***
Стайлз заканчивает свой самый обычный колледж и забивает на работу по профессии. Устраивается официантом в клубе и чувствует себя замечательно, если не считать выматывающих смен и постоянной головной боли по выплате кредита за учебу. Его диплом об образовании подпирает гвоздь на стене в доме его отца и мачехи. Его единоразовый секс – это то, что ему нужно.***
Дерек наконец-то выпускает новый альбом. Там четырнадцать песен – целая куча – и Стайлзу приходится слушать их на вечеринке у Скотта. В основном, эти песни его никак не трогают. Да, он обнимает Лили за плечи, положив одну ладонь на симпатичное бедро, и вскользь думает, что Дерек отлично трахался и делился наркотиками на, можно сказать, безвозмездной основе, но ничего такого особенного. Стайлз часто вспоминал о нем в этом ключе. Лили целуется грубо, кусается, слишком сильно сжимает член через джинсы, и Стайлзу нужно на что-то отвлечься, на что-то сексуальное, потому что Лили вытягивает из него только боль и желание отбиваться. Она отрывается и смотрит в глаза Стайлзу, чуть щурясь голубыми глазами с тонкими недлинными ресницами. Дерек поет на фоне что-то про наркотики, а Стилински пересаживает Лили к себе на колени. Голос Дерека приглушенный, смешанный с шумом тусовки за пределами комнаты. Но Стайлз лезет в трусы девушки, пока Дерек поет про то, про что вообще все песни рок-музыкантов. Что-то про удачу, про смерть, про какие-то бомбы. Вся вот эта хуйня в ушах Стайлза, когда Лили раскатывает губами презерватив по его члену. Дерек начинает петь про любовь, когда Лили расцарапывает до крови плечи Стайлза и прыгает на нем, чуть запрокинув голову. Дерек поет о рефлексии. О кислоте. О туалете бара. Он поет о нем, и это так интимно, что становится немного стыдно за такое вот знакомство. Дерек абсолютно точно поет только их песню, которую поймут только они, и Стилински слушает ее, пока кончает в такую миленькую и цепкую девчонку. Лили самая настоящая кошка, думает Стайлз, когда смотрит на свою разодранную кожу. Она некрасиво разодранная. Она непривлекательная. Не сексуальная. Она не вызывает в нем того растекающегося в желудке тепла, которое она вызывала с синяками и засосами Дерека. Дело не в любви. Просто Дерек – ебаная звезда, и он оборотень, и, да, некоторые люди умеют трахаться так, что какое-то время ты можешь чувствовать себя влюбленно. Ничего особенного. Стайлз думает о том, что думал Дерек, когда пел эту песню. Когда он ее написал. Значит ли она что-нибудь необычное. И хотел ли Дерек, чтобы он ее услышал. Важно ли это было для него. Парень хмыкает, потому что это первый раз в его жизни, когда вокруг Хейла в его голове крутится столько вопросов. А потом жизнь снова входит в свою колею.***
Песня называется «In love» и стоит тринадцатой в списке альбома. Она просто клевая. Она приятно ласкает уши, потому что Дерек не воет в ней как раненая псина, для чего Стайлз уже слишком вырос. Он действительно поет ее. Кто бы мог подумать, что Дерек Хейл на самом деле умеет петь. И даже если ему это только кажется – какая разница? Кому здесь вообще нужна правда? Просто песня классная и она ему нравится. И Дерек над ней действительно старается.***
В таком огромном мире случайно встретиться с Дереком было сущей удачей. С родным городом Стайлза Дерека связывала только сестра и бывшая с ребенком. И если с Корой они и пересекались иногда в круглосуточных супермаркетах или в клубе, где он работал, то с Эрикой они обходили друг друга за милю. Проблема не во взаимопонимании или ревности. Просто, кто знает, что случилось бы, если бы Дерек пошел праздновать беременность своей девушки не в дешевый студенческий бар, а в нормальное место, которое было бы ему по карману и к лицу. Эрика звонила ему пару раз. Ну, или не ему, потому что под наркотиками или под Дереком очень сложно определить где чей телефон. Она не ругалась с ним, просто спрашивала, в состоянии ли сейчас Дерек, чтобы привезти ей что-то там, потому что рядом с ней нет близких, а садиться за руль в своем положении она боится, потому что беременность протекает тяжело. Она не истерила в динамик, она просто разговаривала. С Дереком вообще чувствовать сильные эмоции, наверное, невозможно. Эрика была неплохой девушкой. Просто