джаред никогда ещё не было так легко на душе. И он не простит себе, если бездарно все проебет. — Я денег должен, — через силу цедит Джаред. — Много. — Это как-то связано с той историей про этого… как его… — Чада, — напоминает Джаред. — Ну да, Чада. — Дженсен кидает окурок в пепельницу, от уголька занимается салфетка, потихоньку начинает тлеть. — Значит, долги… Банальная история. — Он усмехается криво. — Дать тебе денег? Джаред вспыхивает и грохает кружкой об стол. Сейчас перед ним швырнут несколько мятых купюр — как говорится, на сколько насосал, — и оставят здесь, доедать горелые тосты и размазывать сопли. — Тихо ты, — Дженсен забирает у него многострадальную кружку, тушит пепельницу остатками кофе и поднимается из-за стола. — Вперед, Шехерезада, я хочу услышать продолжение. — А потом? — бурчит себе под нос Джаред, выбираясь из-за стола. — Потом? — у Дженсена, оказывается, слух как у койота. Он оборачивается, вопросительно подняв бровь, и Джареду почему-то становится обидно. — Когда я все о себе расскажу. Что потом? Дженсен пожимает плечами. — Тогда настанет моя очередь. Пошли уже. Джаред плетется за ним, щурится на свет. Мимо, вздымая клубы пыли, быстро проезжает темно-синий додж, выруливает на шоссе. Джаред кашляет, отплевывается и демонстрирует удаляющемуся автомобилю средний палец. Спешит он, подумаешь… В кабине прохладно — кондиционер. И привычно уютно: Джаред укладывается на разложенное почти до предела кресло, с наслаждением вытягивает ноги. — Ты остановился на том, что тебя совесть вроде как заела, — небрежно напоминает Дженсен, заводя двигатель. — Ну да, — говорит Джаред. — Было дело. — Поехали, — ухмыляется Дженсен, и Джаред прочищает горло.***
Вернувшись в Ричмонд, Джаред какое-то время ездил на сделки неохотно — чувство вины не отпускало, но и не особенно действовало на нервы: одним словом, жить можно, но кайфа того уже нет. Шеппард сразу почуял неладное — стал заваливать своего драгоценного курьера предложениями, от которых невозможно отказаться (положа руку на сердце, дело было совсем не в выгоде). Джаред прекрасно понимал, что просто так его не отпустят — и трусил. Тянул, глушил совесть по-всякому, писал Чаду и ждал встречи как никогда. Одно время даже сказался жутко занятым — выпросил у Шеппарда очередной отпуск под якобы учебу, мол, решил наверстать. Марк снисходительно усмехнулся и отпустил, резонно рассудив, что роль доброго папочки удержит мальчика на крючке. Джаред мог бы отправиться в Сан-Тропе, но вместе этого колесил по штатам, пил мескаль, трахался с какими-то блядями, снова пил. В итоге, вернулся под крыло Шеппарда, еще больше запутавшись. Ему было страшно менять легкие деньги и относительную безопасность на то, к чему он не привык и привыкать не хотел. Красивая жизнь, не поспоришь, вот только все в ней происходило бестолково и неправильно. Все, кроме Чада. Конец сомнениям пришел, когда на кону оказались сто тысяч: передачу товара Шеппард доверил Джареду. Клиент оказался неприятным типчиком, с бегающими глазками и акульей улыбкой. Мистер Роше был широко известен в узких кругах как основной поставщик в Чарльстоне, а у Шеппарда снабжался по старой дружбе и льготной цене. У Джареда Роше вызвал чувство брезгливости, но сделка есть сделка, тут уж ничего не попишешь. Кажется, на мистера Роше произвела впечатление обходительность Джареда, потому он и предложил подзаработать. Так, самую малость. Смотаться в Чарльстон, пока не началась учеба, нанести дружеский визит в университет и обработать лидера местного студенческого братства. Все расходы Роше брал на себя, включая тестовые образцы, ну, а там — как пойдет, всегда выгодно иметь дело с престижными вузами. Джаред знал это по собственному опыту. Иными словами, Роше попытался его перекупить. Со всем его, джаредовым, неземным обаянием и даром убеждения. — Я вообще-то завязать хочу, — сообщил ему Джаред, выслушав условия. — Да ну? — Роше гадко заулыбался. — А если я тебе предложу ставку в три раза выше, чем у старины Шепа? Сколько процентов ты сейчас имеешь? Два? Три? В лучшем случае — пять? У меня будет десять. И еще десять, если займешься моим товаром в Ричмонде. — Он вскинул ладони, предупреждая. — Знаю, знаю, это вотчина Шепа, но я и так внакладе из-за наших особых условий, поэтому нам с тобой не грех слегка подзаработать, верно? Джаред молчал и брезгливо разглядывал неприятное, крысиное личико мистера Роше. Ему совершенно не хотелось тащиться в Чарльстон и налаживать очередной канал поставок, но что касается Ричмонда… В Ричмонде можно было попробовать развернуться на два фронта. Шеппард, Роше — какая разница, дурь все равно была одна, а денег в два раза больше. За полгода можно скопить на Нью-Йорк или Эл-Эй и уехать с концами, начать новую жизнь. Завязать окончательно — и больше никогда и ни за что. Он сумеет. Главное — чтобы было с чего начать. Мистер Роше одобрительно похлопал Джареда по плечу. — Знал, что ты согласишься. Старина Шеп не узнает — во всяком случае, от меня. Ну, кто не рискует, тот не имеет в месяц пятерку чистыми — и это минимум, мальчик мой, самый минимум. Так и вышло, осенью Джаред явился в колледж слугой двух господ, из которых один даже не подозревал, что на давно поделенную территорию посягнул конкурент, используя для этого его лучший ресурс. И к тому моменту, как Джаред все-таки встретился с Чадом Мюрреем, прошла пара месяцев — за все это время Чад звонил и писал каждую неделю, но Джаред то трубку не брал, то забывал ответить на письма. Ему было стыдно, однако двойная игра здорово отвлекала. Когда Джаред и Мюррей все-таки встретились, Чад выглядел откровенно обиженным. — Старик, ты чего вообще? — первая кружка пива в студенческом баре на Флит-стрит не смягчила настроение друга. — Я так ждал… Ты летом наобещал всего на свете, а сам слился. Я даже у твоих однокурсников спрашивал, что да как, так тебя уже сто лет никто не видел на занятиях. Ты бросил, что ли? — Ну… — Джаред повозил кружкой по столу. — Давай так: я и не начинал. — Чего? Правду говорить было стыдно, тем более Джаред знал, что Мюррей явно его не поймет. Пришлось выставлять себя идиотом. — Ну, понимаешь… Нет во мне склонности к учебе. Родители платят — им все равно, за что платить, лишь бы у колледжа имя было. А местным преподам на все насрать. Чад смотрел на него во все глаза. — И… и чего ты хочешь? Что будешь делать дальше? Джаред пожал плечами. — Не знаю. Махну, наверное, в Нью-Йорк или вообще в Калифорнию уеду. Поживу в свое удовольствие. — И родители согласны платить за тебя до конца жизни? Джаред неопределенно кивнул, окончательно укрепляя Чада во мнении, что он зажравшийся сукин сын, а его предки — недалекие толстосумы. — Знаешь, — сказал Чад после второй кружки. — Ты, конечно, порядочный мудак, но я по-прежнему считаю тебя своим другом. Не пропадай больше, ладно? И заговорил о своих впечатлениях о колледже — взахлеб, в лицах, как только он умел. К концу встречи Джаред не только был пьян в стельку, но и отсмеялся на год вперед, а новость о том, что Чада уже пригласили попробовать свои силы в студенческом театре, Джареда даже не удивила — парень был талантлив во всем. Как потом выяснилось, и учеба, и сцена давались ему одинаково легко. Чад будто не замечал, что творится вокруг — его не касались дрязги и стычки группировок и братств: одни богатенькие мальчики против других, интриги и сплетни, приправленные отменным коксом, а то и чем посерьезнее… Чад искренне считал, что мир, сука, прекрасен, раз ему выпал такой шанс — учиться в Ричмонде. И какая разница, что у кого за придурь — в жизни Чада все было по-идиотски солнечно, правильно и весело. Джаред с самого начала запретил шестеркам Шеппарда и Роше на пушечный выстрел приближаться к первокурсникам — Марк стерпел очередную прихоть своего любимчика, а Роше лишь гадко хихикнул и пожал плечами: мол, играй с ними сам, мальчик мой, раз охота. Таким образом, Чад, сам того не ведая, был избавлен от дурного влияния барыг. Книжный червь и заучка, думал Джаред, дальше своего носа не видит. Ну, ничего. Еще немного — и он завяжет. Осталось скопить всего ничего: благодаря двойной игре финансовые дела Джареда пошли в гору. Роше действительно платил щедро. А благодаря умелым махинациям, Марк не замечал, что его попросту грабят — там на пару сотен, там на пять, а где-то и на всю тысячу. По мелочи, в общем. Шеппард слишком доверял Джареду. Слишком его… любил, что в этом бизнесе недопустимо. А Роше, в свою очередь, держал язык за зубами, продолжая приобретать по дешевке товар, который тут же сбывал втридорога, отъедая у «старины Шепа» кусок за куском. Всего полгода, думал Джаред. И я в Калифорнии. К черту Нью-Йорк, там климат дерьмовый. В Лос-Анджелесе самое оно. Чад потом ко мне приедет — с таким талантом, ему самая дорогая в Голливуд. И Ричмонд покажется дурацким затянувшимся сном. Главное — нигде не проколоться. И все будет хорошо. Небо над Вайомингом снова заволакивает тучами — чем ближе горы, тем дурней и непредсказуемей становится погода. Джаред замолкает в тот момент, когда Дженсен съезжает на пустынную стоянку для большегрузов где-то в районе Форт-Коллинса. Невзрачный серый домишко — магазин и кафе — кажется заброшенным. Наверное, дальнобойщики это место просто не замечают, думает Джаред. Ну, или намеренно проезжают мимо. Хреновая тут атмосфера. — Так себе местечко, да? — Дженсен словно мысли читает. Тормозит, глушит двигатель. Джаред внезапно начинает паниковать. Наверное, у него это на роже написано, потому что Дженсен фыркает. — Эй, — говорит он. — Не психуй. — Да я и не думал… — Ладно тебе, — смеется Дженсен. — Решил, что выкину прямо здесь? Джаред крутит головой. Место для высадки, прямо скажем, не самое лучшее, плюс заряжает дождь, и унылый пейзаж за окном кажется еще мрачнее . — Придурок, — почти нежно говорит Дженсен. — Извини, — Джаред пытается улыбнуться, но нервяк не отпускает. Он понимает, что Дженсен не собирался от него избавляться — во всяком случае, не здесь, — но