Recambio. Обратный счёт

Робот дождался электричку и сел в полупустой в это время вагон. И когда в окне замелькали ночные тени деревьев, а мерный постук колёс перебил внезапный оглушительный свисток электровоза, он словно проснулся. Медленно потянул телефон из кармана и отыскал контакт, номер единственного человека, с которым сейчас был способен говорить. На часы он, ясное дело, взглянуть и не подумал. Спустя бесконечное число звонков — он уже и перестал их считать, однако что-то в сети мобильной связи дало сбой, и механический голос с унылой присказкой про абонента всё не появлялся, а может быть, он просто перекурить вышел? — раздался щелчок и вслед за ним хриплый и сонный, но такой знакомый голос. — Алло, твою мать, чтоб тебя блохи съели. — Саш, — очнувшись с запозданием, охнул он, — прости, разбудил. — Да ладно, херня, ни в чём себе не отказывай, всего-то четыре часа утра, — так же хрипло пробурчал голос и тут же сменил тональность. — Вань, ты что ли? Что с тобой? Что с голосом? — А почему четыре? — с трудом прорвавшись через частокол слов, всё же вставил Иван, против воли прикидывая про себя разницу во времени. Получалась херня. — Так я в Пекине, — зевнула Сашка. — Тут всё не как у людей. — А… — застопорился Иван, с ужасом прикидывая, сколько снимут с его счёта за минуту разговора. Та же мысль с запозданием пришла и к Сашке, потому что она мгновенно сбросила звонок и вновь набрала Ванькин номер в Ватсапе. — Давай колись, — напористо произнесла она, наплевав и на сон, и на разницу во времени. — Почему в Пекине? — Хм. Технично уходишь от ответа? — хмыкнула Саша. — Ну… подвернулась тут небольшая работка. Я ж в китайский малёк умею, вот меня и припрягли. А что у тебя? Иван завис лишь на секунду. Говорить такие вещи по телефону? Да он и для себя не смог бы вслух произнести то, что случилось. Одно дело встретиться, взглянуть в глаза… да что там? Если уж честно, то он набрал Сашку на автомате: ему просто до боли хотелось услышать знакомый голос. Просто услышать. Просто знать, что где-то на планете есть человек, который тебя выслушает, даже если его вырвать из сна и окунуть в реальность. И которому — как это ни странно — на тебя не поровну. И кстати, это сработало — при первых звуках Сашкиного голоса ему стало даже легче дышать, но ничего не поменяло: раскрывать причину, по которой он позвонил в одиннадцать (а попал вообще в четыре), было выше его сил. Поэтому он вздохнул и ляпнул первое, что пришло в голову: — Саш. У тебя велик есть? Дашь погонять? Сашка подавилась было удивлённым междометием, однако мгновенно взяла себя в руки и приняла удар с похвальным пофигизмом и обычным хладнокровием. — Есть. Что, очень нужно? — Да, — севшим голосом произнёс Ванька. — Пиши адрес. Завтра вечером придёшь, скажешь, что Иван, что я звонила, а я им щас звякну. Бери, не жалко. Я через месяц вернусь — отдашь. — Ок. — И не ври мне, Вань. Велик ему нужен… Я приеду скоро и душу из тебя выну. Выложишь всё как на исповеди. — Лады. — От Сашки что-либо скрывать было дурной идеей — бесполезняк полный. Велосипед он и в самом деле забрал. И если бы не эта нужда выйти из дома и отправиться по указанному адресу, он бы, пожалуй, так и пролежал в постели все две недели, что оставались до первого сентября. Даже и на улицу бы не выходил. А так пришлось… Номер Герки он внёс в ЧС сразу, как только сел на электричку. Даже не стал считать пропущенные вызовы. Пару раз потом Иван видел его во дворе своего дома, когда подходил к окну, но, к счастью, ни номера квартиры, ни номера подъезда Герман не знал. Издалека выражения его лица было не угадать: виднелось только светло-коричневое пятно на том месте, где оно должно быть. Но Иван не давал себе вглядываться в это пятно. И очень удачно ни разу не столкнулся с Геркой, когда выходил на улицу с великом. А он выходил. По два раза в день. Ну