видеть друг друга было неловко и как-то неправильно. Будто они должны испытывать ненависть друг к другу или что-то вроде этого, но им все равно друг на друга, а это не в рамках привычных стереотипов. Кора с ним не здоровалась. Однажды он, пьяный, заговорил с ней в клубе, но она отшила его. Сказала что-то грубое. Что-то, что было правдой, но что Стайлз не хотел бы слышать в лицо. Что-то вроде: «Я не обязана здороваться с каждой подстилкой Дерека». У Дерека действительно много подстилок. Кору можно понять. Эрику Хейлы недолюбливают так же, но, наверное, все не так плохо только потому, что она не просила алименты и не требовала предоставить ей Дерека под венец с кольцами. Она просто растила свою дочку и заботилась о ней. Предупредила Дерека, чтобы тот или появлялся статично, или не появлялся вообще в жизни мелкой, потому что психика ребенка – это не то, с чем Дерек мог бы играться. Дерек не бывает в Бейкон Хилс. Этот город – миллионник, но в нем все равно не помещается раздутое эго этого парня. И они все равно здесь находят друг друга. Стайлз накуренный, но ему уже не шестнадцать и даже не двадцать, чтобы его разносило. А Дерек разговаривает с Эрикой и Корой. Только с Эрикой и Корой, никаких детей рядом. Взгляд Дерека голодный, скользит по фигуре Эрики с желанием, он скалится, и Стайлз хорошо знает этот оскал. Но ничего не ёкает. Ничего не дергается. Он чувствует себя так же спокойно, уравновешенно и довольно, как и за десять минут до этого. Он чувствует легкую ностальгию и поправляет свой рюкзак, продолжая шагать вдоль улицы на работу к мачехе. – Эй, Стайлз! В наушниках Стайлза играет эта дурацкая «in love» и, ну, наверное, Дерек правильно делает, что просто берет и здоровается. Ведь они расстались не так уж и грязно, верно? Просто спокойно разошлись. Подрочили друг другу на прощание – ха! – и это нормально, когда ты здороваешься с такого рода знакомыми. – Дерек, какими судьбами? – Стайлз подходит к компании быстро и улыбается. – У Молли день рождения. – Дерек тоже широко улыбается и выглядит так, будто он совсем немного скучал по нему, но чувства творческих людей отличаются от чувств обычных, поэтому Стайлз не придает этому значения. Они никогда не придавали таким вещам значения. С чего бы им начать это делать сейчас? Стайлз в голове прикидывает возраст Молли. Три или четыре года, вряд ли больше. Неужели они не виделись с Хейлом так давно? – Ваша дочка? – Он смотрит на Эрику, и та на секунду опешила, потому что они со Стилински, вроде как, не знакомы, так что они с Корой вообще не должны были учавствовать в этой беседе, но парень все переворачивает с ног на голову, как будто не знает, что взрослые люди так не делают. – Моя дочка, – говорит блондинка. – Дерек приехал поздравить мою дочку. На какое-то время между всеми вибрирует тишина, и Стайлз думает, стоит ли ему извиниться или пошла на хуй эта высокомерная сука, потому что кого вообще ебут такие мелочи. – Ты вернулся сюда? Я думал, что ты собирался уехать в Канаду, как закончишь колледж. А. Так Дерек, оказывается, слушал его болтовню, да? Этот факт задевает что-то внутри Стайлза и он злится. Неправильно и неоправданно, но злится, потому что это все портит. И еще он злится, потому что он не должен испытывать злость к столь незначительным в моральном смысле людям из своей жизни. Но это все происходит. Такие маленькие бытовые штуки, которые не должны быть анализированы никогда и никем. Рефлексия была создана на того, чтобы Дерек Хейл вставил про нее две строчки в свою песню, а не для того, чтобы вот так внезапно начать портить отношения заново. – Тут свои заморочки. – Парень невнятно машет рукой куда-то в сторону. Заморочки – отъезд мужа сводной сестры к любовнице, абсолютная сестринская безалаберность относительно ребенка, психующая мачеха, отец, пристрастившийся к алкоголю и работе, и еще к своей секретарше. Заморочки – у Стайлза нет цели в жизни и никогда не было. Он бросился этими словами про Канаду Дереку в лицо, потому что у Дерека были планы. Дерек планировал написать альбом, уехать в мировое турне, у него были планы на следующие вторники и пятницы, на августы и апрели. А Стайлз думал, что Канада – ерундистика, а не страна, о ней можно говорить