сама мысль об этом пугает до усрачки. Тогда зачем они здесь? И какого черта Дженсен так смотрит? — Значит, Калифорния, — задумчиво говорит Дженсен. — Всего-то малость не доедем. — Я передумал. — Даже если и нет, — Дженсен шарит в бардачке, достает пачку и опускает окно, — у тебя все равно денег нет, я прав? Именно так и должна кончиться твоя история, судя по всему. — Ну да, — угрюмо говорит Джаред. — Очевидно же. — Но мне нравится, как ты рассказываешь. — У меня в школе был высший балл по риторике. — Да, языком ты владеешь отменно, — подначивает Дженсен, и Джареда отпускает. Зудящее чувство тревоги сменяется возбуждением — да что ж это такое, мать вашу, стояк на голос, как по команде… Но Дженсен не настроен на романтику. — У меня к тебе деловое предложение, Джаред. — Чего? — Видишь ли… — Дженсен трет подбородок, хмурится. — Я груз везу, довольно ценный. Пока ты дрыхнешь или треплешься, я веду. И здорово устаю. У меня не так много времени, чтобы уложиться в срок, поэтому лишний отдых я себе позволить не могу… — Какой груз? — перебивает его Джаред. — Семь тонн «шульца» У Джареда глаза становятся как плошки. — Это ч-что? — заикается он. — Какая-то новая дурь? — Сам ты новая дурь! — Дженсен достает из бардачка пластиковую папку, бросает Джареду на колени. — Не знаю, как там у тебя с совестью, но мозги ты точно оставил в своем Ричмонде. — «Шульц Плант Фуд»… — читает Джаред и сконфуженно краснеет: блядь, ну кто знал, что Дженсен везет семь тонн отборных удобрений для газонов? Дженсен ржет в голос. — А ты думал, семь тонн «снежка», бестолочь? Джаред с вызовом вздергивает подбородок. — Мы знакомы три дня всего, откуда я знаю… — Ладно, проехали. У меня к тебе предложение, Джаред. — Какое? — Если сможешь сменять меня за рулем хотя бы на пару часов в сутки, будет круто. Это более чем неожиданно. Но Дженсен не шутит. У него предельно серьезный взгляд, под которым неуютно, будто под прицелом. Джаред моментально представляет себя на месте Дженсена — это, наверное, круто, когда управляешь такой махиной. — Чувак, я в таких штуках и просто так никогда не сидел, а уж тем более за рулем… — Это просто, — терпеливо объясняет Дженсен. — «Фред» — машина умная, полдела за тебя сделает. Он ободряюще улыбается и добавляет: — Я тебе заплачу. Как будто это что-то решит. Если Джаред и согласится сдуру, то явно не из-за этого. — А как же полиция? У меня и обычных-то прав нет… — Вот это деловой разговор, — Дженсен улыбается еще шире. — Не волнуйся, я эту трассу знаю, на сложных участках за руль не пущу. Так, по прямой… А у Джареда уже свербит — любопытство, кураж, желание еще больше сблизиться. Он окидывает взглядом кабину «фреда» — изогнутую приборную панель, обтянутый кожей руль, обтекаемую и ужасно удобную на вид рукоятку переключения передач. Дженсен ловит взгляд Джареда, берет его руку и кладет на рычаг, накрывая своей ладонью. — Попробуем? — спрашивает он. — Прямо сейчас? — Думаешь, зачем я тебя сюда привез? Смеясь и лапая друг друга, они меняются местами — Джаред специально не позволяет Дженсену встать и падает ему на колени, и Дженсен прижимает его к себе, мягко покусывая шею, а потом спихивает и перебирается на пассажирское сиденье. Джаред возбужденно сопит и тянется к Дженсену, но тот выставляет ладонь. — Сперва дело. Джаред сжимает кулаки и разочарованно стонет, несколько раз приложившись затылком о спинку кресла. — Тебе понравится… — многообещающе тянет Дженсен. Джаред устраивается поудобнее — очень мешает стояк, — и кладет руки на руль. — Отодвинь сидение, — советует Дженсен. — Там сбоку кнопки. — Сколько тут лошадей? — Пятьсот с небольшим. Джаред восхищенно присвистывает. — Зверь! Двигатель тихо урчит, щетки размазывают по лобовому мелкую морось. «Фред» медленно ползет по пустынной площадке, и Джаред в полном восторге — управлять такой тачкой в кайф, настолько она послушна. Действительно, ничего сложного — передачи переключаются мягко, руль поворачивается без малейших усилий. Дженсен одобрительно кивает и рисует в воздухе дугу — «фред» плавно входит в поворот. Джаред думает, что это похоже на танец — только без музыки. Танец огромного покорного существа. «Фред» кажется ему живым, и это удивительно здорово. — Нравится? — спрашивает Дженсен, когда они рисуют пятую по счету восьмерку на мокром бетоне. — Очень, — признается Джаред. Вид у него, похоже, настолько довольный и счастливый, что Дженсен вдруг лезет в карман, достает мобильный и наводит камеру на Джареда. — Замри, — командует он. — Покажи! — Джаред тормозит, бросает руль и тянется к Дженсену. Тот уворачивается, смеется и издалека демонстрирует кадр — довольный до чертиков и гордый собой Джаред, руки на руле, взгляд сосредоточенный, но улыбка выдает с головой. Дженсен прячет телефон в карман, притягивает Джареда за воротник и целует. — Зачем тебе моя фотка? — смеется Джаред, оторвавшись от его губ и переведя дыхание. — Для настроения, — рассеянно говорит Дженсен. — Буду вспоминать долгими одинокими вечерами. А может быть, распечатаю и повешу в «спальнике» — для вдохновения. Джаред решает, что про «долгие одинокие вечера» — это просто штамп. Он делает радио погромче, и кабину заполняют жизнерадостные вопли «Оффспринг». — Давай еще потренируемся, — предлагает Дженсен. — «Я не буду тебе платить», — фальшиво голосит Джаред в унисон радио, — «не буду платить, не буду платить…» — и трогается с места. — «…не пойти ли тебе работать?» — подпевает Дженсен. — «Скажи ей: отъебись….» Джаред, чуть правее… Вот так. — «Скажи ей: отъебииииись!» — орет Джаред и хохочет, прибавляя газу. «Фред» выписывает медленные плавные вензеля по площадке, над ними плывет мокрое серое небо, Дженсен поет, радио грохочет гулкими басами, и Джаред думает, что, наверное, не было в его жизни дня счастливее, чем этот.***
В торговом центре Роулинса Дженсен покупает Джареду телефон — простенький, без наворотов, и вбивает свой номер. — На всякий случай, — поясняет он. — Я не собираюсь никуда деваться, — упрямо говорит Джаред. Он действительно в это верит. В то, что теперь у них на двоих одна дорога. — Я знаю, — Дженсен примиряюще касается его плеча. — Но все-таки. Высокие технологии, знаешь ли. Без них туго. Джаред крутит в руке трубку. Почему-то она кажется тяжелой, как камень, но это глюки, конечно. Обычный телефон. Дженсен распахивает дверь «фреда», отступает на шаг. — Давай, Джаред. Нам еще ехать и ехать. Твой ход. — О, черт, — смеется Джаред. — Ты уверен? — Если справишься, я тебе отсосу, — как бы между прочим сообщает Дженсен. — Прямо в кабине. Баш на баш. От этих слов Джареду шибает в пах. — Так нечестно, — стонет он. — Это шантаж. — Да, — с удовольствием соглашается Дженсен и тут же подпихивает Джареда под задницу, заставляя влезть на подножку. — Шустрей давай. Время. — Стремно, — признается Джаред, усаживаясь поудобнее и крепко берясь за руль. — Знаю, — Дженсен зевает, устраивается в кресле рядом и скрещивает руки на груди. — Не волнуйся, я не собираюсь спать. Все под контролем. Трогай. Джаред облизывает губы, украдкой косится на неподвижный профиль и ерзает. — А может авансом? Дженсен приоткрывает один глаз. — До Огдена. А там посмотрим. — Эй, — говорит Джаред. — Вообще-то это была твоя инициатива. — Но тебе же нравится, — убежденно говорит Дженсен, и Джареду остается только согласиться. За пару миль до Огдена Дженсен просит Джареда свернуть на объездную дорогу и притормозить. — Получилось? — мгновенно севшим голосом спрашивает Джаред. Вместо ответа Дженсен кивает на «спальник». Джаред перебирается на полку, а Дженсен опускается перед ним на колени. Впервые. Потом они меняются за рулем, Дженсен заводит мотор, и Джареду приходится долго и мучительно вспоминать, на чем он остановился в прошлый раз.***
В глубине души Джаред знал, что рано или поздно все вскроется — он только надеялся, что к тому моменту будет далеко от Ричмонда. Он часто общался с Чадом, делился с ним планами по поводу Калифорнии, даже билет купил — в один конец. Мюррей принял новость с восторгом и заявил, что обязательно приедет на лето, и «тогда, старик, мы с тобой оторвемся по-настоящему». Чад, действительно, был единственным другом. И не перестанет им быть, даже если узнает всю правду о том, чем занимается Джаред вместо учебы. Одним словом, их ждало неплохое будущее — учитывая сбережения Джареда и энтузиазм Чада, помноженные на солнце, океан и свободу от любых обязательств. К сожалению, жизнь внесла свои коррективы — и ровно за неделю до отлета в Лос-Анджелес, Джареда вызвал к себе Шеппард. На встречу Джаред ехал с легким сердцем — очередная сделка существенно пополнила бы его бюджет перед отъездом, — но вместо улыбающегося Марка его встретили два мордоворота, от души приложили мордой об пол вместо приветствия, и поволокли в кабинет босса. Пересчитывая ногами ступеньки, распятый между громил Джаред лихорадочно прикидывал, где прокололся и как убедить «старину Шепа» в том, что это подстава конкурента и ничего более. Ему не было страшно — мозги работали четко, прокручивая и отметая варианты. Он даже речь заготовил — вдохновенную, что пиздец, — но едва оказавшись на толстом ковре в кабинете Шеппарда, придавленный коленом одного из громил, Джаред понял, что сказать ему, в общем-то, нечего. Да и не нужно. Развалившись в кресле, Марк смотрел на своего проштрафившегося любимчика, поигрывая монбланом — сукин сын любил роскошь. Джаред с трудом встал на ноги, вытер кровь и улыбнулся так лучезарно, как мог. — Я могу все объяснить, — заявил он, хотя понятия не имел, как. — Можешь, — усмехнулся «старина Шеп», не меняя ни позы, ни выражения лица. — Но, как ты понимаешь, мне от твоих объяснений легче не станет. Джаред опустил голову — кровь из разбитого носа капнула на белоснежный ковер. Марк брезгливо поморщился и кивнул на коробку на столе: салфетки возьми, мол. Джаред приложил бумажный платок к носу. Кажется, убивать его пока не собираются. — Сядь, — мягко предложил Шеппард. — Не хочу, чтобы моя собственность пострадала