Burning for your touch

. — Кто такой Эвен Бэк Насхайм? — продолжает спрашивать его Карлсен следующие несколько дней. Видимо, она пытается решить, что делать, когда он приедет навестить Исака, Исака, который полыхает от боли на её столе уже много часов. Он готов сломаться, и она знает об этом. Она видит это на мониторе. Они разрывают его на части, и даже запах Эвена не помогает облегчить боль. Гейр, должно быть, знал, что они собираются удесятерить свои усилия в тот вечер, когда дал ему морфин. — Кто такой Эвен Бэк Насхайм? — Не ваше дело! — цедит Исак сквозь зубы. Сегодня у него под халатом три футболки Эвена, все три насквозь промокли от пота. — Хорошо. Думаю, что немного поболтаю с ним, когда он приедет завтра, — улыбается Карлсен. — Если вы только прикоснётесь к нему, я спалю всё это грёбаное учреждение дотла! Карлсен опускает очки на нос. Она выглядит удивлённой, застигнутой врасплох. Исаку хочется распустить её пучок, вцепиться руками в волосы и орать ей в лицо. Его тело кажется чем-то чужеродным. Он на грани безумия. — Очень хороший друг. Так и запишем, — говорит она и снова делает липовые записи в липовом блокноте. — Не провоцируй её, — говорит ему Гейр, когда они остаются вдвоём, и он прикладывает охлаждающие пакеты к коже Исака. — Просто скажи, что он твой друг. Не позволяй эмоциям захлестнуть тебя. — Иди на хуй! Если ты только посмотришь в сторону Эвена, я тебя убью! — Господи, Исак, — вздыхает Гейр, поднимаясь. Он возвращается с салфеткой и новыми охлаждающими пакетами. — Ты плачешь. Он садится и начинает вытирать лицо Исака, словно его там и нет. — Не прикасайся ко мне! Я не плачу! Я вообще никогда не плачу! Но он плачет, сейчас и вообще. Ну или по крайней мере сейчас плачет его тело. Почему люди плачут? Почему одни плачут, когда другие этого не делают? Почему женщины больше подвержены слезам, чем мужчины? В чём разница между обычными слезами и слезами, вызванными сильными эмоциями? Исак помнит, что как-то провёл неделю, изучая плач и научные исследования, связанные с этим явлением. Он знает, что его слёзы — это реакция на боль, которую ему причинили, но истерика даёт повод полагать, что, возможно, дело ещё в чем-то. — Исак, вред, наносимый твоим нервным окончаниям, может быть необратимым. Ты должен сказать мне, если нам нужно остановиться. Ты должен, понимаешь? . — Вальтерсен, к тебе посетитель, — говорит одна из работниц центра Сара, когда находит его в комнате отдыха позднее этим вечером. — Посетитель? — Да, к тебе пришёл молодой человек. Исак, не думая, бросается в стойке регистратуры. Ну, конечно, Эвен решил приехать на день раньше, чтобы сделать ему сюрприз. У него по-прежнему болят кости и горит кожа, потому что он отказался от любых обезболивающих после сегодняшней адской сессии. Он бежит, его тело буквально летит к главному входу. Исак понятия не имеет, что говорить или делать, не знает, как сейчас выглядит или пахнет, но ему наплевать. Он бежит. И только когда он оказывается там, вдруг понимает, что, если бы это был Эвен, он бы физически почувствовал его присутствие. Разумеется. Он даже не пытается скрыть своего разочарования. Арвид. . — Какого хрена ты тут делаешь? — хмурится Исак, когда они усаживаются за столик во внутреннем дворике. На улице прохладно, учитывая, что на нём лишь больничный халат и две футболки Эвена под ним, но холод успокаивает его. Кожа Исака по-прежнему горит. — Забавно, потому что я собирался задать тебе тот же вопрос, — отвечает Арвид. На нём красный свитер и тёмные джинсы, и на вкус Исака он выглядит слишком самодовольно. — Чего