Зависимый

...cause living with him must have damn near killed you. and this is how you remind me of what I really am... nickelback -  how you remind me

Он вздрогнул, поднимая голову с руля, когда кто-то упрямо забарабанил костяшками пальцев по стеклу, явно норовясь проделать в нем дырищу из-за бурлящей в каждом резком движении силы и необычайно токсичной активности. Томас на это отреагировал вяло, практически выскальзывая из легкой дремоты с какой-то совсем уж тухлой радостью, которая на деле - натянутое раздражающее представление. Он прокашлялся в кулак, чувствуя себя огромной светящейся мишенью поперек чистого поля, но понимая при этом, что такое ощущение у него с непривычки, неприязни же оно не вызывало, потому что Томас о нем не думал, - ему просто было, какими еще мыслями забить башку до отвала. Он тяжело вздохнул и поджал губы, нащупав кнопку. Стекло легко скользнуло вниз, опустилось до упора, мигом запуская в салон крик толпы и довольную мордашку старого друга, которого было все еще противно называть так, - никакого торжественного акта воссоединения, наполненного извинениями и прочей лабудой между ними после стольких месяцев абсолютного ничего, откровенного игнорирования, так и не случилось, - Томас не дождался, хотя, вроде как, это он должен был заваливать Минхо мольбами о прощении. К сожалению, на это требовалось слишком много душевных сил, внутренних каких-то ресурсов, а их Томас берег на то, чтобы вообще вставать по утрам, а Минхо, вроде как, и не выглядел так, будто его вообще волновали эти его слезные унижения. Он вдруг начал относиться к нему легко и просто, - смотрел на него, как на мешок с деньгами, как на потенциальный источник дохода, но только не как на человека, с которым он и огонь, и воду прошел. Томас, ловя его отстраненный взгляд, понимал, что голова Минхо сейчас занята далеко не изжившими себя связями и прогнившими людьми. Была у него привычка ударяться в «великие» цели и суперпродуктивную деятельность, когда он пытался спрятать свое в край разросшееся неумение обращаться с людьми. Хотя, Томас все равно не мог его судить, хотя бы потому что после всего, что случилось, это было бы слишком эгоистично даже для него. Он просто молча проглотил тот факт, что, быть может, между ними уже никогда не будет все так, как прежде, и дело уже не столько в нем самом, сколько в умении Минхо избавляться от лишнего и стремлении делать это при каждом удобном случае. Жизнь учила его, как не тратить время и душевные силы и энергию впустую, а он просто искал себе самому оправдания в подобных нравоучениях и жил припеваючи. Лучше, чем его бывший лучший друг, во всяком случае. Томас вообще-то поддерживал политику избавления от токсичных людей ровно до тех пор, пока не понял, что чтобы избавиться от главного токсичного человека в его жизни, ему придется вылететь на полных газах с обрыва или нажраться таблеток, ну или, может, придумать еще чего поинтереснее, чтобы избавиться от самого себя, родимого, прогнившего до мозга костей. Пока Томас всецело погружался в программу изящного самоуничтожения, люди избавлялись от него как от мощного концентрата токсичности. Томас у нас, оказывается, - катализатор разложения. Он допил кофе и прокашлялся. Минхо, не говоря ни слова, принял нагло протянутый ему из салона пустой картонный стаканчик и внимательно оглядел паренька, прижавшегося к сиденью автомобиля. Во взгляде его за секунду проскользнуло столько всего, что Томас заморгал, отворачиваясь. Он точно успел поймать долю презрения и еще немножечко волнения блеском на дне чужих глаз. Сердце билось в самой глотке, пока он смиренно ждал слов бывшего лучшего друга. На вкус такая вот чистая формальность, выросшая плесенью на давно сгнивших близких связях - мерзость высшей степени. — Я думал, что тебя только само чудо из дома вытащит или что мне придется приехать, ошметки твои собрать что ли. Тереза тебя сюда притащила? Поклон и стакашечку с меня, воистину волшебство. — И тебе привет, — буркнул Томас, чувствуя, как покалывает в скулах от напряжения. Он не сумел сдержать себя от отражения нервозности и нескрываемой холодности в чужом тоне, но отдалась она еще и ноткой разочарования, которой, вот же удивление, в голосе Минхо одним только чудом каким-то не было. — Все еще вертишься здесь? Слышал, что твой бизнес переживает кризис, проблемы с властями и прочее. — А я слышал, что ты сдох, — Минхо прищурился, опираясь об автомобиль Томаса. Он прокашлялся, передавая пустой картонный стаканчик