Дни обид

Эшли всегда страшно возвращаться домой. Каждый раз. Каждый день может оказаться для неё последним: ведь не известно, что выкинет папаша, к примеру, сегодня. Он частенько запирает свою дочь в какой-либо отдельной комнате без права сопротивления: просто потому что так положено для виновницы смерти жены и сына. Обычно, когда отец «наезжает» на Эшли, она пытается его вразумить, говорит, что любит его — и это правда. Хочет, чтобы всё было, как раньше, пусть даже и без мамы с братом. Хочет вернуть всё: ведь у Кэмпбелл остался лишь только один папа, а у него — лишь одна дочь. И это должно сплотить пуще прежнего, но в жизни часто что-то идёт не так, как хочется. Отец отрицает её слова, называя Эш лгуньей, но, всё-таки, иногда от него можно услышать невнятное тихое «извини меня, доченька». И та всё понимает. Старается понять. Ведь отец — единственный оставшийся родной человек для маленькой в этом огромном холодном мире Эшли. Вся улица насыщенна ароматом сирени из сада неподалёку. Со скоротечным наступлением вечера ласточки беспокойно кричат и летают туда-сюда, добывая для своих птенцов жучков, мух и прочих букашек. Перед глазами мелькают золотисто-зелёные тона опадающей листвы деревьев, и дышится так легко и непринуждённо полной грудью, словно никаких проблем не существует в её жизни. Словно это просто обычный вечер, в простой хорошей жизни. Только подними голову — и ты увидишь смеркающееся розовое небо, вдалеке которого ползут грозовые тучки. Эшли, дойдя до своего чуждо стоящего ото всех дома, очень удивляется тому, что входная дверь слегка приоткрыта. Раскрывает её и проскальзывает внутрь, запирая за собой. Тишина. Сняв обувь и пальто при входе, тихо проходит в свою комнату, свалив сумку с плеча на порог. Порядка, из-за частого дебоширства отца здесь, конечно же, нет. Иногда в него будто сам бес вселяется. И сразу же в голову ударяет какой-то ностальгический дух. Эшли обращает внимание на деревянный, когда-то голубой большой комод возле стены под разбитым, и склеенным вновь по кусочкам зеркалом. «Чёрт, сколько же ему лет… Его ведь поставили в мою комнату, когда я была совсем маленькая…» — думает про себя. Глаза скользят по всем трещинкам деревянного воспоминания из детства, и взгляд останавливается на небольшой, но достаточно тяжёлой бело-красной вазе с драконами, которая стоит на этом комоде. Как-то становится очень грустно и больно смотреть на эту вещицу, ведь ваза принадлежала матери - Кэйси. Каждое воскресение она ставила в эту вазу белые лилии — свои любимые цветы. — Это был мой подарок тебе на День Рождения, мам… — тихо шепчет Эшли и, вплотную подойдя к комоду, прикасается к холодной бездушной глине. Проводит пальцами вдоль холодной глины, соскальзывает к ручке первого ящика комода. Немного погодя, выдвигает ящичек. Во всём доме напряжённая тишина. Бегло посмотрев на все 7 семейных фотоальбома, что там лежат в шахматном порядке друг на друге, она берёт в руки именно тот, где ей 14 лет. То время, когда ей было хорошо, даже слишком… — Ох… Присаживается на край своей маленькой кровати и, открыв альбом, рассматривает фотографии. Первым делом ей попадается совместное семейное фото, на котором все выглядят очень счастливо: Эшли и Бен — брат, наряженные в сине-белые костюмы пингвинов, корчат рожи на камеру, а родители просто смеясь, сидят позади них в кафе. Кажется, это был День Рождения брата, и всё происходило, если ей не изменяла память, в его любимом кафе под названием «Жемчужная Бухта Пиратов». Ну и название. — Ха-ха… Я помню этот момент… Следующее фото — с родителями. Это уже День Рождения Эшли. Ей тогда исполнилось 15. Уильям целует её в одну щёку, а мама в другую. Сама же девочка улыбается и сидит на красном бархатном кресле для фотосессий с ненастоящим большим подарком-коробкой в руках. Рядом фото с отцом. У Эш немного дрожит рука. Папа раньше любил ездить на