Когда мы вернёмся

      Я стою, обозревая город с высоты одного из последних этажей башни Полиса. Я смотрю вдаль, но по сути ничего не вижу. Я погружена в свои мысли. В голове крутится фраза Титуса о том, что единственный способ защитить Кларк, это отправить ее домой, в лагерь скайкру. Но если она присягнула мне на верность, то Полис такой же её дом, как и мой, почему она не может быть в безопасности здесь, под моей протекцией?       «Он что-то знает», — думаю я, понимая что Титус никогда не был голословен. Он настаивает на том, что Кларк здесь не в безопасности, значит подозревает или даже знает, что кто-то готовит бунт против входа скайкру в Альянс. Но если это так, неужели он сам — изменник — и не предупредит об этом свою Хеду? Неужели это возможно — предательство собственного учителя? — Командующая.       Голос Кларк подозрительно тихий, с нотками испуга. Я медленно поворачиваюсь, чтобы не выдать гложущего меня беспокойства. Командующей претит показывать свои чувства, тем более другому лидеру. Лицо Кларк сковывает маска испуга, оно напряжено, зубы сжаты, между бровей болезненная складка. Я долго наблюдала за ней, и понимаю — это выражение лица говорит только об одном — ей вот-вот придется броситься в гущу схватки. Но с кем воевать, когда теперь она и её люди — мой народ? — Да, Кларк из небесных людей. — Говорю я, подавляя усмешку, она замечает это и смягчается в лице. Она всегда смягчается, когда я говорю с ней наедине. Будто приватный разговор что-то меняет, будто нет войны, крови на наших руках, совместно хранимых тайн, смертей, предательств, лжи. Будто нет на мне плаща из красной ткани, наплечника, меча в ножнах, будто в этот момент я и не Хеда вовсе, я просто… — Лекса, — она подходит ближе. — Только что началась война.       Мне кажется, или на моем лице не дрогнул ни один мускул? Похоже, чтобы оно изменилось? Мне только захотелось покачать головой и саркастично сказать что-то вроде: «Я же говорила, Кларк. Кровь за кровь — единственный закон, который знают земляне». Но уважение к собственным решениям не дает мне этого сделать, а потому я просто взглядом даю ей понять, что готова услышать причину, по которой мне вновь придется отправлять моих людей умирать. — В одном из моих лагерей, Аркадии, власть захватила группа людей, которая призывает разорвать союз с землянами, напасть на них, перебить и отобрать земли, припасы. Какое-то количество людей поддержало их, но многие оказали сопротивление. Они заперты в камерах как бунтовщики. Я должна ехать. Ты сможешь дать мне лучшего коня и нескольких воинов для защиты? Я должна вытащить оттуда своих людей.       Я молчу какое-то время. У меня не выходит из головы фраза Титуса: «Кларк будет в безопасности только если Вы отправите ее домой…». А что если всё это ловушка? Хорошо спланированная провокация? Кларк выезжает в сторону лагеря, чтобы разобраться с тем, как вытащить своих людей, она не будет сидеть на месте, они знают это. По дороге они просто перекрывают ей путь, и расправляются так жестоко, как только могут, ведь сила Ванхеды все еще нужна им, тем кто хотел бы растащить Альянс по кускам. — Нет. — Говорю я и сама немного удивляюсь тому, как холодно и грубо это звучит. — Ты останешься здесь, под моей защитой, до тех пор, пока я не выясню всех деталей. — Но Лекса, там мои люди, если не выехать вовремя, они попытаются выбраться самостоятельно и тогда их просто перебьют. Там моя мать. Ты не можешь просто держать меня здесь!       Её глаза полны страха и наливаются злыми слезами. Кажется, до неё только сейчас начинает доходить, что такое присяга на верность. Она понимает, что без моего приказа её просто не выпустят за пределы Полиса. — Я не держу тебя здесь, Кларк, — говорю я мягче, потому что и сама понимаю, что это, по меньшей мере, глупо рассчитывать на то, что она не сбежит, если я заставлю её остаться против воли. — Я приказываю тебе и твоим людям остаться здесь, пока мои разведчики не проверят информацию. У меня есть основания думать, что тебя провоцируют покинуть Полис. — Приказываешь, значит?       