Burning for your touch

. Следующие недели становятся адом. Сартр говорил, что «L'enfer, c'est les autres», то есть, что ад — это другие люди. Но это неправда. Ад — на его коже. Ад — внутри него. Ад — это он сам. Он постоянно охвачен огнём. Дополнительная порция боли на уже и так повреждённой груди тревожит и истощает его. Исак проходит через всё это, потому что он мало что чувствует теперь, потому что он завис где-то в небытии, потому что он так много чувствовал раньше, что теперь не чувствует ничего. Он пишет Эвену, что его переводят в другой центр, где у него не будет телефона, после чего блокирует его номер. Эксперименты сливаются в одно бесконечное действо, и Исак ждёт, когда его тело сдастся. Он ждёт, и ждёт, и ждёт. А потом это происходит. Его отвозят в ближайшую больницу, и когда он приходит в себя, то рядом с ним оказывается мужчина, о котором говорил его юрист. Всё происходит стремительно. У Исака практически нет времени, чтобы это осознать. Несовершеннолетнего насильно удерживали в клинике, чтобы ставить на нём эксперименты. Очень религиозные родители с историей жестокого обращения и психических заболеваний ради финансовой выгоды продали сына в лабораторию, проводящую болезненные эксперименты. Их сына пытали в лаборатории до тех пор, пока он не потерял сознание. Всё проходит в соответствии с планом. Исак остаётся у приятельницы юриста, с которым связался до отъезда из Осло, здоровяком лет за сорок, тесно сотрудничающим с Ассоциацией по правам ребёнка. Он спит двое суток, прежде чем сесть в поезд, едущий обратно на юг. У него сложное дело, но судья не углубляется в детали. Исак получает эмансипацию несмотря на возражения представителей лаборатории, заявляющих, что он врал об уровне боли, которую испытывал. Тот факт, что мать заперла его в шкафу в раннем подростковом возрасте, также оказывается полезным. Исаку даже не пришлось давать показания. Ему вообще ничего не пришлось делать. Даже бедняга Гейр дал показания в его пользу, сказав, что если ребёнок готов зайти так далеко, чтобы избавиться от родителей, хотя станет совершеннолетним в следующем году, то нужно отнестись к этому с пониманием и освободить его от их опеки. Исаку даже пальцем о палец не пришлось ударить. Он просто бесцельно слонялся с пустыми глазами и разбитым сердцем, пока взрослые заботились обо всём остальном. «Взрослые». Исак ненавидит это слово. . Исак знает, что столкнётся с Эвеном. Он знает, что столкнётся с кем-нибудь, кто скажет Эвену, что он вернулся. Он знает, но пока не готов к этому. Он с трудом примирился со своей новообретённой свободой — странный термин, учитывая то, насколько загнанным в угол он чувствует себя сейчас. У него нет дома, он одинок, сломлен и напуган. Он очень скучает по младшей сестре и боится за неё. Он знает, что родители никогда не причинят ей вреда, но боится, что люди подумают теперь, после того, через что он заставил пройти всю семью. Он звонил ей, и его сердце разбивалось на кусочки каждый раз, когда она отказывалась встретиться. Ей нужно больше времени. Он думает. Без сомнения, произошедшее — самый изощрённый его план на данный момент, и Исаку понадобилось много времени, чтобы продумать все детали. Но когда он только начал придумывать все эти хитросплетения, то предполагал, что конец будет другим. Счастливым. Полным улыбок и смеха. Возможно, будет включать в себя пару голубых глаз. Изгиб длинной шеи, куда можно уткнуться. Обещание прикосновений, и ласк, и научной привязанности. Возможно. Но не это. Не пустоту. Исак чувствует себя опустошённым. Ощущение зарождается где-то под рёбрами, тянущее, грызущее. Потом превращается в болезненное отчаяние, охватывающее его сердце, а затем и всё тело. Исак лежит на спине, глядя в потолок, в то время как дыра внутри него становится всё шире, и её ничем нельзя заполнить. Пустота пожирает всё на своём пути, расползаясь всё дальше. У него внутри нет ничего кроме этой пустоты. И ему всё равно. Он опустошён. Но ему плевать. Исак совершенно растерян. Он живёт у доброй женщины из Ассоциации, которая взяла его дело и стала его опекуном, и он чувствует себя бродячим псом. У него ощущение, что он предал всех, кого знал, каждого человека, с кем его сводила жизнь. Он чувствует себя объектом ненависти и презрения и проводит дни за чтением сложных философских книг, которые помогают ему сконцентрироваться на