рыбалку, и вот, однажды он решил взять дочку с собой. Фотография немного выцветшая, потому что долго стояла в рамочке напротив окна в своё время, но даже это не помешало ей остаться такой памятной и дорогой для девушки. Уильям стоит напротив полароида, который их фотографирует, и обнимает, улыбаясь, свою дочь. Эшли тоже улыбается на этой фотографии. Улыбалась… В этом и других альбомах нет фотографий со злостью или ненавистью. Есть только счастье и искренние эмоции, запечатлённые навсегда в снимках. Вдруг, на страницы между фото падает слеза. Слеза, в которой заключено всё душевное горе и боль. Глаза Эшли наполнены до краёв солёной влагой хороших воспоминаний и горькой реальности. Больно и обидно. Очень. Девушка берёт одну из совместных фотографий и, сложив её на две части, кладёт в кармашек на груди своей клетчатой рубашки. Поднимает голову, не вставая, к «зеркалу» и грустно смотрит в него. Она прекрасно помнит, что разбила его в тот день, когда погибли мать и брат. От ярости Эшли кинула в зеркало стакан со своим любимым молоком. От того, что она натворила… Не раздеваясь, Кэмпбелл ложится на кровать, обняв альбом с фотографиями левой рукой и стирая слёзы правой. — Почему всё так произошло? Почему? За что? — непонимающе смотрит в потолок, пытаясь проглотить мерзкий комок накопившейся боли в груди. Что-то внутри разрывает на тысячи кусочков, не давая нормально вздохнуть, лишь только давит на горло, словно хочет задушить Эшли. Девушка глядит на время. 17:20. Чувствует себя слишком разбитой для того, чтоб что-либо делать. Поэтому, просто закрывает глаза и даёт себе немного времени — буквально полчаса на небольшое восстановление сил. Глаза закрываются, а руке всё ещё чувствуется мягкий переплёт багрового альбома. Дрёма берёт верх. … Эшли продирает со сна глаза и, пытаясь собраться с мыслями, медленно приподнимается на кровати. Зевнув, потягивается и озирается в темноте. В доме по-прежнему тихо и нигде не горит свет, что наводит не на совсем приятные мысли. Кинув взгляд на часы, Эшли обнаруживает, что уже далеко за 10 часов вечера. 23:34. То-то же за окном такая темень. Она вскакивает с кровати и включает свет. Вся комната озаряется слабым светом лишь от одной лампы светильника на потолке. Эшли, сделав «утиные» губы и поставив руки на бока, скользит взглядом по разбросанным вещам в своей комнате, и думает, что, пора бы тут, наконец-то навести порядок. Но тут, её внимание привлекает одна маленькая деталь, которую девушка не сразу успела заметить по приходу в комнату: задранное покрывало. Быстро бросается к тому месту, где находится её «клад» с наркотиками, и с неимоверным ужасом обнаруживает, что шкатулка куда-то пропала. Девушка вмиг белеет, словно снег, когда за её спиной слышится щелчок и тяжёлые неравномерные шаги. Вылезая из-под кровати, она оборачивается и видит отца, что стоит в проходе около комнаты и смотрит на неё с ещё большей ненавистью, чем обычно. Кажется, ещё немного, и он начнёт дышать огнём. Уильям слишком много выпил на этот раз, что видно невооружённым глазом. Эшли становится ещё страшнее. — Ах ты… Маленькая наркоманка… Ах ты, грязная шлюха… — из его рта вырываются абсолютно не похожие на его голос звуки — ещё ниже и зыбче, чем обычно. Девушка знает, что когда он пьёт, то его голос меняется, но не настолько же… Уильям медленно подходит к ней, и Эшли замечает, что вся её косметика, что была в секретном ящичке, теперь вымазана у него на футболке, а какая-то часть пудры попала на чёрные штаны. «Какого хера…» — мгновенно проносится у неё в голове. В руках у отца белая граненая бутылка из-под водки. Эш встаёт на чуть подрагивающие ноги, но пятиться некуда, ведь за спиной только подоконник и сама кровать. Резко отец останавливается и, хищно улыбаясь, наклонив голову набок, глядит на дочь безумным сощуренным взглядом. Развернувшись и поглядывая на дочь, направляется к