глупо же было забрать его и так ни разу не прокатиться — новенький и весьма недешёвый велик так и дразнился, поблёскивая металлическими детальками. Да Ваньке порой даже казалось, что в полумраке коридора от него исходит едва заметное сияние — так он был хорош. Если б Иван только мог предположить, что машина, которую ему доверят, настолько дорогая, ему бы и в голову не пришло спрашивать его у Сашки. Как ни странно, ежедневные велопрогулки подействовали подобно подорожнику. Пока крутишь педали, пока мышцы заняты работой, боль утихает и смазывается. Прохладный воздух, в котором уже сквозит дыхание близкой осени, играется в волосах, овевает лицо — казалось, что он, как свежая вода, омывает душу и уносит всю грязь с собой. Неподалёку от его дома располагался огромный парк, и Иван утром и вечером как по расписанию отправлялся туда. Два часа выматывающей нагрузки, помноженные на скорость и быстроту смены пейзажа, и уже можно прожить ещё несколько часов до следующей прогулки. Два часа работы на износ, и уже можно заснуть ночью. Он выучил за три дня всех псов, от мала до велика, и их хозяев, что гуляли в совпадающее время одними с ним тропами. Всех пенсионерок с их палками для скандинавской ходьбы. Все пожилые парочки, которые с трогательной заботой поддерживали друг друга, выходя на ежевечерний или ежеутренний променад. Шлем, разумеется, оставался дома, однако веломаска с фильтром пришлась весьма кстати: и августовскую надоедливую пыль никто не отменял, да и от лишних взглядов спрятаться было не просто капризом, а жизненной необходимостью. Тёмные очки, маска — так и родная мать не узнаёт, что уж там до случайно встреченных знакомых… Потому он и ездил, особо не опасаясь напороться на Германа или — чем чёрт не шутит — Лёху. Была у него мысль перестраховаться и забрать волосы под бейсболку, однако идея завязать хвост перевесила, благо отросшие пряди позволяли сделать это почти без труда. В тот день он вывел велосипед как обычно рано утром. Робот внутри него никуда не делся. Больше того, похоже, он взял на себя управление Ванькиной жизнью. В режиме робота он, как уже привык, сел на велик и отправился в парк. Велодорожки в этот час были свободными, скейтбордисты и роллеры, которые как правило носились на бешеной скорости, видимо, ещё спали. Иван со старта взял приличную скорость. Деревья мелькали и сливались в одно зелёное полотно, редкие в этот час собаки, которых хозяева вывели на прогулку, вовремя уворачивались из-под колёс, а самых тормознутых или же отчаянных пёселей Иван старался спугнуть велосипедным сигналом: тот был настолько звонким, что самые беспечные собакены шарахались от него, как от чумы. Собаки, но не люди. Парнишку в белоснежных кроссах, что бежал впереди него, Иван заметил ещё издалека. Спортивная форма, лёгкий, быстрый, профессионально-техничный бег… Намётанным взглядом Ванька скользнул ниже поясницы — к рельефной заднице, за что тут же мысленно врезал себе по щекам. Даже робот внутри бессильно развёл руками. Привычка любоваться пацанскими фигурами и непроизвольно оценивать их никуда не делась. А Геркину-то он так и вообще выучил наизусть — ладони помнили то восхитительное ощущение гладкой бархатистой кожи и крепких мышц под ней. Парень был ниже Германа и более щуплый, но двигался как танцевал — слаженно и красиво. Что, впрочем, не отменяло того обстоятельства, что он долбоёб. Бежал он по краю велодорожки и наверняка ничего не слышал из-за наушников. Иван не видел их из-за отросших волос, но уверен был, что пацан бежит под трек: никто из бегунов не выходит из дома без музыки. И ведь чувствовал Ванька, что ничего хорошего сейчас не произойдёт, прямо спинным мозгом чувствовал. Но подумать ничего не успел — настолько стремительно всё случилось. Под горку разогнались и велик, и горе-спортсмен. Иван с ужасом понял, что то место на аллее, где они