Burning for your touch

. — В общем, мы встретимся у меня, потому что коллективет ближе к движухе, потом пойдём к Спектруму. Мы можем поехать на трамвае, но я уверен, что движение частично перекроют, и мне не хочется застрять в замкнутом пространстве с людьми-единорогами. И нет, можешь даже не предлагать, мы не пойдём через Грёнланн. Я лучше выколю себе глаза, чем пойду через Грёнланн. И да, я знаю, что сам предложил сначала, но это было до того, как Эскиль мне рассказал, что там обычно происходит. К тому же его компания марширует, или, лучше сказать, танцует в первой группе участников, так что мы можем поймать его, когда они обогнут ту странную церковь. Нам ведь не нужно идти за ним всё время, понимаешь? Ему просто нужно, чтобы я там был, чтобы он мог подтвердить свой статус феи-крёстной и написать в инстаграмовском кепшене «Я заставил моего приёмного сына Исака Вальтерсена пойти на Прайд». Я даже не сомневаюсь, что он так сделает. Он постоянно меня фотографирует. Вообще-то я думаю, что пора начинать беспокоиться. И, кстати, что вообще за странная концепция у Прайда. Тебе не кажется, что те, кто настаивают на подобном выражении гордости, на самом деле наиболее подвержены стыду? Как и те, кто постоянно хвастаются тем, что имеют, потому что у них внутри пустота? Как и те, кто очень активны в соцсетях, потому что на самом деле крайне одиноки? Настаивать на том, чтобы демонстрировать предполагаемое величие… Это концепция, которую я никогда… — Исак прерывает своё бессвязное бормотание, внезапно понимая, что его речь звучит слишком быстро и непоследовательно, и что его голос — единственный звук, наполняющий сладкий воздух середины лета в кафе. Эвен сидит напротив него, вытянув руки на столе и положив на них голову, спутанные пряди золотистых волос закрывают его лицо. Он не двигается, и Исак понимает, что Эвен задремал во время его лихорадочной болтовни. Он готов облегчённо вздохнуть, ужасно смущаясь из-за того, что так нервничает. Исак смотрит на него какое-то время. В последнее время Эвен постоянно был рядом: слишком много говорил, слишком много улыбался, слишком много смеялся, слишком много брал. Исак мог лишь отводить взгляд и держать всё в себе. У него уже какое-то время не было возможности просто смотреть, потому что каждый раз, когда он смотрит, он вспоминает нелепые слова Эвена, произнесённые на прошлой неделе. Так что сейчас он смотрит. Исак даже не знает, как назвать чувство, которое охватывает его, когда он видит Эвена с закрытыми глазами и изогнутыми в полуулыбке губами. Исак не думает, что когда-либо улыбался во сне. Почему для Эвена это так просто? Как у Эвена получается выглядеть таким умиротворённым во сне? Таким спокойным, таким… красивым. Время замирает достаточно для того, чтобы пылинки застыли в узком луче солнца, проникающем сквозь окна. И на мгновение Исак сомневается в источнике света: солнце сегодня жаркое и неуступчивое, но по какой-то причине спящий Эвен сияет ярче. Нет! Исак обрывает себя на полуслове и отмахивается от нелепых мыслей. Он выпрямляет спину, легко пинает ногой стул Эвена и снова начинает говорить. — Ты что, спишь? Эвен, серьёзно? — фыркает Исак, и его голос практически дрожит. Он просто жалок. Исак сглатывает и продолжает. — Ты выбрал момент обсуждения маршрута, чтобы наконец заснуть? Ты не давал мне спать столько дней, и именно теперь захотел вздремнуть? Исак очень нервничает. Он достаточно знает себя, чтобы признать, что он нервничает. Но он говорит себе, что это из-за того, что он делает, а не потому, что Эвен сидит напротив. И это правда. Не каждый день Исак планирует маршрут для перемещения по Осло во время Прайда. Одна мысль об этом наполняет его непреодолимым желанием сбежать и закрыться в своей комнате как минимум на месяц. Но он не может. Не в этом году. В этом году ему нужно думать об Эскиле, ему нужно привести Эвена на Прайд. В этом году речь не о нём. Необходимость выполнить миссию помогает ему сконцентрироваться. Он идёт, потому что Эскиль прибег к эмоциональному шантажу и потому что Мутта