сумке Эшли, оставленной у входа. — Твою мать, папа, какого чёрта? — вырывается у неё, но он не обращает никакого внимания. Отец запускает руку в кожаную зеленую сумку и что-то там ищет, копошится. Достав оттуда фиолетовый телефон, со всей силы швыряет его в стену, а затем добивает, наступив на него кирзовым ботинком. Девушка в полном ауте. Стоит и не знает, что ей делать: то ли бежать, то ли… Уильям разбивает бутылку о выступ стены и направляется прямиком на дочь. — Это было сделано для того, чтоб, если ты выживешь, не смогла никого попросить о помощи, — могильным, словно мёртвым, но абсолютно не пьяным голосом произносит отец. Всё внутри шокированной Эш кричит, о том что надо срочно бежать отсюда, но куда? Дорогу перегородил отец. Мгновение, и отец валит дёрнувшуюся в сторону выхода из комнаты Эшли на пол, толкнув её в сторону ногой. Она пытается откатиться, но тот опережает её и садится сверху, угрожая разбитой бутылкой: — Знаешь, дорогая моя дочь… Я давно понял, что ты не понимаешь нормального языка, поэтому, — он хватает её две руки в одну свою и, несмотря на протестующую изворотливость девушки, начинает расстёгивать её джинсы, — мы поговорим с тобой по-другому. Эшли охватывает леденящий ужас от осознания того, что сейчас её изнасилует… Собственный отец! Она пытается вырваться из крепкой хватки, плачет, изворачивается, но никак не может высвободить себя из этого плена. Понимая, что все её усилия бесполезны, она пытается достучаться до съехавшего с катушек отца, который стянул с неё джинсы и уже приступил к розовым кружевным трусикам. — П-Папа! Послушай меня! Я люблю тебя! Я безумно люблю тебя! — он ожесточенно отводит взгляд с кружевного белья на изумрудные глаза. — Почему же ты так поступаешь, пап?! Прошу тебя, одумайся! Ты же всегда был таким… Таким дружелюбным и заботливым всю жизнь! Так что же с тобой стало, пап?! Пожалуйста… Отец лишь давит на руки сильнее, и девушка издаёт крик, больше похожий на писк, чувствуя, как отец ещё больше взбесился. — Ты… Ты поплатишься за всё, тварь… Ты вернешь мне жену… — будто в бреду говорит он. — Начнём, пожалуй, с твоей… пышной груди. Отец решает не сдирать одежду, а сделать что-то «экзотическое». Эшли не успевает как-либо среагировать в ответ. Видит отца, замахнувшегося на неё разбитой бутылкой, и сразу, после звука рвущейся одежды, чувствует резкую невыносимую боль в районе солнечного сплетения, отчего резко дергается изо всех сил. Толчок расшатывает комод, и та самая мамина ваза, так любимая Эшли в качестве последней памяти о Кэйси, с треском разбивается обо что-то. На оторопевшую девушку, находящуюся в шоке, как болевом, так и психическом, падает тяжеленная туша её отца. Кэмпбелл даже не сразу соображает, что произошло. Весь мозг будто уходит в прострацию, заглушая все звуки вокруг. Медленно опускает глаза в источник своего болевого ощущения и с ужасом видит, как белая футболка пропиталась алой кровью в месте разреза на груди. Такое чувство, что резанули ножом, хотя… Не намного она и ошиблась. Зрение сильно расплывается, поэтому рассмотреть, что конкретно находится перед глазами — трудно, но она видит лишь глубокий порез, что так сильно саднит даже сквозь болевой шок. Чувствует тёплую жидкость, бегущую по животу. Переведя взгляд, она видит отца без сознания, навалившегося на неё, и сразу же отпихивает тело, что так смиренно откатывается на пол. Эшли учащённо дышит от испуга, округлив глаза, смотрит на лицо папы, которое… Которое такое родное, любимое и спокойное сейчас, прям, как год назад, когда всё ещё было хорошо. — Папа… — шепчет она с открытым ужасом в голосе, — что же ты наделал… Она не может шевелиться. Не понимает, что ей делать и как быть. Голова просто перестаёт. Вся футболка уже пропиталась кровью. Эшли просто не оставляют выбора. — Чёрт… Надо позвонить в скорую… Сука, телефон же сломан… Чувствует, как сейчас потеряет