Gods and Monsters

Берген, Алпайн. Особняк семьи Чон. — Я ненавижу тебя за твою слабость! На полу гостиной фамильного особняка, сильно помяв роскошное платье от Alexander McQueen, сидит единственная дочь бывшего Дона семьи Чон, двадцатитрёхлетняя Джису. Любимица жёлтой прессы, идеал и кумир девушек Манхэттена, «принцесса» самой влиятельной семьи города утирает ладонями распухшее от слёз лицо, при этом безбожно портит труд лучшего визажиста страны и отказывается вставать с пола. По комнате, шурша подолом красивого бледно-розового платья от Atelier Versace, нервно ходит мать девушки, Чон Мина. Отец Джису вальяжно развалился на диване и тянет пальцы к пуговицам на жилете от своего смокинга, который зажал грузную тушу и не даёт дышать. — Встань, приведи себя в порядок и выйди к гостям, — чуть ли не молит дочь мужчина, в душе проклиная своего портного и наконец-то освободив свой немалых размеров живот. — Нельзя, чтобы Чонгук застал тебя здесь. Не надо его злить. — Тебе плевать, — надломлено отвечает ему Джису, мнёт в руках подол платья, вышитый камнями и жемчугом, даже отдирает парочку от нервов. — Всем плевать на то, что я выхожу замуж за человека, который старше меня на двадцать лет, за человека, которого толком не видела, за человека, которого не люблю. — Прошу тебя, не драматизируй! — наконец-то подаёт голос Мина и останавливается напротив дочери. — Я не любила твоего отца, но это не помешало мне стать супругой будущего Дона и родить ему троих детей! Не веди себя, как простолюдинка! Твой муж — наследник влиятельной семьи, его родители занимают высокие посты в правительстве, и если твой брат считает, что тебе надо связать с ним жизнь, то ты так и сделаешь! — Мой брат — чудовище, — пытается перекричать мать девушка. — Ему плевать на меня, ему главное его бизнес! Вы боитесь его, хотя сами его создали. Вы даже меня на алтарь его амбиций положили! Меня, собственную дочь. — Хватит! — кричит на неё женщина. — Если ты такая умная и сильная, скажи ему всё в лицо, я послушаю. Двор полон гостей, на вашу помолвку приехали самые важные люди двух стран, а ты сидишь тут и сопли на кулак наматываешь! — Я люблю Леона, — переходит на рыдания Джису, продолжая размазывать остатки макияжа, на который ушло три часа. — Этого оборванца? — подскакивает с дивана Джунг. — Какого-то уличного художника? Моя дочь! — багровеет мужчина. — Забудь! Твоя любовь стоит во дворе и ждёт тебя! Прекрати меня позо… Все трое находящихся в комнате резко поворачиваются к двери, в которую входит младший сын Джунга и вот уже как четыре года новый Дон семьи Чон, Чонгук. Он бросает полный презрения взгляд на вмиг побледневшую и даже пытающуюся подняться с пола сестру и проходит к дивану. На Чонгуке, как и всегда, сшитый специально для него лучшим портным страны чёрный, сидящий, как влитой, костюм, надетый на тёмно-синюю шёлковую рубашку, его волосы зачёсаны назад, а один взгляд антрацитовых глаз заставляет умолкнуть всех присутствующих. В комнате наступает абсолютная тишина, и даже слышно тиканье часов викторианской эпохи на стене. — Ты уже приехал, — прокашливается Мина, отчаянно пытаясь взять себя в руки. — Мы только вот собирались выйти к гостям, — продолжает тараторить женщина и медленно проходит к сыну. — Приведи себя в порядок, — ледяным тоном приказывает сестре Чон, при этом даже не смотря в её сторону. — А где Хосок? — всё ещё пытается разрядить обстановку Мина. — Помолвку сестры он не пропустит, и даже если придётся доставать его из-под очередной шлюхи, Калум