попросил его привести Эвена, чтобы устроить сюрприз. У него есть задание. С ним всё будет в порядке. Он в порядке. Исак собирается снова пнуть стул ногой, когда Эвен начинает говорить. — Я не сплю, — бормочет он, и его голос звучит хрипло, но мягко. А ещё в нём улыбка. Его голос улыбается. Исак отказывается обращать на это внимание. — Хм, не хочу показаться занудой, но вообще-то закрытые глаза и отключка сознания называются сном, Эвен. — Вот тут ты ошибаешься. Моё сознание точно не в отключке, — смеётся Эвен, наконец поднимая взгляд на Исака, чтобы ослепить его. Глаза Эвена превратились в узкие щёлочки, и всё это очень нервирует. Исак не может думать. — О, и что же, твои глаза закрылись сами по себе, пока я делился с тобой очень важной информацией? — Я закрыл глаза, потому что хотел слышать тебя, по-настоящему слышать тебя, — говорит Эвен, неловко упираясь подбородком в сложенные на столе руки. Его глаза искрятся чем-то близким к счастью или эйфории, как будто тот факт, что он сидит в кофейне с Исаком и слушает, как он жалуется на всё подряд, наполняет его радостью. — Ты хочешь сказать, что моя речь слишком замысловатая, или ты имеешь в виду, что тебе нужен слуховой аппарат? — снова фыркает Исак, потому что единственная возможность для него скрыть свою нервозность — это быть невыносимым. — Я хочу сказать, что больше всего люблю слушать, как ты говоришь, и когда я закрываю глаза, я чувствую, как твои слова проникают в меня ещё глубже. Исак благодарен, что не решил в этот момент сделать глоток кофе, потому что скорее всего напиток оказался бы теперь в волосах Эвена. Он давится воздухом, в то время как Эвен хохочет. — Боже мой! — он пытается откашляться, чувствуя, как тёплый смех Эвена заполняет его изнутри. — Какие у тебя грязные мысли, Вальтерсен. — Грязные мысли?! Я просто в шоке от твоего выбора слов, потому что в них нет никакого смысла. Мои слова глубже проникают в тебя? Ты вообще какие книги читаешь? Я просто не могу с тобой больше! — Я просто говорю тебе, что чувствую, — отвечает Эвен без намёка на юмор или поддразнивание в голосе. Он улыбается, но, кажется, это знак искренности, не шалости. — Я люблю слушать, как ты говоришь. Я мог бы слушать тебя целый день. Просто я так чувствую. Серьёзность в голосе Эвена заставляет Исака почувствовать себя уязвимым. Он знает, что эти слова бессмысленны, что они звучат по-детски. Такое ощущение, что Эвен просто озвучивает мысли, появляющиеся у него в голове, не фильтруя и не смягчая их, как обычно делают взрослые, столкнувшиеся с последствиями слишком быстрых и безрассудных высказываний. Эвен ведёт себя безрассудно, и Исак не знает, как теперь вести себя с ним. Он краснеет и отводит глаза, пытаясь зацепиться за что-то разумное, придумать остроумный ответ, чтобы закончить этот дурацкий разговор. — В общем, я понял, — бормочет Исак, закатывая глаза и касаясь руками блокнота, где он тщательно распланировал их маршрут. — Не стоит тебя будить, когда ты дремлешь, если я не готов слушать твою ерунду. Я понял. Такого больше не повторится. Он бросает быстрый взгляд на Эвена, чтобы проверить, не обиделся ли он, но Эвен по-прежнему улыбается, по-прежнему обхватывает руками стол и улыбается. — Так на чём я остановился? До того, как я пробудил тебя от глубокого сна? — продолжает Исак. — Ты говорил о том, что не понимаешь концепцию Прайда. И что только те, кто стыдится, настаивают на том, чтобы демонстрировать, что они гордятся, — мгновенно отвечает Эвен и улыбается так широко, что кажется, сейчас взорвётся. — Хм, окей. Что ж, похоже, ты действительно слушал, — нервно отмечает Исак. — Ты проникаешь в меня. Я же тебе говорил. Все эти философские разговоры глубоко меня затрагивают. — Заткнись! — Исак закатывает глаза, а Эвен тихо смеётся. Он решает сконцентрироваться на том, что знает лучше всего, на единственном, что всегда успокаивает — на фактах. — Кстати, я тут даже не о философии говорил, скорее высказывал своё личное мнение. Хотя, наверное, это тоже можно считать философией. Но если тебе правда интересно, что