Verfluchtes Leben

      Глубокая ночь. Тихая и спокойная. Ни машин, ни людей. Особенно на печально известном мосту Мапо. Высокие фонари и телефонный будки анонимной психологической помощи. В голове Ханбина пробегала мысль «а не позвонить ли…?», но он тут же ее отметал. Пустой разговор со специалистом точно не поможет ему решить проблемы, от которых его словно выворачивает наизнанку.       Свет от фар родительской машины слепит глаза. Ханбин не видит родителей, но слышит их просьбы одуматься и вернуться домой. Они говорят, что все будет хорошо, но верится слабо. Ханбин стоит на самом краю, поэтому все, что могут ему предложить родители — пустые обещания. И это все, что они могут, потому что боятся сделать лишний шаг. Боятся, что их сын оступится и упадет. А ведь он упадет. Все изначально задумывалось ради этого… но Ханбин хотел тихо умереть, без свидетелей. Ту записку, что оставил Бин, должны были увидеть только утром, а не попрощаться с родными он не мог.       Громкий звук от резкого торможения шин застал врасплох не только Ханбина. Он все так же не видит ничего, кроме света фар, но уверен, что все так. И именно этого человека не должно быть здесь. Не должно быть в его жизни! Ему он не оставил ничего! — Я, по-твоему, идиот, Ким Ханбин? Думал, что не догадаюсь, и ты спокойно уйдешь? — Чживон уверенно шел к парню, игнорируя мольбу госпожи Ким не подходить к ее сыну. Для него это не имеет значения. Ничто не имеет значения кроме чертового Ханбина, решившего его так кинуть. Было страшно. Его снедал страх, что вот-вот он лишится самого дорогого в его жизни. Он зол. Зол на себя, что не заметил, зол на Ханбина, что тот сдался, — это не решит твои проблемы. Но я их решу! — Конечно, — недовольно отзывается Ханбин, вжимаясь в хрупкую преграду, отделявшую его от падения, — если ты такой всесильный, то как мы докатились до такого?! — Бин-а… — от хриплого и тихого голоса Бобби Ханбина пробивает дрожь. От отчаяния в голосе Бобби Ханбин впервые задумался, а не ошибку ли он пытается совершить, — сделаешь еще шаг, и я пойду следом.       Тишина. Чживон больше не говорит, а Ханбину нечего ответить. Его родители больше не вмешиваются, но Бин слышит тихие всхлипы своей матери. Он не собирался устраивать из этого шоу. Ему не нужны были зрители. Он должен был быть здесь один. И Ханбин понятия не имеет, что должен делать дальше. Как будет лучше? Один шаг и все решится само и без него? Ханбину не хватает смелости взглянуть на Бобби еще раз. Он пытался выглядеть сильным всегда. Даже наивно считал себя сильным. Но сейчас он осознает, что он трус, который пытается сбежать от своих проблем, боли, Чживона… — Останься со мной. Здесь. Навсегда. — Чживон тянет руку Ханбину. Это последнее, что он может. Протянуть руку, вытащить из всего этого дерьма и быть рядом.       Ханбину больно. Впервые больно. Он неловко тянет руку в ответ, увидев в нем спасительный свет. Неверное движение и он оступается, так и не ухватившись за свой свет. «Конец». Ханбин падает, пытаясь ухватиться за воздух. Он падает не один, потому что его пальцы переплетены с его светом.       Переулок неблагополучного района, похожий на тот, который Ханбин уже проходил ранее и не раз. Юноша не идет куда-то конкретно, а просто следует туда, где мрачнее, а от стен отражается эхом малейший шорох. Туда, где одним своим появлением он может навлечь на себя неприятности. И его побьют. Может, что-нибудь сломают. Но идеальным раскладом будет, если его все же убьют. Специально или случайно. Разве это важно? Ханбин не настолько смелый, чтобы спрыгнуть с крыши или повеситься в родительском доме. Да и не хочет он ломать психику любимой младшей сестренки да портить успешную карьеру отца грязным пятном в виде сына-самоубийцы. Он и без этого одно сплошное разочарование семьи, хоть об этом никто даже не догадывается, потому что Ханбин хорошо умеет прятать свою боль.       Эта боль отнюдь не физическая. Ему всего лишь 20 лет, а уже ломает так, что хочется лезть на стенку и орать. Истошно. Так, чтобы в его крике каждый мог уловить ту боль, с которой он родился… Вот только ни одна живая душа его не поймет. Они не знают, что такое жить в его шкуре! Ни родители, которые всю сознательную жизнь смотрели на него с плохо скрываемой жалостью, приставляя к нему кучу персонала, охраняющего даже его справление нужды. Ни хёны, с которыми он любит проводить время за видеоиграми, несмотря на запреты домашних. Ни однокурсники, которые проявляют к нему мнимый интерес из-за состояния его семьи и влияния отца, а за спиной бросают завистливое «бесчувственный ублюдок». Им всем просто повезло, и они никогда не узнают, каково это, быть Ханбином, жить как он, видеть мир его глазами. Думают, что он зажравшийся придурок, который только и делает, что с жиру бесится. Но при этом, в тайне или открыто, желая хоть день прожить той жизнью, которой живет он. Глупцы!       