еще больше. Он дождался, пока Джаред усядется в кресло напротив, кивком отослал мордоворотов и сплетя пальцы, подался вперед. Вид у Шеппарда был как у доброго дедушки-психиатра — давай, малыш, расскажи, как ты дошел до того, чтобы предать своего покровителя, который любил тебя, как родного сына… Глаза Шеппарда так и лучились участием и скорбью. Джаред не купился. — Позвольте мне все-таки… — Я все понимаю, Джаред, — перебил его Марк. — Легкие деньги, большие соблазны, твоя молодость — взрывоопасное сочетание. Я мог бы предвидеть такой расклад, учитывая, какой скользкий тип этот Роше, и подстраховать и себя, и тебя, но упустил момент. — Он вздохнул и откинулся в кресле, мгновенно скинув маску участливого добряка. — Я слишком доверял тебе, Джаред. Моя ошибка. — Я верну вам деньги, — сказал Джаред и почувствовал, как пересохло во рту. — Мне твои деньги ни к чему, — Шеппард лениво дотянулся до стакана с водой и сделал глоток. — Я мог бы решить проблему несколькими способами, один из которых очень болезненный, но, понимаешь ли, ничего не могу поделать — слишком я к тебе привязался. Джаред сглотнул, глядя, как искрится вода в стакане. Почему-то он мог думать только об этом. О ее чистом вкусе, о том, как она прохладой стекает по языку в горло. — Не люблю затягивать, — Шеппард наконец-то соизволил сообщить о своем решении. — Ты отработаешь все до последнего цента, Джаред. Бесплатно, разумеется. Ты все время будешь под присмотром, поэтому можешь сдать свой билет, — Джаред вздрогнул, а Шеппард продолжил: — Придется спуститься с небес на землю — сделок будет много, и далеко не первого класса… Вспомнишь, каково это — навещать особо жаждущих. И когда я решу, что ты достаточно искупил свою вину, я тебя отпущу. — Отпустите? — тупо переспросил Джаред. — Разумеется, — откликнулся Шеппард и с удовольствием допил свою воду. — И посоветую тебе убираться из штата, куда угодно, хотя бы под крылышко к Роше. Думаю, он примет тебя с распростертыми объятиями. А теперь проваливай. Джаред убрался из кабинета не без помощи громил — не стали спускать с лестницы, и на том спасибо, просто проводили вниз и пинком выкинули за дверь. Первым делом Джаред купил в аптеке перекись и бутылку воды, уселся на скамейку в парке, напился вдоволь и начал думать. Ясное дело, теперь ему из города никуда не деться, а работа предстоит адская — притоны, как минимум. Можно было, конечно, попробовать переметнуться к Роше, но Джаред очень сомневался, что тот обрадуется. Оставалось примириться с судьбой-злодейкой и добросовестно выполнить условия Шеппарда. В этот день он позвонил Чаду, они встретились и нажрались от души. Мюррей поинтересовался, кто его так, и Джаред на ходу сочинил историю про спасение прекрасной незнакомки. Вряд ли Чад поверил, но, во всяком случае, вопросов больше не задавал. А потом началась работа — и Джаред надолго выпал из социума, съехав по карьерной лестнице в самый низ: продавал дозы локальным пушерам, обеспечивал притоны, сбывал наркоту опустившимся торчкам. На смену шикарным тачкам пришел общественный транспорт, в лучшем случае — такси. Шмотки туда же — невзрачные, дешевые, чтобы лишнего внимания не привлекать. Естественно, парни Шеппарда буквально на второй день заявились к нему домой и изъяли практически все наличные — зубы Джареду оказались дороже, и он жалел только, что не успел положить деньги на счет. Пришлось поприжаться, но врожденный, сука, оптимизм брал свое. Так прошла пара месяцев, в течение которых Джаред с Чадом не общался — тот почему-то не звонил, а Джареду было не до того. Он старался не привлекать лишнего внимания к своему другу — ни к чему это. За Джаредом теперь постоянно следили — в открытую, каждый божий день. Рожи шеппардовских «мальчиков» Джаред в толпе вычислял безошибочно. Они всегда нехорошо ухмылялись — а с каждым днем все откровеннее и презрительнее. Джаред поначалу не обращал внимания, а потом задумался: какого хрена? Несколько раз он пробовал заговорить с ними, но его неизменно посылали на хуй. В конце концов, Джаред начал нервничать. Потом — очень сильно нервничать. Шеппард на связь не выходил, к себе не звал, а ломиться к нему без приглашения Джаред не рискнул. Только в конце третьего месяца, устав от бесконечных переглядываний и усмешек за спиной, он позвонил Марку и напрямую спросил, что, еб вашу мать, происходит? Да, он был неправ, но честно отрабатывает косяки, к чему эти ухмылочки за спиной? — У дружка своего спроси, — посоветовал Шеппард странное и отключился. Джаред тут же принялся названивать Чаду, сообразив, что уже долгое время о нем не было ни слуху, ни духу. Тот трубку не брал, на смс и письма не отвечал. Джаред сунулся было в колледж, но, как выяснилось, Чад и там не появлялся — уже пару месяцев точно. В общаге его тоже не видели. Джаред запаниковал. Он не знал, что и думать. Он пытался наводить справки, осторожно расспрашивал сокурсников Чада — никто не знал, где он. Кое-как удалось выяснить, что Мюррей вроде как на больничном, но в канцелярии колледжа адрес дать отказались наотрез. И тогда снова позвонил Шеппард. — Отрадно видеть, что ты переживаешь за своего друга, Джаред. Думаю, имеет смысл его навестить. Надеюсь, тебе есть куда записать адрес? Почему-то я, в отличие от тебя, прекрасно знаю, где сейчас мистер Мюррей. От опасных интонаций в голосе Шеппарда Джаред похолодел. Дрожащей рукой накарябал адрес на салфетке и рванул со всех ног. После этого память милосердно отшибло — остались только беспощадно яркие флэшбеки: распахнутая дверь в маленькую грязную квартирку, груда вещей в коридоре, продавленный диван, заваленный коробками из-под пиццы и дешевой лапши, спертый воздух и Чад, свернувшийся калачиком посреди всего этого дерьма. Он открыл мутные глаза и прошептал: — Чувак, прости. И отключился. Следы уколов на его руках, черные синяки на сгибах, вздутые вены. Болезненная желтизна кожи, запавшие глаза. С чего все началось? С маленькой таблетки в руках улыбчивого пушера: «Парень, это поможет тебе расслабиться»? Или с косячка на безобидной студенческой вечеринке? Когда Чад сам начал искать встречи с дилерами, продолжая считать, что все это так, ерунда, легкий кайф, не более того? Джаред вызвал скорую и, задыхаясь от ярости и отчаяния, трусливо сбежал. А потом позвонил в больницу и узнал, что Чад Мюррей в коме и дело безнадежно. Вопрос времени, только и всего. Практически сразу проявился Шеппард. — Мюррея, конечно, жаль, — мягко сказал он. — Тяжело, наверное, знать, что ты продавал товар тому, кто снабжал твоего друга? Сам, своими руками… Ну ничего, мальчик мой, зато урок на всю жизнь. Дальнейшее Джаред помнил, откровенно говоря, хуево. Помнил, что пару дней пил, не просыхая, а потом позвонил в больницу и, услышав «нам очень жаль», долго стоял с трубкой в руке, ни хрена не понимая. Помнил, что каким-то образом добрался до дома Шеппарда с твердым намерением убить. Помнил, что его оттащили от дверей и отмудохали так, что кроме боли ничего не осталось — ни сожалений, ни горя, ни ненависти. А толку ненавидеть Шеппарда, когда он, блядь, прав. Прав от и до. За Джареда никто не выбирал, как ему жить. Шеппард сдержал слово: отпустил на все четыре стороны. «Теперь мы квиты, Джаред. Надеюсь, у тебя хватит мозгов не появляться в Ричмонде. Мои мальчики считают, что ты им все еще должен». Что было потом — вспоминать не хотелось. Наверное, он как-то пытался существовать — во всяком случае, не спился и не сторчался: все-таки инстинкт самосохранения оказался сильнее. Сколько времени прошло с того дня, как умер Чад? Джаред не помнит. Может, неделя, а может, полгода… Он постоянно переезжал из одного сраного городка в другой, где-то подрабатывал, чтобы не загнуться окончательно. О том, чтобы вернуться к родителям, и мысли не возникало — где он, а где семья, черт бы их подрал. В общем, это была сносная жизнь. Если не думать, что было до. Ну, а потом — связался не с теми, как водится, и в один прекрасный день очнулся на обочине трассы под обшарпанным щитом: «Вы покидаете Уилксборо». Налегке, блядь. И в этот момент кто-то там, наверху, решил, что с Джареда, наверное, уже достаточно.***
Исповедь Джаред заканчивает ровно в тот момент, когда Дженсен заводит «фред» на парковку перед очередным мотелем под Бернсом — дыра дырой, как обычно, но с претензией: крышу заведения украшает мигающий лампочками щит с изображением оленьей башки и надписью «Лесной рай». Очередной тупое название. — Почему ты не завязал сразу, как только этот Шеппард тебя вышвырнул? — Дженсен выключает двигатель и внимательно смотрит на Джареда. Джаред молчит. Ему, на самом-то деле, особо нечего сказать. На душе становится тоскливо. — Я не знаю, — бормочет он. — Так вышло… — Так вышло… — кривится Дженсен. В голосе — не раздражение даже, а самая настоящая злость. — У тебя был шанс вылезти из этого дерьма. А вместо этого я подбираю тебя на дороге, как сбитую псину, от тебя за версту несет дурью, которую ты продаешь. Зачем тебе это все? — Ты же знаешь, — Джаред криво усмехается, а у самого внутри все скручивается в нервный, болезненный узел. — Я все. Завязал. Он перегибается через проход между сидениями и кладет руку на плечо Дженсена. Ему хочется сказать наконец-то, то самое, очень важное, но слова подобрать не получается — как ни крути, выходит пафосная херь. Поэтому Джаред просто молчит, глядя на Дженсена, и Дженсен молчит, глядя прямо перед собой, в мигающую лампочками тьму, и по его лицу скользят разноцветные сполохи. Тишину можно потрогать ладонью — она плотная, как комок мокрого снега. — Завтра я доставлю груз, — нарушает тишину Дженсен. — Здесь миль пятнадцать осталось. — А потом? — задает Джаред любимый свой вопрос, уже столько раз заданный за эти четыре дня. Дженсен поворачивает голову и смотрит на него в упор, в его глазах отражается свет фонаря. — Что потом, Дженсен? — Джаред вновь пугается — этого немигающего странного взгляда. И хватается за плечо сильнее — на всякий случай. Ну, чтобы хотя бы сейчас