думала об этом старая гвардия, то широко известно мнение Аристотеля о гордости. Вообще-то в отличие от большинства монотеистических религиозных текстов он считает, что гордость — это добродетель. У этого понятия довольно странное определение, но в основном считается, что гордость — это то, что чувствует человек, когда считает, что демонстрирует превосходство, если при этом действительно имеет это превосходство. Потому что, знаешь ли, думать, что ты великий, и действительно быть великим — это разные вещи. Так что да, Аристотель говорит, что если ты великий, то это нормально думать, что ты великий и демонстрировать это. Но я с ним не согласен. Я думаю, что ты просто можешь быть великим и… Исак замолкает. Он несёт вздор, он путается, он запинается. Он нервничает и не может этого вынести. Он смотрит на Эвена и замечает его взгляд, Эвен просто напряжённо смотрит на него. Исак жалеет, что Эвен больше не спит. — Но я не хочу утомлять тебя этими разговорами, — Исак пожимает плечами и снова утыкается взглядом в свой блокнот. — Думаю, если ты захочешь узнать больше, то можешь просто пойти в библиотеку или проконсультироваться со своим любимым источником — Wikipedia — как и подобает такому предсказуемому и посредственному человеку, как ты. Эвен не реагирует на его неоправданно злые подколки, так что Исак продолжает говорить. Он благодарен своей способности нести чушь без остановки, своему умению представлять всё так, будто это неторопливый поток сознания. Он благодарен этой способности, потому что всё, что он говорит сейчас, не имеет смысла. Вероятно, он путает имена философов и отсылки к их работам, и единственный человек с отключившимся сознанием здесь — это он сам. Его мозг слишком занят, пытаясь справиться со словами, что крутятся в его голове с прошлой недели, теми словами, что Эвен так бесстыдно и легко произнёс у двери Коллективета, неописуемые, сводящие с ума. Он думает, не жалеет ли Эвен о том, что произнёс их, не хочет ли взять их назад. Наверное, Исак бы не возражал, если бы Эвен попросил об этом. Они были нелепыми. Меньшее, что может сделать Исак, — это помочь восстановить их партнёрство, существовавшее до сего момента, забыть об этом промахе Эвена. Исак мог бы сделать это для него. Правда мог бы. — В общем, заканчивая эту длинную речь, хочу сказать, что в Прайде нет никакого смысла, если посмотреть на него сквозь призму социальной экономики. Всем этим огромным корпорациям и богатым компаниям плевать, что над каким-то среднестатистическим парнем из восточного Осло издевались в средней школе, потому что он гей. Они просто хотят твоих денег и… Исак снова замолкает. Эвен улыбается, потому что считает его нелепым и наслаждается тем, как Исак путается в собственных словах? Эвен может читать его мысли? Он не целовал Исака с тех пор, как они «сосались» у синей двери Коллективета, после того как Эвен сказал, что будет его ждать. Эвен был чрезмерно восторженным всю эту неделю, но он не целовал Исака уже шесть дней три часа и семнадцать минут. И Исак больше не может терпеть. Ему просто необходимо перестать так много чувствовать. Ему просто нужно… — Что?! — наконец сдаётся Исак. И он тяжело дышит, и его лицо наверняка пылает огнём. Но он просто не может сидеть здесь и притворяться, что всё нормально, когда Эвен смотрит на него так. Он не может. Он просто… Эвен протягивает к нему руку, по-прежнему уткнувшись подбородком в другую. Время снова останавливается, пока Эвен скользит большим пальцем по щеке Исака. Время замирает. — Я тебя люблю, — говорит Эвен, будто это самая очевидная вещь в мире. И мозг Исака охватывает огнём. — Это правда. Слышать это во второй раз ещё больнее. Больнее, чем Исак предполагал. Не то чтобы он надеялся, что когда-нибудь услышит эти слова снова. И тем не менее ему больно. Кажется, будто его внутренности превратились в бумагу, которую сминает та самая рука, что сейчас нежно ласкает его лицо. Меня никто не любит. Никто никогда меня не любил. Ему больно. Ему больно, потому что никто не говорил ему эти слова раньше и действительно