что угодно, и ничего тебе за это не будет. И это просто какая-то – счастливая или несчастная – ошибка, что судьба свела их. – Классная песня, кстати. Мне понравилась. Девушки смотрят с непониманием. С безразличным непониманием. Кора не здоровается с каждой подстилкой Дерека. У Эрики полно своих проблем. Какое вообще дело до сраных песен, когда у взрослых людей жизнь катится по наклонной постоянно, и нужно с этим что-то делать. – Да. – Мужчина кивает. – Я написал ее, когда мы расстались. Такая глупая, дурацкая, ненужная… штука. Стайлз в карманах сжимает кулаки. Кто же знал, что Дерек – не тупой отброс музыкальной индустрии с песнями про стандартную рокерскую херню. Стайлз слишком много о себе думает. – Я думал, что у нас все плохо с рефлексией. – Мы просто были слишком молоды. Звучит как: «Сколько тебе тогда было, Стайлз? Восемнадцать? Девятнадцать? Ты в то время даже со своими гормонами еще не разбирался – какая тебе рефлексия?» Как будто сейчас они стали охуенно взрослыми. Стайлз скомкано прощается и желает удачи.***
Лидия – отвратительная мать. Стайлз понятия не имеет, как ее бывший позволил ей родить. – Где Кэрол, Лидия? – спрашивает Стайлз, возвращаясь домой в районе шести утра. Лидия все еще накрашена и в обтягивающем платье – тоже вернулась недавно. – За ней должна была приглядеть мама. – У мамы Альцгеймер. – Стайлз практически по-собачьи рычит, пытаясь найти в пьяных глазах сестры хоть немного гребаного понимания того, что в данный момент происходит. – Нет ничего сложного в том, чтобы уложить ребенка спать, Стайлз. – Девушка практически киношно закатывает глаза и стягивает с себя платье. – Ты вроде умная, а творишь какую-то хуйню. И отмазываешься ты тоже хуево. Лидия молча уходит спать в свою с Кэрол комнату. Стилински чертыхается и снова натягивает кроссовки, проклиная весь этот свет, всех людей, которые по этому свету ходят, Дерека, Лидию и Альцгеймер.***
У Стайлза куча проблем. Невыносимый ворох событий, в который он окунулся после колледжа, нес его в сторону могилы со скоростью сто миль в секунду. И до могилы оставалось всего пару поворотов. Ему приходится искать няньку для Кэрол, потому что ни мачехе, ни Лидии девочка, по всей видимости, не нужна. У Лидии в голове работа. У нее депрессия из-за ухода мужа, и, когда она дома, она предпочитает не подниматься с кровати, перещелкивая каналы телика и кивая на рисунки дочки, которые больше раздражают ее, чем радуют, потому что на всех рисунках семья огромная и полноценная: дедушка, бабушки, Стайлз, мама и гребаный папочка. Где папочкина помощница, золотце? Она вроде как должна сосать ему на этом рисунке. Няньки все поголовно странные и дерут слишком много. Стайлз смотрит на цифры в качестве оплаты, и у него кругом идет голова, потому что, да, Лидия зарабатывает неплохо, но она не будет давать деньги на Кэрол, потому что у сестры в принципе хуевые отношения с благотворительностью. И, по ее мнению, их мать неплохо справляется с задачей няньки бесплатно. Неважно, что в прошлый раз она посадила Кэрол в полную ванную и забыла о ней на три часа, а девочка, пытаясь разбавить остывшую воду, обожгла ладони кипятком. Он находит одну няню, которую можно будет оплачивать с чаевых, и думает, что, черт, ну что может произойти страшного? Не так сложно уложить ребенка спать, если у тебя нет Альцгеймера. Но, как в самых ужасных ситкомах, не обходится без паршивых обстоятельств. После трех своих смен заместо сорока баксов Няня-За-Копейки уносит свои сорок баксов, золотые кольца Лидии и мелочь с подоконника. Стайлз, увольняя пристыженную няньку прямо в отделении полиции, закатывает глаза и спрашивает прямо: «Тебе платили семь баксов в час и ты, дура, предположила, что в этой семье не считают каждую ебаную копейку? Благодари Бога, что Лидии слишком хуево, иначе бы ты осталась без своей прекрасной шевелюры, потому что никому нельзя трогать подарки ее мужа». Между обнаружением пропаж и поездкой в участок Стайлз залезает в холодильник и берет кусок торта, который стоял там с незапамятных времен, потому что он отработал двойную смену и организм требовал хотя бы немного подпитки. Поэтому из участка он на скорой едет в больницу и проходит замечательную чистку желудка, а