я ненавижу эти блядские книги я ненавижу эти блядские сериалы ведь там люди любят друг друга искренне и хэппи эндом кончается финал. я ненавижу твои синие волосы и обожаю их настолько, что утопаю я ненавижу твои лживые губы, а ведь когда-то была ты другая. тогда, наверное, ещё были мелкие и мы правда думали, что есть в мире счастье, смотря вечером на мир за евроокном., а вот сейчас нам по двадцать, мы молоды, хотя внутри мы давно старики, а я к тебе не приеду, развели мосты.
Забыться-напиться-убиться. Ежедневная мантра, которой Лука Куффен жил уже на протяжении трех лет. Маринетт больше не отписывалась ему ежедневно. Она отписывалась ему раз в неделю, позже — раз в месяц… В конечном итоге она и совсем забыла про паренька, который в школьные годы помог ей побороть «расстройство пищевого поведения». Она забыла про то старое, милое видео. Но он-то помнил и пересматривал его постоянно, все эти годы голос Дюпен-Чен стоял у Луки в голове на «репите». Он не мог избавиться от этих навязчивых голосов, которые постоянно заставляли его напиваться до смерти, садиться за руль автомобиля, вдавить педаль газа в пол и гнать невесть куда. Но даже тогда этот голос его не отпускал. Он сводил его с ума настолько сильно, что он мог только убить себя, дабы больше никогда его не слышать.нас разделила эта чёртова юность, я алкоголик с трёхлетним стажем, а ты напомни мне дом и этаж где мы с тобой зимою, прячась от вьюги читали первые стихи под Плацебо, ты говорила, что любить будешь вечно. тогда я верил, сука, каждому слову и ждал момента завтрашним вечером. я снова пью один, как Гордон-Левитт и бью тарелки, чтобы стало спокойней. теперь не верю ни в любовь, ни в романтику, но те события я до сих пор помню. целуя заледеневшие губы, сгорали в друг друга глазах со стыда, но всем и всегда отвечала ты «да», твои милые кости ломались о трубы.
Впрочем, так он и сделал. Фары ослепляли его. Голоса — оглушали. Он, дабы избавить себя от этих страданий, резко свернул с моста и прямо в машине съехал в Сену, постепенно опускаясь все глубже, и глубже, и глубже…***
Ей двадцать пять. У нее двое детей, ее муж — последняя мразь, оставившая ее без денег и в одиночестве. Он запретил ей видеться с ними, хотел, чтобы она сгнила на Лондонских улицах. Имя Куффена уже давным-давно вышло из повседневности Маринетт. Но когда в ее жизни происходил тотальный пиздец, эти два слова невольно всплывали в ее сознании. Странно. Она не знала о его нынешней жизни абсолютно ничего; может, его уже давным-давно и в живых-то нет. Может, спился, скурился, скололся; может, творит, любит и живет счастливо. К сожалению, этого она уже знать не могла. Этот человек больше не принадлежал ей. Та видеозапись с годовщины их чистой, практически непорочной дружбы уже давно утеряна с древних архивах, а то и вовсе — удалена. Ее жизнь больше не имела смысла. У нее не было человека, ради которого она могла продолжать жить. Ее дети так малы, что вероятно они даже и не вспомнят о ней когда-нибудь. Ее муж-ублюдок хорошо постарается, чтобы стереть Маринетт из их жизни. Она ежедневно проверяет свою электронную почту в надежде на то, что остался хоть один человек, который помнит о ней и готов с ней поговорить. Ни одного сообщения. Ни-че-го. Но внезапно, некто под никнеймом «Deleting» отправляет ей видеозапись, длительность которой составляет ровно четыре минуты и тридцать минут. Она была порядком удивлена и напугана, ведь к ее персоне не уделялось внимания уже долгое время. Но, переборов все свои внутренние сомнения, она все же смогла открыть видеофайл.Знакомая комната. Знакомая одежда. Знакомые руки. Знакомая гитара. Знакомый черный лак, нанесенный на ногти. «Черт,» — говорила она про себя. В это было сложно поверить. И она до последнего не признавала то, что происходит на экране, но… Привет. Помнишь меня? — этот голос знаком ей до боли. До дрожи в коленях, до бабочек в животе…
Неужели такое возможно? Неужели это тот самый Лука Куффен, который вне зависимости от всего приходит к Маринетт в самые тяжелые моменты ее жизни? Как бы то ни было, но его тонкие пальцы вновь блуждали по гитарным рифам, наигрывая свою успакающевую колыбель. Она не могла это слушать на трезвую голову; слишком много воспоминаний, эта музыка слишком сильно врезается в ее голову. Чтобы облегчить свои страдания она достала из кармана какие-то таблетки. Если честно, она уже даже не помнит, от чего они. Феназепам, лоратадин, кетонол… Вообщем, у нее там намешано все: как легальное, так и не совсем.Привет со дна, ты где-то там, где Свет и электрофанк смех Левый электорат, обед во фраках, светский раут, там нет меня Здесь приём стеклотары, пакет отрав Едких, как винегрет с утра, нет контакта и недотрах Сто лет назад летом нам так хотелось весь свет дотла Нахуй сжечь всю планету, став прахом, пеплом и ветром Как мне к тебе взять билет обратно без предоплат? Стеклопакет не греет, отъехал трап и поблек экран Детектор прав — я себе нередко врал Я, наверное, вертопрах В деле потерпят крах те, кто без цели и вектора стелят куплеты поверх октав Наверняка рады те, кто нам это предрекал Но я непререкаемо верил, что нет преград и в их реплики не вникал (не-а) Теперь плутать неприкаянно в дебрях материка Выпал жребий нам, где петляет во тьме река Рэп — это кал, всюду гипербола да синекдоха Ежели без них, что тебя не хватает — конкретный факт Мне зеркало говорит: «Пей до дна, пей до дна Твоя жизнь ещё дней полна, кругом летний гам, а не Герника Тебе с ней никак, скорей технократом стал ретроград Чем ты таким, как ей надо, детский сад и взрослеть пора Грех пытаться тень догнать, бред, как буклеты Гербалайф Нет на свете примерных пар, время делать карьерный план» А я в ответ киваю: Респект за совет, братан Если так, убей меня, как Дерек негра поребриком
Все, как в старые добрые времена. У Маринетт — депрессия, Лука ее поддерживает и играет на своей гитаре специально для нее. Она умиротворенно засыпает на его руках, и все становится хорошо… Только вот, Лука уже как пять лет мертв. Только вот, в этот раз Маринетт больше не проснется.Я засыпаю под колыбельные Луки Куффена.