решении хитрых загадок и игнорировать холодную и жестокую реальность. Дважды в неделю он встречается с психотерапевтом, кротким мужчиной, который относится к нему как к хрупкой жертве насилия. Исак плывёт по течению. Он говорит врачу то, что тот хочет услышать, и каждый раз уходит за несколько минут до окончания сеанса. Однако на этот раз психотерапевт предлагает ему найти новое жильё, возможно, с людьми помоложе. Он должен начать жить заново, найти себя. Бла-бла-бла. . В результате Исак оказывается в коллективете. Сана сказала, что кто-то из её знакомых ищет соседа, и забыла упомянуть, что это старая квартира Нуры. Но Исак не возражает. Он застрял в неопределённости, пустота овладела всем его существом. — Просто не прикасайтесь ко мне, — говорит он своим новым соседям. — Все натуралы поначалу так говорят, — шутит экстравагантный и иррационально счастливый молодой человек по имени Эскиль, чтобы разрядить обстановку. Исак даже не морщится, когда приходит домой и застаёт нового соседа в обществе другого парня, ублажающего его орально. Он не реагирует. Исак просто идёт в свою комнату, где спит до конца дня. Он не обижается, когда Линн, другая его соседка, сидя перед телевизором однажды вечером, спрашивает, нет ли у него депрессии. — Возможно, — говорит он ей. — У меня тоже, — отвечает она. Он не злится, когда Эскиль заводит с ним разговор об этом. — Быть в депрессии и ничего с этим не делать — это неприкольно, Исак. Тебе нужно обратиться за помощью. Линн получает помощь. Ты тоже должен. Он не злится, когда Эскиль продолжает настаивать или когда спрашивает, почему он иногда плачет в своей комнате, когда думает, что остальные спят. — Слёзы способствуют увлажнению глаз, дают необходимую для зрения влагу. Они также убивают бактерии и избавляют тебя от токсинов, — пожимает плечами Исак, держа в руках тарелку с едой, с которой собирается идти в свою комнату. Ему должно быть стыдно, что Эскиль слышал, как он плакал, когда стало слишком тяжело, но ему не стыдно. Ему плевать. — Слёзы под влиянием эмоций — здоровый защитный механизм, который позволяет тебе выпустить негативные чувства и поднять настроение. — Эта научная беседа очень сексуальна, малыш Иисус. Она была бы ещё более сексуальной, если бы ты иногда выходил из своей комнаты. И, честно говоря, у тебя сейчас не слишком приподнятое настроение, Исабель, — дразнит его Эскиль, и Исаку снова плевать. — Достаточно приподнятое для меня. Я буду в порядке, Эскиль. Иди развлекайся. — Я бы тебя обнял, если бы ты мне позволил. Надеюсь, ты знаешь об этом, Исабель, — дуется Эскиль. — Поверь, тебе не нужны уродливые шрамы от ожогов, потому что они лишат тебя шансов с парнями с Grindr. — Я знаю нескольких людей, которые ничего не имели бы против уродливых шрамов от ожогов. Некоторые люди тащатся от боли, ты в курсе? И от этого больно. Исак уже давно не чувствовал боли в сердце. Да. Я в курсе. . Он сталкивается с ним в 7-Eleven на улице Торгатта. И он мог бы предвидеть эту встречу, ведь магазинчик находится совсем рядом со школой. Исак, одетый в двенадцать слоёв одежды, покупает чипсы и фанту, и не замечает его, пока не приходит время расплачиваться, пока не чувствует на себе тяжёлый взгляд Эвена, от которого кожа начинает гореть. — Ты вернулся. Исак оставляет пакеты на прилавке и выбегает из магазина, потому что не может этого вынести — его вида, его запаха, его самого. Он не готов. Он не может. Эвен догоняет его на углу с Меллергата, и Исак останавливается, прежде чем Эвен решит потянуться к нему и разобьёт ему сердце во второй раз. — Я тебя повсюду искал! — Эвен запыхался от бега. Потому что они оба бежали. — Я звонил тебе миллион раз. Я сделал всё! — У меня было много дел. Прости. — Твоя сестра сказала, что ты подал прошение об эмансипации?! И Юнас держал меня в курсе судебного разбирательства. Я ужасно беспокоился, пока Сана не сказала мне, что ты живёшь с её другом. — Эвен, мне нужно возвращаться… — Что они там с тобой сделали?! Я не мог тебя чувствовать, и они сказали, что ты потерял сознание, и… и… — И я обжёг твою ладонь. Эвен застывает на месте, и Исак наконец решается посмотреть на него. На нём серый пуховик и несколько слоёв одежды, а ветер легко треплет пряди его волос. На щеках Эвена нежный румянец. И впервые за недели, месяцы Исак чувствует, как сердце сжимается в груди. — Прости, что не сказал