В её голосе нескрываемое раздражение. Ну конечно, теперь она будет злиться на меня за то, что сама же сделала. Она всегда так делает, сначала принимает решения, а потом говорит, что это я вынудила её поступить именно так.       Она подходит ко мне ближе, в этой своей развязной манере. У неё вообще есть привычка подходить ко мне очень близко, так, чтобы пронизывать меня этим своим взглядом. Глаза у неё голубые, злые и настырные, но есть в них и что-то ещё. Это «что-то» появилось в них после того нашего поцелуя давным давно, и с тех пор не исчезало. Это «что-то» появляется в её глазах только тогда, когда она смотрит на меня — то ли особый блеск, то ли особая злость. — Ты же понимаешь, — говорит она, приблизившись ко мне вплотную так, что её грудь вот-вот коснется моей. — Что я присягала тебе для выгоды, а не для того, чтобы быть верной тебе, и тем более твоим приказам. — Разве? — Я чуть-чуть склоняю голову и улыбаюсь. — А я думала, что коленопреклонение для тебя что-то да значит. Если не верность, то хотя бы уважение к моим решениям. Ведь, кем ты не была, Ванхеда, пока что я — Командующая Альянсом. — Но это может в любой момент измениться. — Говорит она нагло и смотрит на меня очень пристально. Нет, она не пытается намекнуть на то, что может убить меня. Какой дурак сначала будет рисовать меня, пока я сплю, а потом совершать попытку нападения? Если бы она хотела, она бы давно сделала это, пока я не могу защитить себя, или поворачиваюсь к ней спиной. А я по-прежнему поворачиваюсь, потому что знаю — если она не смогла отомстить мне за то предательство у Горы, уже никогда не отомстит. Мы повязаны нашими народами слишком прочно, чтобы она могла совершить такую глупость. Нет, она делает шаг назад и изменяется в лице, потому что подозревает что-то. Между бровей застыла напряженная складка. Она подбирает слова. — Титус, он… — она смотрит на мою реакцию, я киваю, чтобы она продолжала. — Он угрожал мне. Смертью, если я продолжу «влиять» на тебя. Но знаешь, тот, кто намекает на убийство твоего приближенного, недалеко ушел от предательства тебя самой. Учитывая тот факт, что я… — Под моей личной защитой, да.       Я отворачиваюсь от Кларк и сажусь на диван. Она по-прежнему стоит недалеко от меня, неподвижно, как будто застыв в ожидании моей реакции. Угрожать, а потом открыто говорить о расправе лидеру одного их моих кланов, но не сказать об этом мне? Пытаться завуалировать это под то, что некоторые члены совета недовольны принятием скайкру в Альянс? Все это дурно пахнет обманом.       И тут до моего сознания доходит, почему лицо Кларк так исказилось. Из-за наводок Титуса я, черт возьми, так сконцентрирована на том, чтобы предотвратить бунт связанный со скайкру, что в упор не замечаю, что она волнуется за мою жизнь. Не беспокойся она за меня, уже бежала бы из Полиса, не смотря ни на какие приказы, и даже не ставя меня в известность о том, что собирается сделать. Нет, она пришла ко мне именно за этим — чтобы предупредить. Только вот это волнение личное или из-за того, что моя смерть ей просто не выгодна? Я вздыхаю, чуть прикрыв глаза. — Лекса, — говорит она, обходя меня так, чтобы посмотреть в лицо. Она садится на корточки, кладет мне руки на колени и смотрит как-то напряженно, почти исподлобья. Она собирается сообщить мне то, чего я совершенно не хочу слышать. — Я пытаюсь сказать, что ты точно также не можешь доверять своим людям, которые пойдут на разведку, как я не могу доверять своим, которые прислали мне эту записку о бунте и о том, что мои люди в заложниках у нового Канцлера. Понимаешь? Нет разницы, поеду ли я сейчас или позже, если это засада, я в неё попаду. — Есть разница. — Говорю я коротко. — Ты не должна попасть засаду в принципе. Это пошатнет только что сложившийся Альянс на корню. — Они… кем бы они не были, все равно попытаются убрать меня. Мы даже не знаем, кто они, что задумали, и какими методами будут действовать. Так что толку мне сидеть здесь? — Толк в том, что кроме самих себя рассчитывать не на кого, любой может оказаться предателем. Есть только ты, в чьих интересах я уверена, и я, в чьих интересах уверена ты. И все на этом. Как ты не понимаешь? — Говорю я, закрывая лицо руками.       