потом приходится взять больничные на работе, потому что дома миллионы проблем, и решать их, конечно, никто, кроме него, не собирается. Стайлз не видит разницу между выходными и буднями: он так же не находит ни минуты покоя. Моет, готовит, убирает, гуляет с Кэрол в парке. Ему двадцать пять и он гребаный отец-одиночка. Ужасные дни. Стилински устает и валится с ног. Челюсти бытовухи жуют его и перемалывают, и он очень скучает по временам, когда все его проблемы крутились вокруг лени. Теперь проблемы – это проблемы. Ему не нравится такая взрослая жизнь. Кэрол очень любит песню «in love», потому что она спокойная и потому что Кэрол – ребенок, и ей не особо интересно какой там смысл в этой песни, ей просто нравится голос. А Стайлзу не нравится, что Дерек никак не пропадет из его жизни. Он постоянно рядом с ним. Кэрол поет эту песню, когда моется, когда Стайлз завозит ее в детсад на потрепанной тачке матери, когда Стайлз забирает ее, когда они выбирают, что будет на ужин, и даже когда она ложиться спать, она просит, чтобы Стайлз тихо включил ей эту песню на магнитофоне, и тогда она будет вести себя хорошо завтра, «обещаю». Ей всего пять и она слишком похожа на своих родителей. Стайлз любит ее всем сердцем, но ему тяжело. Племянница тянет силы, и он иногда ненавидит себя, потому что совмещать выматывающую работу официанта и пятилетнего ребенка – невозможно, и мысли, что это не он не умеет пользоваться контрацептивами, так почему этот ребенок – его проблема? Но чувство вины приходит раньше понимания, почему он так думает, и что это не плохо – иногда давать такую вот слабину, просто нельзя расклеиваться и нельзя подать вид перед Кэрол, потому что дети все еще лучше видят эмоции людей, чем слова, которые они говорят.***
Стайлзу приходится найти себе новую работу. К счастью – платят там больше, и часы работы выпадают как раз на то время, когда Кэрол в детском саду. Становится немного легче, но не сильно. Потому что Лидия приходит в себя слишком медленно. Потому что мачеха занимается ерундой и отказывается снизить арендную плату за дом, в котором они с Лидией и Кэрол живут. Потому что Кэрол однажды назвала его папой и зажала после этого рот ладошками, и это неправильно. Потому что у него нет времени на личную жизнь. Потому что Кэрол все еще любит ту дурацкую песню – и откуда она вообще о ней знает, господи – и постоянно поет ее. Потому что он работает с Эрикой. Потому что Дерек вклинивается в его жизнь однажды и, блять, что он делает в его жизни до сих пор? Эрика работает теми же сменами, что и он, потому что у нее тоже маленький ребенок. И ей сложнее, потому что Кэрол – обычный маленький ураган с бесконечными «почему», а Молли – маленький оборотень, и уход за ней обходится многим больше. Эрика классная, потому что она не ебет Стайлзу мозги и не нагнетает. – Наверное, придется нанимать няню… – Эрика говорит это сама себе в раздевалке, когда снимает с волос резинку, и Стайлз слышит это краем уха. – С Молли проблемы? Рейес вопросительно поднимает брови, обращая на него внимание, а затем выдыхает и расслабляет плечи, стягивая фартук. – Да, есть некоторые. Через неделю она заканчивает детский сад, и ее нужно отправлять в школу, но она еще слишком маленькая, и в школе не примут ее из-за возраста. Единственная школа, куда ее согласились принять – в соседнем городе, но у меня нет машины, чтобы возить ее туда, а автобусы едут слишком долго – я буду опаздывать на работу. – А?.. Стайлз имеет в виду: Дерек. Имеет ввиду, что он все еще отец Молли. Стайлз имеет ввиду, что у Дерека достаточно денег, чтобы купить Эрике тачку, потому что она это заслужила. Быть родителем-одиночкой очень сложно. – Он иногда приезжает, но я все еще против этого. – Девушка неловко трет шею ладонью и выглядит очень усталой. – Мы оборотни, так что мы не можем просто забивать на своих детей – часть нашей природы этого не позволяет. Но воскресный папа – эта такая хуйня, Стайлз. Мне паршиво, когда Молли спрашивает, когда он опять приедет, а я не могу ей ответить, что не знаю, потому что… Ну, ты сам понимаешь. Я на самом деле не знаю, когда он соизволит нас навестить. Конечно. У Дерека куча проблем и дел. У него нет времени на такую ерунду, как семья, ребенок