так думал. Ему просто больно. Должно быть, печаль и опустошение отражаются на лице Исака, потому Эвен встал со своего стула — вероятно, Исак вырубился на пару секунд, потому что никто не может двигаться так быстро — и теперь обхватывает его лицо обеими руками, нависая над ним через стол, разделяющий их тела. — Действительно люблю, — торжественно говорит Эвен, прежде чем наклониться и прижаться губами к губам Исака. Прямо посреди Kaffebrenneriet неподалёку от Коллективета, словно это ничто, словно в этом нет ничего такого, словно они делают это постоянно — целуются в общественных местах. Исак отвечает на поцелуй. Его тело теперь запрограммировано на это. Это просто поцелуй, всего лишь губы. Но даже он опустошает его. Исак сильно задирает голову, почти под углом в девяносто градусов, чтобы касаться губ Эвена, и его горло открыто и уязвимо. Это всего лишь поцелуй, но он всё равно опустошает его. Исак слишком долго его ждал, чтобы не ответить. — Тебя любят, Исак, — шепчет ему Эвен, отстраняясь, с широчайшей улыбкой на лице. И Исак не может сдержать громкий писк, когда Эвен снова наклоняется к нему и прижимается губами к шее. . Всю дорогу домой Исак злится на Эвена за то, что «поддался действию гормонов» и устроил такой спектакль у всех на глазах, и пытается игнорировать чувство, грызущее его изнутри — невероятную грусть, глубокую печаль, в то время как Эвен следует за ним и смеётся, смеётся, смеётся. Потом, когда Исак пытается заснуть, а Эвен работает над каким-то проектом в гостиной в несусветную рань, потому что он «слишком возбуждён, чтобы спать рядом с тобой сейчас», он понимает, что три новых слова будут одновременно преследовать и утешать его теперь. «Тебя любят, Исак». Враньё. Это гормоны. Меня никто не любит. . — Мы можем поговорить? — спрашивает Эскиль, постучавшись в дверь его комнаты, заставляя Исака вытаращить глаза и произнести следующие слова. — Ты не хочешь, чтобы я приходил, да? Всё нормально, если это так. Я уважаю твои чувства. Я просто хочу прийти поддержать тебя, но я понимаю, если ты до сих пор злишься и не хочешь меня видеть в такой счастливый для тебя день. Я не хочу тебя расстраивать, так что, если ты не хочешь, я не пойду. Всё нормально. Я правда понимаю. Тебе необязательно… — Исак, пожалуйста, замолчи, — Эскиль перебивает его нервное бормотание, мягко улыбнувшись. — Я не об этом хочу поговорить. Я хочу, чтобы ты пришёл. Мы уже говорили об этом, и ты извинился двадцать тысяч раз. Всё нормально. Исак смущённо ёрзает на стуле. — Окей, — бормочет он. — Прости. Ты начал с «Мы можем поговорить», так что я предположил, что это снова будет какой-то тяжёлый разговор. Эскиль смеётся. — Ну, не могу обещать, что то, о чём я хочу поговорить, не покажется тебе тяжёлым. — Хм. Окей? — Это насчёт Эвена, — говорит Эскиль, и у Исака что-то сжимается в груди, а мысли начинают лихорадочно крутиться в голове. — Что насчёт Эвена? — хмурится он. — Сразу предупреждаю, это будет очень неловкий разговор. И я не хочу, чтобы ты чувствовал себя неловко, но у меня такое чувство, что нам придётся поговорить об этом. Исак широко распахивает глаза. — Хм, о чём именно ты говоришь? — Я говорю о сексе. — Какого чёрта? — недоумённо фыркает Исак. — Ты на что вообще намекаешь? Ты с ума сошёл?! — Ты занимаешься сексом с Эвеном? — спокойно спрашивает Эскиль, игнорируя истерику Исака. — Или, может, ты думаешь о том, чтобы переспать с Эвеном? На какой вы с ним стадии? — Эскиль! — практически кричит Исак. — Лишь потому, что ты однажды видел, как мы целовались внизу, не значит, что мы делаем это! Что за… — Я сейчас прерву твои гневные крики, пока ты снова не сказал что-то невероятно обидное и не ранил мои чувства, потому что хочешь перевести стрелки от себя, — резонно замечает Эскиль. — Я… я бы этого не сделал. — Я просто хочу, чтобы ты был в порядке, ясно? Вы практически каждый день спите вместе, и я видел, как вы целовались, и, чтоб ты знал, это было больше, чем однажды. — Это потому, что я не могу это делать ни с кем другим! Он просто мне помогает из-за моей