какой-то девушке, проходившей мимо. Пальцы брюнета практически хрустнули, когда он мертвой хваткой вцепился в руль. — Я не буду сейчас тут драму разводить или разбирать тебе по полочкам, чего тут у нас с властями. Не думаю, что ты доживешь до разборок с ними, хотя, раз уж ты выполз из своей конуры, господи прости, ублюдской, может, не все еще потеряно, — он пожал плечами, реагируя на бледность лица парня напротив, которую не удалось спрятать ни за строго поджатыми губами, ни за нахмуренной моськой. — Да ладно тебе. Расслабься. Я не со зла. Вообще, можешь считать меня кем угодно, но суть в том, что ты приехал сюда, Томас. Ты знал, что я буду здесь. И ты прекрасно понимал, что тебе от меня не спрятаться и я обязательно подброшу тебе несколько предложений, потому что в этом заключается моя работа. Я физически не могу от тебя избавиться прямо сейчас, люди смотрят на меня. — Ты прекрасно знаешь, — выпалил Томас, резко поворачиваясь к Минхо и впиваясь в него колючим взглядом. Бледность его по воле одного только чуда не перетекла в яростный пунцовый оттенок. — Знаешь, чем, как правило, заканчиваются наши общие с тобой дела. Мог бы выкрутиться как-нибудь и не лезть ко мне. — Томас, ангел мой, — парень вдруг округлил глаза. — Ты на календарь вообще смотришь? Сколько лет уже прошло? Может хватит уже драматизировать? Делай, как у нас заведено здесь, раз уж приперся. Не на свои деньги развлекаться приехал. Я об этом говорю. Если хочешь удариться в дерьмо прошлого, то вот тебе факт, чтобы ты запихал его в свою задницу и сидел на месте ровно, слушая меня внимательно, если в тебе остался хоть грош совести. Твоя жопа на трассе - дело моего многолетнего труда. — К черту тогда, давай к делу, — буркнул Томас. — Слушай, я в курсе, что ты уже сделал несколько ставок. Ты мне только одно скажи. Ладно, я могу смириться с твоим каким-то, ну, знаешь, клиническим уже мудачеством, но тебя не смущает, что я сюда приперся после нехилого такого перерыва? Я, конечно, понимаю, что у тебя риск уже как кредо по жизни, но тут совсем конченым надо быть, чтобы такой бизнес на мне разворачивать. — Мне не привыкать. Будешь мне должен, если кто-то вылетит вперед дальше твоего черного капота. И не парься, я вылез из полной задницы, с долгами разобрался, снова могу швыряться деньгами направо-налево, так что за свои проценты можешь не беспокоиться. Томас тяжело вздохнул. У него было такое, что приставали по жизни всякие идиоты, с которыми приходилось пересекаться, но Минхо, эта молящаяся золотому тельцу зараза, стала прямой, параллельной его жизни. Где бы он ни оказался, одного оглядывания по сторонам хватит, чтобы найти этого шакала, шныряющего по объедкам и только каким-то чудом делающим на них реальные деньги. Неизвестно, как ему это удавалось, - такому потрясающему таланту находить среди откровенного мусора золото поражались все его коллеги. Место он себе заработал практически кровавым потом, так что вызывал в какой-то мере уважение к себе. Хотя, где бы ни была эта его предпринимательская жилка, состоящая из уникального чутья, хитрости и харизмы, тонула она под кучей дерьма, которую сам этот гений-самоучка называл механизмом получения прибыли. Может быть, Томас просто сошел с ума по определенным причинам, может быть, он просто сам весь уже стал воплощением гадости, которую втягивал в себя годами, и теперь всю черноту присасывал намертво, он сам прилипал к ней так, что не отдерешь, - каким бы Минхо ни был мудаком, его номер все еще красовался в телефоне Томаса в списке избранных, хотя уже давно не шлифовался регулярно и длительно какими-то совсем уж невменяемыми вечерами. Хотя, даже здесь для самого Томаса была дилемма - раз уж противоположности притягиваются, то кто же из них был сосредоточением уличной пакости, обмана самого себя и окружающих, ну прямо ходячим олицетворением всех смертных грехов разом? Томас поджал губы, внимательно изучая Минхо взглядом. Тот весь пропитался толпой, и выбивать эту дурь из него хотелось до дрожи в пальцах, долго, сочно и сладко, потому что он весь - игра. Каждое его движение - на публику, каждая фраза вымазана лестью и грязью, и это была их особая формальность, какая-то совсем уж странная манера общения, будто они знать друг друга лично не знают, - я твой коллега, ты мой коллега, и вместе мы всего лишь срубаем бабло друг на друге, какая прелесть, давай просто мирно забудем, что я плакался в твое плечо и вытирал об тебя сопли. Да, Томас - мудак. Но мудак честный и очень