Totally captivated

Сегодня у Наруто был день рождения. Ему исполнялось тринадцать. Только кому какое дело до того, что презираемый всеми и ненавидимый ребенок сегодня стал на год старше? Правильно, никому. Потому что у Наруто ведь нет друзей. Нет семьи. Нет тех людей, которые бы любили его. У монстра не может быть никого. Да, теперь для Наруто мир не казался только черным и белым, как было раньше. У него был Ирука-сенсей, который все же помнил про особенный день для Наруто. И даже сводил его в Ичираку, угостив большой тарелкой вкусного рамена. У него были Саске и Сакура-чан. Но первый едва ли вообще воспринимал Наруто как человека, а вторая была зациклена лишь на Учиха, не замечая больше никого. Был еще Какаши-сенсей. Со своими извращенными книжонками, маской, скрывающей лицо, и силой, которой пока не хватало самому Наруто. И почему-то при мысли об этом человеке, внутри становилось горячо и больно. Узумаки не мог понять, что это, и его пугало это. Наруто сидел в доме один, приоткрыв окно в комнате и вслушиваясь в окутавшую Коноху тишину. Спать совсем не хотелось. Голова была забита мыслями, а Наруто не любил думать. В такие моменты, чувствуя самое острое в жизни одиночество, он начинал думать о родителях, которых у него никогда не было. Ему никто не рассказывал, кем они были и почему оставили его. Он не понимал, почему они поступили с ним так. У многих других детей были родители, с которыми они проводили свои дни рождения, а у Наруто их не было. Сколько он себя помнил, он всегда наблюдал за другими детьми. Видел, как они смеются, держа маму за руку, видел, как родители покупают им торт. Наруто на дни рождения всегда покупал себе лишь рамен в стаканчике и заваривал его дома, после сосредоточенно поглощая лапшу в полнейшей тишине. Он должен был привыкнуть к этому. Ему ведь уже тринадцать. Он ниндзя. Шиноби. Он учится быть сильным, осваивает новые техники. Он смог справиться с такими сильными шиноби, как Забуза и Хаку. Но справиться со своим одиночеством, которое пожирает изнутри день ото дня, Наруто все еще не может. Шиноби не положено плакать. Наруто тем более. Он ведь самому себе обещал, что не будет. Но слезы все равно текут. Мальчик смотрит на небо, на котором слишком тускло из-за огней, освещающих Коноху, видны звезды, а щеки чертят прозрачные дорожки. И Узумаки терпеть не может чувствовать эту слабость. Поэтому он даже не замечает, когда на его подоконник кто-то мягко опускается. Наруто поднимает покрасневшие от слез глаза, смотря в закрытое маской лицо Какаши-сенсея. И на заднем фоне часы мерно отсчитывают время до полуночи. День рождения Наруто скоро должен был закончиться. — Йо, — Какаши привычно поднимает руку, рассматривая покрасневшие глаза и прозрачные дорожки на щеках Наруто. У него внутри что-то сжимается. Он думал, что успеет вовремя, но представить не мог, что его настолько задержат. Наруто испуганно дернулся и свалился с кровати, ударяясь затылком о пол. Хатаке долгое время слушал его приглушенные ругательства и кряхтения, после чего голова Наруто снова показалась над кроватью. Какаши улыбнулся уголками губ, рассматривая это растрепанное чудо. — Что вы делаете на моем подоконнике, даттебае? — возмутился Наруто, вытирая слезы рукавом ночной рубашки. Какаши отогнал от себя мысли о том, что в этой чертовой растянутой рубашке, немного сползшей с плеча, мальчишка выглядел до неприличия притягательным. Но Хатаке нельзя было думать в этом направлении. Наруто ведь совсем ребенок. Измученный жизнью ребенок, которому не нужен был кто-то, вроде Какаши, испытывающий к нему невероятно теплые чувства вперемешку с жалкими плотскими желаниями. — Что делаю, спрашиваешь? — задумчиво протянул Какаши, спрыгивая на пол и садясь на корточки напротив растерянного Узумаки. Мужчине хотелось как-нибудь отшутиться, но то настоящее, что он чувствовал, рвалось наружу. Потому что он пришел ради Наруто. На самом деле пришел ради него. Какаши не хотелось оставлять мальчишку одного. Раньше он думал, что это просто ответственность и забота о последнем, что осталось от Четвертого Хокаге, от учителя самого Какаши. Но потом осознание ударило по нему так, что на мгновение даже земля ушла из-под ног. Наруто был дорог не потому, что он сын Четвертого. Он был просто дорог. Какаши привязался к нему, как не привязывался до этого ни к кому. В мире шиноби дети редко рождались счастливыми и могли жить беззаботной жизнью. Какаши сам не был исключением. Он многих терял, многие погибали на его руках. Люди, которых он даже не знал, и те, кого любил больше жизни. Но для Наруто ему не хотелось того же. Раньше он, как и все, думал, что это вина мальчика в том, что погиб Четвертый, что была разрушена Коноха. И теперь за это хотелось хорошенько ударить себя. Наруто ведь просто ребенок, который ищет любви, семью и признание от окружающих. Пусть он и делает вид, что для него не важно мнение других, но на самом деле ему нужно признание. Чтобы люди видели в нем его, а не чертового лиса. — Пойдем, покажу тебе кое-что, — Какаши протянул руку. Наруто неуверенно посмотрел на протянутую ладонь, на тонкие и сильные пальцы, обтянутые до половины перчаткой. Он понятия не имел, что происходит, почему учитель здесь и что ему нужно, но то сосущее чувство пустоты и одиночества испарилось, словно