достанет, — отмахивается Чонгук и, встав на ноги, двигается к выходу. — У меня слишком мало времени, поэтому не будем тянуть. — Чонгук, — доносится писк с угла, где до этого сидела Джису, и мужчина, остановившись на полпути, поворачивается к ней. — Ты делаешь меня несчастной. Мина и Джунг вмиг бледнеют, первая лихорадочно придумывает, как бы встрять между детьми, а второй глазами ищет прислугу, чтобы ему поднесли коньяка, желательно бутылку. — Малышка, — скорее скалится, чем улыбается Чон и медленно идёт к сестре. Он опускается на корточки перед девушкой и берёт её руки в свои ладони. — Ты будешь счастлива, просто ты слишком мала, чтобы знать, что такое счастье. Я тебе его, считай, дарю. Уверен, моя сестрёнка — умница и не позволит ничему омрачить настроение своего брата, — он нагибается и оставляет короткий поцелуй на лбу зарёванной девушки. — А теперь поднимись к себе, приведи себя в порядок и спускайся во двор. — Я не люблю его… — всхлипывает Джису. — Докажи тому, кого любишь, что твоя любовь — не просто слова, — вкрадчиво говорит Чон, убирая выбившуюся из причёски девушки прядку волос за ухо. — Порадуй брата, иначе груз твоей любви похоронит твоего бродяжку-художника. Да, да, — продолжает поглаживать по волосам девушку Чонгук. — Я знаю его. — Ненавижу тебя… — Я тоже тебя люблю, — Чонгук ещё раз целует девушку и, поднявшись на ноги, идёт к выходу. — Лея, — громко зовёт Мина, и в гостиную входит хрупкая женщина лет сорока. — Проводи Джису в её спальню и проследи, чтобы она привела себя в порядок. — Да, госпожа, — кланяется женщина и идёт за буквально тащащей себя к лестницам девушкой. Огромный двор самого дорогого в округе Берген особняка украшен лучшими дизайнерами и флористами мира, специально привезёнными со всех уголков земли для этого дня. На мероприятии играет любимая группа Джису, столы ломятся от изысканных блюд и закусок. Чонгук распорядился открыть семейный погреб, поэтому гости этим вечером наслаждаются лучшими винами, годами коллекционируемыми семьёй Чон. Сам Дон медленно ходит между столами, принимает поздравления, слушает просьбы и пожелания и тепло со всеми общается. Чонгук как раз слушает хвалебные речи близкого семье конгрессмена, когда замечает идущего к нему брата. — Отойдём, — нагибается к Чону Хосок и приветливо кивает его собеседнику. — Ещё час, и новость о сенаторе появится на всех телеканалах страны. — Ты сделал всё, как мы и договаривались? — осматривая двор, спрашивает младший. — Конечно, — усмехается Хосок. — Его убила семья Тан. Мы вчера заключили с ним контракт, посадили пару деревьев, профинансировали строительство школы. Зачем нам убивать его? — театрально разводит руки старший. — Ах, да, — подмигивает он брату. — Совершенно случайно оказалось, что шлюха, с которой он проводил ночь, принадлежит семье Тан. И уж точно случайно то, что его убили ударом ножа в сердце. — Их знак оставил? — Обижаешь, — дуется Хосок. — В Корпорацию мы не обращались, разрешений не просили, я даже своим дело поручать не стал. Сам всё сделал. — Чудесно. У нас помолвка, нам не до убийств, мы вне подозрений, — усмехается Чонгук. — Сто лет сюда не приезжал, — Хосок бросает взгляд на особняк, вдыхает воздух полной грудью и подмигивает мимо проходящим дамам. — Никто не обидится, если, выразив почтение сестрёнке, я уеду в Royal? — спрашивает разрешение Чон. — Сегодня мы больше не работаем, поэтому поезжай, я присоединюсь к тебе позже, — хлопает его по плечу брат и двигается в сторону только прибывшего сенатора.