чувствительный. Он нервно забарабанил пальцами по рулю. Противный холодок все еще ползал между позвонками, он же застыл в кроссовках - у парня окоченели ноги. Минхо не уходил, и рев толпы все еще бил по ушам сквозь настежь открытое окно. — Ладно, тогда есть что-нибудь, что мне стоит знать? В твоих же интересах вопрос, сам понимаешь. Минхо скривил лицо, отодвигаясь от чужой машины. Он принялся озираться по сторонам, после чего снова наклонился к окошку и пожал плечами. — Ньютон. Джефф. Клинт. — Клинт? Этот тот, у которого еще наклейка «Мустанг»? Мистер «ты подохнешь от моего заднего бампера»? Это «Мустанг», да? — Десять заездов подряд, — кивнул Минхо. — Сделаешь его. У тебя нет выбора. Ты не обессудь, просто, реально. Ставки сделаны, ясно? На кону многое из-за твоей репутации. Ты знаешь, как это все работает, не вчера родился. Не знаю, зачем ты сюда приперся, честно говоря. Но раз уж ты здесь, то сделаем дело хорошо, да? — Никаких поблажек, я так понимаю, не будет? — Томас, я не люблю казаться совсем уж извергом, честно. Но, не знаю, хочу тебе просто врезать. Надеюсь, что ты прекрасно меня понимаешь. Так что я просто рад, что ты жив. В остальном тебе жирно будет, да и… — Ладно, проехали. Сразу хочу уточнить другой момент. Если у меня вдруг, ну, — Томас неопределенно помахал руками в воздухе, отрывая их от руля. — Не окажется денег с собой под руками. Ты запишешь это в свою книжечку долгов и будешь портить мне жизнь преследованием и звонками, или как оно теперь у тебя с наказанием неоправдавшихся бездарей? Мне сразу домой катить или как потом? — Никаких «других моментов» быть не должно, ты меня понял? Это, типа, не рекомендуется, — Минхо задумчиво почесал переносицу. — Но я на тебя давно уже не рассчитываю, так что… Вообще, здесь обширная программа, мы сняли дом, там вечеринка и все такое, как обычно. Я буду на втором этаже. Заходи, потолкуем о делах. Если все пойдет как по маслу, конечно. Он уставился на Томаса не так, будто спрашивал его или же просил заглянуть. Выглядел он скорее так, словно делал ему одолжение своим приглашением. — В противном случае разговаривать ты со мной не собираешься, и я со спокойной душой смогу укатить домой? — Оставишь деньги и покатишь как миленький, да, пожалуйста. Томас тяжело вздохнул и отвернулся от бывшего друга. От чужого цепкого взгляда таким образом избавиться все равно не получилось. Он как-то совсем уж неуверенно кивнул, неестественно, судорожно, будто постарался поскорее отделаться от этого разговора. Минхо, вроде как, остался вполне доволен и такому, так что поспешно отошел от машины, отворачиваясь к толпе и позволяя Томасу поднять стекло. Он не то, чтобы хотел поскорее отделаться от старого друга, хотя разговор их себя окончательно изжил. Он не знал, что еще можно было такого сказать на нейтральную тему - все, о чем он мог спросить или что мог подметить, было связано с гонками, а гонки были связаны с их дружбой, так что вся эта ситуация поставила Томаса в тупик. Но когда он смотрел на Минхо, то чувствовал легкую тяжесть в висках, - их вполне ощутимо скручивало, будто между воспоминаниями и реальностью возникал резкий диссонанс. Нотка чего-то теплого между ними все еще давила на Томаса. Он не мог избавиться от ощущения, что куда-то подевался практически год его жизни, который прополз медленно и мучительно без Минхо. Теперь, рядом с ним, этот мрачнющий отрезок жизни Томаса казался кошмаром, который раньше, вроде как, был даже бесконечным, а сейчас приносил слегка болезненное облегчение. Куча месяцев, тяжелым пластом давящих на черепную коробку в момент теперь - щелчок пальца, да такой громкий, что пробивает ребра. Томас, судя по ощущениям, действительно будто перетащил в один заход на своих костях по меньшей мере целую вечность. Оказавшись в полностью изолированном от остального мира салоне, он снова начал думать обо всем подряд, пытаясь уловить хоть какую-нибудь логику в собственных действиях или ощущениях, которые вспыхивали один за другим, как по часам. Вслед за волнением он заметил легкие нотки раздражения, из-за которых губы сами по себе сжимались крепко-крепко, так, что сводило скулы. Он закрыл глаза и потер виски, стараясь отогнать от себя это навязчивое состояние. Вместо него через несколько минут приперлось еще одно, более отвратительное. Какое-то идиотское паникерство и, можно сказать, даже паранойя. Он понятия не имел, как проще можно назвать дикое желание выйти из салона и броситься проверять все подряд по десять раз сразу - давление в шинах, масло, и прочую ерунду, которую Томас проверил перед самым выездом из дома. Он внимательно следил за своим состоянием, будто старался найти в нем какие-нибудь отголоски, напоминания о тех годах, когда он еще не запирался в салоне перед очередным заездом вместо того, чтобы расхаживать тут по сторонам, задирать новых гонщиков и очаровывать всех подряд. Когда все катилось в задницу, но он хотя бы этого не осознавал и не принимал настолько смиренно, что даже тошно. Все это - эхо его прошлых дней. Все, что мучило его сейчас, вскипая в крови - жалкий кислый осадок настоящих эмоций. Выгоревшие и старые, они не консервировались в памяти, а безбожно гнили, уродуясь. Он просидел еще несколько минут, слушая голос толпы как из-под стеклянного купола - мягкое, глухое бормотание, которое на самом деле было смесью раздражающих голосов и бесполезной болтовни. Томас положил голову на руль и постарался «поймать» этот поток, чтобы дремота унесла его далеко и надолго. Он терпеливо дожидался того момента, когда его «господи, зачем я вообще сюда приперся?» перейдет в «ну раз уж приперся…», но никакого чудесного и волшебного превращения желания сдохнуть в обычное стремление порвать всех и вся, так и не произошло. Томас барабанил пальцами по рулю в незатейливом ритме, легкими, противными вспышками ощущая вместо успокоения беспокойство. Каким-то образом салон автомобиля, стоящего на старте гоночной трассы, впервые в жизни не казался ему абсолютно безопасным местом, - волнение никуда не пропадало, только усиливалось со временем, и Томас готов был удариться в панику, в срочном порядке пытаясь придумать, в какое далеко и надолго ему засунуть это беспокойство, чтобы не удариться в отчаянную истерику прямо там, на месте. Мысли его пробегали по нескромной, блестящей толпе, которая змеей сворачивалась рядом с машинами участников. Монотонные размышления скользили по черному капоту его автомобиля, и врезались прямехонько в бардачок - в небольшую коробочку с таблетками. Тяжело вздохнув, Томас почесал лоб, отодрал себя от руля. Достав с заднего сиденья бутылку воды, он потянулся к бардачку. Рука его замерла в нескольких сантиметрах от выемки на бардачке. Томас вылупился на тянущийся к боковому стеклу кулак. Раньше, чем к нему успели постучаться, он дернулся, вытягиваясь вперед и опуская стекло рядом с соседним сиденьем. Выглядел он довольно ошарашенным, раз уж своим видом озадачил паренька, который как раз собирался постучаться в салон чужого автомобиля из своей тачки, стоявшей, кстати, непозволительно близко. Томас только недоуменно вскинул брови и неопределенно двинул руками, вопрошая, с чего вдруг к нему обратился его противник. Он убрал руку от бардачка, отложил бутылку в сторону и выпрямился на сиденье, не отводя взгляда от незнакомца из соседней машины. — Все нормально? — поинтересовался тот, и Томас тут же встрепенулся. — Чего? — Я спрашиваю, все ли нормально у тебя, — парень кивком указал на бледные руки собеседника, с необычайной силой вдруг вцепившиеся в руль. Выглядели они действительно жутковато, чуть ли не сверкали этим своим ненормальным мраморным оттенком. Томас постучал по рулю большими пальцами, будто пытаясь проверить, настолько же они окоченевшие, насколько такими выглядят. — Твой первый заезд? Может, сигаретку хочешь? — Да, давай. Томас с благодарным выражением лица принял сигарету из руки, вытянувшейся из салона автомобиля, а когда снова выпрямился на сиденье, устроившись поудобнее, то его даже переклинило. Он уставился на сигарету в собственных пальцах и тупо заморгал. — Огоньку? — Я вообще-то не курю, — попытался оправдаться Томас. Он протянул руку, намереваясь отдать сигарету обратно, но незнакомец только покачал головой. — Оставь себе. Ну или выброси, без разницы, — он пожал плечами. — Рожа у тебя бледная-бледная. Еще раз потянешься сюда - точно откинешься. Томас тупо заморгал, ощущая уже знакомый для себя ступор. Иногда у него такое случалось, но для того, чтобы упасть в лужу пустоты в башке, ему требовалось как минимум находиться наедине с собой и быть как можно дальше от любых лишних телодвижений. Впервые в жизни нечто подобное ударило его прямо поперек разговора. Парень прокашлялся, мотая головой. Он нахмурился. Как ему казалось, срочно нужно было что-нибудь спросить у своего нового знакомого, чтобы не превращать их разговор, и без того напоминающий какую-то нелепость, в неловкую тишину. Просто так поднять стекло он не мог, - это было бы как минимум