тебе, — бормочет Эвен. — Почему ты позволил мне обжечь себя, Эвен?! Почему?! — И внезапно его чувства потоком рвутся наружу — ярость, тоска. Они обжигают так сильно, что Исаку хочется вернуться к прежнему оцепенению, когда он не чувствовал ничего. — Я не хотел тебя расстраивать. «Тебе понравилось?» — хочет спросить Исак. Он хочет выложить всю правду прямо здесь, посреди улицы. Он хочет наконец взорваться и выпустить все гложущие его чувства наружу. Возможно, это скорее поможет достичь катарсиса, чем жалкие попытки плакать по ночам в его комнате. Возможно. — Не могу поверить, что больше не чувствую тебя, — говорит Эвен, добавляя ещё одну прореху в то, что осталось от Исака. — Я чувствую себя таким пустым. — А как, по-твоему, я себя чувствую? — с отчаянием выпаливает Исак. Они стоят на перекрёстке, тяжело дыша. И Исак потрясён осознанием, как сильно он скучает по нему, как сильно ему бы хотелось протянуть руку и дотронуться до него. Прикоснуться к нему. Исак думает, в скольких синяках и шрамах Эвена он виноват. Думает, какая часть происходившего между ними была правдой, а какая — убеждением Эвена, что он его хочет. В конце концов это лишь химические вещества. Эвеном движет слепая необходимость испытать наслаждение через боль, его увлечение огнём. И, возможно, он правда считает, что это привязанность. Но Исаку лучше знать. — Может быть, так даже лучше, — осторожно говорит Эвен, и его голубые глаза настойчиво всматриваются в пустые глаза Исака, и тому приходится схватиться за ближайший столб, чтобы удержаться на ногах. — Возможно, теперь мы можем больше не притворяться. Притворяться. Притворяться в чём. — Возможно, теперь ты сможешь быть со мной ради меня, — объясняет Эвен. — Возможно, ты будешь со мной, потому что захочешь этого, а не потому что между нами существует невидимая связь, физически притягивающая нас друг к другу вопреки нашей воле. Возможно, мы сможем быть вместе, потому что хотим этого, а не потому что нуждаемся в этом. Милый, наивный Эвен. — Я никогда не прощу себя, если снова тебя обожгу, — признаёт Исак, отступая на шаг каждый раз, когда Эвен делает шаг вперёд. — Ты меня не обожжёшь. Исак вспоминает, что Эвен уже говорил ему эти же слова раньше. Ты меня не обожжёшь. Какой же он лжец! Всё это враньё. — Обожгу! — Нет. Мы справимся. Мы найдём способ. Я знаю! Ты меня не проведёшь. Ты не заставишь меня причинить тебе боль! — Я так не считаю, Эвен. Эскиль натыкается на них на углу, и Исак слишком потрясён, чтобы обратиться к нему или отреагировать на тот факт, что он назвал его «малышом Иисусом» перед Эвеном. Он видит, как они приветствуют друг друга, так как явно познакомились раньше на какой-то вечеринке, и Исак вспоминает, что Сана — сестра Элиаса. Он скрипит зубами, когда они обмениваются рукопожатием. Он сжимает руки в кулаки, когда они улыбаются друг другу. Это так просто. И Исак тоже хочет, чтобы было просто. Исак не хочет этого. Этого бесконечного страдания. Совсем не хочет. — Ты должен как-нибудь зайти к нам. Мы живём на Дайкмансгате, — жеманно хихикает Эскиль со своим фирменным энтузиазмом. — Так близко к Бакке. — Да. Ты должен как-нибудь зайти после школы и перекусить у нас, — Эскиль радостно хлопает в ладоши и издаёт ещё один смешок. Исак поворачивается и уходит. . — Что это было? — восклицает Эскиль, догоняя его. — Откуда ты знаешь Эвена? Что это за сексуальное напряжение между вами? — Ничего. Он никто, — отвечает Исак, и его голос звучит ровно, а в словах чувствуется решительность больше не говорить об этом. Потом, когда он снова оказывается в своей комнате, где темно, холодно и где он один, Исак пытается плакать. Он пробует следовать совету психотерапевта и выпустить негативные эмоции. Но слёзы не идут к нему. Пустота не желает отпускать его. Пустота остаётся. Когда он просыпается, на полу рядом с его кроватью на нескольких смятых простынях спит Эскиль. И Исак не чувствовал себя таким привязанным к миру уже какое-то время. Система поддержки. Кто-то, кто заставит тебя захотеть почувствовать себя лучше. — Я иногда делаю это для Линн, — говорит Эскиль утром, и Исака переполняет желание обнять его. Он вспоминает, как мама Эвена обняла его, не обжегшись, и думает, сможет ли когда-нибудь Эскиль сделать то же самое. . Эвен шлёт ему сообщения через Эскиля, пока Исак не решает разблокировать его номер и не просит его перестать.