***

Манхэттен, квартира заместителя начальника отдела по «борьбе с организованной преступностью» полиции Нью-Йорка, Ким Намджуна. — Не дали аккредитацию! Что за херня?! — возмущается Юнги, попутно натягивая на себя джинсы и двигаясь к кухне. — Нет, ты представляешь, это какой-то маразм. Будто бы это госдепартамент страны, а не какая-то вечеринка! С каких пор на освещение такого рода мероприятий мне нужна аккредитация? — чуть ли не кричит Мин. — Они превратились в богов, это мы сделали их богами! — он протягивает руку к обжаренному бекону на тарелке и, прикрыв веки, с удовольствием его жуёт. — Это временно, — Намджун кладёт перед парнем яичницу и идёт к холодильнику за соком. — Как возвели на престол, так и опустим. Хотя ты мне так нужен был на этой помолвке. — Знаю, — грустно бурчит Юнги. — Я сам так ждал этого дня. Там все! Ещё и семьи из Азии прилетели. Представь, сколько бы интервью, сплетен я бы там собрал. Но помолвка закрыта для прессы. Суки. — Надеюсь, на свадьбу ты уж проберёшься, такое пропускать нельзя. А то без тебя я будто слеп, — Намджун тоже садится за стол и тянет поближе свою тарелку. — Прости, любимый, — с полным ртом отвечает Юнги. — Обещаю, я туда прорвусь, все связи использую. Я знаю, как тебе важно покончить с Чонами. — Очень важно, — вздыхает Намджун. — Хоть двадцать лет потрать на эти дни в полицейском участке — бесполезно. А одно доказательство, одна сенсация, и я приведу в суд этих сукиных детей. Вот тогда кресло капитана будет моим. Эта жирная свинья, сейчас его занимающая, только и знает, что тени своей боится, не даёт лишних движений делать. Так правосудие никогда работать не будет. — Понимаю, сам у такой работаю, — Юнги продолжает ковыряться вилкой в яичнице и задумывается. — Но, в любом случае, твоя безопасность для меня важнее всего, поэтому, если не пропустят и на свадьбу, мы это переживём, а ты несанкционированных шагов не предпримешь. — А через забор перепрыгнуть? — заливается смехом Юнги. — Ладно, доедай быстрее и выходи первым, — подгоняет его Ким. — Мне сегодня надо пораньше в участок, так что я выйду следом. — Как же мне надоело прятаться, — недовольно бурчит Мин и отодвигает тарелку. — Но, малыш, ты же всё понимаешь, — накрывает рукой его ладонь Намджун. — Разнюхай кто про нашу связь, и мне повышения не видать. Это только разговоры о том, что США —  страна свободная, поверь мне, гея - капитана полиции они мне не простят. — Знаю, прости, просто капризничаю, — выдыхает Юнги и встаёт из-за стола. — Я получу должность, докажу свою компетентность, а потом можно будет не прятаться, — Намджун подходит к нему и притягивает к себе. — Мы сразу же съедемся и нормально с тобой заживём. Ким долго целует парня и отпускает, только вспомнив про время. Юнги натягивает футболку и, схватив свои вещи, идёт на выход. Он пару раз осматривает улицу из подъезда и, только убедившись, что никого нет, быстрыми шагами идёт в сторону соседнего квартала, где оставил ночью свой БМВ.

