Одна рассказанная история.

Первое детское воспоминание было очень ярким. Уютный хлопок колыбели, душистый запах вереска. Солнечный лучик путается в огненно-рыжих пушистых волосах прекрасной юной женщины. Она склонилась надо мной и её лицо светится любовью, она улыбается мне… Мама… Я ещё не могу говорить, но тяну к ней и ручки и тоже изо всех сил улыбаюсь беззубым ртом. Сердце моё наполняет тёплый свет. Подрастая, я зачарованно смотрел, как мама кружилась в полутанце по кухне, что-то закипало в блестящем огромном чане, а она, напевая звонким голосом непонятные песенки, добавляла в кипяток чудесные цветы, неизвестные мне травки, иногда улыбаясь мне. Потом, когда всё было готово, разливала настой по бутылочкам, сухие травы раскладывала по мешочкам. Соседи и заезжие люди заходили и брали эти бутылочки и мешочки, улыбались и благодарили, кто чем мог — яйца, молоко, красивая посуда и ткани. Жили мы хорошо. А ещё у нас была огромная, мохнатая псина, которую почему-то все боялись. Говорят, она пришла в день моего рождения на двор и так и осталась. Джули, так я её звал, позволяла мне кататься на ней, теребить и причёсываться, всегда приносила мячик из переплетённых тряпок, который я кидал. Всё это омрачал только один человек. Ночами, редко, приходил богатый мужчина. Приходил вовсе не для того, чтобы взять душистые мешочки. Перед его приходом мама укладывала меня спать и готовилась. Вплетала в волосы цветы, накрывала на стол… Однажды мне стало любопытно, что происходит и я тихонько приоткрыл дверь маминой спальни. Нет, мне было всё равно, как он выглядит, но я впервые видел маму…такой. Зелёные глаза горели, мраморная кожа на щеках раскраснелась. Она сидела на его коленях и гладила по голове, совсем как меня, называла любимым… А он трогал её… и неожиданно поднял тяжёлый взгляд на меня, лицо его исказилось. Я зажмурился и убежал в свою комнату, залез под одеяло и постарался заснуть. С тех пор я боялся его приходов. И чем старше я становился, тем неприятнее мне было видеть, как мама накрывает на ночь стол. Я перестал спать и слушал их странные вздохи и громкие разговоры.Со временем разговоры стали всё громче. До моей спальни доносилось:"Оставь ублюдка!», «Это твой сын, Родерик!». «Нет! Я же помню…» Большое я ничего не мог расслышать. На утро мужчины уже не было, но с каждым его приходом мама начинала смотреть на меня как-то не так… Лучик солнца уже не играл в её волосах, глаза не улыбались. Потом это проходило и всё вставало на свои места. До тех пор пока опять не появлялся он. Той ночью он пришёл снова. Нет, не пошёл. Ввалился в наш дом, такой тёплый и радостный дом, грязными сапогами пачкая сплетённые мамой коврик. Я юркнул в комнату. Пол ночи они кричали. Я слышал звон разбитой посуды, всхлипы и мольбы мамы, его натужный разъяренный бас. Громко хлопнула дверь и всё затихло. Выждав немного я подошёл к двери маминой спальни и толкнул её. Рыжие волосы растрепались по грязному полу, поверх остатков той еды, что была на столе. Она лежала и плечи её дрожали в бесшумном плаче. — Мама? Маленькой ручкой коснулся её плеча. — Мама? Неожиданно она приподнялась и повернулась. В стеклянных глазах стояли слезы и, пожалуй, ненависть. Никогда не видел таких её глаз! «Это всё ты виноват! Ты! Не было бы тебя, Родерик никогда бы не бросил меня! Ты!» Звонкий хлопок. Я даже сначала не понял, что произошло, никто никогда не бил меня прежде. «Ты!» Хлопок, лицо загорелось от боли. «Ты! Уйди с глаз долой!». Мир как будто перевернулся, к опухавшим глазам подкатили слезы и брызнули сами собой, пока я пытался понять. Понять…как это? Что происходит? Как мама может ударить меня, как может ТАК смотреть?! Что я сделал не так? Настолько не так?! Я не верил в происходящее. Я протянул к ней руки. — Мама? За что? «Уйди с глаз долой!» Она толкнула меня. Встала, отволокла за руку за порог спальни и захлопнула дверь. Глотая слезы, я залез в свою постель. И тут уже разревелся. Нет, не по детски. Не крича и топая на весь дом. Я ревел взахлёб, кусая подушку, сжимая кулачки, впиваясь ногтями в ладонь до боли. Ревел, впервые не зная, к кому мне бежать. Ведь единственный человек, который мог меня утешить — была мама. Не помню, как я заснул. На утро я проснулся и не услышал в доме приятных запахов завтрака или нового настоя. Хотелось верить, что всё как всегда наладится утром и она посмотрит, обнимет, споёт странную песню. Но она лежала на постели, не прибрав разбитую комнату. Смотрела в потолок. Я не смел войти. Это продолжалось три дня и три ночи. Я бродил по двору, гладил и обнимал Джули и съел всё, до чего мог дотянуться на кухне. Однажды, подкидывая мячики Джули в воздухе, я научился подкидывать один и ловить другой. Было смешно. Я так развеселился, что забыл про всё и побежал к маме, показать. — Смотри! Смотри, что я могу, мама!!! Я радостно залетел в дом и замер. Она уже не лежала. Пританцовывая в кухне, она что-то варила в своём котле. Но как же она изменилась. Лёгкое платье в маках сменил черный балахон. Из котла не пахло чудными северными травами. Пахло гнилью. И песня была плохой, зловещей, глухой.