ты хочешь? — Я здесь не для того, чтобы наезжать на тебя за то, что ты меня подставил. Не беспокойся. — Неужели похоже, что я беспокоюсь о твоих преданных чувствах, Арвид? — Сурово, — морщится тот. — Меня бы это задело, но, глядя на тебя сейчас, я верю, что у тебя есть другие поводы для беспокойства. — У меня мало времени, — закатывает глаза Исак. Ему плевать, что Арвид видит его таким разбитым. — Да? А какие у тебя ещё сегодня дела, позволь спросить. — Иди на хуй! — рявкает Исак ему в лицо, сжимая кулаки. — Что ты делаешь в этом месте? Ты в полном раздрае. Ты мне больше нравишься, когда ты холоден как лёд, спокоен и расчётлив. — Нет, не думаю, что я тебе нравлюсь таким, Арвид, — говорит Исак. — Не думаю, что я тебе нравлюсь, когда разрываю тебя на клочки, используя лишь слова. — Если под «разрывать на клочки» ты имеешь в виду свои попытки психоанализа, то счастлив сообщить тебе, что больше не куплюсь на это дерьмо. Делай что хочешь. Я теперь знаю, что у тебя внутри. Так что больше не попадусь в твою ловушку. Исак презрительно улыбается. Он фыркает. Ему нравится это — возможность сфокусировать на чём-то свою энергию и ярость. — Арвид, дорогой. Мне кажется, у нас тут какое-то недопонимание. Я не пытался анализировать тебя. Никогда. Прошу прощения, если ты считал, что я делал именно это. — Ну вот, ты опять начинаешь нести свою херню. — Психоанализ — это терапевтический метод, когда профессионал в этой сфере направляет пациента в его подсознание, обычно с помощью вопросов или подсказок, чтобы помочь ему раскрыть его сокровенные секреты и поднять на поверхность проблемы, внутренние конфликты и волнения, чтобы правильно лечить его в дальнейшем, — объясняет Исак и наконец снова ощущает единство с собственным телом. Это его стихия. Это то, что он обычно делает. — Вальтерсен… — Видишь ли, когда ты говоришь, что я подвергал тебя психоанализу, ты делаешь несколько предположений. Во-первых, что мне не насрать на твои проблемы и внутренние переживания. Так вот, мне насрать. Мне совершенно наплевать на твои проблемы с отцом и грёбаный комплекс неполноценности. Во-вторых, что я хочу помочь тебе с этим справиться. Я не хочу. Мне правда искренне на тебя насрать. В-третьих, что у меня есть необходимая квалификация, чтобы заниматься психологией Фрейда, и многолетний опыт работ. Я, возможно, прочёл все работы этого больного ублюдка, но нет, у меня нет ни квалификации, ни опыта. Исак делает глубокий вдох, потом продолжает. — Теперь вернёмся к тому, что я на самом деле делал. Я пробовал разные дерьмовые варианты и надеялся, что один из них сработает. Я не знаю тебя вдоль и поперёк, Арвид. Никогда не прилагал усилий, чтобы узнать тебя, потому что ты не настолько интересен, пусть даже ты иногда считаешь иначе. Но знаешь что? Ты настолько обычный и предсказуемый, что даже если я скажу какую-нибудь случайную ужасную глупость, то ты всё равно найдёшь способ принять это на свой счёт и обидеться. Это азы манипулирования людьми. Придумай кучу какой-нибудь хрени, направь её на кого-то, добавь красивых слов, не забудь самоустраниться, и всё готово — прекрасная наступательная стратегия, которая разрушит самооценку твоего оппонента ещё сильнее и заставит их кричать: «Они проводят со мной психоанализ, пффф, да прямо, ну что за дерьмо», в то время как я сижу в уголочке и смеюсь, потому что нет, дорогуша, делать мне больше нечего, только заниматься с тобой психоанализом. Мне наплевать на тебя, зачем мне тратить на тебя так много времени. Ты никто. Я просто вывожу тебя из себя, потому что могу. Исак тяжело