***

— Совсем обалдел, сильно опаздываешь, — стоит Юнги усесться за свой рабочий стол, как прямо на него же плюхается его босс и хороший друг Ким Сокджин. — Работал, — бурчит Мин и врубает ноутбук. — Вижу по засосам на твоей шее, что очень много работал, — усмехается Джин и протягивает ему кофе. — Да я и так расстроен, а ещё ты меня достаёшь, — огрызается Юнги, но кофе берёт. — Всё ещё не смиришься, что тебя на помолвку «принцессы» Чон не пустили? — Вообще-то это ты должен возмущаться, ты же босс, а мы потеряли столько материала. — Скажу тебе по секрету, подальше от ушей мегеры, — косится в сторону стеклянного кабинета главного редактора Джин и нагибается ближе. — Я даже рад, потому что тебе туда соваться не стоит. — Перестань, а то я начну думать, что ты трус, — кривит рот Юнги. — Я просто трезво мыслю, — пожимает плечами Джин. — У меня жена, двое детей, я не ищу приключений на свою задницу и очень не хочу, чтобы твоя их нашла. До этого мы работали по мелочам: сутенёры, мелкие наркоторговцы — но ты, малыш, полез в высшую лигу, а там просто угрозами или дохлыми крысами перед дверью не обойдёшься. Уж я-то знаю. — Мы не в светской хронике работаем, — злится Мин, но старается не повышать голос. — Мы занимаемся расследовательской журналистикой! Семья Чон в прошлом году угробила своей наркотой двести тридцать человек, тебе показать статистику? Да, ту самую, которую правительство прячет. Они объясняют смерти чем угодно, только не наркотиками, потому что боятся его, как собаки, и потому что у многих есть с ним общий бизнес. Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. В Нью-Йорке после вытеснения латиноамериканских поставщиков работают три семьи, а самые крупные партии поставляют именно Чоны. Я это знаю, ты это знаешь. Но что мы делаем? Мы терпим. Трясёмся перед ними. А потом твердим на весь мир, что СМИ — это четвёртая власть, что нам под силу всё поменять. Я в это всё равно верю, и я поменяю. Они проебутся рано или поздно, а я поймаю этот момент, а потом им не отмыться. Тут главное —  открыть глаза общественности, а наша газета — лучший для этого способ. Мы посадим не только Чонов, но и всех тех коррумпированных сенаторов и конгрессменов. — Ох, переживаю я за тебя, очень сильно, — грустно говорит Джин. — Попадись ты им на глаза, даже твой отец тебя не вытащит, поэтому не лезь на рожон. Ты слишком молод, чтобы, как наш бывший коллега, задохнуться дома от газа. Мы ведь знаем, что это был не несчастный случай. Напиши лучше про геев, которые вчера в Бруклине подрались. Народ любит зрелища, а кровищи там было дохера. Наш фотограф как раз сейчас фотографии редактирует. — Сам про это пиши, — огрызается Юнги. — Я хочу пару звонков сделать и заказать новый костюм. — Нахера? — приподнимает брови Джин. — В конце месяца я иду на свадьбу, — подмигивает ему Мин. — Глупый амбициозный ребёнок, — тяжело вздыхает Джин и возвращается в свой кабинет.

***

Куинс, домик семьи Пак. — Ты опять сильно устала, у тебя напряжены все мышцы, — Чимин делает мягкий массаж сидящей в кресле маме. — Мне не нравится, как ты выглядишь, я беспокоюсь. — Помолвка из меня все силы выжала, — вздыхает женщина и морщится, когда Чимин надавливает на болезненные точки. — Ну хоть выходной бы тебе дали, ты работаешь трое суток без сна, — возмущается парень, продолжая массировать шею женщины. — Госпожа никому не доверяет, кроме меня, — устало вздыхает Лея. — Я должна быть начеку, следить за слугами, обеспечивать её всем, что она пожелает. Ты же знаешь, она капризная, а работу терять мне сейчас нельзя. — Она изверг! — восклицает Чимин. — Ты могла бы хотя бы завтра взять выходной, ты заслужила. — Я постараюсь с ней поговорить, может, она разрешит хотя бы раньше уйти. Я на ногах еле стою. — Хочешь, я выйду за тебя? Я ведь уже пару раз тебя в прошлом году заменял, я знаю, что и как. Один день я с ней повожусь, а ты отоспишься, — предлагает Пак. — Не знаю, согласится ли она, и потом у тебя уроки, своя работа, — отмахивается женщина. — Со следующей недели я не учусь, как раз экзамены сейчас сдаю. Я могу и в кофейне взять выходной, — настаивает Чимин. — Спроси у неё завтра, если что, я тебя заменю. А ты ту неделю опять комплекс лечения для сердца и общего состояния примешь. — Ты моё солнце, — тепло улыбается сыну Лея и, приподнявшись, целует его в щёку. — А теперь пойдём, я тебя покормлю.

***

Семье Чон принадлежит сеть ночных развлекательных заведений Royal. Сюда входят казино Royal dreams, ночной клуб Royal, несколько стриптиз клубов и работающие под прикрытием гостиниц публичные дома. Работу всех этих объектов контролирует Хосок. Чонгук сразу, как вступил в должность, произвёл реорганизацию и чётко разграничил наркоторговлю от всего остального бизнеса семьи. Это было сделано, чтобы в случае проблем с одним бизнесом, второй всё равно работал бесперебойно и обеспечивал приток дохода в казну семьи. Именно поэтому все остальные объекты официально не числятся за семьёй Чон, а зарегистрированы под девичьей фамилией матери. Помимо семьи Чон в Нью-Йорке функционируют семья Тан и семья Квон. Первых Чонгук планирует вытеснить из города, а вторых — присоединить к себе.

