Burning for your touch

— Ну и как прошёл первый день моего любимого сына? — мать встречает его обильным обедом: стейк, и овощи, и гарнир, которого им хватит на несколько дней. — Очень хорошо, — с улыбкой отвечает Эвен. — Ты использовал слово дня? — Собираюсь. — Да? — Ага. Эвен и его друзья предприняли шаги для сближения позиций, — ухмыляется он. — Разве это слово не используется в основном в политике? — Ты не говорила, что слова нужно обязательно использовать общепринятым образом, — стонет Эвен. Они едят тушёные овощи, Эвен моет посуду, а потом они садятся на диван и включают Netflix. Когда она засыпает, он относит свою хрупкую мать в кровать, накрывает одеялом, потом извиняется, что разрушил её жизнь и что из-за него ушёл отец, извиняется так же, как делает это всегда, стоит ей наконец заснуть. . Сегодня Эвен идёт в бассейн перед занятиями. Он надевает силиконовую шапочку и плавки и ныряет вниз головой. Сначала он проплывает пять бассейнов брассом, три — кролем и два — баттерфляем. Последний стиль — самый сложный, но ему нужно работать над верхней частью тела, и баттерфляй является самым эффективным способом. Когда он заканчивает, он одновременно вымотан и счастлив. Он позволяет себе лечь на спину и отдохнуть, раскинув руки и ноги наподобие морской звезды, пока бассейн не начинает заполняться другими людьми. Он лежит на воде несколько минут, закрыв глаза. Он дышит через нос, изо всех сил стараясь не обращать внимания на запах хлорки и других химикатов. Он ныряет в воду, достигая самого дна, а потом поднимается на поверхность. Он играет в бассейне, как ребёнок, и позволяет воде лечить его известным лишь ей способом. Вода окружает его со всех сторон. Когда он в воде, его не окружает воздух. Он свободен от этого, от него, от всего. Только в воде он по-настоящему свободен. «Или в огне», — думает он, потом качает головой. Единственная причина, по которой он вообще стал плавать, — врач порекомендовал установить или по крайней мере попробовать установить отношения с водой, являющейся противопоставлением огню. И хотя сначала Эвен отнёсся к этому скептически, в результате он влюбился. В воду. Она помогала ему не думать о воздухе и огне. Огонь. Исак. Эвен не знает, почему его мысли возвращаются к новенькому и его кожному заболеванию, но это факт. . У них мало совместных занятий, несмотря на то что они оба третьекурсники. Эвен специализируется в креативном искусстве, а Исак, как выясняет Эвен, — в науке. Он видит, как тот бегает с одного занятия на другое, закутанный в бессчётное количество одежды. Он замечает, как он бежит из библиотеки в кабинет психолога. Как он бежит из кабинета психолога к выходу из школы. Эвен видит его повсюду, внезапно остро ощущая каждое его движение. А его тело практически зудит каждый раз, когда Исак проходит мимо в коридорах, хотя он никогда не обращает на Эвена внимания. Вообще это довольно жалко, как сильно ему хочется, чтобы парень взглянул на него. Эвен не уверен почему, но он чувствует, будто связан с этим новеньким со странным кожным заболеванием. В конце концов когда-то он был парнем со странным психическим заболеванием, у которого случился странный нервный срыв. Он испытал на себе все эти перешёптывания («Что если всё это выдумки? Что это вообще такое — биполярное расстройство? Почему его не заперли в дурке?»), прочувствовал издевательства Арвида и его дружков. Он замечает, что у Исака нет друзей, что он ни с кем не разговаривает и никто не разговаривает с ним. Когда он не на занятиях, то обычно сидит в библиотеке с книгой, или прячется где-то, где Эвен его не видит. — Почему ты так одержим этим парнем? — спрашивает Адам, когда они курят во дворе, и Эвен чуть не сворачивает шею, пытаясь хотя бы мельком увидеть, как Исак устраивает свою ежедневную пробежку от здания к воротам. — Я им не одержим, — фыркает Эвен, надевая тёмные очки, чтобы все перестали следить, куда направлен его взгляд. — Чувак, не обижайся. Я знаю, что тебе нравятся бедные и несчастные, но этот парень не такой. — Ты о чём? — Я слышал, что он вообще-то довольно противный и злой. Эвен закатывает глаза. Адам вообще видел этого мальчишку? Он выглядит совершенно безобидно и очаровательно в