На свое везенье, Ханбин все же натыкается на не особо располагающую к беседам компанию парней в черной, скрывающей тело и лицо, одежде. «Это будет моим концом?» — мысленно усмехается Ханбин и идет прямо к той группе, на какое-то время остановившись под тусклым светом фонаря. Так, чтобы было видно, что с него можно много вытрясти. — Не правда ли чудесная но… — кулак прилетает прямо в челюсть, и Ханбин не успевает договорить до конца. Он сплевывает кровь и улыбается кровавой улыбкой, дразня не особо настроенных на разговор парней. Ханбин мысленно радуется, когда его повалили на асфальт и начали запинывать, но… Этого казалось мало. От такой ерунды умереть он не сможет. «Простое хулиганье», — скучающе Ханбин осматривает пинающих его парней, чем перепугал местную гопоту до такой степени, что они даже отпрыгнули, как от прокаженного. Один из них даже молиться начал. А Ханбин вновь разочарован, потому что даже умереть позорно не может. Молча встает и начинает отряхивать одежду от грязи, хоть и без особого успеха. Один особо впечатлительный парень не выдержал подобного потрясения и с криком «сдохни, сука» бросился на Ханбина с перочинным ножом. Реакции Ханбина хватило лишь на то, чтобы приглашающе широко расправить руки. Нож проникает куда-то в бок, и он падает от сильного толчка на спину.       Слишком шумно. Какая-то возня и суета, но слишком муторно вставать вновь, когда можно просто лежать и ждать, когда он, возможно, сможет умереть хотя бы от потери крови. Но вновь все идет под откос. Гопота тотчас сбегает, стоит им услышать проезжающую мимо машину, которая еще и остановилась рядом. И вот он видит над собой лицо парня, который склонился над ним и всматривался в лицо, будто пытался увидеть в нем знакомые черты. — В таких местах хорошим мальчикам делать нечего, — с легкой издевкой произносит неизвестный «хорошим мальчикам». По лицу Ханбина ударили лишь раз и то в челюсть, поэтому сына известного в их стране конгрессмена Бобби не узнать бы не смог. В отличие от ошивающейся здесь шпаны, Бобби достаточно часто включает телевизор и компьютером пользуется не для того, чтобы выйти на связь с дилером. Да и любой уважающий себя врач должен знать о верхушке своей страны. Это может быть полезно. И это одна из причин, почему Бобби не бросает Ханбина подыхать в переулке, а наспех оказывает первую помощь подручными средствами, дабы не заляпать салон автомобиля кровью. — И куда ты меня тащишь? — Ханбин спрашивает для вида, потому что ему абсолютно все равно, куда и зачем его тащит незнакомец. Ответа на вопрос не последовало, будто Бобби знал, что это бессмысленно. Он укладывает Ханбина на заднем сиденье и советует не сдохнуть в его машине, потому что лишние проблемы ему не нужны.       Пока они ехали в неизвестном направлении, Ханбин пытался рассмотреть незнакомца. У него были острые черты лица, зачесанные назад темные волосы и насмешливый взгляд, который тот бросал на него через зеркало, чей угол он поменял так, чтобы видеть Ханбина, а не дорогу. Все равно в это время машин практически не было.       Еще в переулке Ханбин заметил, что от парня едва ощутимо пахнет медикаментами, поэтому мог предположить, что он скорее всего интерн, который проходит практику в больнице своих родителей. Дорогая машина, в которой они едут, чем не показатель того, что если парень и врач, то явно не в первом и даже не во втором поколении. Но Ханбин все же удивляется, когда они подъезжают ни к какой-нибудь больнице, а в жилой квартал из нескольких многоэтажек, к одной из которых его несет Бобби, периодически жалуясь, что тот вовсе не пушинка. — Хранить и использовать медицинские инструменты дома разве законно? — монотонно спрашивает Ханбин, когда рядом с ним появляется огромный чемодан со всякими скальпелями, иглами и прочими инструментами. — Нет, — просто отвечает Бобби, — но разве я похож на человека, который следует закону? Может у меня хобби такое. Коллекционирую их, например. — На коллекционера ты совсем не похож. — А жаль, — Бобби закончил с приготовлением и натянул стерильные перчатки. Он обеззараживает рану перекисью, от чего она тут же начинает шипеть. — Собираешься зашивать без анестезии? Жестоко… У тебя точно диплом есть? — Зачем он мне? — искренне удивляется Бобби, — мне от него пользы столько, сколько тебе от анестезии. Я знаю о твоей болезни.       Отметив, что Ханбин не собирается ничего отрицать, Бобби начинает зашивать рану. В его кругах ходили слухи о какой-то неизвестной болезни сына конгрессмена, которую тот так тщательно скрывает ото всех. Это действительно редкая болезнь, о которой и не догадался бы никто, не скажи Ханбин прямо, что он не чувствует боли. Бобби просто повезло увидеть Ханбина именно в таком состоянии и сложить два и два. — Совсем не чувствуешь? — Бобби отрезает лишнюю нитку и получает кивок в ответ на свой вопрос, — интересно… Ах, как же жаль, что не могу тебя оставить у себя. Тебя скоро хватятся… — с ноткой грусти в голосе говорит Бобби, встряхивая одну ампулу. Он вводит шприц Ханбину в челюсть. — Хочешь исследовать меня? — Даже не спросишь, что я тебе вколол? — Как-то все равно. Так ты хочешь меня исследовать или нет? — Хочу.       Ханбин привстает и достает у Бобби из кармана брюк телефон, но сталкивается с препятствием в виде пароля: — Разблокируй.       Получив обратно в руки уже разблокированный телефон, Ханбин набирает свой номер и нажимает вызов. Услышав мелодию своего телефона из заднего кармана джинс, Ханбин сбрасывает вызов и возвращает телефон владельцу: — Теперь у тебя есть мой номер. Звони, — Ханбин подхватывает с пола свои вещи и идет в сторону выхода, но в дверях разворачивается и вновь обращается к Бобби, — ты же не врач? — Я врач. Без лицензии и пока еще студент. Передумал? — Нет, так даже лучше.