болезни. Это ничего не значит! И если люди целуются время от времени, это не значит, что… — Что они занимаются сексом. Да, я знаю, — перебивает его Эскиль. — Я просто хочу поговорить с тобой на случай, если ты думаешь о том, чтобы провести эксперимент, или как вы там называете то, что делаете. Я не знаю, занимались ли вы уже оральным сексом. Но я надеюсь, что вы осторожны. Что касается, хм, анального секса… Я надеюсь, вы не будете спешить. То есть я знаю, что не будете. По крайней мере если верить Эвену… — Что?! — снова перебивает его Исак. — Ты говорил с Эвеном о… об этих вещах?! — Нет. Мне не пришлось. Я воспользовался ноутбуком Эвена, чтобы погуглить адрес вечеринки, на которую собирался, и вкладка, которая была открыта, позволила мне сделать кое-какие открытия. Я не шпионил, ничего такого. И мне стыдно, что я сую нос в чужие дела. Но я просто должен присматривать за тобой. За вами обоими. Google — История запросов Больно ли заниматься анальным сексом в первый раз Приятен ли анальный секс для «пассива» Как растянуть себя для анала в первый раз Как подготовиться к аналу Альтернатива анальному сексу для геев Как геям почувствовать эмоциональную близость, не занимаясь аналом У Исака сводит желудок, когда он читает историю запросов Эвена, глаза практически вылезают на лоб. Он не хотел на это смотреть, но Эскиль буквально заставил его, сунув телефон со сделанной фотографией. Он ёжится от картинок, возникающих у него в голове. — Я знаю, что это охуенно неловко, но я предпочитаю поговорить с тобой сейчас, а не потом, когда вы под влиянием момента причините друг другу боль. — Я не хочу участвовать в этом разговоре, и ты не можешь меня заставить это слушать. Делать фотографию поисковых запросов Эвена — это преступление, и у тебя могут возникнуть неприятности с законом. И дело не только в этом, но и в том, что это неправильно с этической точки зрения. Я не ожидал от тебя такого, Эскиль. — Переводишь стрелки, фокусируясь на моих моральных принципах? — Эскиль! — сердито бросает Исак. Он с трудом сдерживается, его непроницаемая маска трещит по швам. — Я не пытаюсь тебя в чём-то обвинить. И если у тебя не возникало мыслей о приносящем удовольствие сексе с парнем по взаимному согласию, то, кажется, Эвен думал об этом. И я просто хочу убедиться, что ты будешь готов, если возникнет такая ситуация. Я полагаю, что именно ты являешься человеком, о котором он думает, разыскивая информацию, потому что он постоянно проводит время с тобой. Если, конечно, он не заинтересован во мне, но, думаю, вся вселенная в курсе, что я уже давно прошёл через «первый раз». В общем, я пришлю тебе кое-какие статьи, чтобы ты изучил вопрос. Тебе нравится учиться и понимать суть всего. Так почему бы не узнать побольше об анальном сексе между геями? Ну, знаешь, ради науки? . Эвен заходит в комнату в тот момент, когда Исак с интересом читает статью, которую прислал ему Эскиль. Исак впадает в панику и чуть ли не отшвыривает ноутбук в сторону. — Хм. Ты что, порнушку смотрел? — смеётся Эвен, ставя пакеты на пол. — Нет! — Ну это довольно неадекватная реакция на моё появление в твоей комнате. Ты покупал что-то постыдное в интернете? — Нет, ты просто меня напугал. Вот и всё. — Окей. Исак оборачивается, чтобы оценить масштаб бардака в своей комнате. — Что ты на этот раз купил? — вздыхает он. — Угадай, — улыбается Эвен. — Боюсь, что до сих пор не обладаю подобным даром. Эвен смеётся и вынимает нижнее бельё из одного из пакетов. Боксёры, и плавки, и семейники. Исак в ужасе. — Какого хрена? — Я использовал твоё нижнее бельё. Мне кажется, это справедливо, что я должен купить тебе новое. — Эвен! Ты не можешь покупать мне нижнее бельё! — Ну, если оно тебе не нужно, можешь его вернуть. Чек в пакете, — пожимает плечами Эвен. — Конечно, меня бы это немного обидело, потому что я специально купил нам одинаковые комплекты. Продавщица в магазине сказала, что это сейчас модно. Исак надевает наушники и врубает Led Zeppelin, чтобы заглушить ерунду, которую говорит Эвен, и избавиться от румянца, залившего