невежливо. Последний раз об уважительном отношении к чужим людям, а тем более к своим соперникам Томас думал очень и очень давно, счет шел на года, но мало того, что длительное, безвылазное проживание в его дыре, которую язык едва поворачивался назвать домом чисто из-за личного к ней отношения, сделало его бесхребетным овощем, так еще и этот незнакомец был по виду слишком уж несерьезным для подобного мероприятия и своего положения в целом, - обрывать ему весь этот фееричный, неиспоганенный чужим свинским отношением настрой Томасу почему-то не захотелось. Он мог предположить, почему он сам выглядел так, будто это был его первый заезд, но все равно удивился хотя бы чисто из уважения к самому себе, как этот, в соседней тачке, умудрился так быстро раскусить его абсолютно неготовое к гонке состояние, которое - будто открытие, неожиданно признанный, но давно уже напрашивающийся факт для самого Томаса. Он понятия не имел, зачем сюда приперся, но уже ничего не мог с этим сделать. Хлопок по капоту выбил всю растерянность из его мордашки. Он моргнул, резко нахмурившись. Между автомобилями вдруг вырос силуэт Минхо. Он наклонился, чтобы его голова находилась прямиком между двумя опущенными стеклами. — Как настрой, ребятки? Томас, можешь не отвечать, я знаю, что ты с рождения в ударе, — он улыбнулся своей слащавой улыбочкой, после чего повернулся к пареньку в автомобиле справа. — Ньют, ты как? Уже познакомился со своим главным противником? Ты поосторожнее. Этот засранец ведь не такой тихий, каким прикидывается. — Он выглядит так, будто сейчас развалится, — пожал плечами Ньют. — Ты уверен, что мне стоит насчет него париться? Томас вскинул брови, даже не поворачиваясь к своему новому знакомому. В памяти вспыхнула его улыбка - еще такая свежая, но уже загаженная по самое не могу. Томас понятия не имел, почему это его так задело, - на самом деле в этой фразе могло и не быть чего-то такого едкого, может, он сам просто воспринял это так из-за обострившейся чувствительности радаров поиска неприятностей на его задницу. Но пропустить мимо ушей он все равно не смог, скривился, повинуясь отвратительному тону Ньюта и не менее отвратительному смеху Минхо, который обрушился сверху такой грудой наигранности, что Томасу захотелось настолько резко поднять стекло, чтобы обрубить к чертовой матери пальцы в конец обнаглевшего организатора, но, к сожалению, это было возможно исключительно в его больных фантазиях - там он и принялся прокручивать эту сцену снова и снова, лишь бы не вслушиваться в разговор, который уже обещал быть лишним прямо здесь и сейчас, рядом с ним. — Я разберусь с деньгами, — вдруг буркнул Ньют. Томас потерял ниточку повествования и повернул голову, замечая, что Минхо наклонился поближе к соседней машине. Он о чем-то тихо переговаривался с его соперником. Они вряд ли могли говорить о чем-то уж совсем из ряда вон выходящем, да и Минхо, каким бы там мудаком ни был, все еще оставался до отвращения верным своим принципам и святости старых связей. Вряд ли он бы принялся сейчас за пересказывание биографии Томаса для развлечения участников гонки, но у того из головы не выходила какая-то едкая дрянь, которая буквально визжала о том, что что-то тут нечисто, и его в наглую выставляют в плохом свете. Томас привычным для себя маневром заткнул эту истеричную суку в своей башке и нахмурился, прислушиваясь к разговору. — Лучше ты подумай о деньгах. У меня-то все под контролем, — Ньют ухмыльнулся. — Выплатишь в два раза больше, чем сейчас получил, тогда поговорим, да? — Удивишь меня? — Не сомневайся. По довольному выражению лица своего соперника Томас как-то догнал, что не на него одного здесь идет серьезная игра. Это его немного смутило, ввело в ступор, потому что он опять попал в ту ситуацию, когда не получается проследить логику мотивов Минхо. Если раньше все до самых последних претензий перекрывалось одним лишь только беспрекословным доверием, то теперь, когда Томас пытался вытянуть из себя хотя бы веру в чужой профессионализм, то наружу полезли только отвратительные дни из прошлого. Он даже удивился поначалу - раньше ему казалось, что он закопал их настолько глубоко, что даже Минхо, маячившему на периметре и одной только своей энергией способному размозжить любой намек на негатив, не под силу было добраться до темных гнилых пятен на сердце Томаса. Он понятия не имел, на кой-черт Минхо заключил с Ньютом один из своих типичных договоров, который повязал бы гонщика по рукам и ногам, причем, Томас