или хоть что-то долгосрочное, требующее его постоянного присутствия. – У меня тоже проблема с няней. – Стилински решает закрыть эту тему, потому что Рейес неловко и неприятно о таком говорить. Задать вопрос о материальной стороне отношений – слишком грубо. – Они или дерут по двадцать баксов в час, либо воруют. И мне не на кого оставить Кэрол. Сейчас я плачу шестьдесят баксов няне, но это не мой вариант. Я разорюсь. Не знаю, что делать. Это тяжело. Эрика понимающе кивает и развязывает фартук. Разговор кажется законченным, и Стайлз для себя подмечает, что этот разговор – очень откровенный и долгий. Они никогда не позволяли такого друг с другом. Чаще всего обходились дежурными фразами и иногда болтали о работе – не более. Но сейчас Эрика кажется Стайлзу… милой. Он начинает видеть в ней не только бывшую Дерека, но еще и человека, попавшего в такую же историю, как и он, а еще как и Лидия. Только у Лидии была возможность насладиться семейной жизнью, пока Кэрол росла, и бывший муж помогал ей с пеленками и ответами на каверзные детские вопросы, а еще у Лидии была красивая свадьба. Эрика ничего из этого не получила. Она была одинокой девушкой, залетевшей в восемнадцать лет от паршивого музыканта, и она справлялась, как могла. – Знаешь, мы могли бы поменяться сменами. То есть… Ты можешь работать по понедельникам, вторникам и пятницам, а я – по средам, четвергам и в выходные… Девушка какое-то время смотрит на него большими карими глазами с непониманием, а потом до нее доходит и она резко поднимается со стула, на котором сидела, и улыбается. У Эрики Рейес очень красивая улыбка и Стайлз буквально теряется в ней. Улыбка зубастая, как и у всех оборотней, и, да, наверное, это то, на что он всегда ведется. Ее губы выглядят упругими и мягкими, как и щеки, и как аккуратный кончик носа. Стилински никогда в жизни не видел Молли, но с такими генами – Хейл, Эрика – наверняка, она может вырасти даже симпатичнее Кэрол. – И не придется тратиться на нянь! – Она пропускает пальцы через светлые локоны и почти смеется от воодушевления. – Это отличная идея, Стайлз! Я готова тебя расцеловать сейчас! Стайлз смеется и думает, что это было бы неплохо. Но он не собирается влюбляться в бывшую Дерека. И, тем более, в мать его ребенка. В женщину, на которую Хейл забил, когда трахался и тусовался с ним. Он совершенно точно не собирается влюбляться в Эрику.***
Молли выглядит как… Молли. Эрика отлично подобрала девочке имя. И, вопреки ожиданиям Стайлза, у девочки нет темных волос и желания разрушать жизни людей. И она вызывает кучу эмоций. Она по-волчьи зубастая и улыбчивая. Не хмурится и не может молчать часами, как ее папаша. Но она все еще дочь Дерека Хейла. Потому что когда Стайлз смотрит на нее, он видит синий взгляд Дерека и его разрез глаз. Когда она сидит на коленках возле журнального столика и что-то рисует, а потом поднимает голову и перекидывается парой детских шуток с Кэрол, Стайлза накрывает волной ностальгии. – Девочки, на кухне шоколадное молоко с печеньем. Дети проносятся мимо него вихрем на кухню, чуть не сбивая с ног, и Стайлз смеется, потому что ему нравятся дети. Они задористые, глупые, а он любит эту детскую ласку, с которой они относятся ко всему. На кухне что-то падает и Стински подозревает, что это была стеклянная тарелка, на которой лежали угощения, и несется туда, чтобы девочки не принялись убирать это или чтобы просто не порезались. Его голова забита ими. Он постоянно сравнивает их, потому что Кэрол все-таки спокойнее Молли. Она реагирует на все совершенно иначе. Для Молли мир состоит из запахов и эмоций, и Стайлз, как может, старается отвечать ей на те или иные вопросы, связанные с оборотнями, но чаще всего просит помощи у Эрики, потому что она, конечно же, разбирается в этом больше. С Молли сложнее, потому что ее нельзя обмануть, когда разговор заходит за взрослые штуки. И если Кэрол может повестись на сказки Стайлза о том, что он грустит из-за головной боли или усталости, то Молли чувствует ложь, но, слава богам, не устраивает ему никаких допросов с пристрастиями, потому что Эрика воспитала ее хорошей девочкой. С Молли сложно. Просто до ужаса сложно. Чтобы уложить ее спать, приходиться быть максимально спокойным, потому