никуда не делся… И Дженсен вдруг гладит его по щеке: — Эй, — говорит он. — Что с тобой? Подается вперед и целует вскользь — слегка прихватывает губы и тут же отпускает. Джареда тут же окатывает жаром, и он мгновенно забывает свои страхи — в конце концов, Дженсен хоть и не говорит, но ясно дает понять, что он, Джаред, ему нужен. Оптимизм — великая штука, а в сочетании с влюбленностью дает убийственный эффект: моментально пьянеешь и отключаешь все рефлексы, кроме одного. — Хочу тебя, — шепчет Джаред. — А я хочу есть, — парирует Дженсен, отстраняясь. — Я видел вывеску какой-то мексиканской забегаловки — они еще работают… — Отлично, — говорит Дженсен, выбирается из трака и идет к дверям мотеля. В закусочной «Перчита» (еще одно нелепое название) они набирают два пакета всякой острой и аппетитной на вид дряни вроде буррито, покупают пиво и, толкаясь плечами, заходят в номер. Вспыхивает свет — и Джаред начинает ржать, как сумасшедший, а мгновение спустя к нему присоединяется Дженсен, и они едва не роняют пакеты. Номер более чем щедро украшен оленями — они скачут по потолку и стенам, покрывалам и наволочкам, даже на ковре — олени, и на занавеске в ванной, и на столе — в виде нелепой статуэтки. Над широкой кроватью — раскидистые рога, отполированные до блеска. Джаред хрюкает и сгибается пополам. — Не поверишь, — веселится Дженсен. — Это был единственный номер. — Для новобрачных? — Джаред икает от смеха, но не может остановиться. — Очевидно, — Дженсен пожимает плечами. — Одни рога чего стоят, символично… Они снова ржут, как дети, и Джаред все-таки роняет один пакет, к счастью — не с пивом. Пока он собирает рассыпавшиеся куриные крылья, облизывая испачканные жиром пальцы, Дженсен проходит в номер, бросает сумку на пол и уходит в ванную. Спустя пару минут туда же врывается Джаред, плечом распахнув дверь. — Я только руки помыть, — сообщает он колыхнувшейся занавеске. Крохотная ванная затянута паром, шум воды эхом мечется между обшарпанных кафельных стен. Джаред моет руки в низкой раковине, согнувшись пополам и поглядывая на шторку (в оленях, разумеется, куда без них). Слишком плотная, не разглядеть ничего, а смотреть хочется — жадно, до тянущей, сладкой ломоты в теле. Джаред рассеянно смывает мыло и спрашивает как бы между прочим: — Ты скоро? Жрачка стынет. Он представляет себе, как Дженсен смывает дешевый шампунь с волос — перед глазами целое кино разворачивается, из тех, которые детям до шестнадцати, как минимум. А потом занавеска отдергивается, в Джареда летят брызги горячей воды, вместо ответа из пелены пара выныривает рука и делает приглашающий жест. Раньше Джаред оказывался в душе полностью одетым только будучи в полное говно. Ну то есть, совсем: трезвел, поливая себя ледяной водой. Удовольствия никакого, но эффект сногсшибательный. Но Дженсен, кажется, знает чуть больше — и у Джареда нет причин ему не доверять. Есть он хочет, ага, как же…***
В чем был, Джаред перелезает через низкий бортик, одежда тут же намокает и тяжелеет. Светлый размытый силуэт на расстоянии вытянутой руки — Джаред, как завороженный, делает шаг и попадает прямиком в объятия Дженсена. Его лицо очень близко, ресницы слиплись длинными темными стрелками. Джаред запрокидывает голову и ловит губами воду, сплевывает и зажмуривается, когда Дженсен шепчет ему на ухо: — Ты всегда в одежде душ принимаешь? Об этом ты не рассказывал… — Оставь мне право на маленькую тайну, а? — просит Джаред. Пуговицы скользкие, петли стянуло от влаги, Дженсен, матерясь сквозь зубы, резко дергает полы рубашки в стороны. Мокрый ком со смачным шлепком приземляется в раковину, пуговицы исчезают в сливе. — Между прочим, это была твоя рубашка… — ехидничает Джаред и тут же охает, когда Дженсен толкает его лицом в стену. Живот неприятно липнет к кафелю. Джаред елозит щекой по выщербленной плитке, слизывает капли воды. Дженсен кусает его за шею сзади, одновременно выкручивая болты из петель. — Блядь, если уж ты у меня джинсы пиздишь, то в следующий раз выбирай с молнией. Джаред неловко помогает одной рукой, другой упираясь в стену — не навернуться бы, скользко, под ногами колышется мыльная пена. Наконец-то, мокрые, тяжелые штаны сползают вниз, Дженсен раздраженно стягивает их до конца и не дает даже выдохнуть: тут же всем телом проезжается снизу вверх, прилипает грудью к спине, снова с удовольствием впивается в шею, будто метит. Оглаживает бицепсы, длинно лижет между лопатками, толкается бедрами. Джаред пытается развернуться, но хрен там — хватка у Дженсена железная, а сам он тяжелый, плотный, крепкий, заполняет собой, не дает дышать. Приходится дышать им — прикусывая пальцы на губах, щекоча языком ладонь. Одно жаль, тогда сломанный нос не давал как следует распробовать его запах, а теперь это чертово мыло — Дженсен пахнет приторно, незнакомо. И голос у него тоже — незнакомый. Густой, низкий, растекается по телу, сливаясь с шумом воды. Джаред не может разобрать, что он говорит. Наверное, что-то возбуждающее, грязное, отдельные слова бьют в пах похлеще прикосновений. Когда Дженсен, наконец, позволяет ему развернуться, у Джареда мутится в глазах, зашкаливает по всем параметрам и единственное желание — получить свое здесь и сейчас. Уже не до нежностей, но Дженсен почему-то не торопится. Больше того — замирает на секунду, близко-близко, смотрит в глаза странно — то ли жадно, то ли отчаянно. Джаред смаргивает воду. — Что? — Чудной ты… — шепчет Дженсен. — Кто бы знал… Он не договаривает. Едва зажившая корочка на губе Джареда расходится, во рту солоно, между их губ стекает окрашенная розовым вода. Джаред стукается затылком о кафель, сползает ниже — Дженсен удерживает его за плечи, продолжая целовать. — Погоди… — Джаред сглатывает соленую воду, жадно хватает воздух. — Дай мне… — И не договорив, подныривает под руку Дженсена. Занавеска липнет к заднице, Джаред чертыхается, Дженсен ржет. — Смотри-ка, — говорит он, имея в виду оленей. — За своего признали. Джаред фыркает ему в шею. Он выше Дженсена, но совсем немного, это реально удобнее, чем с низкорослыми телками, когда спина дугой и затекает что пиздец. И вообще — такое чувство, будто до Дженсена у него никого не было. И ничего не было. Вообще. Он подыгрывает Дженсену — нарочно медлит, гладит языком грудь и живот, а самому до трясучки хочется взять в рот. — Может, мне проще передернуть, а, Джаред? — лениво спрашивает Дженсен сверху. — Закрой эту чертову воду, — Джаред трогает губами мокрые темные волосы в паху Дженсена, гладкий твердый ствол, но на том и останавливается. Струи перестают лупить по лицу, Дженсен зарывается пальцами в джаредову шевелюру, заставляет запрокинуть голову. — Что еще мне сделать, чтобы ты, наконец, делом занялся? — нежно спрашивает он. — Попросить, — Джаред трется щекой о его напряженный живот. Сам этого хотел… Медленно. К черту, пусть будет хоть сутки напролет — лишь бы Дженсен никуда не спешил. Джареда трясет от возбуждения, адреналин только что из ушей не льется, и хочется бессмысленно долго и много трогать Дженсена везде, но он специально убирает руки за спину, сцепляя в замок. — Класс, — констатирует Дженсен, выпуская его волосы. — Я успею поседеть и скончаться от старости. — Это не просьба, — улыбается Джаред, водит носом по животу, одуревая от близкого и неожиданно яркого запаха — не стерильного, не забитого приторным ароматом мыла. — Это судьба, — горестно вздыхает Дженсен и тут же, без перехода, тем самым низким, бархатным тоном, от которого мурашки по коже: — Возьми в рот. За последние четыре дня Джаред занимался этим столько, что, пожалуй, на пару месяцев вперед хватило бы, если учесть нерегулярность половой жизни. Но с помощью Дженсена Джаред надеется исправить эти пробелы. Тем более, он ему действительно нравится. Этот самый правильный запах Дженсена, от которого рвет крышу. Солоноватый, вяжущий вкус смазки. Теплая тяжесть на языке. Дженсен вздрагивает крупно, всем телом, и жестче запускает пальцы в волосы Джареда, направляя. Колени разъезжаются, Джаред хватает Дженсена за бедра, чтобы удержаться. — Свалимся… черт, — хрипло смеется Дженсен и тут же резко выдыхает. — Стоп, Джаред, стоп. Пар рассеялся, по влажной коже тянет холодом. Взгляд у Дженсена совершенно сумасшедший. Джаред это знает, потому что, когда они целуются, ни тот, ни другой не закрывают глаза. — Я сейчас сдохну, — честно предупреждает Джаред, яйца ломит, членом вообще убить можно, такой стояк. — Рано, — серьезно говорит Дженсен, тащит его из ванной, оскальзываясь на мокром полу. Кровать немилосердно скрипит, разъебанная многими поколениями постояльцев. Джареду плевать. Он оседлывает Дженсена, фиксируя запястья, прикусывает его губы, нарочито медленно трется всем телом. — Кто тебя научил таким штучкам, парень? — Сам допер, — гордо сообщает Джаред. — Молодец, — хвалит Дженсен срывающимся, хриплым голосом. — Покатаемся? Джаред готов доверить Дженсену все, особенно такой деликатный вопрос, как освоение новых позиций. — Смазка в куртке, в кармане, — Дженсен запрокидывает голову, позволяя Джареду покрывать поцелуями шею. — Черт, ты все-таки сделал это! Когда успел? — В Огдене, на заправке, пока ты в сортир бегал. Крем для бритья кончился, знаешь ли. Джаред фыркает, Дженсен пользуется моментом и меняет их местами — теперь Джаред вмят в матрас тяжелым телом, пружины не просто поют — воют натужно, и пальцы Дженсена в волосах, неожиданно ласковым движением от висков вниз. И снова этот взгляд. — Ты предлагал прокатиться, — уточняет Джаред, просто чтобы нарушить внезапное молчание. — Разумеется, — Дженсен словно морок стряхивает, поводит плечами, скатывается с Джареда и устраивается на спине, руки за головой. — Я от своих слов не отказываюсь. Джаред не жалеет смазки, печется не только о собственной заднице, но и о том, чтобы не стереть член Дженсена до основания. Ласкает рукой, размазывая скользкую, разогревшуюся массу, и Дженсен выгибается, закусив губу. Джаред наклоняется и целует рот, за одно прикосновение к которому