своей огромной куртке и ещё бессчётных слоях одежды. Кстати, сегодня на нём была шапка, и Эвен практически увидел его глаза. Он не может поверить, что до сих пор не знает, какого цвета глаза Исака. Но это ничего, по крайней мере он уже видел его раскрасневшиеся щёки. Интересно, они всегда такие? — Ну серьёзно, он ведёт себя, как сучка. Не приближайся к нему. Я серьёзно. Он как те милые маленькие собачки, которые кусают тебя, стоит подойти к ним слишком близко, — говорит Адам. — Он задаст тебе жару. — О, это было бы чудесно, — улыбается Эвен. — Заткнись! Боже! . Исак не противный и не злой. Он безобиден, каким Эвен его и представлял. Он обдумывал этот сценарий прошлой ночью. Он знает, что у него всё получится. Если этот парень не хочет встречаться с ним взглядом просто так, тогда Эвен даст ему повод. Поэтому в среду днём Эвен ждёт у выхода из библиотеки, когда стрелки часов доберутся до 13:58. Он знает, что Исак встречается с психологом в 14:00, сразу после консультации самого Эвена. Только на этот раз Эвен притворился, что ему срочно нужно в туалет, чтобы сбежать пораньше и занять свой пост у библиотеки. Исак должен появиться в любую секунду. План срабатывает идеально. Ну практически. Дверь распахивается, и Исак и его двадцать один слой одежды практически впечатываются в Эвена. Практически. Создаётся впечатление, что тело Исака ощущает присутствие другого человека и мгновенно останавливается или меняет направление. Он словно те беспилотные автомобили, которые всегда знают, когда нужно тормозить. Однако кажется, что Исак ошарашен подобной близостью, и его глаза — зелёные, такие невероятно зелёные, красиво контрастирующие с красными щеками, такими красными — широко распахнуты и испуганы. Возможно, Исак действительно всё придумал, потому что не может терпеть, когда его трогают. Может быть, Эвен заставляет его чувствовать себя неуютно, лишая его личной свободы и заманивая в ситуацию, за которой может последовать взрыв. — Ты ненормальный? Эвен провёл несколько дней, представляя первые слова, которые скажет ему Исак, но подобных в его списке не было. — Ну вообще-то немного. Да, — улыбается Эвен. — Прости, если я… — Больше так не делай. Ты новенький или что? Ты не должен подходить ко мне. Эвен видит страх в его глазах в то короткое мгновение, когда они неотрывно смотрят друг на друга. Но это не страх возможного прикосновения. Это не страх встретиться с кем-то взглядом. Исак не выглядит замкнутым, как представлял себе Эвен. Скорее наоборот, от него исходит уверенность на грани с самоуверенностью. Эта уверенность переполняет его, но он её сдерживает. Её подавляет всепоглощающий страх — страх причинить кому-то боль, а не самому её испытать. После этого Исак уходит, а Эвен по-прежнему ощущает жар, разлившийся внутри. Он улыбается, словно ему только что сделали укол с сывороткой счастья, той самой, в существование которой верят люди, не страдающие депрессией. Находиться рядом с этим парнем — словно стоять у камина на Рождество с чашкой горячего шоколадного молока, и пальцы Эвена отчаянно жаждут прикоснуться, пусть даже если будет больно. Моё тело — это храм, и я не причиню ему вред. Эвен качает головой и уходит. . Эвен плавает после школы. Его местный бассейн не работает по понедельникам, а кожа требует погружения в воду, чтобы не думать о воздухе, чтобы не думать об огне. Он надевает силиконовую шапочку и плавки и отправляется в меньший по размеру школьный бассейн. Он останавливается в тот момент, когда замечает его, Исака, покачивающегося на воде в одиночестве. Но, видимо, Эвен был недостаточно осторожен, потому Исак уже либо услышал, либо почувствовал его присутствие, и нырнул в воду, так что теперь видно только его лицо. — Кто тут? — раздаётся голос Исака, и в нём чувствуется холод и подозрительность, но не испуг. Вопрос странен сам по себе. Бассейн предназначен для всех, кто хочет им воспользоваться, и сейчас он открыт для посещений. Исак же повёл себя так, словно он им владеет. — Всего лишь я, — говорит Эвен со своего места и чувствует себя идиотом. Исак даже не знает его имени. — Я скоро ухожу. Ты не мог бы немного подождать? — просит Исак, теперь поворачиваясь к Эвену спиной, и плывёт