его никогда и не было. Наруто посмотрел на улыбающееся лицо Какаши-сенсея и протянул руку, вздрагивая, когда его ладонь сжали горячие пальцы. От нее тепло разлилось по всему телу. Какаши осторожно потянул мальчишку на себя, отчего тот неуклюже впечатался носом в чужую грудь, сжимая в пальцах тонкую кофту. Наруто широко раскрыл глаза от удивления, когда его обняли осторожно и нежно, поглаживая руками по напряженной спине. — Боишься? — тихо выдохнул Какаши куда-то в самое ухо. Мужчина боялся услышать ответ, потому что, если Наруто действительно боится, Хатаке этого не вынесет. Но тот покачал головой, самостоятельно прижимаясь ближе, обвивая маленькими руками. — Я ничего не боюсь, даттебае! — самодовольно заявил Наруто. Какаши улыбнулся. Он и забыл, с кем имеет дело. Спустя мгновение они оказались на горе Хокаге, на самом ее краю. Наруто всегда любил это место. Здесь Коноха казалась другой. Более тихой, спокойной. Словно бы время здесь шло по-другому. И все звуки поглощал какой-то барьер. Мальчишка тихо выдохнул, когда Какаши развернул его от себя, прижимаясь грудью к спине и беря лицо в ладони, поднимая голову к небу. Наруто замер, рассматривая черное полотно ночного неба, усыпанного, словно алмазами, мириадами звезд. Одни казались крупнее и светили ярко, даже резко, другие казались более тусклыми и далекими. И все они складывались в причудливые рисунки созвездий. Здесь Наруто мог рассмотреть каждое из них. А из своего окна видел лишь бледные отголоски звездного света. — С днем рождения, — где-то над ухом выдохнул Какаши, обнимая сильными руками и утыкаясь носом Наруто в шею. Тот вздрогнул, чувствуя горячее дыхание на коже. Ему было чуть страшно, потому что прикосновения не казались ему противными. Наоборот хотелось прижаться сильнее, ощутить тепло и то, что он больше не один. И внутри больше ничего не болело. — Вы немного опоздали, Какаши-сенсей, — дрожащим голосом заметил Узумаки. — Уже за полночь. — Знаю, — зашуршала ткань стягиваемой маски, и теплые губы коснулись прохладной кожи на шее Наруто. Тот весь сжался, не зная, оттолкнуть или позволить. В равной степени хотелось и того, и того. — Я хотел прийти раньше, но меня задержали. — Я думал, что никто, кроме Ируки-сенсея, не помнит, — слабость Наруто опять давала о себе знать — слезы начинали течь по щекам. — У монстра не может быть дня рождения, так ведь? Эти слова больно резанули Какаши где-то глубоко внутри. Он резко схватил мальчишку за плечи, сильно сжав пальцы, и развернул к себе лицом. — Ты не монстр, — уверенно выговорил мужчина, выдыхая и ослабляя хватку, большими пальцами стирая прозрачные дорожки слез. — Ты не монстр, ясно? Какаши многое хотел ему сказать, переубедить. Но кое-что говорить он был не должен. То, что больше всего хотелось сказать. Потому что это неправильно. Наруто — ребенок, а он взрослый человек. Такого не должно было случиться. Но, черт возьми, это случилось. И Какаши не знал, как ему держаться. — Я люблю тебя, — все же выдохнул он, не выдержав. Потому что действительно любил. Не должен был, но любил. Так чертовски сильно, что внутри все ныло. Какаши никогда и ни к кому не испытывал такого. Наруто замер, смотря удивленно своими голубыми глазами. Ему показалось, что он ослышался. — Вы что? — переспросил он, заставив Какаши вздрогнуть. Тот поспешно отстранился, забыв обратно нацепить маску, позволяя Наруто увидеть настоящее лицо. Узумаки даже не сразу обратил на это внимание, а потом уставился на родинку возле губ учителя. — Так, ладно, забудь, что я сказал, — принялся поспешно оправдываться Какаши, пытаясь закрыть лицо, но Наруто ведь не дурак. Его многие таковым считали, но для своего возраста он слишком хорошо разбирался в чувствах людей. Потому что сам испытал многие из них. Поэтому он протянул руку, перехватывая запястье Хатаке. — Повторите, — упрямо попросил он. — Еще раз! Какаши посмотрел в голубые глаза, в которых угадывалась так отличающая Наруто ото всех решимость. И сдался. Черт возьми, он ведь не железный! — Я люблю тебя, — повторил он, ожидая всего, чего угодно. Но явно не того, что этот гиперактивный мальчишка, показывающий слабость только наедине с собой, кинется к нему на шею, утыкаясь носом между ней и плечом. Какаши от неожиданности даже обвил его руками, сильнее прижимая к себе. А потом плюнул на все, что гложило изнутри, и поцеловал. Наруто опешил на мгновение, удивленно захлопав ресницами, но все же ответил. Неумело, по-детски трогательно, но ответил, обвивая руками, сжимая в пальцах кофту Какаши, обхватывая ногами за талию. Он был мягким, теплым и чертовски родным. Хатаке осторожно держал его в руках, целовал мягко и без напора, чтобы не испугать. Лишь слегка покусывал нижнюю губу, проводя по ней языком и буквально умирая от того, что Наруто не собирался гнать его прочь. Какаши не мог поверить, что ему позволили. Домой Наруто возвращаться отказался, поэтому они просидели на горе Хокаге до самого утра, скрываясь от посторонних глаз под тенью деревьев. Какаши сидел на земле, прислонившись спиной к теплому и широкому стволу пахнущей смолой ели, а Наруто устроился на нем, прижимаясь спиной к груди Какаши и довольно вытянув ноги. Его голубые глаза светились, а покрасневшие губы были растянуты в широкой улыбке — Какаши всю ночь учил джинчурики целоваться.