________________________________________ Партнёр по науке 3 20:17

Мы не сможем добиться прогресса, если не встречаемся Эксперимент № 34. Что скажешь?

Эвен, пожалуйста, перестань.

Знаки препинания. Страшно

Я знаю, что ты просто хочешь помочь, но теперь в этом нет смысла Между нами больше нет связи Нет никакого смысла проводить эксперименты

Мы можем её восстановить Просто давай встретимся

Пожалуйста, перестань беспокоить моего соседа Пожалуйста, Эвен Всё кончено.

Почему именно ты принимаешь это решение? Я не могу спать, с тех пор как ты сбежал Я безумно беспокоился о тебе Я сделал всё что мог

Может, пришло время переступить через свой комплекс спасителя Теперь ты можешь больше не беспокоиться

________________________________________

Сегодня пятница, и Эскиль устроил небольшую вечеринку в коллективете. Ничего такого. Всего лишь несколько друзей, один громче другого. Их проинструктировали оставить Исака в покое. И они все машут ему, не подходя близко, когда он выходит поздороваться. Они одеты в яркие, цветные наряды. Один из мужчин вообще в юбке, и Исаку приходится несколько раз моргнуть и снова внимательно посмотреть на него, чтобы удостовериться, что это действительно мужчина. Хотя, может, это и женщина. Исак не уверен. Он чувствует себя странно, что задумывается об этом. С тех пор как он переехал к Эскилю, Исак стал более терпимым к подобным вещам, более непредвзятым. Он меньше морщится при упоминаниях о Ким Кардашьян или о том, чтобы «пососать член». Его вообще это не заботит, хотя опять же, возможно, дело в том опустошении, что он чувствует. Исак разговаривает с человеком в юбке, и тот всё же оказывается представителем мужского пола. — Ты милый, — говорит он, и лицо Исака вспыхивает, как фитиль. Он сползает вниз по стене, пока его дыхание не выравнивается. Никто никогда не обращался с ним так, никто кроме Эвена. Эвен. У Исака снова болит сердце. Это была не привязанность. Это была не «любовь», как это называет Эскиль, которому удалось кое-что выпытать у Исака во время распития бутылки вина. Но почему его сердце сжимается каждый раз, когда он думает о нём. Все силы Исака уходят на то, чтобы произнести следующие слова. — Спасибо. — Его переполняет стыд, но стыд переносить легче, когда тебя окружают люди, избавившиеся от своего. — Спасибо большое. . Исак сидит на подоконнике с пивом в руках и смотрит на двух целующихся парней на диване. Они целуются страстно, не стесняясь использовать язык и прикасаться друг к другу, и Исака одновременно переполняют стыд, любопытство и восхищение. Он смотрит на них несколько минут, пока Эскиль не сообщает ему, что это немного странно. — Ты что, никогда не видел, как двое парней делают это? Исак качает головой. — Нет. Он пьёт до тех пор, пока перспектива, что эти парни разденутся и овладеют друг другом прямо на диване, не перестаёт казаться ему отвратительной. Он бы с радостью предложил им свою комнату, если бы они захотели. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что даже не замечает, как Эскиль на мгновение кладёт руку ему на плечо, прежде чем уйти. Что это было?! Он что, только что прикоснулся ко мне?! Эскиль возвращается с кухни и, кажется, с ним всё в порядке. Видимо, нет. Чуть позже, когда поцелуи тех парней снова становятся мягкими и любящими, Исака переполняют тоска и одиночество. Он ожидал, что они найдут себе других партнёров в течение вечера, но они этого не сделали. Они были вместе всё время и сейчас нежно клюют друг друга в губы. Исак завидует, ему одиноко, он запутался. Он смотрит в окно и различает, как в непроглядной темноте льётся дождь. Он смотрит на потоки воды, и закрывает глаза, и слушает, как они ударяются о землю. Целовать кого-то дождливым вечером. Исак думает об Эвене. И мысль даже не успевает причинить боль, потому что в руке начинает вибрировать телефон.

________________________________________ Партнёр по науке 3 00:18

Выйди на улицу

Что

Я на улице перед твоим новым домом

?