к дальнему бортику, словно не хочет, чтобы Эвен даже мельком увидел очертание его тела. Если бы у Исака была третья нога, Эвен бы об этом так и не узнал. — Конечно. Я вернусь в раздевалку. — Спасибо. Эвен потрясён этим, такой вежливостью, уязвимостью. Эвен чувствует себя так, словно подсматривал за изящной принцессой из 1700-х годов, чья кожа слишком нежна и благородна, чтобы быть замаранной взглядом простолюдина. Он чувствует себя так, словно причинил боль этому парнишке тем, что увидел его практически обнажённым. Эвен ощущает слишком многое и не знает, что и думать. Исак возвращается в раздевалку, замотавшись в длинное полотенце, которое закрывает всё тело от шеи до ступней. Эвен даже не знал, что такие длинные полотенца существуют в природе. Исак краснеет, и если бы Эвен был не в курсе его заболевания, то подумал бы, что это из-за него. — Бассейн в твоём полном распоряжении, — говорит Исак, проходя мимо. — Я не хотел тебя выгонять. — Я всё равно собирался уходить. — Ладно. Эвен возвращается в бассейн и ногой пробует температуру воды. Он уже принял холодный душ, так что всё довольно терпимо. Вода выглядит чистой. Он надеется, что никто не решил использовать бассейн не по назначению. Но потом он кое-что осознаёт. Исак был в бассейне, плавал в воде, обработанной химикатами. Он в порядке? Как часто он это делает? Не причиняет ли это боль его коже? Он только обжигает других, или ему тоже больно от этих прикосновений? Помогает ли ему вода? Он выглядел довольно умиротворённым, пока Эвен не помешал ему. Приятно ли ему находиться в воде? Приятно ли ему так же, как это приятно Эвену? Эвен возвращается в раздевалку. Он не уверен, зачем, просто делает это. — Когда ты обычно ходишь на ланч? — спрашивает он, прежде чем язык прилипает к горлу. — Э-э-э, что? — выпаливает Исак. — Ланч. Во сколько ты ешь? Я не видел тебя в школьной столовой. — Я, э-э-э. А что? — Было бы приятно увидеть тебя там. Исак краснеет, и Эвена убивает, что он не может сказать, он ли вызвал такую реакцию или это стандартный симптом заболевания. Внезапно это становится самой ужасной вещью в мире. — Я посмотрю, что можно с этим сделать, — отвечает Исак с робкой улыбкой на красивом лице. Как кто-то может думать, что он противный? — Ладно, — улыбается Эвен. — Ладно. Эвен возвращается в бассейн и ныряет в воду. Даже простое нахождение с Исаком в ограниченном пространстве опьяняет. Он по-прежнему ощущает это, когда возвращается домой и обнимает мать. — Хороший день? — Целительный день! — широко улыбается Эвен. — Слово дня. Это значит полезный для здоровья и благотворный, и приятный. — Я не уверена, что эти слова употребляются вместе, — смеётся она, а потом целует его в висок. — Не приставай! . Эвен выходит в коридор после ужасного урока физики, недоумевая, почему его заставляют выбирать этот предмет, и впервые с момента возвращения он думает, что у него не получится наверстать упущенное до выпускных экзаменов. — Я тебе помогу. Не переживай, — говорит Адам, обнимая его рукой за плечи, пока они идут по коридору вместе с Арвидом и его друзьями. — Без обид, Адам. Но у тебя самые плохие оценки в классе, — шутит Арвид, и Эвен поджимает губы. Эвену не очень-то нравится Арвид. Точнее он ему совсем не нравится. Он был первым, кто стал показывать на Эвена пальцем, когда у него диагностировали биполярное расстройство. Он был первым, кто стал распространять слухи о нём и превратил его в предмет обсуждения на вечеринках. Арвид — классический пример хулигана и задиры, и раньше Эвену была невыносима даже мысль о том, чтобы приблизиться к этому человеку. Эвену не нравится, что сейчас он идёт по коридору с Арвидом, но ему нужно держаться в тени. Ему нужно смешаться с толпой и не привлекать к себе внимание. Всё, что ему удалось выстроить, по-прежнему очень хрупко, и он пока не хочет нарушать баланс. Не сейчас, когда он по-прежнему слаб, когда его раны ещё не зажили. Не сейчас, когда любого злобного или мерзкого комментария было бы достаточно, чтобы вернуть его в то тёмное место, где он провёл в изоляции много месяцев. Не тогда, когда малейшее касание может заставить его развалиться на части. Придерживайся сценария. Он заходит с Адамом, Арвидом