можно душу продать, а за все остальное — вообще сдохнуть. Джаред первый раз в жизни готов себе признаться, что сдохнуть за кого-то — не самая плохая смерть. — Сядь на меня, — шепчет Дженсен. — Не тормози, черт… Его ладони на бедрах Джареда, шершавые, впитавшие линиями пыль дорог, запах бензина и пота. Джаред медленно опускается на колом стоящий член, помогая себе рукой, туго, больно, кайфово, распирает так, что от всех ощущений сразу хочется орать. Дженсен тут же замирает, удерживая Джареда. — Больно? — К черту… И до конца — плавно, на выдохе, ловя встречное движение. Джаред замирает — внутри горячо, много, почти не больно, только тянет слегка. Дженсен обеспокоено вглядывается в его лицо, и Джаред мотает головой: все нормально, даже более чем. С этого ракурса Дженсен особенно выгодно смотрится, окончательно разрушая миф о типичном дальнобойщике — грузном, краснорожем и, разумеется, натуральном до мозга костей. Дженсен — это что-то запредельное. Таких не бывает. Дженсен рывком садится — Джаред сцепляет лодыжки за его спиной. Щетина легко царапает кожу на груди. Джаред откидывается назад, упираясь рукой между раскинутых ног Дженсена. Кровать раскачивается и скрипит, как огромный ветхий плот, Джаред не отпускает взгляд Дженсена, мутный, расфокусированный, жадный. Ладонь ниже лопаток — подхватывает, удерживая. Другая обнимает член. Все правильно. Все так и должно быть. Во рту солоно. В уголке рта Дженсена засохла его, джаредова, кровь. Джаред упирается коленями в продавленный матрас, приподнимаясь, но Дженсен не дает соскочить — как с крючка, как с иглы, господи боже, это теперь навечно, если мыслить высокими категориями. Джаред хочет прожить жизнь в этом лесном, блядь, раю. — Скоро… кончу, — задыхаясь, предупреждает Дженсен. — Держись. Джаред отталкивает его руку и перехватывает себя, сжимая с такой силой, что член ноет от боли. И жадно смотрит, как меняется лицо Дженсена — он стонет, не размыкая губ, и жмурится, содрогаясь всем телом. Мокрой от пота щекой льнет к шее Джареда, сплевывает попавшие в рот волосы и тут же откидывается на подушку, довольный как кот. — Эгей, — Джаред улыбается, не слезая с медленно опадающего члена, наклоняется вперед и носом тычется в заросший рыжей щетиной подбородок. — А я? — Сейчас все будет, — слабым голосом отзывается Дженсен, на груди блестят капли пота. Он треплет Джареда по волосам, отвечает на поцелуй и норовит провалиться в сон. Джаред возмущенно тормошит его, перебирается на грудь и усаживается, вмяв колени в подушку. Дженсен открывает мутные глаза. — О как, — говорит он и облизывается. — Тебе удобно? — заботливо спрашивает Джаред. — Вполне, — Дженсен приподнимается на локтях и без долгих прелюдий приступает к делу. Джаред запрокидывает голову, упирается ладонями в стену и крепко зажмуривает глаза. И еще, наверное, он кричит, кончая, но это неважно. Важно совсем другое: обессиленно скатившись с Дженсена, Джаред чувствует его ладонь на своей спине. Дженсен гладит его почти нежно, стирая испарину между лопаток. И еще, кажется, целует в висок, туда, где под кожей бьется его имя. Джаред хочет сказать что-то очень глупое — благо момент располагает, как никогда, — но Дженсен опережает его. — Не знаю, как ты, — говорит он хрипло, — но я умираю с голоду.***
Джаред просыпается и растерянно шарит рукой по постели: Дженсена рядом нет. Он приподнимается, озираясь, — голова тяжелая, тело гудит отголосками ночных безумств, такое ощущение, что не просто кирпичи грузил всю ночь, а еще и танцевал — притом нижний брейк. На шее горячим, болезненным пятном пульсирует засос — Джаред дотрагивается до него и улыбается. В ванной шумит вода. Дженсен, как обычно, встал раньше… и ах, да, сегодня же день «икс», ровно к полудню нужно доставить удобрения. Джаред падает, раскинув руки, и смотрит на полированные рога над головой. Щеки горят. Он перекатывается на живот, зарывается пылающим лицом в подушку, тянет носом — запах Дженсена, везде. Уже знакомый и всякий раз новый. И теперь Джаред тоже пахнет им, Дженсеном, будто меченый, будто по-настоящему — его… В ванной раздается шум спускаемой воды, Джаред оборачивается через плечо — в комнату входит Дженсен. — Доброе ут… Джаред осекается: что-то не так. Совсем не так. Дженсен слишком бледен. Даже отсюда видно, что лоб покрыт испариной, под глазами — темные круги, он дрожит и делает неуверенный шаг к кровати, хватаясь за стену. Джаред вскакивает, запутавшись в одеяле, и Дженсен буквально падает ему в руки — кожа горит, он весь трясется, зубы выбивают дробь — у него жар, с ужасом понимает Джаред. Он дотаскивает Дженсена до кровати, укладывает и накрывает двумя одеялами. — Чертовы буррито… — стонет Дженсен и тяжело сглатывает. — Тошнит? — Джаред подрывается за пакетом и едва успевает: Дженсена выворачивает желчью, водой и ошметками вчерашнего пиршества. Джаред придерживает его лоб, ладонь мокрая от чужого пота, от Дженсена остро и неприятно пахнет, но это неважно. Он гладит напряженные, вздрагивающие плечи, влажную спину, прижимает Дженсена к себе. Тот сплевывает в пакет и мотает головой: убери, мол. — Слушай, я тоже ведь ел эту хрень… — Парень, у тебя желудок гвозди переварит, — стонет Дженсен, скрючиваясь и поджимая колени к животу. Джаред вскакивает, его охватывает паника. Внутренний голос пытается образумить его: ну, подумаешь, всего-навсего отравление — пополощет и отпустит, — но Дженсен выглядит настолько хуево, что Джареду тупо страшно. — Аптечка… — бормочет Дженсен, зажмурившись и тяжело дыша. — В кабине. Ключи в куртке. Джаред натягивает джинсы, футболку наизнанку, вытряхивает из кармана ключ вместе со смятыми чеками с заправок и вылетает из номера. Утро пасмурное, прохладное, накрапывает дождь, ступеньки «фреда» скользкие, навернуться — раз плюнуть. Джаред шарит в бардачке, вынимает туго набитую аптечку и мчится обратно, разбрызгивая лужи. Сердце колотится в горле, лихорадочно и гулко. Дженсен в ванной, на коленях перед унитазом, давится сухими спазмами. Джаред потрошит аптечку на кровати. — «Пепто-бисмол»? Дженсен, тут только эта хрень и еще вот аспирин… Дженсен с трудом встает, держась за стену, вытирает рот обрывком туалетной бумаги и сплевывает в унитаз. — Спасибо, мамочка… — слабо ухмыляется он и бредет к кровати. Валится на нее пластом и тут же скрючивается, поджимая колени. Джаред укрывает его одеялом, поит лекарством, практически насильно вливает в него два стакана воды. Дженсен стучит зубами. Слова дробятся. — Х-х-хуево д-д-дело. — Да уж, — беспомощно говорит Джаред. — Может, в больницу? Дженсен мотает головой. — Отлежусь… — Ты зеленый весь… — Хорошо хоть не синий, — вяло шутит Дженсен. — Давай я все-таки позвоню? — Джаред хватается за телефон, но Дженсен внезапно оборачивается через плечо, взгляд раздраженный, злой даже. — Нет, я сказал! Джаред растерянно замирает. — Извини, — голос Дженсена смягчается. — Просто я не могу отсрочить доставку. Такие условия. Там штрафы — пиздец. Джаред кусает губы. В отчаянии смотрит на Дженсена, трясущегося под одеялом, и принимает решение. Единственно верное в данной ситуации. — Я доставлю груз, — говорит Джаред. Дженсен замирает. Потом медленно поворачивается на спину, натягивая одеяло до подбородка. Цвет его лица сливается с серостью застиранной наволочки, только глаза блестят лихорадочно. — Нет, — говорит он. — Да, — парирует Джаред. — Я видел карту. Ты сам говорил, тут ехать от силы миль пятнадцать, да и дорога нормальная. Я справлюсь. Дженсен стонет. — Я не могу тебе позволить…. — Можешь, — Джаред решительно натягивает куртку, застегивает молнию. — Ты же видел, как я вожу. У меня вроде неплохо получается. — Он сжимает ключ в кулаке и подходит к кровати. Опускается на край, гладит Дженсена по плечу, целует в пересохшие губы. Дыхание Дженсена отдает кислятиной. — Дай мне точный адрес. — Джаред… — Дай, говорю. — Карта в папке с накладной, — цедит Дженсен, стискивая зубы от боли. — Отсюда еще пара миль до поворота на озеро, не проскочи. Джаред кивает и встает. — Я скоро вернусь, — говорит он. И добавляет тихо: — Ты… потерпи, пожалуйста. И уже в спину прилетает хриплое «спасибо» — перед тем, как Джаред закрывает дверь и, подняв воротник куртки, бежит к «фреду» под мелким, колючим дождем.***
Он трясется на мокрых простынях и смотрит в потолок — потолок кренится, а простыни пропитываются кипятком. Ему кажется, что кровать вращается на диске микроволновой печи. Дженсен поднимается, еле живой, оскальзывается на луже собственной рвоты и въезжает локтями в выщербленный угол подоконника. Рама поддается только с третьего раза. Дерьмо. Не в силах выносить застоявшийся запах, он поддевает ногтями фрамугу — день слепит, оглушает гулом с шоссе, ветром, трескотней дождя по тонкому настилу крыши. Его снова выворачивает — водой, желчью и слезами, прямо за окно, на загаженную птицами вывеску. Пусть так, пусть, лишь бы не вырубило. Он очень боится уснуть и увидеть во сне того, кого обнимал этой ночью. Дженсен плетется обратно, ложится на спину поперек кровати и принимается считать оленей на обоях — те, закинув рога на спину, тянутся друг за другом в бесконечно длинной упряжи. Упряжь звенит колокольчиками, и звон этот глушит далекий гром, сигналы автомобилей, крики и стоны за картонной стеной. Капли дробятся о стекло. Джаред, Джаред, ты так ждал ответных откровений… Но рассказчик из Дженсена хуевый, и это, пожалуй, к лучшему.***