должны бы поравняться, сужалось из-за установленных по обе стороны скамеек. К тому же со скамейки — той, что располагалась на пешеходной части — в данный момент поднималась пожилая пара. Парнишка, чтобы не столкнуться с ними, забрал вправо, и достаточно резко, и именно в этот момент Иван, который отчаянно сигналил ему в спину, на него и налетел. Он, конечно, в последнюю секунду рванул руль в сторону, но это не спасло положения, и кубарем на дорожку покатились оба. Точнее, трое, если считать велик. Иван выпутался из-под железного коня и кинулся поднимать парня. — Ты охуел? — орал он во всю силу лёгких. На адреналине он даже своего робота отправил в нокаут в самый дальний угол: чистая злость, замешанная на страхе, захлестнула его с головой. — Придурок конченый, ты глухой, что ли? Из-под чёлки на него вылупились круглые зеленющие глаза — они дико вращались, и по всему было видно, что парень оглушён. У Ивана сердце рухнуло в пятки — а ну как тот головой ударился? И он, не переставая обрушивать на несчастного потоки ругани, принялся ощупывать затылок и виски парнишки. — Эй! Ты меня слышишь? Баран тупой! — отчаянно взвыл Иван, напуганный до усрачки. Парень наконец разлепил губы и сказал неожиданно металлическим, каким-то неживым голосом, так что Ванька с трудом разобрал слова: — Маску сними, пожалуйста. Я тебя не слышу. Он почувствовал себя внутри фантастического сериала — робот внутри него, робот снаружи… иначе как роботом, этот голос объяснить было никак нельзя. Потом вспомнил, что маску он в запарке так и не снял, и быстро сдёрнул её с лица. Вот только слова к тому времени все позаканчивались — всё что он думал об этом придурке, он уже прорычал в сердцах, а добавить к сказанному было, в общем-то, нечего. Парень также молчал, ощупывая внимательным взглядом его лицо, и потом неожиданно произнёс таким же неживым металлическим голосом: — Красивый… Иван опешил, не зная, как реагировать: это было, во-первых, дико, во-вторых, выражаясь словами классиков прошлого века, бестактно, а в-третьих — дико бестактно, твою мать!!! Он пораскрывал рот, как рыба, которую вынули из воды, и сказал единственное приемлемое в данной дебильной ситуации: — А ты урод! Парнишка отреагировал неожиданно спокойно и абсолютно бесстрастно, если не сказать пугающе: — Я знаю. — И тут же добавил: — У меня аппарат сломался. Сейчас я только по губам читать могу. В Ивана словно кипятком плеснули. Он осознал, что пластмассовая фигня за ухом у парня была вовсе не наушником, как ему показалось сперва, а слуховым аппаратом. — Блядь, — растерянно вырвалось у него. — Извини. — Не надо, я привык, — пожал плечами тот. — Я сильно тебя зашиб? — стараясь чётко артикулировать, произнёс Иван почти по слогам. — Так, средне, — парень поморщился и попытался встать, и только сейчас Ванька заметил, что его штаны разодраны, и в прорехе виднеется колено со свезённой чуть ли не до кости кожей. Кровавая роса на глубокой ссадине уже сливалась в сплошное, сверкающее глянцем, тёмно-бордовое пятно. — Чёрт, тебе в травмпункт нужно! Пошли, я тебя провожу. — Нет, — парень мотнул головой, — домой. Это близко, и там всё для перевязки есть. Они пошли рядом: парень — припадая на раненую ногу, Иван — бок о бок: ну не бросать же этого, ему ещё через дорогу переходить. У самого Ваньки был свезён локоть, но ни одежда, ни чужой велосипед, к его радости, не пострадали. То, что парень назвал его красивым, он предпочёл об этом не думать, ну мало ли что в шоке ляпнешь? Но Митя (так он представился, протянув руку первым и осторожно пожав Ванькину, протянутую в ответ) завёл разговор на эту тему сам. Митька оказался на удивление разговорчив. Таких болтливых с рождения — которым рот не закрыть, Иван встречал и невольно подумал, насколько адово для этого паренька было родиться глухим. — Ты прости, что я тебя красивым назвал, — таким