и его друзьями в столовую, и через мгновение понимает, что люди не шепчутся между собой из-за того, что он в компании того самого парня, которого презирает уже давно. Им нет до него дела. Снова. Сегодня Исак пришёл на ланч в столовую. И все глаза прикованы к нему. Эвен улыбается, когда видит его профиль. Исак снова надел шапку сегодня. Его щёки порозовели, идеальный румянец, покрывающий выступающие скулы, выглядит словно обещание. Губы Исака тоже покраснели, и он жуёт свою еду так, словно нервничает. Его руки снова закрыты, и Эвен пытается представить, каково это сидеть посреди довольно тёплого помещения в зимней куртке и держать бутерброд пальцами в кожаных перчатках. Он уже собирается подойти и заговорить с Исаком, как вдруг Арвид сцепляет руки и радостно их потирает, словно только что получил подарок, и опережает Эвена. — О, слава богу! — громко восклицает Арвид, убедившись, что его хорошо слышно. — Я сегодня особенно замёрз. А ты, Адам? Адам широко распахивает глаза, и Эвен внезапно понимает, почему Исак обычно ест ланч в укромных уголках, почему он постоянно избегает людей, почему он ни с кем не общается. Должно быть, Арвид уже приставал к нему в течение той недели, предшествующей возвращению Эвена в школу. Должно быть, Арвид превратил Исака в свою новую мишень. Это единственная причина, из-за чего он не портит жизнь Эвену. Ну конечно! А сам Эвен пришёл с тем, кто делает жизнь Исака невыносимой. Великолепно. Арвид медленно направляется к столику, где сидит Исак, Исак, который даже не счёл нужным оторвать взгляд от тарелки и не проявляет никаких чувств, не кажется особенно испуганным. Он продолжает есть свой бутерброд, правда медленнее, чем раньше, словно внезапное вмешательство Арвида дало новое направление его мыслям и избавило от нервов. Исак спокойно жуёт, пока Арвид идёт к нему. Эвен пытается предположить, что он сделает и сможет ли сам Эвен его остановить. Арвид славится острым языком, не физической силой. Он выглядит не слишком внушительно, но его слова и влияние беспощадны. Эвену кажется, что его парализовало. Так всегда происходит, когда всё идёт не по плану, когда ситуация отклоняется от изначального сценария. У него нет заготовок на такие случаи. Арвид устраивается позади Исака и поднимает руки над его головой и как-то странно ими двигает. Эвену нужно какое-то время, чтобы понять, что тот притворяется, будто пытается согреться, как делал бы это человек, стоящий у костра или камина. — Как тепло, — шутливо произносит Арвид, потирая руки над головой Исака. — Я знал, что не просто так забыл сегодня перчатки. Эвен замечает, как Исак стискивает зубы, и это единственный признак его раздражения. Небольшой сбой. И по крайней мере Эвен чувствует облегчение, что Исак больше раздражён, чем испуган. Но сам он боится за него. Он слишком хорошо знает, каким ядовитым языком обладает Арвид. — Мне тебя не хватало в столовой, — говорит Арвид. — Интересно, что заставило тебя прийти сегодня, — усмехается он. Исак снова стискивает зубы, и Эвен надеется, что он не видел, как он пришёл сюда вместе с Арвидом. Он надеется, что Исак не думает, что он специально это устроил. Эвен надеется… Эвен не знал, что взглядом можно убить, пока Исак не повернул голову и не посмотрел ему в глаза. Блядь. Размечтался. — Эвен, тебе ведь всегда холодно? — продолжает Арвид. — Ты всегда носишь одежду с длинными рукавами, даже в жару. Подойди сюда. Погрейся немного у этого гипотетического огня. Он не умрёт, если несколько человек вторгнутся в его драгоценное личное пространство. Не переживай. Просто… — Ты закончил? — Исак прерывает речь Арвида. — Что? — фыркает тот. — Ты закончил вести себя как двенадцатилетний ребёнок или тебе нужно ещё немного времени? — закатывает глаза Исак, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть на него. — Думаю, у меня есть ещё девять минут до следующего урока. Арвид заливается смехом, сцепляет руки и устраивает из этого настоящее шоу, как это обычно делают все задиры, когда им оказывают сопротивление. — Ты сумасшедший? У тебя проблемы под этими кудряшками? — Да и да вообще-то, — говорит Исак, поднимаясь со стула, как всегда медленно и собранно. Друзья Арвида принимают