Минутная слабость. Минутное падение в хаос и невозможность учесть всех факторов, угрожающих ей, мне, Альянсу. Сложно в такой ситуации рассчитывать на девочку, пусть и с громким именем «несущей смерть», с сомнительными боевыми навыками и весьма настырным характером. Она, конечно, может рассчитывать на мою защиту, но разве эта защита нужна ей, самоубийце, готовой кинуться в гущу бунта ради своих людей? Но именно поэтому она — Кларк из небесных людей, никто другой не пошел бы на это.       Интересно, видно ли как я разваливаюсь под гнетом этого хаоса? Если даже мой учитель стал организатором подпольных игр против моих решений, то я просто не могу себе позволить отправить последнего проверенного союзника в явную засаду. А решаться нужно прямо сейчас, в ближайшее время, иначе они поймут, что заговор раскрыт. Кларк всё это время молчит. — Мне кажется, или у меня дежавю? — Спрашивает она через какое-то время и как-то обессилено оседает рядом у моих ног.       Так мы молчим какое-то время смотря в одну точку — я, сцепив пальцы и подавшись вперед, и она, прислонившись к дивану спиной и положив локти на согнутые колени. — Нет, тебе не кажется. — Говорю я. — Только теперь вместо лагеря должен подставиться кто-то из нас — или ты или я.       Она медленно кивает, переваривая эту мысль. Чтобы раскрыть тех, кто плетет эту интригу против Альянса, ей нужно выехать в лагерь скайкру или же мне нужно отправить туда своих людей, и смотреть как кто-то воспротивился приказу, и защищать свою жизнь от очередного «Ты нам не Хеда больше». Карать смертью этих дураков, что повелись на сладкие речи заговорщиков, снова видеть потоки крови, текущие по моей земле, снова решать как поступить с ними и снова видеть, что слово Командующей несет только смерть. — Раз мне не кажется, то на этот раз я поступлю правильно. — Говорит Кларк, браво вскакивает и направляется к выходу. — Приказ все еще в силе. — Говорю я спокойно.       Она останавливается у двери, уже взявшись за ручку. Я встаю, чтобы посмотреть на неё и упираюсь взглядом в ее спину. И вот он, этот момент. Кода снова решается всё. Все, что было и все, что будет после. Этот гребанный эффект бабочки, взмах крыльев которой порождает бурю на другом конце планеты. Теперь есть только два варианта развития событий. Первый. Она сейчас выйдет за дверь — это будет означать, что присяга на верность нарушена, всё это её коленопреклонение только фарс, а попытка предупредить меня — лишь следование своей выгоде. Она выйдет за дверь, и это будет значить, что плевать она хотела и на мою роль в этой войне и на мою судьбу, разворачивающуюся прямо здесь и сейчас, наедине с заговорщиками, которых я приобрела благодаря тому, что пошла ей на встречу в игнорировании справедливой мести и альянсе со скайкру. Я уже не говорю о том, что выйдя за дверь, она опровергнет всё то, что мы взяли на себя во время клятв друг другу. Это будет тот взмах крыльев бабочки, который разрушит не только союз наших людей во благо мира и жизни на Земле, но разрушит нас самих — то немногое, что мы еще смогли сохранить, восстанавливая доверие и связь, равенство и опору. Это разрушит нас. Ибо ничто так не убивает связь, как нарушенное слово.       Я по-прежнему смотрю ей в спину, вижу, как тяжело она дышит, вижу как тело её, будто слыша мои мысли, наливается тяжестью и невозможностью выносить подобные испытания. Теперь вопрос стоит ребром — доверие мне, или её люди. Ее люди или доверие мне. Потому что есть второй вариант. Она не выходит за эту дверь, снимает ладонь с ручки, поворачивается ко мне лицом, и мы начинаем разговаривать о том, как нам обеим выбираться из этой ловушки. Как выбираться самим, а потом распутывать клубки двух бунтов, в гуще которых мы обе оказались. Она не выходит за эту дверь, не нарушает присяги, не теряет моего доверия, и тогда я бросаю все силы на то, чтобы разобраться с этой чёртовой засадой, бунтовщиками, заговорщиками, Канцлерами и военными вопросами первого порядка, ведь до этой секунды я тоже соблюдаю своё слово: её люди — мои люди. Всё в этой секунде. Потому что после неё мы либо все ещё повязаны, либо уже нет.       