***
Мамору долго и внимательно смотрел на спящую девушку рядом с ним, которая куталась в плед и забавно морщила носик, словно снилось ей что-то неприятное. Но лицо её было слишком живым и подвижным, и буквально через секунду она уже улыбалась, мило причмокивая. Он укутал её получше и осторожно встал с дивана, на котором они оба и уснули за просмотром чёрт-знает-какого-по-счёту фильма. Телевизор несколько мешал своим свечением, поэтому Мамору выключил его, а сам ушёл на кухню — он не мог себе представить утро без кофе. Напиток тихо шуршал в турке, кофейные ароматы будоражили голодный желудок, а Мамору всё прокручивал и прокручивал в памяти события вчерашнего вечера. Он бы не стал столь удивительным и потрясающим, если бы не было некоторых мрачных моментов. Налив кофе в подогретую чашку, Мамору накрыл её блюдцем и погрузился в воспоминания…***
...Когда он вышел с работы, на улице лил сильный дождь. Реки дождевой воды неслись рядом вместе с Мамору, который, ругая небесную канцелярию, бежал несколько кварталов на своих двоих. Машина была в ремонте, а автобусы не ходили, как сказали по радио, поэтому приходилось добираться своим ходом. Зонтик частично спасал от воды, но ноги промокли окончательно, и Мамору оставалось лишь надеяться, что простыть он не успеет. Стоило ему только увидеть маячившую на горизонте родную многоэтажку, как у Мамору словно второе дыхание открылось. Однако только-только он ускорил шаг, как с кем-то столкнулся нос к носу на мостовой. — Ай-яй! — запричитал кто-то, оступаясь и падая. Мамору, который смог устоять на ногах, успел подхватить этого «кого-то» под локоть и не дать встретиться с мокрым и противным асфальтом. — Вы в порядке? — учтиво осведомился Мамору и осёкся, когда на него посмотрели заплаканные голубые глаза, ради обладательницы которых он мог сделать всё, что угодно, попроси она только. — Оданго? Усаги, увидев его, тоже растерялась и удивлённо смотрела на Мамору, заторможено хлопая слипшимися от воды ресницами. От дождя — или всё-таки слёз? — по щекам расползлась тушь, и выглядела Усаги немного жутко. — Я… Прости… Я… — лепетала она, сжимая холодными пальцами мокрый рукав его рубашки. — Это не… Губы её дрожали, а покрасневшие от слёз глаза лихорадочно блестели. Шмыгая носом, Усаги старательно пыталась держать себя в руках, но получалось плохо — она дрожала то ли от холода, то ли от беды, приключившейся с ней. — Что-то случилось? — взволнованно спросил Мамору, осторожно прижимая её к себе. — Он… Он… — всхлипнула Усаги и, подавшись вперёд, уткнулась носом ему в грудь, безмолвно прося тепла и защиты… — ...Спасибо тебе большое, — негромко поблагодарила его Усаги. Она стояла на пороге гостиной, неловко переступая с ноги на ногу, и безрезультатно поправляла рукава слишком большой для неё рубашки Мамору. После душа Усаги выглядела чуть более бодрой и живой, чем была до этого. По крайней мере, следы туши пропали, и Оданго не напоминала монстрика из детских сказок. — Пустяки, — улыбнулся ей Мамору и похлопал по дивану, приглашая сесть. — Иди сюда. Робко ступая по махровому ковру, Усаги приблизилась к нему. Она не смотрела на Мамору, когда устраивалась рядом с ним, стыдливо пряча глаза. — Не бойся, Оданго, плед не кусается, — улыбнулся Мамору, когда Усаги вздрогнула из-за того, что он накинул ей на плечи тёплую, почти невесомую ткань. — Спасибо… Усаги шмыгнула носом и, подтянув колени к груди, уткнулась в них. Мамору смотрел на неё со смешанными чувствами: он понимал, что что-то точно стряслось, но не спрашивал, опасаясь расстроить Усаги ещё больше. Поэтому-то лишь молча сидел рядом, не решаясь заговорить. — Ты можешь смеяться надо мной, сколько влезет, — вдруг заговорила Усаги — на лице её появилась горькая