что громкое или слишком частое сердцебиение сбивает ее. Она плохо контролирует свой слух, поэтому иногда делает громкость на телевизоре слишком большой или, наоборот, слишком маленькой. Она кушает то, что Кэрол нельзя, и это все доставляет кучу проблем. Но Стилински не против с этим справляться. Это весело и это опыт. Кэрол очень скучает по папе. Прошло уже много времени с тех пор, как она с ним виделась, но она ребенок и не понимает, что такое отпускать людей, которым ты не нужна. Она скучает по Лидии, потому что она ее любит. Кэрол тяжело, и Стайлзу не нравится, что ребенок ее возраста должен находиться в такой ситуации. Но они с Молли хорошие подруги. Они играют вместе и им интересно обсуждать вещи, которые они воспринимают по-разному. Молли задает целую кучу вопросов Кэрол о том, что это такое – быть человеком, и как Кэрол может засыпать, если в другой комнате включен телевизор, а еще – что такое синяки и царапины, и – почему Кэрол нельзя есть сырое мясо и почему она не умеет превращаться в волчонка. Им интересно друг с другом, и Стайлза это радует, потому что он переживал, что все эти расхождения в их теле могут их напугать. Но все нормально. Все хорошо. Стайлз кормит их, играет с ними, укладывает спать. Ему сложнее, чем Эрике, потому что Эрика всегда знает, что с Кэрол не так, и она умеет вытягивать боль, если кто-то из девчонок падает или ранится. Эрика отличная мама и у нее нет тех переживаний, которые есть у Стайлза. Вроде того, что – как отреагирует Дерек, если узнает, что у них тут за дела творятся. Потому что ей плевать на Дерека и ее дочь не сходит с ума по песни про наркотики и секс в туалете. Или вроде того, что – когда Лидия выйдет из депрессии, будет ли она ругаться на Стайлза за его самодеятельность и вернется ли она вообще к дочке. Или свалит куда-нибудь, потому что это будет вполне в ее духе. Или – будут ли у него свои дети. Личная жизнь там, пара, свадьба. Или он навсегда останется только дядей Стайлзом для детей. Стайлз трет переносицу и вздыхает. Девочки на кухне умные и, когда он попросил их не шевелиться, чтобы не наступить на стекло, они не шевелились.***
– Стайлз, а где мама Кэрол? – Ну… – Стайлз смотрит в сторону и на выдохе произносит: – Она много работает, и с тех пор, как от нее ушел папа Кэрол, она немного… Не в себе. Эрика широко раскрывает глаза. – Так ты не ее?.. – А? Что? – До него доходит суть вопроса только через пару секунд. – Не-е-ет! Я ее дядя. Просто приглядываю за ней. – Я так подумала, потому что она никогда не называет тебя по имени или дядей. Хотя, с другой стороны, папой она тебя тоже не называла. Стайлз смеется, а девушка улыбается в ответ. Все мило и безобидно, пока она не произносит что-то, что выбивает его из колеи. – Я сказала Хейлу, что у тебя есть ребенок. Прости. Стайлз думает: «Какая Дереку, блять, разница, есть ли у меня ребенок? Мы с ним даже не друзья». – Ничего страшного. – Стайлз смотрит на спящую на коленях Кэрол и тихо спрашивает: – Почему он интересовался? – Он спросил, как наши с Молли дела. Ну, знаешь, имея больше в виду «как дела у Молли». Я сказала, что ты нам очень помогаешь, и он удивился. Он такой: «С какой стати он вам помогает? Ты ему платишь?» И я рассказала про наш договор. Ничего такого, Стайлз. Расслабься. Он не относится к тебе плохо. Скорее, знаешь… – Блондинка приложила палец к губам и ногтем постучала по нижней. – Как если бы я оставила Молли с соседкой-старшеклассницей. – Я для него ребенок, да? – Ага.***
Стайлз возвращается со смены домой к Эрике вымотавшийся, но с большими чаевыми, так что по дороге покупает девушке цветы «за терпение» и «за понимание». – Стайлз, не стоило. Я же знаю, что у вас проблемы с деньгами, – говорит девушка, но улыбается. Видимо, огромное эго Дерека не позволяет ему делать такие приятности для матери своего ребенка. Мудила. – А у кого их нет? Эрика смеется, а Стилински смотрит и не может оторвать глаз. Эрика пиздец, какая красивая.***