щёки. Он продолжает изображать равнодушие, отвернувшись от него, пока руки Эвена не ложатся ему на плечи, пока Эвен не перегибается и не целует его в шею, заставляя Исака взвизгнуть. — Я ещё хотел сказать, что не буду сегодня здесь спать, — говорит Эвен, когда поражённый Исак снимает наушники. — Хм, окей, — бормочет Исак. Внезапно в голове появляется отвратительная мысль. А где спит Эвен, когда он не с ним? Что если поиск в Гугл это для кого-то другого? Ведь Исак никогда не проявлял интереса, чтобы делать что-либо подобное. Что если это для кого-то другого? — Я не знаю, могу ли и дальше просто спать рядом с тобой, — шепчет Эвен, прежде чем оставить ещё один влажный поцелуй на шее Исака. Ох. Эвен продолжает целовать нежную кожу, и Исак не может держать себя в руках. — Эвен… — Ты вообще знаешь, что ты со мной делаешь? — практически стонет Эвен, прижимаясь губами к месту прямо под челюстью. — Ты сводишь меня с ума. — Я… — Исак пытается повернуться, посмотреть на него, запомнить выражение его лица, когда Эвен произносит эти слова, эти непередаваемые и немыслимые слова. Но Эвен отодвигается, прежде чем Исак успевает прикоснуться к нему. — Прости, — выпаливает он. — Я просто мудак. Я просто… Прости… Я пойду. . Эвен уходит, а Исак настолько возбуждён, что у него не остаётся другого выбора, только отправиться в душ, чтобы снять напряжение. В голове моментально возникает образ Эвена. Просто Эвена. Эвен. Эвен. Эвен. Желание и жажда настолько переполняют его, что его больше не волнует, что он мастурбирует, представляя лицо и голос Эвена. Ему больше не стыдно. Стыд не существует, когда животные инстинкты берут верх. Биология побеждает чувство приличия и социальные нормы. Исак прикасается к себе под душем — действие, которое он никогда специально не осуществлял до этого, занятие, которым никогда не наслаждался раньше. Исак знаком с биологией. Он знаком с биохимией. Он в курсе сексуальных потребностей, и позывов, и импульсов. Исак знает. Он читает, и изучает, и приобретает знания во многих сферах. Так что он в курсе. Но именно это действие всегда заставляло мурашки бежать по коже из-за скрытого смысла, из-за стыда и ненависти к себе, всегда приходивших к нему после. Но сейчас он чувствует себя нормально. Он чувствует себя отлично. Потому что лицо Эвена в его воображении ободряет и ошеломляет, но самое важное в том, что оно излучает доброту и безопасность. Исак чувствует себя таким защищённым, что даже не отводит глаз от собственной груди. Он не ненавидит его — свой ожог, красное пятно, покрывающее верхнюю часть прямо над сердцем. Сейчас оно красное, потому что он охвачен страстью, сумасшествием. Не фиолетовое, каким было, когда Эрик заставил Исака почувствовать себя омерзительным. Нет, оно красное, практически розовое. Будто бы он покраснел. Просто покраснел. Исак прикасается к себе, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что не сможет забыть об этом потом, когда возбуждение схлынет, когда всё, что останется у него — мучительная боль в груди. Но он не может остановиться. Он не хочет. Не сейчас. Исак прикасается к себе и чувствует себя храбрым. Его пальцы скользят ниже, касаются того, к чему никогда не отваживались прикасаться раньше. Он просто хочет знать, каково это. Он просто хочет знать, правда ли то, что пишут об этом в книгах и на форумах. Он просто хочет заняться самообразованием. Это неудобно. Это неприятно. По правде говоря, это больно и неловко, и он не знает, почему кто-то вообще хочет, чтобы туда что-то вставляли. Но потом его мозг наводняют фантазии о том, что это Эвен прикасается к нему так, Эвен прикасается к нему там, Эвен видит его таким, задыхающимся и потерявшим контроль, и внезапно всё заканчивается. Он забрызгивает спермой стену и буквально вырубается на мгновение, прежде чем снова начинает нормально дышать. В эту ночь единственный образ, что составляет ему компанию в мыслях и снах, — это его мать. Она разочарована, она сердится и грустит, что Исак сделал с собой такое. И, честно говоря, Исак чувствует то же самое. Он не спит.