дышит, когда заканчивает свою речь. Она вышла злой и полной яда. И, наверное, она несправедлива, потому что Арвид по-настоящему его поддерживал последние несколько месяцев. Но Исак зол. Исак устал. Исак обезумел от ярости. А Арвид переживёт. Потому что он обычный и скучный. — Блядь, ты ужасен, — тихо бормочет Арвид. — Поверить не могу, что ехал так далеко, чтобы выслушать это дерьмо. — Тебя никто здесь не держит, можешь убираться. — Нет, сначала я скажу то, что должен. — Чего тебе надо? — Исак сердито смотрит на него, чувствуя себя неловко, когда Арвид скользит взглядом по его покрытому синяками телу. — Они вызывают свидетелей по делу Эвена, за удар бутылкой, — говорит Арвид. — И что? — Меня там не было. Если полицейские спросят тебя, ты им скажешь, что меня там не было. — А иначе что? Папочка отберёт у тебя карманные деньги? — Послушай, ты, больной ублюдок! — Арвид вскакивает с места и нависает над ним. — Я понимаю, что ты злишься. Я понимаю, что у тебя отстойная жизнь. Я это знаю. Я провёл с тобой достаточно времени, чтобы узнать, что ты всё и всех ненавидишь! Но это не даёт тебе права относиться ко всем, как к дерьму. — О. Как это мило. Интересно, почему ты не подумал об этом, когда издевался над Эвеном и другими людьми, которые тебе не нравились в школе. Где было твоё сочувствие, когда ты доёбывался ко мне в мою первую неделю? Когда ты превращал жизнь Эвена в ад, а? — Эвен? — сухо усмехается Арвид. — Так это всё из-за Эвена? Ты поэтому так сильно меня ненавидишь? Потому что я однажды поиздевался над твоим бойфрендом? Исак поджимает губы. Он не может позволить Арвиду узнать, что это его трогает. Он не может терять осторожность. — Я не ненавижу тебя. Мне слишком плевать на тебя, чтобы ненавидеть, — говорит Исак. Но Арвид даже не морщится. Он улыбается. Блядь. — Значит дело в Эвене, — теперь Арвид смеётся. Он сцепляет руки, словно ему в голову только что пришла блестящая идея. — Ты действительно понятия не имеешь, да?! Исак хмурится. О чём он говорит? — О господи! Наверное, и правда не знаешь, — добавляет Арвид. Руки Исака сжимаются в кулаки, но он знает, что нельзя заглатывать наживку. Он знает, что нельзя вестись, потому что он сам придумал эту стратегию. Он знает. Но смех Арвида наполняет его тревогой. И внезапно все сомнения, которые у него когда-либо возникали по поводу Эвена, всплывают на поверхность. Все плохие мысли. Все причины, по которым он не доверял ему, громко заявляют о себе. — Тебе нравится, когда он прикасается к тебе? Лицо Исака вспыхивает, и он не только зол, но и растерян, испуган. — Готов поспорить, что нравится. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — шипит Исак. — Ты никогда не думал, почему он может к тебе прикасаться, в то время как мы вопим, стоит тебе всего лишь подойти поближе? Нет. Заткнись. Нет! Исак не знает, что Арвид собирается сказать, но чётко понимает, что не хочет этого слышать. Он не готов к этому. Он не вынесет ещё одного удара. — Ты ничего не знаешь! — отчаянно восклицает Исак. — У него биполярное расстройство. Исак тихо выдыхает воздух, застрявший в горле. Он дышит так тяжело, что ему хочется кричать. И всё? Это всё, что ты имел в виду? — Я знаю, — Исак смотрит на него с непроницаемым лицом. — Знаешь? — Арвид склоняет голову на бок. — Да, знаю. Он мне сказал. — Тогда как… — Арвид замолкает на мгновение. — О, полагаю, он не всё тебе рассказал. — Ты ведь понимаешь, что биполярное расстройство не делает человека невосприимчивым к ожогам, правда? — Исак закатывает глаза. — Он любит огонь. Исак смотрит на Арвида. Сверлит его