Впервые они встретились на севере, в Детройте. Дженсен поставлял пробную партию сорок пятых кольтов — тех самых, что заказывала для ближнего боя морская пехота США. Излишне говорить, что к правительственным закупкам Дженсен имел такое же отношение, как к честному труду тракиста, — на оружейном черном рынке он крутился уже без малого четыре года, даже в Патагонию патроны возил, браконьерам. Но специализировался все больше по портам — обычно перегрузы осуществлялись на лейкерсы, вперемежку с углем, зерном или рудой. Реже, вот как сейчас, требовался штучный товар. Объем смехотворный (рядочками в спортивную сумку вошло), казалось бы, чего дергаться, но Дженсену не нравилось решительно все. Тревожило место встречи — три раза меняли координаты, в итоге был выбран заброшенный боксерский клуб, опаленное со всех сторон здание из красного кирпича, сильно смахивающее на крематорий. Тревожил заказчик — поговаривали, что он немного не в себе. И что за его делишки судили кого-то другого, впаяли этому другому три пожизненных. И что прозвище свое он получил то ли потому, что родился в какой-то богом забытой лачуге на берегу одного из норвежских фьордов, то ли потому, что утопил там чуть ли не дюжину человек. Дженсена не волновало, сколько народу этот парень отправил на тот свет, но кому понравится вести дела с психом? Оставив таксиста дожидаться — никто в здравом уме не погонит в Детройт на своей тачке, — он пролез через дырку в рабице, отыскал дверь с намалеванным по центру белым кругом. Пыльно, пусто, разобранный потолок, выпотрошенные груши, разметка по центру, некогда очерчивавшая ринг, — вот и всё. Черно, забитые окна в мелких солнечных прожилках. И светлый силуэт на фоне. — Локи? — спросил Дженсен и, не сдержавшись, добавил с неуместным смешком: — Бог обмана? В ту же секунду под его ногами заплясала красная световая точка, знакомая каждому в этом бизнесе. Дженсен не шевельнулся — только медленно поднял взгляд туда, где из темноты торчали балки, а до крыши шли три сквозных этажа. — Всё продумано, да? — он одобрительно прицокнул языком. И не расслышал ответа — их оглушили сирены, грохот, что-то где-то надломилось, затрещало, и Дженсен прыгнул вперед, на чистом рефлексе выделяя из темноты светлый силуэт. Так Дженсен впервые спас ему жизнь. Облавы им удалось избежать исключительно благодаря Локи. Под одним из взрезанных матов обнаружился люк. Он вел в подвал, а вместо лестницы была приспособлена высоченная стремянка, которая, в свою очередь, балансировала на битом стекле. Уберешь или надломишь ступеньки — можно здорово покалечиться. Дженсен задумку оценил. Потом они бежали по коридору, в котором нестерпимо воняло разложением. Возможно, здесь были трупы. Возможно, даже человеческие. Дженсен не хотел задумываться, для чего использовалось это место, хотя догадаться было несложно. Коридор уводил в канализацию, и прежде, чем ступить по колено в ржавую воду, Локи, коротко приказав «не дыши!», швырнул за спину какой-то баллончик. Когда в вечерних новостях сообщили о пожаре в центре Детройта, они приканчивали вторую бутылку Чиваса на окраине Браунсвилля. Дженсен ожидал, что Локи приведет его к своим ребятам, и готовился к худшему. Какая-то мразь слила полиции время и место передачи груза, и Дженсен понимал, что первый на подозрении. Можно было попытаться сбежать, хотя это страшный риск. Оставаться — риск не меньший, но Дженсен не хотел всю жизнь прятаться и шарахаться от собственной тени. В общем, он приготовился к допросу с пристрастием. Локи же решил иначе, даже телефон по дороге сбросил. «Есть безопасное местечко, сутки перекантуемся, там решим», — и привел Дженсена в Церковь пятидесятников первого воскресения. Дженсен даже не удивился. В их распоряжении оказалась угловая комната, где из форточки тянуло жареной курицей, а в окно противно скреблись сухие ветки. — Если копов навел ты, клянусь, пожалеешь, что не сгорел заживо, — Локи хлебал виски из горла как колу — большими жадными глотками. — Так-тааак, — протянул Дженсен. — Видишь? — Локи потряс бутылкой, двадцатипятилетний Чивас потек по рукам. — Засуну тебе в задницу и буду бить в живот, пока осколки не вылезут. И оскалился — белоснежными, идеальными зубами. Дженсен коротко, без замаха, ударил в этот оскал, даже веки не дрогнули, но Локи рухнул ему под ноги, на серых конверсах Дженсена поплыло бордовое пятно. — Я жизнь тебе спас, уебок! — рявкнул Дженсен, нагнулся и потянул Локи за волосы. У того в горле забулькало — вопреки здравому смыслу, он смеялся. — Жаль, что я по телкам, красавчик, — прохрипел Локи. — Иначе вылизал бы тебя всего, до того хорош! У него пульсировали, уходя в точку, зрачки. Дженсен брезгливо поморщился. А Локи поднялся, утерся рукавом и посмотрел уже совсем по-другому. — Нас здорово подставили, чувак, — он сплюнул кровь и мечтательно протянул: — Мы же накажем их, да? Дженсену не понравилось это «мы», от Локи за милю несло дешевой, бессмысленной киношностью. Прозвище это дебильное, костюм белый, дурная и жутковатая слава. Да, Дженсен занимался незаконным бизнесом, но дела вел спокойно и четко, груз принял — груз сдал. Он не хотел играть в Джонни Диллинджера, но их действительно подставили, и с этим надо было разобраться. Так они оказались повязаны кровью. Кино все-таки случилось.***
Сложно сказать, что за черт его попутал и погнал на чужую территорию, но в один прекрасный день Дженсен подписался на наркоперевозку. Глупость ужасная, но с кем, как говорится, поведешься. Хотя Локи, при всей его рисковости, брал заказы строго по одному направлению, и Дженсен с ним вместе. Все у них срослось как-то само, Локи оказался не последним поставщиком на рынке, а Дженсен был идеальным курьером — все схвачено, за все заплачено, а карту Америки он знал лучше, чем линии на собственной ладони. Вот и решил разнообразить ассортимент — сорок восемь тысяч сигаретных блоков, в четверти фильтров — кристаллизированный ЛСД. Всё прошло как по маслу, его не замели, но, вот беда, Дженсен перешел дорогу серьёзным ребятам, которые на этой доставке рассчитывали нехило навариться. За отъем чужого хлеба наказывали жестоко. Выслеживали, пару раз прикладывали головой о бампер, в себя приходишь уже в подвале под какой-нибудь «винтовой» лабораторией. Здесь закупаются, здесь же, только этажом ниже, уходят в суточный трип, очень удобно. И здесь же, в компании полудохлой, сторчавшейся швали, за неделю сажают на иглу совершенно здоровых людей. Главное, надежно зафиксировать и колоть по графику. Дженсена привязали к трубе витыми лохматыми веревками, пока рвался вон на первых приходах, кожу до мяса стер. Вообще он мало что запомнил. Шершавые стены и верткие ручейки на них — потолок протекал, сочилась вода, а люди ее слизывали. Лампочку на оголенном шнуре — она раскачивалась маятником, когда открывалась дверь. Яблочный привкус на языке. Женщин, которые расстегивали его джинсы, мокрые от мочи, и по очереди садились сверху, спиной, так что он видел грязные, растрескавшиеся пятки и выпирающие ребра. Тянуло блевать, но трахаться хотелось больше. Помнил парня, который раз за разом всаживал ему иглу, а потом все исчезало на очередном приходе. Дженсен не сопротивлялся, только медленно открывал и закрывал глаза. «Ничего личного, — шевелил парень серыми губами. — Остатки мне на халяву». По всему выходило, что подсадят, доведут до сорокаградусной «тряски» от грязи в дозе и вышвырнут на пустыре. Локи успел раньше. И, как принято в старых добрых криминальных драмах, убил их всех. Снова как в кино, но в этот раз Дженсен не возражал. Так Локи впервые спас ему жизнь. Окончательно Дженсен очнулся под тремя одеялами, в кольце чужих рук. Воздух был тяжелый, как в палате лежачего больного, с колючим запахом соляной кислоты и пота, над кроватью высилась стойка с капельницей. — Локи? — позвал Дженсен, с трудом разлепив губы. — Нет, блядь, прекрасный принц, — огрызнулся тот. — Сейчас, только простыню под тобой поменяю и сразу женюсь. Дженсен обернулся, хотел посмотреть в лицо, но затылок прострелило чудовищным спазмом, и он съежился, мелко дрожа, ткнулся мокрым лбом в подставленное плечо. Кто бы мог подумать — Локи с ним в одной постели, а ведь утверждал, что парнями не интересуется. Очень хотелось его подколоть. Именно подколоть, потому что всерьез он о таком никогда не задумывался. С той облавы в Детройте прошел год, теперь они работали вместе — вместе рисковали, каждому из них хоть по разу, а выпадал случай предать другого, подставить и отхватить чумовой куш. Самому Локи не доверял никто, а Дженсен, как однажды увел его из-под пуль, так и остался рядом. Он не хотел его, ничего даже похожего, да и натуральнее Локи были только носки из овечьей шерсти. Но опасный, кровавый бизнес повязал их накрепко. А еще Дженсен считал Локи другом. После подвала шли третьи сутки– в странной, холодной лихорадке, когда нет сил, желания сделать следующий вдох, в ломках, в приступах такой тревоги, что приходилось унимать таблетками, от которых свинцом наливались виски. Все это время ему снились пчелы. Дженсен видел их на своих руках — под вздувшейся, до прозрачности растянутой кожей. Если бы мог, он бы, наверное, кричал. И совершенно точно пытался разодрать запястья ногтями, перегрызть вены, чтобы выдавить, прогнать это все из себя. Локи мог надеть на него наручники, мог связать. Но, вместо этого, лежал рядом на мокрых, вонючих простынях и удерживал во время очередного приступа. — Я твой должник. — Тебя было сложно найти, — тихо ответил тот. — Чертовски сложно, брат.***