Выйди на улицу, Исак Пожалуйста

Но там ливень

Пожалуйста

________________________________________

Правда в том, что Исак выбежал из квартиры, стоило ему прочитать первое сообщение. Он печатал свои ответы, сбегая вниз по лестнице. Он бежал так быстро, что чуть не упал. Он бежал босиком, но ему было плевать. Звуки музыки в их квартире затихают, а шум дождя отдаётся в его сердце, потому что это единственное, что он сейчас слышит. Он бежит и бежит, и вспоминает, как бросился к Эвену в тот день, когда они поцеловались, наконец-то поцеловались. Исак никогда и ничего не хотел так сильно. Он помнит, каково это было целовать его и ощущать ответные поцелуи. Исак помнит, а его сердце выходит из комы, вырывается из заточения. Эвен ждёт снаружи, и он совершенно промок. С него течёт вода, а волосы прилипли к лицу. Когда Исак был маленьким, то называл такой дождь сердитым. Сердитый дождь льётся с небес, когда бог сердится. Должно быть, сегодня бог очень сильно сердится. Исак сбегает по ступеням, но останавливается, когда видит его. Почему я бежал? — Ты бежал, — говорит Эвен, подходя чуть ближе, чтобы они могли слышать друг друга. — Да, — кивает Исак. — Что ты здесь делаешь? — Дождь идёт. — И что? — Помнишь наш первый эксперимент? — спрашивает Эвен, и они оба настолько промокли, словно стояли вместе под душем. Должно быть, сегодня бог очень сильно сердится.  — Нет. Эвен подходит ближе, и Исак отступает. — Если ты до меня дотронешься, я закричу. — Правда? Исак не уверен, что сделает это. Он довольно много выпил сегодня. — Эскиль говорит, ты не можешь спать, — продолжает Эвен. — Эскилю нужно перестать лезть в чужие дела. — Он говорит, ты много плачешь. Исак снова отшатывается назад. На лице Эвена застыла не жалость, но что-то очень на неё похожее. Это обжигает. Обжигает так сильно. Я не плачу. Но хочу. Я так сильно хочу заплакать. — Это не так, — пытается возразить Исак, но получается неубедительно. А потом Эвен шагает прямо на него, и Исак отступает назад, пока не упирается спиной в стену. Дождь идёт по-прежнему, оба промокли до нитки, оба скорее всего заболеют завтра. Оба. Исак вжимается в стену, но не может оттолкнуть его. Он не хочет отталкивать его. — Ты такой грустный, — говорит Эвен и выглядит так, словно это разбивает ему сердце. — Малыш, почему ты такой грустный? Малыш. Исак, вероятно, сломается прямо здесь и сейчас. «Даже после всего?» — хочет спросить он. — Я не хочу причинить тебе боль. Я так устал причинять тебе боль, — вздыхает Исак, и в этом звуке столько усталости. — Ты не причинишь мне боль. Поверь мне. Сердце Исака бьётся в горле, и он вспоминает об аппаратах Карлсен и проворных руках Гейра. Наверное, они бы знали, что с ним сделать сейчас, сейчас, когда он превратился в комок чувств и нервов. Поверь мне. Исак верит