был в курсе, каким именно образом - круглосуточного давления от Минхо было не избежать как в случае победы, так и в случае поражения. Что точно Томас знал, так это то, что Ньют теперь в болоте, ровно как и любой новичок, вдохновленный удивительными речами Минхо, который даже особенно не старается для этого дела, всегда используя одни и те же клишированные фразы. Удивительно, что Ньют оказался таким идиотом, что повелся на них, - с первого взгляда и не скажешь, что он совсем уж простачок. Томаса от него почему-то коробило, но об этом он практически не думал, даже не смотрел в сторону своего соперника, потому что вдруг ухватился за ту мысль, которую, быть может, Минхо своим настроем и пытался вдолбить ему в голову. Раз уж ничего уже не может исправить, то хотя бы сделает все красиво. — Старт через минуту, мальчики. Томас пропустил мимо ушей сладкий голос девчушки, мягкой поступью прошедшей мимо автомобилей. Рука ее легко скользнула по черному капоту, пальцы пробежались по бликам на нем, и парня даже передернуло. Он встрепенулся, помотал головой и попробовал выбросить все мысли из головы. Этого сделать, конечно, не вышло. Томас почувствовал раздражение, на этот раз до боли живое и колючее. Судя по всему, взгляд его изменился, - Ньют вроде как хотел сказать пару слов напутствия, даже рот открыл, но передумал, затушил сигарету, бросил ее на асфальт и поднял боковое стекло. Томас смотрел на собственные пальцы, заводя автомобиль. Он не помнил, всегда ли он цеплялся в итоге за злость, но именно сейчас это чувство оказалось самым устойчивым и некапризным - никуда не ускользало, послушно переливалось в башке тягучим мазутом, в который падало все - ревущая, дрожащая в неровном ритме толпа, девчонка, вставшая между тачками с флажком, и даже Минхо тонул в этом грязно-черном сиропе, как беспомощная муха. Ровно до того момента, пока не подошел ближе и не похлопал черный автомобиль по капоту. Томасу все колени обожгло, будто его молотком по ним ударили, - он подумал, что сердце откажет. Что сорвется в бесконечную вереницу воспоминаний, которые будто яма в яме - утягивают друг за дружкой в блядскую пустоту прошлого, которое Томас своими же руками придушил и закопал вместе со своими перспективами. Все, что вспыхнуло перед его глазами перед тем, как он со всей дури толкнул собственную ногу в педаль газа - кадр двухлетней давности, на котором Минхо мягко похлопывает его черный автомобиль по капоту на удачу. Томас стиснул зубы до того, что у него челюсть свело и любой слишкий сильный маневр уже грозил какой-нибудь не особо приятной травмой. Стоило дать по газам, как Томас сразу потерял всю свою собранность и сконцентрированность, всего лишь на секунду - теплый отрывок из прошлого прикрыл глаза его злости. Когда она вернулась и обнаружила Томаса, вжавшегося в сиденье автомобиля и продолжавшего судорожно давить педаль газа, совершенно не следя за дорогой, то прилетела она в его голову мощной пощечиной, от которой сердце его дрогнуло в колючей истерике. Несколько мгновений он не видел перед собой решительным счетом ничего, кроме черного полотна ночного неба и неровного пятна света на асфальте от зажженных фар. Не успел он увеличить скорость до семидесяти миль в час, как белоснежное дрожащее нечто рвануло дальше его капота, закрывая путь, - свет от фар автомобиля Томаса ударил прямиком в блеск автомобиля Клинта, отразился прямо в глаза парня, и тот чуть не потерял управление от неожиданности. Рука его дрогнула в какой-то странной судороге, - его уже начинало сверлить дикое желание прикусить костяшки ладони, чтобы она ничего подобного больше не вытворяла. Томас не видел наклейки с надписью «Мустанг» - она спряталась под ярким бликом. Вместо того, чтобы начинать судорожно петлять за Клинтом, пытаясь проскользнуть вперед, Томас глянул в боковое зеркало и увидел ярко-красные ободки вокруг светлых пятен от фар шевроле. Судя по тому, как двигался Ньют, дышащий ему прямо в спину, он намеревался идти на обгон, чтобы отбросить Томаса на следующую позицию и остаться с Клинтом наедине в борьбе за лидерство. Томас благодарил всех свыше, кого только знал, за то, что Минхо не растерял все свои связи с людьми в администрации, которые могли бы за круглую сумму закрыть глаза на безобразие, развернувшееся за городом. Бывали ситуации, когда коллеги Минхо замахивались на более сложные трассы, забрасывая гонщиков в города, абсолютно бесчеловечные условия - часто приходилось проскальзывать сквозь встречный, загруженный