усмешка. — Но ты был прав, как всегда. Ты всегда-всегда прав, а я просто глупая наивная дурочка, которая была нужна ему только ради забавы, — зажмурившись, она стала покачиваться из стороны в сторону. — Он бросил меня, бросил, понимаешь? Господи, никогда не думала, что это будет так больно. — Глупая, — Мамору улыбнулся кончиками губ. — Конечно, это больно. Но это же не конец, правда? У тебя всё ещё впереди… — Я знаю, знаю, — активно закивала Усаги. Прикусив губу, она замерла и, вздохнув, подняла на Мамору голову. Он почти вздрогнул от того, сколько боли увидел в голубых печальных глазах. По личному опыту Чиба прекрасно знал, что разрывы с некогда близкими тебе людьми — это всегда тяжело, даже если в последнее время вы только и делали, что придирались друг к другу по поводу и без него. — Просто… Это так трудно. — Я знаю, — Мамору, на секунду замешкавшись, обнял Усаги, притягивая её к себе. — Нужно просто пережить это. Отвлечься. Потом станет легче. Она глубоко вздохнула, прижимаясь к нему в поисках того тепла, которое почувствовала ещё на улице. Она слышала, чувствовала биение его сердца — и это успокаивало Усаги, приносило некоторый покой в разорванную от боли душу. — Поскорее бы… — ...Моя жизнь похожа на фильм, но с каким-то грустным концом, — покачала головой Усаги, когда пошли титры первого просмотренного фильма. Она посмотрела на Мамору, словно внимательно изучала его профиль в сумраке комнаты. Руки её осторожно обнимали его в ответ, и обоим казалось, что так и надо, что так и должно всегда быть. — Но я так не люблю фильмы с плохим концом, — она сморщила нос и положила голову ему на грудь. — На них у меня аллергия. Мамору улыбнулся и ласково погладил Усаги по спине, от чего у обоих по коже пробежал табун мурашек. Непривычное чувство нежности захлестнуло обоих, но они не знали, что с этим делать, поэтому только и могли, что лежать на диване и робко обниматься, пока на экране телевизора сменялись картинки. — Но твой фильм ещё не закончился, прошло всего лишь пару минут от начальных титров, — совсем тихо произнёс Мамору, неотрывно глядя на взлохмаченные, пушистые после душа волосы Усаги, которые золотым водопадом укрывали их, как второй плед, даря уютное тепло. Она замерла, осмысливая слова Мамору. Сердце гулко билось в груди, мерно отсчитывая секунды жизни, и Усаги поняла, что Мамору снова был прав. Как всегда. Как она тогда и сказала. Усаги подняла голову и, опираясь подбородком о его грудь, улыбнулась: — Твой тоже…***
...Мамору очнулся от воспоминаний вчерашнего вечера, когда нежные, уже не холодные пальчики коснулись его руки. Вздрогнув, он обернулся и увидел Усаги подле себя, которая сонно жмурилась от лучей солнца, заглядывающих на кухню. Широкий ворот рубашки оголял одно плечо, от чего Усаги выглядела ещё более беззащитной и хрупкой — по крайней мере, в восприятии Мамору. — Доброе утро, — она широко зевнула. — Доброе. Мамору улыбнулся и, протянув руку, поправил рубашку. Усаги покраснела, засмущавшись, и спрятала руки в длинные рукава. Покачавшись с пяточки на носок, она осторожно поинтересовалась: — Мамору… Ты помнишь, что сказал мне вчера? Добродушно усмехнувшись, Мамору заключил Усаги в объятья, с наслаждением вдыхая запах геля для душа, которым она вчера мылась, и от которого у него неожиданно закружилась голова — и хотелось танцевать от переполнявших его эмоций. Хотелось продлить этот миг, растянуть его на целую вечность, чтобы каждое утро начиналось вот с таких вот простых прикосновений — Усаги ведь охотно обняла его в ответ, прижимаясь к нему всем телом. — Я помню, — он уткнулся носом в её волосы. — И всё ещё хочу, чтобы наш с тобой фильм имел общий конец. — И я, — прошептала Усаги, счастливо улыбаясь. — И я.