позы, обычные для людей, чувствующих угрозу и вынужденных демонстрировать силу. Исака это, кажется, забавляет. — Знаешь, какое у меня любимое слово, Арвид? — медленно произносит Исак, отодвигая стул и поднимая подбородок, чтобы приблизиться к нему. Исак не боится, что люди вторгнутся в его пространство. На самом деле всё наоборот, и видеть, как Арвид и его банда отступают назад и отшатываются, — настоящее облегчение. — Ангст, — продолжает Исак. — Моё любимое слово «ангст». Знаешь, что оно значит? — Что за хрень… — Оно означает страх и тревогу, его употребление меняется в зависимости от языка, страны и научной школы. — Ты знал, что это слово пришло в английский язык как заимствование из норвежского, датского, голландского и немецкого? Считай, мы его придумали. Я считаю, это потрясающе, и горжусь этим, понимаешь? Потому что ангст — это такое важное чувство и тема экзистенциализма. Сартр, и Ницше, и Хайдеггер любили рассуждать об этом. Только не подумай, что я сторонник экзистенциализма. У меня, знаешь ли, широкие взгляды. — Что с тобой не т… Исак поднимает правую руку и медленно снимает перчатки, пока все люди, собравшиеся в столовой, смотрят на него. — Но это неважно, — продолжает Исак. — Мне нравится слово ангст, но я не хочу углубляться в тонкости, сравнивая ангст с тоской или ещё чем-то. Я бы предпочёл поговорить о страхе, который включает в себя все эти чувства. Понимаешь? Что ты знаешь о страхе, Арвид? Как много ты о нём знаешь? Указательный палец Исака оказывается у груди Арвида, но не прикасается к нему, он просто рисует им круги в воздухе, продолжая смотреть ему в глаза. — Готов поспорить, что ты много знаешь о страхе, Арвид. Готов поспорить, что это твоя любимая эмоция. Тебе нравится им управлять, так? Тебе нравится то чувство, что приходит с этим. Власть. Величие. Ты знаешь, многие философы считали, что страх важен, потому что позволяет обществу функционировать. Ты боишься ареста, поэтому не совершаешь преступлений. Общественный договор, Руссо. Но я опять отвлекаюсь. Страх — это явление, через призму которого можно прекрасно рассматривать определённый феномен сегодняшнего общества. Например, издевательства. Сутью издевательств над другими является управление страхом из-за отсутствия контроля и власти во всех остальных аспектах жизни того, кто этим занимается. Человек издевается над другими, потому что хочет, чтобы его боялись, а человек хочет, чтобы его боялись, потому что его невозможно любить, но он не хочет страдать или оставаться без внимания. Или потому что человек чувствует угрозу, исходящую от другого человека, предположим, от меня, от человека, который не хочет жить по законам его или её общественного договора. Люди, издевающиеся над другими, обычно чувствуют, что их нельзя любить, поэтому альтернатива для них — вызывать страх. Конечно, бывают исключения. Иногда такие люди просто злые и равнодушные, и они получают удовольствие и выгоду оттого, что видят страдания других. Но это особый вид. А в тебе, мой дорогой Арвид, нет ничего особенного. Ты совершенно типичный вид задиры, какими их показывают на ТВ, в этих сопливых фильмах, которые люди смотрят и, фыркая, говорят: «Да таких уже не существует», и в книгах, и в блогах. Ты такой же, как и все, кто жил до тебя. Ты такой, какой есть, потому что ты практически запрограммирован на подобное поведение. Ты смотрел «Мир дикого Запада»? У тех роботов больше свободы в мыслях и поступках, чем у тебя. Ты практически лишён свободы выбора. Вся твоя жизнь предопределила то, кем ты являешься сегодня: совершенно безликим хулиганом. Ты не оригинальный и не особенный, и твои дружки либо боятся, что их исключат из ближнего круга и будут над ними издеваться, или у них отсутствуют яйца или желание решать за себя. Полагаю, что последнее правда в обоих случаях. И да, страх. Страх превосходен и восхитителен. Ты знал, что страх — первое чувство, упоминаемое в Библии? Да, первое, что почувствовал Адам, когда понял, что облажался, — это был страх. Разумеется. И сколько величия в страхе! Страх невероятно величественный, но в то же время он может ограничивать личные свободы. Как, например, эта раздражающая процедура досмотра в аэропорту. Тот