Они выглядят настоящей парой, когда у них двоих выходные и они решают провести время с детьми. Стандартные американские развлечения для молодых родителей двух детей: кафе, аттракционы, мультфильмы, детские площадки. Кто-то говорит Стайлзу, что Молли на него похожа, и Кэрол – боже – снова называет его папой. Все ужасно. Не потому, что Кэрол называет его папой. А потому что ее папа возвращается и улыбается ей широкой улыбкой. Ее папа говорит: «Солнышко, соскучилась? Я тут!» Ее папа говорит: «Твоя мамочка приготовила блинчики и ждет нас дома, моя булочка». Ее папа говорит: «Стайлз, огромное спасибо за… За все. Не знаю, что случилось бы с Кэрол, если бы не ты». И сует Стайлзу в карман несколько крупных купюр. Все ужасно.***
Стилински одиноко, тухло и грустно. Сердце немного щемится каждый раз, когда он вспоминает, как Кэрол целовала его в щеки перед тем, как вернуться жить к маме и папе. Потому что он привык к этой девочке. Он не чувствовал себя ее отцом, но она была хорошим дополнением к этой уродской жизни. Среди денег и человеческой жадности она была его личным солнышком и цветочком. Молли, конечно, милая девочка, но Стайлз не знает ее так, как знает племянницу, и Молли он никогда по-настоящему не поймет. А Кэрол бросали то в ненужность, то в крайнюю степень заботы. Очень похоже на его детство. Эрика не понимает, по какой причине Стайлз все еще продолжает приглядывать за ее дочкой. Но вопросов не задает: денег на няню, на машину или на частную школу – нет.***
Стайлз смотрит на то, как Эрика готовит завтрак. Она после ночной смены и трехчасового сна. В серой тунике с черной рекламой какого-то футбольного клуба на груди и пушистых бежевых тапочках. Он знает, что она догадалась, почему он не съебался при первой же возможности от нее на вечеринку. – Стайлз, – говорит она, не поворачиваясь. И Стайлз, блять, тает. Его имя ее голосом звучит правильно. Он судорожно вздыхает и не может ответить, потому что да-да-да, Эрика, все что угодно, все что попросишь. И у него такое впервые. – Стайлз, – повторяет. – М? Стайлз встает со стула и подходит к ней, одной рукой обхватывая талию. Он зарывается носом в растрепанный пучок пшеничных волос и дышит яблоками. Он обнимает ее. Какая разница? Она все равно уже знает. – Стайлз, ты классный. Ты мне нравишься. – Эрика говорит с придыханием, отставляя кухонные принадлежности в сторону. Она выдыхает рвано, облакачивается тонкими ладонями на столешницу. – Ты еще не поломал себе жизнь, не лезь в это. Стайлз целует ее шею, как завороженный. Слова доходят с оттяжкой, через ватную призму, приломляются до слов: «Ты мне тоже небезразличен». Какая разница, что с ним и как он, если эта замечательная девушка рядом и она тает под его прикосновениями. – Стайлз, я прошу тебя… – Она хнычет, ее дыхание – мольба остановиться. – Я не ребенок. Я знаю, чего я хочу. Рейес разворачивается к нему лицом слишком резко, чтобы это выглядело страстно или романтично. Она смотрит глубокими омутами в самую его душу и все там видит. Она оборотень – не ведется на болтовню. Чувствует все слишком ярко – «слишком» для Стилински, и, наверное, именно это она всегда будет иметь в виду. – Не знаешь. – Чеканка слов прямо по его окровавленному сердечку. – Я не такая, как Дерек. Я не принимаю детскую симпатию за влюбленность и не позволяю себе пользоваться этим. А тебе, – она тыкает пальцем в грудь Стайлза, – пора бы уже повзрослеть. – Это самое хуевое, что ты могла мне сказать. – Он отходит от нее как в романтической драме. – Лучше было бы промолчать, а потом молча покивать на твой побег? Все херово. Стайлз лишается даже Молли.***
К черту Эрику. Стайлз напивается дома дешевым пивом, потому что ходить по барам у него денег нет. К черту Эрику, папашу Кэрол и даже ебаного Дерека. К черту всех тех, кто считает его ребенком. Дома – тишина. Мать лежит в доме для престарелых, потому что взрослые люди так и поступают со своими родителями. Все счета оплачены, все гвозди в стены вбиты, каждый чертов пенни рассчитан на два месяца вперед. Он такой взрослый, что зубы скрипят. Еще чуть-чуть и нужно будет вытряхивать песок с простыни. Жить – два понедельника. От него прет землей на два метра. А Эрика игнорирует его звонки и только пишет сообщение, что все-таки наняла няню. Дерек не против.***