сознание и понимает, что шевелиться ей просто-напросто больно. Пытается трезво расценить сложившуюся ситуацию, насколько это возможно, отходя от шока. Эшли знает, что в доме нечем элементарно продезинфицировать рану, потому что медикаменты уже давно никто не закупал. Действительно опрометчивое решение. С мурашками по коже и криками она разрывает на себе футболку и извлекает из раны только большие осколки стекла, которые оказались занесёнными от бутылки, видимо, с краёв, что скололись. Старается не касаться самой раны, а только края кусочков. Трудно дышать — каждый глоток воздуха даётся с большим трудом. Всё тело трясёт. До больницы Бог знает сколько идти, да и кто в такое время примет её? В голову как-то сама собой залетает сквозная мысль. — Чёрт… Салли… Эш ничего не остаётся делать, как пойти за помощью к кому угодно. И она, не пытаясь слишком долго думать, решается пойти к Салли — своему ЛУЧШЕМУ другу, надеясь, что он всё поймёт и поможет ей. Тем более, он же сам сказал за обедом, что его отец опять уехал работать. Проблемой осталось только дойти до апартаментов, что находятся практически рядом с её домом. Девушка снимает свою разорванную футболку еле как, стараясь не задеть рану в лишний раз и не занести ещё больше заражения. Шаркая ногами по полу, практически не поднимая их, Эшли выходит из комнаты в коридор, чувствуя полную слабость. Надевает на себя парку трясущими и посиневшими руками от крепкой хватки. С диким воплем наклоняется, чтоб надеть сапоги. Не смотрит на себя в зеркало, так как представляет, какой ужас там увидит. Только бросает слишком жалобный взгляд на своего обезумевшего папашу, который лежит посередине комнаты в абсолютно не естественной позе. Хочется плакать. Безумно хочется плакать. Нельзя. Не сейчас. Быстро хватает ключ с комода, отпирает входную дверь и, не смотря на погоду за окном, прихрамывая и сдерживая болевое шипение, выходит из дома, швырнув ключ в коридор за спину. Погода, мягко говоря, отвратительная, но у Эшли только одна цель: добраться до Салли. Дойти и сказать ему хоть перед тем, как она потеряет сознание, все свои чувства, что испытывает к нему. Дождь обволакивает истерзанное тело девушки, словно мать обнимает своё дитя. Природная влага и слёзы сливаются воедино. Мысли путаются, ноги не слушаются и только боль делает всё в разы сильней, сжирая заживо. — Ах… Папа, что же ты… наделал… Где-то вдалеке слышатся раскаты грома, добавляющие такой ситуации весь ужас. Девушка спотыкается о камень и едва ли не падает, кое-как удержав равновесие, но зато обрызгивает себя грязью из ближайшей лужи. На улице нет людей, к большому удивлению. Оно и понятно, ведь на «дворе» уже за полночь. В глазах начинает появляться сильная рябь, словно помехи старого телевизора. До апартаментов остаётся идти совсем немного. Метров 100. Эшли улыбается. Она почти сделала это. Осталось лишь дело за малым. Дышать с каждым шагом всё тяжелее — ломит ребра. Эшли чувствует, как кровь продолжает стекать меж голой груди и уже дошла до ног. Войдя в апартаменты, Эш шатает из стороны в сторону. Доходит до лифта, сдерживая проступающие слёзы, чтобы не всхлипывать слишком громко, и старается закрыться паркой так, чтоб ткань не прилегала к месту пореза. — Чёрт… Зайдя внутрь, она нажимает на кнопку «4». Лифт приезжает на нужный этаж достаточно быстро. Кэмпбелл, мягко говоря, насрать, как она выглядит. Прямо сейчас готова потерять сознание. И вот, она подходит к квартире Салли под номером «402» на абсолютно несгибаемых ногах, зарёванная, раненная, грязная и промокшая с ног до головы, с кровавыми подтёками на шее и лице, трясущейся синей рукой стучит ему в дверь. Дверь открывается. — Ох, Эшли, привет, ты смотрела на часы? Что-то случилось? Эш? Эшли?! ЭШЛИ!!! … Она чувствует тепло рук другого человека. Голос Сала слышится громко над ухом, но девушка теряет равновесие и падает на пол.