же искусственным механическим голосом вещал тот. — Парням обычно это не нравится. Вообще речь его была больше похожа на рандомный набор звуков, и лишь при определённой фантазии они складывались в подобие слов. Впрочем, через несколько минут Иван научился разбираться в этой абракадабре. — Я привык, — он пожал плечами. — Такое же уродство, если подумать. Все пялятся. — Ты очень красивый. Прости, просто я… мы… такие, как я, не врём. Если видим что-то, то говорим правду. В моём случае — даже если меня не спрашивают, — Митька засмеялся беззвучно, странно, и его смех был больше похож на тихий лай. Но зато лицо его при этом засветилось, и глаза засияли ярче обычного. — Почему не врёте? — спросил Ванька. Митя повернул голову и внимательно следил за движением его губ. — Смысла нет. — Он пожал плечами, когда понял, что Иван закончил говорить. — Вы, слышащие, враньё наше понимаете на раз-два. Нам же трудно обмануть тех, кто более ориентирован. Вот мы и не врём. А если врём, то это сразу видно. К этому времени они зашли в квартиру, оставив велосипед в просторном коридоре, и хозяин махнул рукой — дескать «проходи». И сам исчез в дальней комнате. — Слушай, а я давно хотел спросить, — начал было Иван громко, но потом понял, что Митя не может его слышать. Пришлось дожидаться, пока тот вернётся с перекисью водорода и ватным тампоном в руках. — Давно хотел спросить… — Не ори. Я и так прекрасно слышу. — Я не ору, — опешил Иван. — Ну я же вижу, как твоя шея напрягается. Просто говори тихо, как привык, но чётко. Я понимаю всё. — А. Я давно хотел узнать — а вы с иностранцами как? Ну то есть язык жестов — он международный? Митя напряжённо всматривался в его губы и потом кивнул головой. Понял, мол. — Нет, язык у каждого свой. Ну есть универсальные жесты, конечно, но в общем каждый язык разный. Мне всё это нужно будет учить заново. Он без тени стеснения выскользнул из спортивных штанов и, присев на диван, принялся обрабатывать рану, морщась и шипя от боли. При ближайшем рассмотрении она оказалась не такой уж и жуткой, вернее, не глубокой, а просто большой. Покончив с перевязкой, Митя вскинул на него глаза. Зелёные как у русалки. — Хочешь чая? Или кофе? У меня есть. — А почему заново? Кофе давай. Митька кивнул. — Тогда на кухню. Потому что я уезжаю через… — он посчитал в уме, — восемь дней. Насовсем. В Канаду. Там другой язык и всё другое. — К родителям? — К мужу. Ну… то есть… к жениху. Митя неожиданно посмурнел и стал запинаться, так что слова в его исполнении превратились в сплошную кашу, и Иван с трудом их разобрал. А разобрав, изумился до предела. — А… как… — Как-как, — с трудом пробормотал его новый знакомый. И неожиданно прибавил: — Кверху каком. Причём если тоном он играть не умел, то мрачное выражение его лица с лихвой компенсировало бесцветность речи. Проговорив эти слова, Митька разом оцепенел и несколько секунд не двигался и, кажется, даже не дышал. Потом всё же отмер и, стараясь не глядеть на Ивана, пробормотал: — Вот я лох… так глупо… хотя ты, наверное, уже и сам всё понял… — Теперь понял. Иван сказал это вполголоса, больше про себя, тоже ещё не до конца осознав этот нечаянный выход, да что там — Митя и не вышел, а практически вывалился из камингаутового шкафа. С верхней полки и прямо на голову изумленному гостю. Теперь всё встало на свои места: и это чудное «ты красивый», и эти говорящие взгляды, когда Митька залипал на его губы. Он-то думал, что всё дело в трудности восприятия его речи, а оно вон как. — И что? — выдавил из себя Митя. — Даже в глаз мне не засветишь? Странно, но на этот раз получилось почти эмоционально — уныние довольно чётко слышалось в его реплике. — Самому бы кто засветил, — устало проговорил Иван и, откинувшись на спинку дивана, прикрыл глаза. — Таким образом, я двойной урод, — протянул Митька, заикаясь. — Глухой гей. Повезло, короче.