Textual ask BUBBLE. Balor

      — Побегай-побегай, тебе не вредно.       Балор, вальяжно устроившийся на диване с подушкой в руках, с усмешкой наблюдал за художником, мечущимся по коридорам. Разум, пытающийся найти выход из бесконечного лабиринта знакомых коридоров и стен, сам искажал пространство вокруг и даже давал мороку какое-то время побыть в роли зрителя. Алкоголь, помешательство и въевшаяся в мозг идея завершить картину скручивала разум мужчины и его собственный особняк в один поток, порождая тем самым настолько тонкую иллюзию вокруг.       — Ты обвинил свою жену в помешательстве, когда единственным безумцем был ты сам? Умный ход, чтобы потешить собственное эго и не дать вырасти чувству вины внутри, — Балор проскальзывает вперёд прямо к своей жертве, судорожно пытающейся понять, что не так с их домашним телефоном, который раз за разом разбивается об пол и сам возвращается на своё место, заливаясь режущим слух звоном: — И вместо попыток наладить свою жизнь ты решил пустить своего самого близкого человека на картину. Изящно.       Он на какое-то время оставляет своего друга наедине с собой и отходит в сторону. В руках Балора материализуется небольшая склянка, наполненная густой красной жидкостью. Не та, которую в глубинах своей мастерской припрятал его пациент, но абсолютно такая же.       — А ведь ты и правда мог бы воспользоваться шприцом, идиот, — бес с интересом покрутил склянку в руках, наблюдая за тем, как внутри переливается густая кровь.       После короткой паузы она медленно поднимается над ладонью Балора, заполняется изнутри какой-то чёрной массой и, сделав в воздухе несколько быстрых оборотов, снова падает в руку морока. На этот раз из-за мутного и пожелтевшего стекла на него пристально смотрит чей-то глаз. Самый настоящий человеческий глаз, вырванный из глазницы без должной осторожности.       — Подходящий зритель для твоего шедевра, — Балор скалится, сжимая холодную склянку в руке и следуя за художником, уже ушедшим далеко вперёд него. Пространство вокруг мечется вместе с разумом его хозяина, дрожит, перетекает из формы в форму и кричит надрывающимся женским голосом.       — Сколько раз тебе говорили, что в особняке нет крыс? — Балор, не рассчитывая на ответ, следовал по лестнице за хрипящим мужчиной: — Но ты видишь и слышишь их постоянно, и я даже удивлён, что твоя жёнушка всё это терпит и сама не лишается рассудка. Возможно, ты прогнил изнутри настолько, что сам подобен крысам, по твоему мнению наполнившим подвалы? Вероятнее всего. Но ты винишь всех вокруг, боясь признать свою неправоту. Ты видишь крыс, грязь и разруху, но всё это вокруг лишь отражение тебя, и ты разрушаешь себя сам. Даже я тут практически ничего не делаю, лишь мягко направляю тебя, вынимая из твоей памяти самые болезненные воспоминания.       Балор следует за своей ничего не подозревающей жертвой по пятам до самого конца. Он довольно мурлычет в тон музыке вокруг и голосу в голове мужчины, перекручивает сознание и пространство. Мужчина под его влиянием идёт всё дальше в петлю воспоминаний и эмоций, идея о завершении картины становится целью, ради достижения которой он готов идти на любые риски и жертвы. С каждым кругом после возвращения к картине женский плач, просачивающийся сквозь швы в стенах, становится всё громче и навязчивее.       — Да! Вот и всё! Прекрасно. Превосходно. Впрочем, как и всегда…       Балор, сидя на сундуке за спиной мужчины, наблюдает за его триумфом перед портретом жены. Поднявшись на ноги и сделав шаг к холсту, он проворачивает последний трюк, и женское лицо на портрете под его рукой приходит в движение, скалясь и заливаясь маниакальным смехом, повергая творца в ужас.       — А это, мой друг, твоя последняя попытка с ней поговорить. Правда, как мне кажется, она не захочет тебя выслушать.