поток. Без аварий довольно часто не обходилось. Такие инциденты серьезно подпортили репутацию подобных мероприятий, поэтому у большинства организаторов и были проблемы с властями. У большинства, но не у Минхо - каким бы он там ни был, он оставался изворотливым и чрезвычайно коммуникабельным засранцем, и за это его сейчас стоило благодарить. Классическая пустынная дорога вызвала у Томаса истерику, побывай он прямо сейчас на встречке поперек более-менее населенного города, - отказала бы добрая половина органов с сердцем на пару. Томас переключил скорость и бросил секундный взгляд на спидометр. Он не успел толком ничего разглядеть, но все данные будто отпечатались ожогом у него на радужке. Семьдесят четыре мили в час. Ньют проскользнул вперед. Думать теперь нужно было еще быстрее. Все, что у него осталось в памяти после вполне себе такого типично-Томасовского, безответственного изучения карты, всплывало теперь не вовремя и как-то совсем уж тухло, - он едва ли смог воспользоваться хоть чем-нибудь, так что вся его задача свелась к тому, чтобы оставаться максимально внимательным. Ему казалось, что весь мир сузился до одной маленькой точки, что машина его вся сдулась, превращая его в едва заметную кроху, но на деле это было не так, и его черная машина, рыча, шумно проходила метр за метром, оставаясь довольно приметной фигурой на трассе. Томас попробовал выскользнуть вперед, но Ньют на своей красной шевроле следил за ним слишком пристально, не давая выйти на обгон. При этом казалось, что он попросту отмахивался от надоедливой мухи, пытаясь при этом добраться до лакомого кусочка. Клинта Томас почти не видел - трасса была достаточно узкой, а Ньют довольно наглым, так что белый блик лишь редкими вспышками вгрызался в глаза. Томас чуть не подавился собственным вялым отчаянием и какой-то легкой досадой, понимая, что все действительно свелось к тому, что он просто должен успеть поймать момент, если таковой вообще появится или Томас просто не вспомнит что-нибудь интересное с карты, которая, несмотря на всю свою простоту, оказалась просто неприподъемной для его измученного абсолютным ничегонеделанием на протяжении достаточно длительного времени мозга. Белый ниссан заметно дернулся, утягивая и Ньюта за собой в сторону. Взгляд Томаса на секунду скользнул вбок, и где-то далеко, на самой обочине он приметил подозрительный дорожный знак, больше походящий на белое пятно из-за ударившегося в него света фар. Томас едва ли помнил это место, которое явно было каким-то дополнительным разветвлением от основной трассы. Оно могло и сокращать путь на добрую четверть, а могло и привести в тупик. Не помня карты достаточно точно, Томас ни за что бы не рванулся по этой дороге, но в последний момент, когда он уже точно решил для себя сделать попытку газануть, Клинт свернул. Ньют скользнул во тьму следом за ним, а Томас выкрутил руль практически на автомате, будто подчиняясь не то, что собственной чуйке, - соперникам. Томас почувствовал почти жалкую жажду пространства, - она сосала под ложечкой противно и кисло. Он выровнялся, и автомобили снова выстроились в одну дрожащую линию. Большую часть работы сделали за него - Ньют каким-то образом успел вильнуть вперед, судя по всему, судорожно вертя баранку в руках. Клинт успел среагировать, но его маневренность против напористости противника на удивление сделать смогла мало - красная шевроле практически впечаталась в белый бампер. Клинт, которого вообще мало волновало участие в этих гонках - он не беспокоился ни за собственную репутацию, ни за состояние собственного кармана или кармана Минхо после них, тачку ему было жалко больше, так что он не стал «тереться» с Ньютом боками, а позволил ему выскользнуть вперед и пойти наравне. Дальше было дело одной только техники. Ньют, судя по всему, абсолютно не закаленный в бою новичок, пользуясь данным ему шансом, что есть сил вдарил по газам. Томаса не беспокоила ни его репутация, которую все равно было уже не спасти, ни Минхо, с которым он тоже больше не очень и хотел связываться. Он решил удариться в политику Клинта и погонять чисто для себя, потому что изначально он пришел сюда именно для этого - таблетки ему едва ли помогали, а вокруг дома грозился появится глубокий ров от следов шин, по которым он кругами мотался, зарываясь в пыль, - ему попросту пришлось предпринять отчаянные меры. Ему не обязательно было строить из себя героя или лидера, «прогулки» с завалом адреналина по самое не могу было бы вполне