тяжёлым взглядом, пытаясь прочесть. Огонь. Какое это имеет отношение к нему? — Он устроил пожар в своём доме в прошлом году. Он сказал пожарным, что хотел быть ближе к пламени. Он спалил всю свою комнату, и его родители понесли серьёзные финансовые потери. В результате этого они разошлись. Его отец не мог больше этого выносить, а мать держалась из последних сил. Исак не хочет этого слышать. Это личное дело Эвена. Он не хочет вот так узнавать его самые сокровенные секреты. — Тебя прёт от того, что ты рассказываешь чужие душещипательные истории? — равнодушно перебивает его Исак со скучающим видом. — У тебя от этого стояк? Готов поспорить, что да. Готов поспорить, что у тебя сейчас стоит. — Иди на хуй! — рявкает Арвид, наконец ломаясь. — Ты закончил? У меня ещё есть дела, — говорит Исак, поднимаясь со стула. — Ты что, не понимаешь, грёбаный псих?! Ты настолько зациклился на собственной боли, что ничего больше не видишь? — Мне пора есть. Сегодня в меню суп, — Исак поворачивается и делает несколько шагов к входной двери. — Ты причиняешь ему боль! Ты его обжигаешь! Всё это время! Ему просто это нравится. Исак останавливается. Он не оборачивается. Он просто останавливается, пока Арвид сердито смотрит ему в спину. — Эвен склонен к саморазрушению. Он много пропустил в прошлом году, потому что проходил лечение, так как постоянно резал себя. Нам сказали, что мы должны относиться к нему так же, как и раньше, как до того, пока всё не пошло по пизде, вот почему я вёл себя с ним как мудак, когда он вернулся, в то время как некоторые его друзья притворяются, что ничего не произошло. Он болен, а ты симптом, выход. Ты кинк. И все это видят кроме тебя! Исак не может дышать, словно две невидимые руки обхватили горло и сжали его. «Это неправда. Он врёт. Продолжай идти», — командует его мозг. Но его сердце… Его сердце говорит ему остаться на месте, слушать. И внезапно все его сомнения и комплексы восстают с новой силой, чтобы наброситься на него, чтобы поглотить его целиком. Я причинил ему боль? Я причинял ему боль всё это время? — Ты когда-нибудь задумывался, почему Мутта и Микаэль так против вашего общения? Почему Микаэль почувствовал необходимость поехать в горы? Почему Эвену нужно было пойти к психотерапевту после того, как он отнёс тебя в медкабинет, когда ты потерял сознание? Задумывался, почему Эвен должен ходить к школьному психологу три раза в неделю? Почему он всегда был счастлив помогать тебе и находиться рядом, хотя он ничего о тебе не знал? Задумывался, почему ему не больно, когда ты к нему прикасаешься? Боже, Исак не может больше этого выносить. Мир вращается слишком быстро, а его мысли превратились в путаницу. — Замолчи, — говорит он Арвиду. — Ты, наверное, замечал, что ему больно. Наверное, видел, как он морщился раз или два, но тебе было плевать, разве нет? Тебе было так приятно наконец прикасаться к кому-то, правда? После всех этих лет одиночества. Всех этих лет, проведённых в замешательстве. — Заткнись! — Я читал твой файл, Вальтерсен. Я зашёл так далеко, что откопал твой старый файл. Когда тебе было двенадцать или тринадцать, твоя мама во время нервного срыва заперла тебе в шкафу, не так ли? У тебя так поехала крыша от этого, что когда твой отец наконец нашёл тебя и ты выбрался на свободу, то начал обжигать всех вокруг. Когда её допрашивала полиция, она сказала, что пыталась «исправить» тебя, и твой отец солгал, чтобы защитить её, сказал, что ты сам случайно закрылся. Ты жалкий псих! Это единственная причина, по которой я хотел за тобой приглядывать, потому что мне было тебя жалко! Заткнись! Заткнись! Заткнись! Исаку хочется кричать, хочется выть, закрыв руками уши, как это делают дети. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Он практически видит, как свет пробивался через небольшие щели в шкафу. Он практически помнит, как пахло внутри. Но он не кричит. Он не устраивает сцену. Он не позволит Арвиду увидеть, как он ломается. Он и так уже достаточно сломлен. — Я пойду есть суп, пока он не остыл, — сообщает он Арвиду. — Также я надеюсь, ты понимаешь, что я сделаю всё, чтобы твоего отца уволили, так как он дал тебе доступ к закрытой информации. Я пытался нарыть компромат на твоего старика, а тут ты сам предоставил мне его на блюдечке с золотой каёмочкой. Наверное, мне нужно тебя поблагодарить. Арвид стоит позади него с открытым ртом, застигнутый врасплох, словно не ожидал, что вывалит всё это на Исака, словно он раскаивается. — Исак… — Хорошо тебе добраться домой. Хорошей дороги. Исак тихо уходит прочь, пока не скрывается из виду. Он выходит из сада в поле, и идёт, и идёт, пока не находит укромное место между деревьями. Там он кричит изо всех сил, пока кто-то не приходит за ним. Кто-то. Гейр и ещё один мужчина. Он обжигает обоих, когда они пытаются дотронуться до него. Он бежит обратно к зданию центра и в свою комнату. И он бьётся головой о закрытую дверь, как делал это раньше, пока не теряет способность видеть, пока темнота не окутывает его, а голоса внутри не смолкают. Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Я не здесь. Это всё не по-настоящему. Это всё не по-настоящему. Это всё не по-настоящему. . — Не думаю, что тебе стоит сегодня принимать посетителей, — говорит ему Гейр. У него на руке плотная повязка в том месте, где Исак задел его. — Я считаю, тебе нужно отдохнуть. Твои друзья поймут, я уверен. — Нет. Мне нужно знать. Мне нужно с ним поговорить. Мне нужно его увидеть. Мне нужно знать, причиняю ли я ему боль. Я не могу этого выносить. Я не могу. . Сердце Исака замирает в груди, а чьи-то руки снова сжимаются вокруг его горла. И это больно. Так больно видеть Эвена с балкона в кабинете Карлсен в его идеальной клетчатой рубашке, с идеально уложенными волосами, в солнечных очках и тёмных узких джинсах. Так больно, потому что Исак может видеть его. Он может видеть его. Но не может чувствовать. Всё закончилось. Она разрушена. Их связь. Исак не может дышать. — Скажи им, что меня нет. Скажи им, что меня здесь нет, — умоляет он Гейра. — Пожалуйста! Я обещаю, что больше не буду вести себя так ужасно. Я тебя умоляю! — Он просит, и просит, и у него болит сердце, и это невыносимо. Эвен поверит. Наверное, он тоже теперь его не чувствует. Он поверит. Я причинял ему боль всё это время. Всё это время! Гейр бежит вниз, а Исак надевает наушники и врубает «System of a Down», пока громкая музыка не заглушает все остальные звуки, пока он не начинает снова верить, что он не здесь, он не здесь, он не здесь. Он ждёт, когда Гейр вернётся и скажет, что они уехали. Он не может даже посмотреть в окно. Он ничего не может делать. Поэтому он ждёт. Дверь открывается, и Исак оборачивается, ожидая увидеть Гейра, но это он. Это Эвен. И Исаку хочется кричать, потому что Эвен стоит перед ним, но он его не чувствует. Это как есть, не чувствуя вкуса, или нюхать что-то, не чувствуя запаха. Это неправильно. И Эвен выглядит таким же потрясённым. Он выглядит испуганным. — Что случилось? Я больше тебя не чувствую. Почему я не могу тебя чувствовать? — Я… Тогда в кабинет заходит Гейр, и Исак качает головой, просит Эвена держаться на расстоянии, напоминает об их