Сбывать товар мимо стандартной цепочки было хуевой затеей. За Локи стояли серьезные люди, на клиентской стороне тоже не лохи сидели, эта система налаживалась годами, и риски постепенно свелись к минимуму (насколько, конечно, это вообще возможно на теневом рынке). Казалось бы, работай по схеме, получай свое, но Локи всегда было мало. «Триста тысяч чистыми, напарник, триста тысяч!» — глаза у него горели как у гончей перед травлей, Дженсену это не понравилось. В первую очередь потому, что азарт чертовски заразная штука. Покупателя звали Джулиан Ричингс, на вид довольно мерзкий тип, но он хорошо платил и каналы поставок имел надежные. После того, как ушли первые пробные партии, Локи отправился в Мексику, обсуждать соглашения более серьезные. А через два дня завалился к Дженсену без звонка, бледный, помятый, разило от него как из винной бочки. Дженсен молча выставил на стол бутылку водки и бокалы под виски. — Я трахнул жену Ричингса, — сообщил Локи, пытаясь прикурить сигарету со стороны фильтра. — Судя по твоему лицу, тебе не понравилось? — Дженсен разлил и быстро выпил, он догадывался, с какой историей заявился Локи. Съездил, блядь, на переговоры. — Мне-то понравилось, — у Локи дернулся уголок рта, как у паралитика. — А вот Ричингсу не очень. — Сейчас я разобью тебе ебало, и ты не обидишься, — Дженсен отодвинул от себя стакан. — Чувак, там такие буфера, такая задница, циркачка бывшая, ты даже не представляешь… — Избавь меня от подробностей, будь любезен. — Трахалась, стоя на мостике, — привел Локи решающий, как ему казалось, аргумент. — Да, это очень важно, — покивал Дженсен. — Ты лучше скажи, почему на тебе ни царапины после такого? — Ричингс англичанин, рационален до омерзения, — Локи затянулся жадно, выпустил дым через нос. — Предложил уладить конфликт бесплатной партией снайперских «винторезов». Иначе сдаст меня моим же боссам. — Пиздец, — Дженсен сжал ладонями виски. ВСС «винторез», русские специальные винтовки, он никогда не имел с ними дела по одной простой причине — их почти невозможно достать. И никто не подпишется их везти, за такой товар четвертуют и процесс на видео запишут, чтоб другим неповадно было. На фоне этого история с ЛСД вспоминалась как забавное приключение. — А с телкой что? — спросил Дженсен. Локи молча протянул Дженсену телефон с фотографией очень красивой женщины, подбородок и шея залиты кровью, а рот разрезан до скул, как у Джокера. — Ричингс час назад прислал. — Ты прав, — Дженсен вернул телефон и сцепил пальцы в замок, чтобы не так дрожали. — Рационален до омерзения. — Я попал, — тихо сказал Локи. — На этот раз всерьез. — Мы попали, — поправил его Дженсен. Локи ничего не ответил — слова им давно не требовались.***
— Эклз! Дженсен, сука, очнись! Ну?! Он слышит, что его зовут, узнает голос — он и на том бы, мать его, свете, узнал Локи, но звуки доносятся как через толщу воды. Наплывает вода, накрывает красивыми, мягкими изгибами, ровными как шифер. Прессом давит на грудь. — Вот мудак! Идиот, блядь, я же предупреждал тебя! Щеку обжигает ударом, вторым, третьим. Дышать становится легче. — Где он? Мальчишка этот твой, где? — Поехали отсюда… — Дженсен наощупь находит плечо Локи. — К черту.***
Джаред прибавляет газу и косится на карту, расстеленную под локтем. В объезд Хайнс Миллс, бесполезного, грязного озера, тянется узкая трасса, обрывающаяся через пару километров. Где-то там Дженсен нацарапал крестик, похожий на прицел. Джаред доезжает до поворота на разбитую, бугристую дорогу — «Фред», конечно, впишется, но с трудом, придется попотеть. В кабине трясет немилосердно — Джареду даже приходится останавливаться пару раз: ему все кажется, что где-то что-то стучит, воет или позвякивает — одним словом, ломается. Он набирает номер, указанный в накладной, но слышит только длинные гудки. И что, спрашивается, делать, если он застрянет или заблудится? Поэтому Джаред едет медленно. Временами — очень медленно. И молится, чтобы не съехать в кювет или не угодить колесом в яму, которые на этом участке дороги глубиной по полфута минимум. «Фред» ползет дальше, справа тянется безжизненное мутное озеро, а слева выплывают длинные строения, похожие на бараки. Некоторые заколочены наглухо, какие-то просто заброшены и разобраны местными на стройматериалы, а где-то, слава богу, горит свет — подъезды туда присыпаны гравием, в землю по обочинам криво вкопаны указатели. «Удобрения Риччи» — похоже, он уже близко. И действительно — буквально через пару минут дорога поворачивает влево и упирается в распахнутые ворота огромного ангара. Рядом припаркован длинный черный внедорожник, по самую крышу заляпанный грязью. Джаред аккуратно въезжает в ангар, машет размытым фигурам снаружи, хватает накладную и ключи и выбирается из кабины. — Вроде не опоздал, — весело сообщает он подходящим к нему людям. — Ну и дороги у вас тут, парни… Он хочет еще что-то сказать, но слова застревают в горле, потому что к нему вплотную подходит рослый небритый мужик в засаленной белой майке и очень грязных джинсах. В руке у мужика — что-то похожее на обрез. Еще трое окружают Джареда — стоят очень близко и переглядываются с нехорошими такими усмешками. Тот, что за левым плечом, одет в плохо сидящий костюм. Джаред чувствует его дыхание у себя на шее. Все это странно. Но страха — логичного в этой ситуации — у Джареда нет. Сначала он думает, что просто ошибся ангаром. Что по соседству со складом «Удобрения Риччи» есть, например, склад «Порошки Чарли» или что-то в этом роде. Он поднимает накладную, помахав ею перед лицом небритого. — Парни, это какая-то ошибка, наверное. Вы мне скажите, «Удобрения Риччи» — это здесь или мне дальше? — Здесь, здесь, — ласково отвечает из-за спины «костюм». — Ты точно по адресу. Небритый мрачно разглядывает Джареда. — Это не тот мужик, про которого говорил Ричингс, — хмурится он. Джаред до последнего не хочет верить в то, что происходит. Он продолжает глупо улыбаться, чувствуя спиной непрошибаемую стенку из трех крепких ребят, а небритый мужик в белой майке крутит обрезом перед его лицом, и это нихуя не дружеский жест. — Сэм, иди проверь, чо там у него, — кому-то приказывает «костюм», и у Джареда выхватывают ключи — среагировать он не успевает. — Эй, парни… — Ларри говорил, что приедет другой мужик, — упрямо твердит небритый, склонив голову на бок и тупо разглядывая Джареда. — Постарше вроде. Он взмахивает обрезом, и Джаред шарахается в сторону. Теперь ему страшно — не настолько, чтобы плыть от ужаса, но все же. Это какая-то ошибка, повторяет он про себя, какая-то ошибка, чушь, сон, бред, неправда, неправда… Из-за плеча Джареда тянется рука «костюма» — в ней зажат мобильный. Он демонстрирует экран небритому — тот, прищурившись, вглядывается в него. Шевелит губами. Переводит взгляд с Джареда на экран и обратно. — Вроде он. — Что? — Джаред неверяще смотрит на маленькую черную коробочку. «Костюм», ухмыляясь, медленно обходит его по кругу. Ростом он едва достает Джареду до подбородка. Где-то позади лязгает замок, гремят, распахиваясь, двери. Сэм орет что-то неразборчивое. — Ты что — совсем охуел? — ласково спрашивает «костюм». — Я не понимаю… Ладонь с телефоном разворачивается и тычется в лицо — картинка расплывается, но знакомые очертания уловить можно: идиотская эта улыбка, лохмы, рожа довольная, приборная панель дугой. Джаред помнит, как потом поцеловал Дженсена и спросил, зачем ему… — Здесь сказано, что ты курьер, — ухмыляется «костюм». — Рожа твоя? Твоя. Так что милости просим. Он издевательски цепляет Джареда за подбородок, в притворном сочувствии прищелкивая языком. — Гляди-ка, сейчас в штаны наложит, — скалится снова и весело подмигивает подельнику: — А может, он и не в курсе вовсе? — Ну конечно, — небритый сплевывает в пыль. — Все они не в курсе. — А что, вполне в стиле Локи, — не унимается «костюм». — Сколько тебе обещали заплатить, мальчик, прежде чем отправить в расход? И ржет, очень довольный собой и происходящим. — Но я действительно… — Заткнись! — Будем звонить Ричингсу? «Костюм» пожимает плечами. — Не вижу смысла. Сэм сказал, что все в порядке. Пятьдесят стволов плюс удобрения эти хуевы. — Получается, должок-то он вернул? — Получается, так, — «костюм» смотрит на Джареда в упор и улыбается, и тот понимает вдруг, что происходит — к сожалению, понимает настолько четко, будто недостающая деталька паззла вошла в нужный вырез, и картинка сложилась. Это очень дерьмово — очень, но гораздо больнее и горестнее сознавать, что ты сам вырезал и предложил эту чертову детальку. — И что мы будем с ним делать? — интересуется небритый, но Джаред его почти не слышит, потому что в ушах звучит голос Дженсена — его абсолютно искреннее, кристально чистое «спасибо». Он запрокидывает голову и смотрит сквозь ресницы на квадратик серого неба — там, где между балками крыши зияет пролом. Он думает о том, как здорово Дженсен умеет целоваться, какие у него удивительные глаза, улыбка, ловкие пальцы, красивый, низкий голос, обалденный запах и большой член. Он думает о том, что нужно быть внимательнее на дорогах и всегда держаться настороже, а то мало ли что. Он думает о том, что в очередной раз не то что купился — тут другое, в рифму, но даже про себя Джаред не может выговорить это слово. Обидно, черт. Вот, значит, как оно вышло. «Расскажи мне о себе, — просит Дженсен. — А когда ты закончишь, придет моя очередь». Эта идиотская, лишенная смысла фраза крутится и крутится бесконечным рефреном у Джареда в голове, и ему становится смешно. Можно было сразу догадаться, ведь Дженсен не любит тратить время на болтовню. В голове пусто и гулко, под ребрами болит, сердцу тесно, двигаться совершенно не хочется и даже как будто бы незачем. — Пусть передаст привет своему боссу, — смеется парень в костюме, воздух сгущается, и Джаред закрывает глаза.***