***

Чонгук оставляет охрану у дверей и проходит к обтянутому зелёным сукном столу. Крупье перестаёт раздавать карты, и все, кто до этого играл, поднимаются на ноги и, поклонившись Чону, переходят за другие столы. Хосок отодвигает фишки и просит себе и брату виски. — Я потерял слишком много времени и даже средств, пока ты изрисовывал стены в тюрьме, — сдвигает брови на переносице Чонгук и стучит пальцами по поставленному напротив него бокалу. — Я уже пообещал, что это посл… — Я не закончил, — перебивает его Чонгук и поднимает взгляд на брата. — Ты не просто мои глаза ночью и каратель, ты — единственное доверенное лицо, и ты консильери. Если ещё раз ты так сильно налажаешь, что сядешь в тюрьму, то я сделаю всё возможное, чтобы ты больше никогда не вышел. — Я понял, — тихо говорит Хосок и опускает глаза. — Нюхай, что хочешь, трахай, кого хочешь, да хоть на Таймс-сквере устрой оргию, но будь добр потом вернуться домой, а не за решётку. Ты меня понял? — Понял, — понуро отвечает старший. — Вот и прекрасно, — Чонгук берёт бокал в руки и, чокнувшись с бокалом Хосока на столе, делает первый глоток. — За возвращение моего любимого брата. Что у нас с той газетёнкой? Откуда был слив? Как они узнали о моей командировке в Лондон? — К сожалению, я всё ещё не могу выяснить, — зарывается пятерней в волосы Хосок. — Но у них точно есть информатор в верхах, возможно, даже в аэропорту и в полиции. — Пусть Калум встретится с главным этой газетёнки, позовёт его на кофе, и мы сделаем щедрый подарок и предупреждение, — говорит Чонгук. — Если этот человек от встречи откажется, что вполне реально, учитывая, какой курс они держат, то пусть Калум сам навестит его и, опять же, не без подарка. Если и этот вариант не сработает, то пусть с ним поговорит наш многоуважаемый друг-сенатор. — Не легче ли мне самому зайти в гости? — приподняв бровь, спрашивает Хосок. — Нет, мне не нужно лишнее внимание, а после твоего визита оно точно будет, — отрезает Чонгук. — Физическая ликвидация — это последнее, к чему нам стоит прибегнуть. Если у главного в газетёнке есть мозги, то он возьмёт деньги и поедет выбирать себе недвижимость. — Как скажешь. В любом случае, на этого журналюгу Мин Юнги, который тебе продохнуть не даёт, я компромат собрал, одно твоё слово — и я его прихлопну. — Надо думать глубже, — усмехается Чонгук и откидывается на спинку кресла. — Меня не интересует эта мелкая рыбёшка, меня интересует тот, кто позволяет таким материалам выходить в свет. Так что если рубить, то голову. Мин Юнги… — смакует на языке Чонгук. — Мин — это ведь "яркий" с китайского? Я всё ещё немного помню язык, — смеётся он.

***

Юнги уже как час ворочается в постели в своей маленькой квартире-студии на Манхэттене и не может уснуть. Поняв, что сон не идёт, он решает полежать в ванной, смыть с себя усталость и успокоить перевозбуждённый насыщенным днём мозг. Юнги не ленится, зажигает свечки, добавляет морскую соль в ванну. Он погружается в обволакивающую его воду, прикрывает веки и полностью расслабляется. Внезапно в тёплой, наполненной паром ванной комнате становится холодно. Холод пронзает чуть ли не до костей, Юнги резко присаживается в ванне, обнимает себя руками и даже думает, что, наверное, заболел, потому что в квартире двадцать пять градусов, во дворе — начало лета, а его так сильно лихорадит. Он приподнимается, чтобы вылезти из ванны, но, застыв на полпути, с ужасом наблюдает, как одна за другой потухают свечи. Дверь в ванную закрыта, сквозняка нет, но все четыре ароматические свечи потухают, так и оставив ошарашенного парня в уже остывшей воде.

***

— Даже солнце рано или поздно потухнет, недолго этому Юнги блистать осталось, — усмехается Чонгук и идёт к ждущей его у дверей охране.