тайной договорённости. — Прости, — говорит Гейр Исаку. — Почему этот человек пытался не пустить меня к тебе? — спрашивает Эвен, хмуро глядя на Гейра. Он сейчас кажется гораздо старше, гораздо увереннее, сильнее. Голос звучит низко, а беспокойство заставляет его выглядеть угрожающе. В его поведении нет и намёка на обычную дурашливость. — Мне нужно поехать в другую лабораторию для экстренного теста, — бесстыдно врёт Исак. И его трясёт, но он надеется, что Эвен этого не видит. — Что ещё за экстренный тест? — Эвен, мне очень жаль, что так случилось, и я лично извинюсь перед Муттой. Но мне нужно идти. А тебе нужно вернуться домой. — Исак, блин, что происходит?! Каждый раз, когда он произносит его имя, Исак чувствует потребность закричать. — Мистер Вальтерсен вчера участвовал в очень сложном эксперименте, и мы должны перевести его в другое учреждение, чтобы убедиться, что у него не останется необратимых последствий, — говорит Гейр, и его холодность и спокойствие оказываются очень кстати. Он тоже хороший лжец. Исаку интересно, было ли это особым требованием при приёме на работу. — Враньё! — Эвен хмурится сильнее и делает шаг в направлении Исака, который отступает назад и поднимает руки. — Исак, поговори со мной. — Он говорит правду, — Исак с шумом выдыхает воздух через нос. Эвен не уйдёт, если Исак будет злиться или сердиться. Эвен слишком хорошо его знает и уйдёт, только если будет уверен, что Исак в безопасности. — Мы облажались вчера, и побочные эффекты усилились, поэтому они забирают меня отсюда, чтобы всё исправить. В университетскую больницу в Тронхейме. Мне было стыдно из-за этого, поэтому я попросил Гейра сказать вам, что меня уже нет. Эвен внимательно на него смотрит, и Исак чувствует, как начинает таять. — Ты уверен? — спрашивает он и делает ещё один шаг вперёд. Пожалуйста, не трогай меня. Пожалуйста, не надо. — Клянусь. Эвен останавливается перед Исаком, и между ними всего несколько сантиметров. Исак отрицательно качает головой, пытается высказать свою просьбу взглядом, молит его, как молил по телефону несколько дней назад: «Не прикасайся ко мне. Если они узнают, что ты можешь ко мне прикасаться, ты окажешься в неудобном положении. Пожалуйста, не прикасайся ко мне». Но светящиеся добротой глаза Эвена говорят ему: «Мне плевать». И Исак смотрит, как правая рука Эвена приближается к его лицу, и он не думает, что когда-либо испытывал такую сильную боль. И тогда он чувствует это — как Эвен обжигает ладонь, когда касается его щеки, как Эвен слегка вздрагивает, как Эвен морщится, словно его только что дёрнуло током. Он видит это, чувствует это, слышит это. Рука Эвена горит, но он не убирает её от лица Исака, словно всё нормально, словно это обычное прикосновение. Нет. Это не может быть правдой. Теперь Эвен улыбается ему сквозь слёзы. Нет никаких сомнений, что ему больно. Исак знает, как выглядят люди, скрывающие свою боль. Рука Эвена горит, однако его прикосновение как всегда мягкое и нежное. — Я вернусь завтра, — тихо говорит Эвен, но в его голосе чувствуется напряжение. . Позже, когда он уходит, когда мозг Исака немного успокаивается, когда он больше не чувствует прикосновения Эвена к своей щеке, Гейр приходит к нему в комнату. И Исак чувствует опустошение ещё до того, как тот начинает говорить. — Нам пришлось отвезти твоего друга в больницу, чтобы обработать его руку. Почему ты позволил ему прикоснуться к тебе? Почему он это сделал? Почему он позволил тебе обжечь его? Потому что ему это нравится. Потому что я всего лишь кинк. Наркотик. Способ удовлетворить жажду саморазрушения.