Горизонт фиолетовый от грозы. В Каролине был такой же, Дженсен хорошо помнит и влажные волосы Джареда под своей рукой, и вспышки в небе. Потом было утро, и было солнце, разгоралось с каждым днем все жарче, небо набухало нарывом. И вот прорвалось, льет так, что дворники не справляются. Дженсен то и дело просит Локи остановиться, выходит под дождь, косые капли секут лицо, но так гораздо легче. Потом они едут дальше, Дженсена знобит, Локи обливается потом, но выкручивает печку на максимум. — На кой-хер было жрать таблетки, вот скажи мне? — из-за водяного клина приходится осторожничать со скоростью, поэтому Локи, вопреки обыкновению, внимательно следит за спидометром. — Напиздел бы чего-нибудь и попросил за тебя груз отвезти. Пацан же влюбленный по уши, он бы с крыши сиганул с криками «ура» по одному твоему слову. — Заткнись, — Дженсен сминает бутылку от минералки и швыряет ее под сиденье. — Дженс… — Локи смягчает голос, хотя удается это ему с трудом. — Мальчишка жив. Ричингс, конечно, скотина, но калечить или убивать левого курьера не стал бы. А вот нас с тобой… — Нет, Миша, это не Ричингс скотина, это мы скоты, — Дженсен кусает губы, зубами давит кровь, но говорит ровно, безучастно, как старый человек, который очень-очень устал. Кстати, да, его зовут Миша. А прозвище свое он получил за то, что при давнем разделе территорий стравил двух братьев, один убил другого — думал, за предательство. И до сих пор уверен в этом, раз все ещё жив, а не повесился. — Зачем ты жрал таблетки? — щурясь на дорогу, повторяет вопрос Миша. — Чтобы не передумать, — Дженсен закуривает и приоткрывает окно, салон наполняется грозовым шумом. Условия Ричингс поставил драконовские: десять дней на поставку. А не успеете — ваши проблемы. Только полный кретин не понял бы причин подобной гонки. Кому доверить перевозку, если в курсе Мишиных махинаций был только Дженсен? И кто вообще без происшествий ухитрится пересечь страну с таким грузом? Око за око, значит. У Миши не было семьи, но был подельник, единственный человек, которому Коллинз доверял, — по кому бить, если не по нему? Не факт, конечно, в отношении бизнеса Ричингс производил впечатление человека разумного и осторожного, но от того, кто изуродовал собственную жену, всякого можно ожидать. Даже если целью было банальное запугивание, Ричингсу это удалось. А еще Дженсен понимал, что теоретически Миша мог послать его вслепую. Дженсену говорили, мол, когда-нибудь Локи предаст и тебя, дождется только момента. Момент настал, удачнее и желать нельзя, на карту поставлены и деньги, и жизнь. Но ничего не изменилось, они по-прежнему в одной лодке, и даже вместе сообразили, кого скормить акулам вместо себя. Нормальная практика в этом деле, не на леденцовой фабрике трудимся, в конце концов, здесь каждый по локоть в крови, даже те, кто за всю жизнь и таракана не прихлопнул. Просто впервые стало больно. Додж летит, слой воды на лобовом густой, как слизь. Миша больше не смотрит на дорогу — действительно, а зачем, она прямая и мокрая, и вряд ли изменится до утра. Он всем корпусом поворачивается к Дженсену: — Я не хотел бы обнаружить тебя на дне Хайнс Миллс. И войны не хотел тоже. Дженсен молча сжимает его плечо. Все он знает. И все они сделали правильно. — А что за история с Шеппардом? — спрашивает Миша и тоже тянется за сигаретой, чиркает колесиком по колену. — Ты говорил, мальчик из его приближенных или что-то в этом духе… — Фуфло. — То есть? — То и есть, — Дженсен морщится и трет переносицу. — Шеппард — фигура видная, на него нетрудно было выйти. Только ему так и не удалось вспомнить, кто такой Джаред Падалеки, пришлось наводить справки по пушерам. — И кем же в итоге оказался наш золотой мальчик? — Никем, — Дженсен машет ладонью перед глазами, разгоняя дым. — Шестерка под шестеркой под шестеркой, и так до самого низа, дерьмо всякое таскал по притонам типа того, в котором меня мариновали. — И ты не догадывался? — Я тебя умоляю, — он шарит по бардачку в поисках жвачки или леденцов каких, чтобы перебить тошноту. — Уж беспризорника от студента как-нибудь отличу, просто хотел убедиться. — Вот и доверяй после этого людям, — разумеется, Миша имеет в виду Джареда и его сказки. — Мальчишке бы кино снимать, такой талант пропадает. — Кино? — невесело усмехается Дженсен. — Про таких, как мы с тобой? — Например. Все лучше, чем про смерть воображаемых друзей. К чему он вообще всю эту ересь нагородил? А действительно — к чему? Придумал себе другую жизнь, Чада этого Мюррея, которого, скорее всего, и на свете никогда не было. Или был? — Понятия не имею. Миша замолкает ненадолго, крутит рукоятку радио — одни помехи, чертова глухомань. А потом вдруг то ли спрашивает, то ли утверждает: — Он же мелкий пушер, да его хлебом не корми, дай нажиться на чужом. А тут ты. Не договаривает, но и без того все понятно. Да, это был единственный выход — дать Джареду чуть больше, чем просто ни к чему не обязывающий трах. Нужен был человек, который точно доставит груз, не свернет по дороге, позарившись на удобрения эти гребаные и дорогущий трак. Что поделать, весь план был этому подчинен изначально, но если с Броком все было просто — деньги, риск и кое-какие старые долги, — то к Джареду нужен был особый подход. Самое смешное, что Дженсену не пришлось даже стараться — парень запал с первого взгляда, как говорится, оставалось только подогревать. Влюбленность мальчишки сыграла на руку — все прошло гладко. Лучше и придумать нельзя. Дженсену муторно, одежда, подсыхая под печкой, начинает колоться. Временами он проваливается в тревожный полусон-полубред, но в этом бреду ему мерещится такая дрянь, хоть криком кричи. Хорошо бы взять нож и колоть себя в ноги, чтобы не вырубало, но Миша не позволит. Поэтому вместо ножа Дженсен вытаскивает из кармана телефон и несколько раз бесцельно включает и выключает экран. Пропущенных вызовов нет. — Скажи, — спрашивает Дженсен, — она того стоила? Та женщина с порезанным лицом. Сколько ни вглядывались в фотографию, они так и не поняли, живая она или мертвая. — Чего «того»? — неохотно откликается Миша. — Если ты про «винторезы», то, пожалуй, да. — Он замолкает на секунду, хочет выбросить окурок в окно, но промахивается и морщится — искры жалят лицо. — А тебя, — продолжает, — тебя такого — не стоила. — Я в норме, — Дженсен смотрит на приборную панель — семьдесят миль в час, под колесами вскипает вода. — Фокус в том, что и я, — он чиркает большим пальцем по щеке, от уголка рта к виску, — этого не стоил. Семьдесят пять миль. — Я так не считаю. Дженсен кладет ладонь на руль, поверх руки Миши — тот медленно выдыхает и сбрасывает скорость. Некоторое время они молчат, слушая шум дождя, который сливается с мерным рокотом двигателя. В салоне душно, и Дженсен приоткрывает окно — в глаза летят ледяные капли. Надо переключиться. На что угодно, иначе совсем худо. — «Фред» жалко, — говорит он, прислонившись виском к холодному стеклу. — Что думаешь брать? Петербилт? — Вестерн Стар, — небрежно отвечает Дженсен и, кажется, даже улыбается. — Дело! — присвистывает Миша одобрительно и добавляет в том же тоне, как будто мимоходом: — Сейчас можешь ничего не отвечать, но мы повернем в любой момент, через сто, через двести, через триста миль — когда скажешь… Дженсен опускает взгляд на темный экран телефона и молча прячет трубку в карман. Очень хочется закрыть глаза, но он упорно смотрит, как по мокрому асфальту скользит свет фар, как вьется, блестит под дождем, заворачивается змеиными кольцами еще одна из множества пройденных ими дорог.***
ЭПИЛОГ Закаты в Орегоне хуже, чем в Вирджинии, это уж точно. Джаред тяжело перекатывается на спину и слизывает с разбитых губ пресные капли со слабым привкусом крови. Лицо немеет под дождем, один глаз не открывается, второй заливает вода. Воистину, жизнь движется по кругу, и Джаред даже не удивлен. Он трет здоровое веко, смотрит в небо, не моргая. Привычный мир со дна канавы, знакомый до последней тучи. И какой же, интересно, пиздобол сочинил ту байку про дождь, который якобы не может идти вечно? Насыпь уходит вверх, Джаред, обдирая пальцы, карабкается по грязному склону. Ничего, ноги-руки целы, а что дышать трудно — так это пара ребер всего, подумаешь. И нос в порядке. Он запрещает себе думать. Ну то есть совсем — только морщится от боли. Выбирается на обочину трассы, грязный щит с неразборчивым названием нависает над ним, хоть немного защищая от косого дождя. Джаред силится разобрать полустёртые буквы, но в темноте ни черта не видно. Ладно, думает он. Тут по-любому пара миль до… Блядь, да как же называется этот город? Сквозь частый дождевой пунктир прорезается свет фар, ослепляя, у обочины тормозит небольшой пикап. Наверное, нужно попросить, чтобы до больницы хотя бы докинули. — Эй, парень, подбросить куда? Джаред вжимается спиной в столб указателя и мотает головой. — Вот чудик, — удивляется водитель. — Ну и мокни дальше. «И она купит лестницу в небо…» — бормочет разбитыми губами Джаред и ловит себя на том, что смеется. Во всяком случае, бок болит и внутри все дрожит. И мелодия эта, прилипчивая, из тех, которые запрещают играть в музыкальных магазинах, потому что ну сколько можно*… Джаред не помнит и половины слов. Он лезет в карман куртки и обнаруживает телефон — надо же, оставили, суки, не разбили. И монетку, ту самую. Джаред, наверное, машинально ее перекладывал из кармана в карман, когда переодевался. Вот сейчас… это же не его штаны, правильно? Это Дженсена. Футболка тоже его, вся в крови, правда. И под дурацкой эмблемой на груди, под ссаженной кожей, что-то ноет, не переставая, дергает, словно больной зуб. Джаред смотрит на темный дисплей телефона, батарейка в ноль, а зарядка осталась там, в мотеле с дурацким названием. Чёртова память. Выбирает за него, что помнить. Осторожничая, медленно проползает тягач с заляпанным грязью прицепом. Джаред смотрит ему вслед. — «И это удивляет меня…» — напевает он неразборчиво, губы саднят. Проигрыш эхом отдается в голове, и больше ничего нет, пусто, как в том ангаре с выбитыми стеклами. Правильно делают, что запрещают эту чертову песню. Выходит, сбылся давешний сон — страшное, долгое падение за край неба, в одиночку. Джаред несколько раз сжимает и разжимает кисть, пытаясь вспомнить ускользающее тепло чужой руки. Пальцы немеют от холода. Джаред откидывает голову и упирается затылком в столб, вода ручьями стекает за шиворот. Чертит ледяную дорожку по вспухшему следу на шее. Джаред снова беззвучно смеется и тут же сгибается пополам, прижимая руку к больному боку. Холодно и сраный дождь. И вкус крови во рту. И хочется пить и спать, и чтобы в груди хоть немного отпустило. А остальное не имеет значения. Еще одна машина притормаживает и тут же снова набирает скорость. Джаред провожает ее взглядом и сжимает в кулаке монетку. Чуть помедлив, размахивается и швыряет ее в темноту, в слепую зону дождя. Ничего, пешком тут тоже недалеко. _______________________ * Есть расхожее мнение, что во многих американских гитарных магазинах запрещено исполнять Stairway to Heaven, пробуя гитару. Якобы потому, что абсолютно все начинают именно с неё, и это сильно раздражает продавцов. В таких магазинах даже висят таблички NO STAIRWAY