факт, что они ограничивают объём жидкости, которые мы можем брать в самолёт, а в некоторых странах даже заставляют снимать обувь. Я особо не против снять обувь или чтобы меня обыскивали, но я возражаю, что они ограничивают количество жидкостей, которые я везу. Я ненавижу покупать шампунь где-то ещё или использовать чужой. Ты знал, что они ввели это ограничение после того, как предотвратили теракт в Лондоне примерно в 2007? Теракта не произошло. Слава богу. Но страх, что это может произойти снова, и что они снова могут прибегнуть к подобному способу, обрёк нас на ограничение жидкости в ручной клади на веки вечные. Этот страх, хоть он и оправдан, лишает меня свободы брать с собой в самолёт любимый гель для душа, и меня это расстраивает. Видишь? Страх, который ты внушаешь, даже не является оправданным, так что ты поймёшь, если моё расстройство из-за геля для душа выльется на тебя, Арвид. — Ты… Да ты просто, блядь, сумасшедший, — заикается Арвид. — Мило, — смеётся Исак, и Эвен не может понять, возбуждён ли он или испуган. В момент охватившей его паники Арвид сжимает руку в кулак и, кажется, собирается нанести удар. Тело Эвена начинает двигаться инстинктивно, но Исак опережает его. Он поднимает руку и кладёт её Арвиду на щёку. — Блядь! Что за хрень?! — взвизгивает от боли Арвид, словно только что обжёгся, и Исак убирает руку мгновение спустя. — На случай, если ты не понял, вот тебе резюме: я здесь угроза. Угроза — это я. Ты боишься меня. Я не боюсь тебя. Я терпел твои выходки несколько недель, потому что меня интригуют люди, третирующие других. Но так как я не безликий хулиган с неоригинальной слезливой историей из жизни, я к тебе не прикоснусь, я не причиню тебе боли, я даже к тебе не подойду. Разумеется, если ты будешь держаться подальше от меня. Вот такая у нас с тобой версия общественного договора. Видишь, я сейчас использую твою любимую стратегию запугивания. Понимаешь, насколько мне не всё равно? — Надеюсь, ты знаешь, что ёбнутый, Вальтерсен. — Надеюсь, ты знаешь, что я тот, кто может обеспечить тебе ожог второй степени, — отвечает Исак очень спокойно, и в это мгновение он огонь. Языки его пламени сверкают. Он светится огнём, могучим, величественным и негасимым. — Если ты мне не веришь, узнай, почему я больше не учусь в Ниссен. Кажется, это твой любимый вид деятельности. — Исак начинает собирать вещь в рюкзак. — Ну ладно, мои девять минут закончились. Всем спасибо. Надеюсь, вы получили удовольствие от представления. И после этого Исак уходит. — А я говорил, что он мерзкий, — шепчет Адам. «Это защитный механизм», — думает Эвен. И он знает это. Это знание жжёт его изнутри. Он уже такое видел. Он знает. Эвен провёл всю жизнь, пытаясь понять, почему его так тянет к огню, а в последние несколько месяцев — почему эта зачарованность привела к его падению по наклонной плоскости в бездну. Эвену всегда было интересно, почему из четырёх стихий — Земли, символизирующей дружбу и постоянство, Воды, в которой он ищет покоя и умиротворения, Воздуха, объединяющего в себе любовь и всё, чего он жаждет, и Огня, синонима хаоса, в котором он оказался, и тепла, которого требует всё его естество — именно Огонь всегда был тем, перед чем он никогда не мог устоять, тем, что всегда поглощало его, в чём он страстно желал утонуть. Эвен всегда знал, что его тянет к огню. Но лишь во время ланча в тот вторник Эвен понимает, почему. Я погашу огонь в тебе, а ты разожжёшь его во мне. . — Чего ты боишься? — спрашивает Эвен у Исака, когда в следующий раз сталкивается с ним в раздевалке школьного бассейна. На этот раз Исак полностью одет, когда Эвен оказывается там, и он думает, что тот хотел избежать этой встречи. Часть его ожидает, что Исак уйдёт, не удостоив его ответом, но тот останавливается и смотрит Эвену в глаза. — Что я стану, как ты. Эвен смотрит на него широко раскрытыми глазами, одновременно не понимая и понимая. — Что я буду проводить время с этими слабовольными людьми, лишь бы не стать объектом насмешек. Эвен кивает и подходит к своему шкафчику. Я понял. — Никогда больше не заговаривай со мной, ладно? — добавляет он, и Эвен замечает, что на этот раз Исак не краснеет. — Понял. Эвен заговаривает с ним снова.