До Стайлза все доходит с опозданием. Он чувствует себя конченым придурком, когда понимает, что все эти люди в его жизни имели в виду. Когда понимает, почему Дереку так легко было манипулировать им. Почему он так легко находил общий язык с Кэрол. И почему гребаная Эрика Рейес его отшила. Он смотрит, как какая-то семейка завтракает в его кофейне, и все становится на свои места. Папа не заглядывает в рот дочери, хоть и очень любит ее. Не пытается найти нить общих интересов с ребенком. Он просто следит за ней и любит. Именно в этот момент он понимает разницу. Юношеский максимализм отпрыгивает от него, как ошпаренный, и Стилински становится чуточку взрослее. Так себя вела Эрика с дочерью. Так себя с дочерью вели Лидия и ее муж. Так себя вел с ним его отец. Вот, в чем была проблема все это время. Взрослым нужно чуточку больше, чем просто чувства, чтобы быть вместе или строить взаимоотношения любого понятия. Они оценивают ситуацию в целом, а не жалуются на проблемы, на чувства, не ищут важностей в мелочах и статичностях. Взрослая жизнь – остаток существования, когда все первые разы израсходованы. А Стилински еще никогда не целовался по любви. Ему уже почти тридцать. Господи.***
Дерек, как обычно, внезапен. Только теперь Стайлзу похуй на то, каким образом они встретились в городе с многомиллионным количеством жителей. Они в баре. Стайлз пьет пиво со своим другом. Дерек улыбается ему из-за соседнего стола. И угощает сидром. Но Стайлза больше не купить подобной ерундой. И, да, возможно, он никогда не переживет это невероятное сексуальное влечение к Хейлу, но даже думать об этом противно. Не о сексе с Дереком, а о том, что такой гребаный мудила может продолжать его привлекать так, словно он все еще малолетка, целующаяся со вшивой псевдо-звездой в обшарпанном баре. В этом баре стакан пива стоит не доллар, а куда дороже. Теперь Стилински может это себе позволить. А Дерек все еще держит его за малолетку. Прекрасно. Дерек бесит его настолько, что он не может отречься от того факта, что прошло куча времени, они поменялись, но Дерек всегда вызывал кучу мыслей в его голове. И вызывает. Только мысли, вот эту всю гейскую рефлексию, а не дискотеку внутренних органов, которую вызывала Эрика. Это не может быть влюбленностью, потому что он знает, как она ощущается. Это не безразличие. Это что-то, что он всю свою жизнь испытывал только к нему. – Вау, Стилински, – хихикает в кулак Скотт. – Ты действительно так долго не можешь разобраться в своих чувствах? Подумай о совпадениях, Стайлз. Если судьба и существует, то только в твоей истории. Стайлзу не нравятся такие разговоры. Его тыкают носом в лужу мочи и спрашивают, кто это наделал. Он не собирается быть частью романа «Дерек, до меня одного дошло, что между нами, сейчас я тебе все расскажу и разложу по полкам». Пошел нахуй, Дерек. – Мне плевать на него. Даже если… – Даже если с восемнадцати лет он преследует тебя на каждом углу? – спрашивает друг, с хлюпаньем отпивая эль. – Это судьба-а-а… – Ты нажрался в сопли, Скотт. – А единственная девушка, в которую ты был влюблен, – его бывшая с ребенком. Такая красивая девчонка, да? Ты же так часто западаешь на баб. – Я спал с девушками и до нее. Они мне нравились. – Стилински противно от этого разговора. Впервые за несколько лет он опять чувствует себя ребенком, которого все держат за дурачка. – Да, но в скольких из них ты был влюблен? – Маккол ебанутый. – А что насчет Кэрол? Она любит именно его песню, а не Кэтти Пэрри. Его песню о вас, Стайлз. Откуда бы она могла узнать о ней, верно? – Парень улыбается так, что его щеки, наверное, сейчас лопнут. – Белиберда, Скотт. Мне стыдно это слушать. – Вы постоянно встречаетесь в Бейкон Хилс, хотя оба там не живете. Он был не против, чтобы ты следил за его ребенком, а ты, между прочим, сидел с ним на наркоте полгода! Оборотни – ебанутые, но не настолько. Стайлз, когда вы расставались, потому что совершенно ничего не испытывали друг к другу, он написал тебе песню. Это судьба, Стайлз. Стайлз поднимает на друга глаза и смотрит на него, как на конченного. Ему не пятнадцать, чтобы он верил во всю эту ерунду с судьбами и счастьем на веки. Никакого Дерека в его жизни не будет. Ни Дерека, ни Эрики, ни их дочери. Однажды он просто найдет девушку, с которой ему будет удобнее всего, поженится с ней, обзаведется потомством и свалит на пенсию. А все эти разговоры пусть катятся по музыкальным дорожкам в пизду.