Выживание

Это начиналось даже немного весело. Интересно, невероятно и больно. Тсунаёши — ещё совсем маленький и непослушный — играл на детской площадке с мячиком. Всё, как положено, по закону жанра в подобных рассказах, ну, знаете, мячик улетает за ограду, прямиком на дорогу. Мальчик бежит за ним. Последнее, что слышит Тсуна, — крик матери и визг покрышек об асфальт. Дальше только гулкий звон в голове на несколько секунд и паренёк проваливается в забвенное ничего. И всё можно было оставить и так. Трагичная история о безответственности и неосторожности, в пример другим маленьким деткам, с печальным концом и надгробием над небольшой могилкой. Дождливый день, плачущие взрослые и опустошённая потерей мать. Самоубийца, возможно, в будущем. Всё можно было бы оставить и так, никто бы от этого в убытке не был. Ни планета, ни Япония, ни даже этот небольшой городишко. Но. Но вот Тсунаёши слышит тихий скрип двери, его мама садится на край кровати и мягко треплет его густые каштановые волосы. Она улыбается и говорит: «Доброе утро, милый». Улыбается и нежно шепчет: «Пора вставать». Ласково смотрит. Тсуна ещё совсем маленький, ему всего пять. Ему всего пять и это кажется просто немного странным сном. Только правое плечо немного саднит непонятно с чего. После этого случая всё идёт, как и было. Никаких странностей, там, знаете. Никаких провалов в памяти, внезапных исчезновений. Смертей. Тсунаёши растёт самым обычным ребёнком, гуляет с друзьями после школы, влюбляется в милую девочку из параллельного класса начальной школы. Киоко красивая и добрая. Она рассказывает весёлые истории, помогает с домашкой и всегда-всегда делится пластырями, если вдруг Тсунаёши спотыкается о свои ноги и падает. Киоко, она просто само очарование, и влюбляется в неё, конечно же, не только он. Киоко, она ведь маленькая принцесса с золотистыми локонами, ну и пусть они короткие, с хрупкой фигуркой и звонким смехом. А у принцесс, как правило, есть принцы. И, конечно же, драконы. На роль дракона Тсуна не тянул. Принца — и подавно. Как так получилось, что за принцессу умирать пришлось именно ему — никто так и не понял. Даже не то чтобы не понял, не запомнил даже. Они просто гуляли, как обычно. Ну, подумаешь, зашли немного дальше обычного, натолкнулись на свору дворовых бродяг. Крупных и, скорее всего, безумно голодных. Когда те заметили дружную братию деток, то как-то странно защелкали своими челюстями, мерзко чавкая. Вся шальная компания детворы рванула назад, псины за ними. И так бы и продолжалось до ближайшего людного места, да вот только бегать принцессы умеют скверно. И Сасагава не исключение. Не увидела камушек, запнулась, упала. Знакомый сюжет, не так ли? И Тсуна, как самый отбитый дуралей, сразу же к ней, любовь, она ведь глаза пеленой закрывает. Помогает ей встать, подталкивает вперёд, к остальным, говорит не беспокоиться. И Киоко, она ведь и правда не беспокоится. Свора приближается, и Савада кричит, машет руками, бежит в другую сторону. Чтобы если не все, то хотя бы большая часть дворняг отправилась за ним. Ну и куда убежит такая мелочь, как он, когда вокруг столько собак? Крики были слышны далеко за пределами небольшого лесочка в парке, но их будто бы никто не замечал. Псы рвали его плоть медленно и со вкусом, жадно впиваясь то в руку, то в ногу. Пихаясь между собой и царапая его лицо острыми когтями. Заходясь в агонии, Тсуна захлёбывался слезами и кровью, криками о помощи. В семь утра его разбудил будильник. Тело всё ещё ощущалось разобранным и стоило мальчику пошевелить хоть пальцем, как его тут же несметная раздирала боль. Позже пришлось ещё и получать нагоняй от матери за опоздание и наказание за то, что вчера он якобы не вернулся вовремя после школы. Савада не помнил вообще, добирался ли он, но помнил безумные, яростные глазища псин, которые часами рвали его на части. Помнил ту боль и свои крики. На лодыжке и плече у мальца появились шрамы от челюстей. Дальше уже маленькому Тсунаёши стало просто интересно: совпадение или нет? Сон или явь? Дар или проклятие? Но страх перед этим мучительным ощущением боли был выше всего этого. Тсунаёши ребёнок, ему всего-то семь лет. Во снах его преследуют огромные дворовые псы. Они громко рычат, скалятся, лапы больно прижимают маленькое тельце к земле, и слюна, вязкая и противная, капает мальчику прямо на лицо. Тсунаёши страшно, и каждую ночь он просыпается от своего же крика. Нана просыпается вместе с ним. Каждую ночь он будто бы снова и снова умирает в мучительной агонии, это не проходит через неделю или месяц. Тсуне придётся жить с этим всю его оставшуюся жизнь. Маленький мальчик до ужаса боится собак. Он перестал общаться с друзьями, которые так и не понимают, в чём же причина его странного поведения. Обходит стороной любые закоулки и при любом, даже очень отдалённом лае замирает на месте в ужасе. Тело его немедленно цепенеет и взгляд становится до пугающего остекленелым. В одиннадцать они с Наной в торговом центре. У Тсунаёши день рождения и он пытается, правда пытается веселиться. Улыбается матери, смеётся почти не бесцветно и ест сладости. Когда происходит момент возгорания, не понимает никто. Просто как-то резко начинается вся эта суматоха и люди беспорядочной толпой накрывают их с