Я смотрю ей в спину, мне хочется сказать: «Останься, Кларк. Черт возьми, я не хочу, чтобы это было последним, что я увижу от тебя. Я не хочу возвращаться назад, к кровавой бойне, которая происходила всё это время, я больше не хочу, чтобы наши дети видели лишь одно — как за нами, лидерами, по пятам ходит смерть, жестокая власть и решения, оставляющие кровавые раны на теле Земли. Останься, потому что я действительно могу сделать так, чтобы моим наследием был мир — мир подаренный твоим и моим людям, мир, отвоеванный умом и стратегией, а уже после — мечом. Каждая война… Каждая война, Кларк, идет ради мира, так не начинай всё это снова. Потому что по законам землян этот мир не может достаться клятвопреступникам, даже если они ходят с автоматами на перевес».       Но я, конечно же, ничего не говорю. Я молчу. О том, что всё для меня это значит, и уж тем более о том, что для меня значит она, вот в эту секунду решающая мою и нашу судьбу. Но бабочке пора делать взмах своих крыльев, порождающий бурю на другом конце планеты. Кларк нажимает на ручку двери, опускает её вниз, толкает дверь перед собой и делает шаг. Уже в проеме, снова остановившись, она поворачивается, пристально смотрит мне в глаза. Там читается только одно — решительность. — Не делай этого. — Говорю я.       Да, только это, из всего того, что могла бы сказать, но никогда не скажу. И, чёрт возьми, у меня тоже дежавю. Ведь она просила меня тогда, не бросать её у Горы, не предавать, не вынуждать взять все на себя, не вынуждать в итоге стать тем, кем она стала теперь, из маленькой девочки с ясными голубыми глазами и раненым сердцем — Ванхедой, положившей свою совесть на алтарь ради своих друзей. Нельзя, конечно, отрицать очевидного. Того, что я тоже приложила руку к тому, чтобы она стала такой, и была достаточно сильной для того, чтобы сделать то, что сейчас собирается. Но именно так и рождаются лидеры, которыми нам суждено было стать. — Я не боюсь, ты знаешь. — Говорит Кларк. — Я знаю.       Мне кажется, мой голос настолько напряжен, а жилка в углу лба пульсирует так сильно, что ей явно будет, о чем рассказать друзьям — как сама Командующая пыталась удержать ее от помощи им, но не смогла. — Делай, что должна. — Я отворачиваюсь от Кларк в сторону окна, сейчас мне явно понадобится как можно больше воздуха. Мне понадобится весь воздух, который я только могу вдохнуть, потому что я начинаю задыхаться от пропущенного удара, а ведь я уже давно не помню — как это, пропускать такие удары под дых.       Я пытаюсь вдохнуть, чтобы собраться, ведь это уже не минутная слабость, это полный провал. Земля уходит из-под ног. В чем-чем, но в том, что чувства к ней делают меня слабее, Титус был прав. Я пытаюсь вдохнуть, и тут слышу, как дверь за ней закрывается, а потом чувствую касания. До меня не сразу доходит, что она обнимает меня со спины. Я чувствую, как она упирается мне лбом между лопаток, и сжимает руки крепче. В этот момент мне наконец-то удается вдохнуть. — Я последую Вашему приказу, Командующая. — Говорит Кларк тихо, по-прежнему упираясь лбом мне в лопатки. — Но скажи мне только одно. Что когда-нибудь мы ничего не будем должны нашим людям, и ты уйдешь со мной туда, где больше не будет ни Хеды, ни Ванхеды, ни Командующей, ни Канцлера. И мне больше не нужно будет думать ни о чем другом, кроме того поцелуя, знаешь. Потому что я всё еще о нем думаю. — Я уйду с тобой. — Говорю я коротко, и мне кажется, будто земля снова возвращается под ноги. Теперь я могу удержаться на них уверенно, зная, что эта связь и есть моя опора. И я ничего не хочу сильнее, чем сделать то, о чём говорю. — Я уйду с тобой, — я обнимаю Кларк, повернувшись. — Когда мы вернемся с войны.       Теперь у нас обеих хотя бы появился шанс победить. Настоящий, ощутимый шанс. И пока я молчу об этом, чувствую как по моей коже, проникнув под тонкую рубашку, теплыми каплями катятся её слезы.