достаточно. Томас сделал для себя вывод, что ему это, в общем-то, не нужно. Все это явно не для него, жизнь ясно дала ему это понять. Он решил для себя, что пошла она к черту, эта победа. И газанул, не давая Клинту выровняться, он прибавил скорости, влетая в пролет, в который несколько секунд назад скользнул Ньют. Больше половины трассы осталось позади, но Томас об этом не знал. Страх, волнение, азарт - все это стало ядерной смесью под его кожей, тягучей смолой, которую он так долго искал. Она легла на губы солоноватым привкусом пота, скопилась блестящими бусинками на лбу, впиталась в челку, сделав ее блестящей и сальной. Томасу казалось, что глаза его были закрыты, а он швыряет себя из стороны в сторону в какой-то невесомости, - руки стали легкими-легкими, и ощущался только грубый рельефный руль под пальцами. Томас не смотрел в зеркало, но Клинт все еще держался рядом, удивленный, судя по всему, наглой выходкой противника. Все же, он почему-то не шел на обгон. Вокруг в момент стало темнее - куда-то пропали звезды, а свет от фар начал врезаться в тонкие фигуры костлявых деревьев, неровной россыпью окативших обочину - не совсем густой пейзаж, но достаточно темный, чтобы на секунду сбить с толку. Томас, однако, чуть не прикусил язык не из-за рядов сухих, жалких растений, а из-за еще одного ответвления от трассы, справа, - из него с ревом, под дружный треск веток и кустов, вдруг вылетел порш. Джефф, который явно больше времени, чем остальные, потратил на изучение карты, да и наверняка гонявший на этой трассе не один раз, занял лидирующую позицию. Ньюту не повезло дважды, - он чисто рефлекторно дернул руль, будто попытался увернуться от какой-то торчащей ветки, которая из-за освещения напоминала чуть ли не дубинку. Красная шевроле скользнула влево, а там проснулся и Томас, который пролез в новое место, разделяя вторую позицию с Ньютом. Только сейчас он бросил взгляд на спидометр. На самом деле у него не было никакого желания поднимать скорость, впрочем, Ньют тоже не рисковал - стабильно держался на ста с лишним милях в час. Зато Джефф рвал и метал, пройдя, судя по всему, не самый сладкий срез в его жизни. Томас уже практически не соображал ничего, судорожно открывал и закрывал рот, будто пытался поймать лишний грамм воздуха, и удары сердца в висках - плавленый металл, прожигающий до черепушки, - он не мог больше этого вынести. Томас дождался того момента, когда Джефф, взревя, двинулся вперед, ускоряясь и вынуждая Ньюта прибегать к серьезным мерам. Один только открывшийся просвет где-то впереди уже был откровенным и нахальным вызовом. Ньют прибавил скорости, и порш вроде бы как, издеваясь, сделал попытку гладко перед ним выскользнуть, умело преграждая дорогу. Для этого он сбавил скорость, - Джефф полностью доверился собственному ощущению скорой и очевидной победы. Томас ждал. Между тем моментом, когда порш дернулся влево, а Ньют снова газанул, он резко крутанул руль. В тот момент, когда они вырвались из туннеля сухих ветвистых деревьев, Томас ощутил легкий толчок - его пошатнуло, но все, что он видел - просвет слева от машины Джеффа. Красное шевроле на огромной скорости, подчиняясь автомобилю, пихнувшему его в самый бок, вылетел прямо на обочину. Ньют, судя по тому, что происходило с его тачкой вне трассы, потерял управление. Томас ударил по тормозам как раз в тот момент, когда в боковом зеркале заметил петляющий красный зад среди сухой травы. Ньют увернулся от одного небольшого, корявого кустика и впечатался прямиком в одинокое деревце. Томас, находясь в закрытом салоне, слушая только собственное сбившееся, судорожное дыхание, ничего не видящий из-за капель пота, скатившихся в уголки глаз, знать не знал о том, что еще несколько гонщиков остановились следом за ним. Он прикрыл глаза, ощущая на языке соленый привкус, который был будто концентрацией всего того паршивого, что он успел вкачать себя за целую кучу лет. Футболка прилипла к спине, он сам едва отодрал себя от кожаного сиденья, когда услышал стук в лобовое стекло. Он опустил его, чувствуя подступающий в горле комок из остатков тех эмоций, которые выжгли из него вменяемость несколько минут назад, а сейчас отдавались лишь горькой желчью во рту. Томас утер лоб, щурясь от неприятных бликов фар. Клинт продолжал хлопать ладонью по автомобилю своего соперника даже когда тот опустил стекло. Крик его было прекрасно слышно даже из закрытого салона. — Мать твою, что ты сделал, Томас?! Выходи из машины! Я сказал, быстро выходи из машины!