Наной, разделяя. Мальчика отталкивают в сторону, он больно бьётся головой о стену и на несколько минут теряет сознание. Саваду-старшую буквально выталкивают на улицу, несмотря на её крики о том, что там, позади, остался её сын. Она в надежде рыскает по толпе взглядом, старается вычленить из неё взъерошенную макушку Тсуны и беззвучно рыдает. Противный, просто омерзительный запах горящей плоти и глухие крики о помощи будят Тсунаёши, но он предпочёл бы и дальше оставаться без сознания. Огонь быстро добирается до мальчика, не давая угарному газу сделать свою работу — удушить ребёнка менее болезненно. К псам в кошмарах прибавляется дикое пламя, и Тсунаёши плачет, рыдает навзрыд, пытаясь отыскать свою маму. Он зовёт её снова и снова, пока голос не хрипнет. Огонь до болезненного нежно облизывает его детскую кожу, обдавая адским жаром. В семь утра его будит будильник. Нана на кухне, она готовит завтрак и выглядит истощённой и опухшей. Ей непонятно, почему она так громко и долго вчера рыдала, ведь вот он, её сын, цел и невредим, успел выбежать из запасного выхода, прежде чем крыша торгового комплекса осыпалась, задавив добрую долю посетителей. Она не помнит, но вот он, Тсунаёши, испуганный и взъерошенный, как обычно, в своей пижаме стоит у стола, и по щекам у него расплываются красные пятна. Стоит у стола и сам не верит в то, что остался жив, ведь огонь так явно сожрал его вчера. Тсунаёши одиннадцать, и он, наверное, никогда больше не заговорит. В тринадцать он становится изгоем в классе, и знаете, это не так уж плохо. Это намного лучше, чем его кошмары, в которых огромные огненные псы пытаются его поглотить. И пасть всегда защёлкивается на его ноге с характерным хрустом сломанной кости и запахом палёного поросёнка. С утра Нана ему улыбается, смотрит невидящими глазами, и Тсуна знает, что жить почти десять лет с ребёнком, постоянно вскакивающим ночью с диким воплем утомляюще. Он знает, что ей бы больше подошёл мягкий и добрый сын, нежели такая пороховая бочка, которая взрывается с полтычка. Он знает и слабо улыбается ей в ответ. Сегодня снова в школу. На школьной перемене он, как обычно, идёт на крышу. Та не заперта, ведь никто не хочет наткнуться на стрёмного ГДК Намимори, никто не хочет быть «забитым до смерти», потому что, говоря это, Хибари совсем не шутит и не преувеличивает — Тсунаёши знает об этом лучше любого. Но это перестало останавливать его уже после третьего «воскрешения». Теперь он куда осторожнее. Там, на крыше, он видит школьника. Восходящую звезду школьного бейсбола — Ямамото Такеши. Знаменитость сейчас стоял прямиком на карнизе и один шажочек вперёд грозит ему превращением в кровавую кашу. Зрелище вообще не из приятных, сказал бы Савада, но молчит. Подходит медленно и пугающе тихо, шуршит упаковкой от булки прямо за спиной Такеши и тот инстинктивно, на звериных рефлексах цепляется за перила — умирать в действительности, может, и не хочется. — Что ты тут делаешь? — голос Тсунаёши решительно ленивый и успокаивающий. Ямамото нервно смеётся, кивая вниз. — Да вот, пришёл полюбоваться. Тсуна говорит: «Да, видок хороший». Говорит: «Ты только, это, не упади, лады? А то ведь меня обвинят в этом, мне проблем не нужно». Хватает брюнета под руку крепко, насколько может, чуть подталкивает вперёд, к пропасти, но тут же тянет назад. Говорит: «Видишь, это пиздецки опасно, Такеши. Так и умереть недолго». Ямамото смотрит на него испуганно и моляще, словно кролик перед лисой. Свободная рука крепко обхватывает металлические перила, а в голове только рой гудящих мыслей. Савада видит их все и каждую по отдельности, на него не раз смотрели так люди, когда он делал что-то невероятное. Его одноклассник переваливается обратно, в безопасную зону, улыбается как-то истерически-туговато. Тсунаёши вздыхает так, будто всё на этой планете его задолбало ровно так, что это он сейчас думал о прыжке с крыши. Головой вниз, ну, чтобы наверняка, знаете, а то мало ли, третий этаж это не так смертельно, как вы думаете. Он отдаёт надкусанную булку Ямамото, говорит, мол, на, подержи, всё равно в меня уже не лезет. Поднимается на перила, едва удерживая равновесие расставленными в стороны руками, улыбается. Раз шажок вперёд, два. Такеши сидит недвижимо, боясь даже дышать в сторону шатена. — Видишь, — улыбается, — выглядит пугающе, да? Я уже говорил — пиздецки опасно. Один шаг не туда, лёгкое дуновение ветра и всё, тебе крышка. Понимаешь? Голова в мясо и все кости переломаны, и не факт ещё, что сдохнешь, можно ведь и овощем остаться навсегда. Ты только представь, — паренёк шатается, пытаясь сделать ещё один шаг вперёд. — Одно неверное движение, Такеши, смотри: голова в мясо, все кости переломаны. Тсуна почти смеётся, когда оступается. Ну что за везение, он снова не успеет сделать домашнее задание. Инстинкты пусть у Ямамото и звериные, только вот скорости явно не достаёт. Он резко вскидывается вперёд в попытке поймать одноклассника, но не цепляет даже края рубашки, только и видит как тело Савады смиренно падает о землю, разбиваясь в ошмётки. Через пять минут он очнётся на первом этаже школьного здания, совершенно забыв, куда же так загнанно мчался, а ночью ему привидится жуткий сон. Как Тсуна и говорил: голова в мясо и кости все переломаны.