***
Хмурясь и шмыгая носом, Орихара наконец открывает глаза, прищуриваясь и принюхиваясь к отвратительному запаху медикаментов в палате. Уж не стоит и говорить, как сильно его раздражало нахождение здесь. Если бы не кровохарканье — что сильно его насторожило — он бы и не сунулся сюда. Вера в то, что врачи лечат и действительно могут помочь, а не нажиться на чужом горе, прошла у него еще в детстве. Кое-как поднявшись, Изая надел тапочки и вышел из палаты, отправляясь к автомату с напитками на первый этаж. Каждая ступенька давалась ему тяжело; вцепившись в перила, с сильной одышкой, парень спустился вниз и дополз-таки до пункта назначения. Изая был зол, зол в первую очередь на себя. Он знал, что это рак, его не стоило в это посвящать, хотя детали ему бы понадобились. Как бы не была развита болезнь, он должен с ней справиться, иначе и быть не может. Тупой автомат решил сожрать деньги, но не дать юноше желаемого. Стиснув зубы, Орихара со всей оставшейся силой ударил его кулаком и мелко задрожал, прислоняясь лбом к упрямой железяке. Нет сил. В голове пустота. Неужели это все?***
— Братик! — в палату вбежала девочка лет двенадцати и сразу же запрыгнула на кровать к юноше. — Что делаешь? — девочка улыбнулась и ткнула свой нос в монитор, что тут же был захлопнут, скрывая содержимое от гиперлюбопытности. Изая только открыл рот, чтобы ответить сестре, как его резко прервали. — Майру! Слезь с брата; ну, что за девчонка, — тяжело вздохнула и покачала головой женщина, проходя в палату и присаживаясь на стул рядом с кроватью. В помещение также зашла вторая девочка, но уже с сумками, полными продуктов. Майру, надув губы, но не осмелившись перечить, слезла с брата и села на край кровати. — Ну, как ты, сынок? — задала вопрос брюнетка и приняла у дочери сумки, тут же начав выкладывать все их содержимое на тумбочку, а что не помещалось — запихивала в нее. И даже сейчас Изае не дали ответить: женщина его снова перебила, продолжая монолог. — Врач сказал, что ты еще сорок дней пробудешь в больнице, мы постараемся приходить каждый день. Если тебе что-то нужно — говори, принесем. Глаза у юноши явно увеличились и грудь приподнялась, демонстрируя яркий шок. — Сорок дней?! — возмущенный громкий выдох пронесся по помещению. — Я здесь не останусь. Какие результаты? Мне нужен диагноз во всей его красе. — Изаюшка… — женщина тут же притихла, ее голос задрожал, и, сглотнув, она подалась вперед и взяла ладонь сына в свою, — Сынок, все пройдет; походишь на инъекции и дренаж, и вся эта дрянь уйдет из тебя, — руки одинокой матери подрагивали, по ее щеке скатилась слеза, и это была худшая сцена, которую пришлось наблюдать детям. Все всё понимали. Никто не осмеливался сейчас нарушить тишину. — Рак, да? — спустя пару минут, задал вопрос Изая. — Рак сердца, а именно — саркома, — в помещение вошел статный, высокий мужчина в белом халате, с бейджиком на груди, гордо демонстрирующим его статус. — Здравствуйте, я Шинген Кишитани, глав.врач. — З-здравствуйте, — растерявшись, ответила женщина, а пациент лишь кивнул головой в знак приветствия. — О, вы, наверно, Кьёко Орихара, мать пациента? — Да, — кивнула женщина, не отпуская руки сына. — А мы сестры пациента! — передразнив врача, встряла Майру и притянула к себе сестру, приобнимая ее. — Ох-ох, вся семья в сборе. Ну, так даже лучше! — улыбка мужчины больше напоминала сумасшедшую усмешку; разводя руками, названный Шинген продолжил свою речь. — Изая Орихара, мы переводим Вас в вип-палату; постараемся сделать все возможное, чтобы Вам было комфортно и вы ни в чем не нуждались.***
Ой, вы бы знали, как выгодно иметь пациентов-смертников. Они все ходят на процедуры, которые им уже никак и ничем не способны помочь. Они вкладывают все свои деньги в надежду на врачей, которые заводят подобные диалоги: — Палата шестнадцать, пациент Орихара Изая, саркома — рабдомиосаркома в тяжелой форме. — Пересадка сердца уже не канает? — поставив чай на стол, полюбопытствовал интерн. — Четвертая стадия рака, — ответил лечащий врач пациента. — Значит, химиотерапия и лучевое облучение, — продемонстрировав свои вызубренные познания, проговорил интерн, присаживаясь поближе к врачу, чтобы посмотреть на результаты обследования больного. — Эх, жаль пацана, всего-то двадцать пять, — взяв кружку в руки и откинувшись на спинку дивана, вздохнул врач. — О, судя по всему, ему недель так пять-шесть осталось, — заметил интерн, взяв в руки рентген и рассматривая опухоль. — Именно. Его мать попросила ему не сообщать о сроке, — устало произнес врач, делая глоток. — Ну что, как обычно? Пустышки-таблетки, наркотики, чтобы глотку не драл, и имитация процедур? — улыбаясь, спросил интерн, радуясь, что может похвастаться знаниями «как все устроено и как надо». А что? Лечение самовнушением — тоже лечение! — Ага, — вяло ответил врач, обдумывая, как он будет «радовать» глав.врача. В фильмах это показано так, что человек все бросает и делает то, о чем всегда мечтал и не решался рискнуть и исполнить. А история часто бывает таковой, что врачи, желая наживиться, заковывают пациента в капельницы, держа под замком в ограничении четырех стен. Печально.***
Перетащив все вещи в новую, более просторную и уединенную, палату и убедившись, что все хорошо, семья попрощалась с Изаей и покинула помещение. — Так, Майру, прекрати пялиться в экран; под ноги хоть смотри, куда идешь, — недовольно проворчала Кьёко, закидывая сумку на плечо. — Я ищу подработку, ма-ам, — лениво ответила ей девочка. От слов дочери женщина помрачнела. Ее, такие маленькие, девочки уже вынуждены работать; ведь кредит, взятый на лечение сына — это смерть для самой Кьёко, она должна будет убиваться на трех работах, забыв про здоровый сон и отдых. — Стой, а где Курури? — заметив пропажу одной из дочек, проговорила женщина.***
Изая, свободно вздохнув, достал свой ноутбук с желанием продолжить работу и изучение древних мифов. Но звук открывающейся двери его отвлек от этого занятия, и юноша, нахмурившись, обратил свой взгляд на младшую сестру. — Что? — раздраженно бросил Изая, наблюдая за аккуратно закрывающей дверь Курури. — Надо поговорить, — ответила девочка и прошла к кровати брата. — И что же ты мне такого хочешь сказать? Время — деньги, знаешь ли, — язвительно протянул Изая, но обратил все свое внимание на подошедую. — У тебя нет этого времени. Ты не вылечешься через сорок дней — ты умрешь через сорок дней, — юноша сильнее нахмурился, с подозрением глядя на сестру. — И я тебя люблю. Это все? — Ни-сан, это сказали врачи; когда я с сумками шла, у меня шнурок развязался, и мне пришлось решить эту проблему, и, по мере ее разрешения, я услышала беседу врачей о тебе. Изае нечего было ответить, он просто слушал — с сомнением, но внимательно. Непонятно было, почему от него это скрыли, к чему? — Мама попросила врачей не говорить тебе об этом. — Тогда почему же ты мне это говоришь? — Я подумала, что на твоем месте я бы хотела это знать. Сорок дней, значит.