Как я встретила обскура

      Весть о том, что Лидия сегодня ходила на улицу раздавать листовки в маленьком приюте, разнеслась быстро. Дошла она и до ушей Криденса, когда он вернулся домой вечером.       Он обрадовался. Непонятно чему, то ли от того что Лиди решилась на это и теперь гораздо ближе к детям, либо от того что теперь их связывает что-то еще помимо общего дома. Он придумывал темы для разговора, чтобы обозначить свое присутствие, неважно, что он скажет, он понимал, что нужно подойти и поговорить об этом. Поэтому он раздобыл на кухне немного булочек и, спрятав их в прошлогоднюю газету, поднялся наверх.       Криденс постучался в дверцу, как можно тише, чтобы дети внизу не услышали и, не дождавшись ответа, нерешительно повернул ручку двери. Дверца со скрипом отворилась, и он заглянул внутрь.       – Лиди?       В комнатушке не горел свет. Окна были не зашторены. В свете угасающего неба он увидел точеный силуэт девушки. Она сидела на застеленной кровати и смотрела невидящим взглядом перед собой. Ее отсутствующее выражение лица дало Криденсу понять – все плохо.       Он скользнул в комнату и закрыл за собой дверь.       –Лиди?.. – юноша подошел к девушке.       Девушка подняла на него взгляд и остатки радости Криденса улетучились, как свеча задуваемая порывом ветра.       На девушке не было лица.       – Что случилось?       Она перевела на него свои голубые глаза и произнесла неожиданно тихим и глухим голосом:       – Я убегу отсюда.       - …Что?       – Сбегу, как только наступит рассвет, – произнесла она.       – Нет-нет-нет, – Криденс присел на корточки перед Лидией. Сверток с булочками упал на пол. – Это не выход, Лиди, только не так.       – Я все решила, Криденс, – произнесла она решительным тоном. – Завтра меня здесь не будет. И я надеюсь, ты не выдашь меня.       – Нет, ты не понимаешь, – повторил Криденс, стараясь быть как можно более убедительным. – Ты теперь сирота. Если ты сбежишь, подумай, куда ты пойдешь? Что будешь делать? Зима еще даже не началась.       – Не отговаривай меня, это бесполезно, – помотала головой Лидия, но Криденс не унимался:       – А леди Бэрбоун? Думаешь, она не будет искать? Если ты сбежишь, ты лишишься права депортации, а мама все равно найдет тебя. И тогда лучше не станет.       – Она не найдет меня, – запротестовала Лиди.       – Всех находила, – печально констатировал Криденс.       – Не найдет, – упиралась Лиди, теряя уверенность. – Я убегу из города, забьюсь в какую-нибудь глушь и спрячусь там, но она меня не найдет!       Девушка сделала глубокий вздох. По ее раскрасневшемуся лицу стало понятно, что она перенервничала. В глазах заблестели слезы, но она упорно смотрела в сторону.       Криденс уловил всю тонкость неловкого момента, он пережал с доводами, когда она итак была измотана переживаниями. Такой упавшей духом он видел ее впервые. Неожиданно цветущий и дивный цветок, повстречавшийся Криденсу, показался ему оторванным и выброшенным на землю увядальцем. Он увидел безупречную девушку с другой, неизведанной стороны, стороны, которую она сама хотела бы скрыть от его глаз, но не смогла. Она была беспомощна, с первого дня была уязвима, а он в испуге, что она покинет его, принялся топтать ее единственную еле теплую надежду. Криденс почувствовал себя подонком.       Наконец, Лиди взглянула на него. Криденс все так же сидел перед ней на одном колене. Его лицо было открытым, глаза широко распахнуты, он ловил каждое ее слово, сопереживал ей, а не пытался унизить или оскорбить.       – Я убегу, – твердо повторила она и взбунтовалась, заметив, что он хочет снова возразить ей. – Нет, я убегу! Убегу, Криденс! Я буду свободной! Убегу! Убегу!       Юношу пронзил страх, что ее кто-то услышит за дверью. Судя по всему, Лиди не отдавала себе отчета, что уже почти кричит.       – Не надо! – он рванулся, чтобы прикрыть ей рот.       Лидия схватила его за кисть и собиралась снова что-то крикнуть, но тут заметила что-то красное на его ладони. Она машинально взглянула на ладонь.       – Что это? – ахнула она.       На бледной коже ладони краснели свежие рассеченные следы. Словно он резал себе руки ножом.       Криденс вспомнил, что его ладони покрыты разрезами от поздней встречи с мамой на лестнице. Он видел, как с удивления ее лицо изменилось на шок.       – Это она сделала? – задала она вопрос, пристально вглядываясь в его лицо.       Криденс не смог ответить. Он понял, что допустил ужасную ошибку. Действительно ужасную, потому что после нее Лиди станет невозможно переубедить сбегать из приюта. Он потупил взгляд. Хотел спрятать руку за спину, но Лиди не позволила.       Она медленно опустилась на пол, рядом с ним и потянулась ко второй руке.       – Покажи…       Она обнажила другую ладонь. Руки были красные. Как отбитое мясо.       Он стыдился и ждал. Ждал, когда она вновь произнесет свои слова, что побег неизбежен. Она добрая и очень светлая, поэтому скажет, что сочувствует ему, а потом начнет поковать свой чемодан. Он не скажет ничего маме. Он знал это точно. А утром едва проснувшись, он будет уже знать, что драгоценной Лиди по соседству уже нет.       Вот уже меняется ее лицо. Теперь в нем нет испуга, только глубокая печаль. Это момент осознания ценностей, которые в последующем определят ее ход. О, как Криденс ненавидел в этот момент свои руки! Он послужит тем толчком, что развеет ее последние сомнения и укрепит ее уверенность в побеге, как в единственно правильном решении.       Черт возьми, но разве это действительно неверное решение?..       Пока Криденс морально готовился принять удар последнего слова Лиди Баркович, она неожиданно протянула свои руки, заключая павшего юношу в свои нежные объятия:       – О, Криденс…       У парня перехватило дыхание.       Барьер социального неравенства, волнение и просто неуверенность, что существовали между ними, разом испарились, едва тонкие руки Лидии обвили его шею. Он явственно ощутил это, по тому, как Лиди потянулась к нему, как руки трепетно и крепко сомкнулись на нем в замок, а на плечо упал ее подбородок. Она прижала его к сердцу, так как если бы она обнимала очень близкого и дорогого человека.       Криденс оторопел, забывая даже делать вдох. Все это было слишком новым и ошеломляющим для него, что он не успевал соображать. Все что он мог, это чувствовать приятный запах волос, легкую тяжесть от повисшей на нем девушки его мечты и бесконечное тепло, что разливает ее душа.       Знаете, о чем он думал? Он не думал в этот момент о том, что кто-то может в любой момент заглянуть в комнату и застать их. Он не думал о маме, которая ждала его внизу к вечерней домашней работе. Он не думал о времени. Не думал о страхе перед гневом матери. …Не думал ни о чем.       Он был охвачен тем теплом, что лилась через край этой хрупкой девушки, которым она делилась с ним. По сути, никем.       Это реальность?       Вмиг он почувствовал, что может свернуть горы. Что ему все под силу. Лишь бы милая Лидия не разжимала объятий…       – Это нужно прекратить. Криденс, мы не вещи… Ты не вещь, – произнесла она под самым ухом. – Мы люди, у которых есть выбор.       Лидия отстранилась от него и заглянула в глаза.       Криденс увидел в больших васильковых глазах свое отражение. Неужели это происходит наяву? Она действительно так близко, ее руки лежат на его плечах, а сама она смотрит на него нежным, ищущим взглядом.       – Бежим со мной… – прошептала она одними губами.       Любое слово может помутить волшебство, витающее вокруг, и разрушить то хрупкое таинство ранней юношеской любви. И Криденс не смог ничего ей ответить.