Эвену, как Эвен всегда верил ему. Поверь мне. Эвен тянется к нему и берёт за руку. Ох. Исак распахивает глаза и смотрит в глаза Эвена, добрые и счастливые. — Что ты делаешь? — в панике восклицает Исак. — Держу тебя за руку. — Эвен! Эвен переплетает их пальцы, как всегда делает в снах Исака, в тех снах, которые он не может контролировать, после которых чувствует стыд, но в то же время удовольствие и удовлетворение, в снах, где он не напуган и полон ненависти, в снах, где он ничего не знает о химических веществах и философских концепциях, зато знает всё о любви и счастье. Эвен сжимает его пальцы, пока что-то не ломается внутри Исака, пока он не перестаёт бороться и не сжимает пальцами костяшки Эвена. И, возможно, другой Исак взял бы то, в чём нуждался, и проигнорировал бы боль, которую причиняет, но не он. — Я делаю тебе больно? Эвен, скажи мне правду! — Нет, — улыбается Эвен, сжимая руку Исака и гладя большим пальцем по тыльной стороне. — Дождь идёт. Огонь не горит под водой. Основы химии. Исак бросается на него, обнимает так сильно, пока кости не начинают трещать, пока он не избавляется от боли и стыда, пока всё, что у него остаётся, это рвущееся наружу разбитое сердце. «Почему ты такой грустный?» Потому что у меня разбито сердце. Тогда Эвен приподнимает его, обхватывая сильными руками за талию, и Исак до этого момента не замечал, что вырос за последние несколько месяцев, потому что Эвен уже не кажется таким высоким, как раньше. И всё же Эвен нависает над ним, прижав к стене, и Исак цепляется за него. Он цепляется за него изо всех сил, потому что последние несколько месяцев были такими тяжёлыми. Потому что, хоть его тело и восстанавливается, он не уверен, что его разум и сердце когда-нибудь смогут сделать то же самое. Потому что у него нет дома, нет семьи, и вообще ничего. Потому что это единственный способ утешения, который был ему доступен и будет доступен в будущем. Потому что кто знает, когда снова пойдёт такой сильный дождь? Кто знает, когда бог снова так рассердится? Его голова склоняется к изгибу шеи Эвена, и он зарывается лицом в это тепло, в это место, где больше всего чувствует себя в безопасности, где больше всего чувствует себя невредимым. — Почему ты позволил мне обжечь тебя, Эвен? Почему? — Потому что ты сказал, что умрёшь, если больше не сможешь прикасаться ко мне. И это не любовь. Это никогда не было и никогда не будет любовью. Это наука. Это химические вещества. Это социология. Это нейрохимическое и социокультурное мошенничество. Это комплекс спасителя Эвена и отчаянная жажда прикосновений Исака. Всё это не по-настоящему. Это не любовь. Это не может быть любовью.

Но как ещё назвать это? Когда кто-то любит даже самые разбитые и постыдные частички тебя. Если это не любовь, то как ещё это назвать? Если это не любовь.