***
Наруто не мог так просто оставить тренировки сенсея, поэтому решил сделать то единственное, что мог сделать. А именно — пошел к Саске. Тот как раз решил задержаться в деревне, подвергаясь постоянным нападкам Сакуры-чан. — Саске-теме! — с криком ворвался в обитель Учихи Узумаки. Он был единственным, кому за это не грозил снос головы. И то лишь потому, что убить Наруто у Саске силенок маловато. Да и желания особого нет. — Даттебае, ты бы хоть прибрался тут, а то из-за пыли не видно ни черта! — Чего хотел, добе? — не особо приветливо отозвался Саске из темноты, в которую была погружена его комната. Учиха не любил яркого света, предпочитая ему умиротворенное сияние луны. Он сильно изменился после войны, стал тише, спокойнее, его редко можно было задеть. Он ни с кем не сближался, кроме неугомонного Наруто, любящего совать свой нос всюду, куда только можно, и Сакуры, которая все еще любила недоделанного мстителя. — Это мой дом, так что мне решать, убирать здесь или нет. — Да Бога ради, — фыркнул джинчурики, прочихиваясь из-за витавшей в воздухе пыли. — Хоть плесенью тут покройся, мне без разницы! — Тогда зачем пришел? — снова спросил Учиха. Видеть Наруто и находиться с ним так близко в одной комнате было куда тяжелее, чем он мог представить. Узумаки был недосягаем для него с некоторых пор. Если до войны Саске знал, что этот сгусток света, тепла и всего хорошего, что может быть в человеке, полностью принадлежал ему, то теперь место в сердце джинчурики занял Какаши. Узумаки любил его, не собираясь смотреть больше ни на кого. И Саске пришлось отступить в тень, к которой он привык, довольствуясь лишь редкими проблесками тепла и света. Быть счастливым с кем-то другим Учиха не пробовал, потому что ни с кем больше не хотелось. Был только один человек. До которого дотянуться было невозможно. — Хотел об услуге попросить, — Наруто пожал плечами. У Саске было хорошее зрение благодаря шарингану, поэтому даже в темноте он прекрасно видел множественные засосы на светлой коже шеи. От этого бросало в дрожь. Саске сам хотел бы… — Тогда говори и проваливай, усуратонкачи, — устало приказал Учиха. — Какой ты недружелюбный, — Наруто смешно надул губы и скрестил руки на груди. Ему ведь уже почти двадцать, а замашки ребенка никуда не делись. — Помоги Какаши-сенсею освоиться с мангеке и накладывать гендзютсу. Тебе ведь все равно пока заняться нечем, а так хоть полезное дело сделаешь. Саске удивленно вскинул тонкую бровь. Он не знал, что Какаши учится владеть гендзютсу. — И зачем мне помогать ему? — резонно спросил Учиха. Наруто пожал плечами и невинно захлопал ресницами. — Потому что я прошу? — неуверенно спросил он, и Саске мгновенно сдался. Ну не мог он отказать ему. Не мог, как ни пытался. Наруто значил слишком много, был самым важным, что Саске приобрел после смерти брата. Ближе человека, который понимал его с полуслова, у него не было. — Хорошо, я помогу, — обреченно кивнул Учиха и едва воздухом не подавился, когда его обняли горячие руки, а над ухом раздалось дыхание. Он вздрогнул всем телом, чувствуя Наруто слишком близко. — Спасибо, теме, — улыбнулся джинчурики. — Только не говори ему, что я тебя попросил. Скажи, что… короче, придумай что-нибудь! И, проведя пятерней по волосам Саске, Узумаки улыбнулся и скрылся за дверью, оставляя Мастера гендзютсу наедине с собой и со своим бешено колотящимся сердцем.***
После появления Саске процесс с гендзютсу пошел быстрее, и спустя две недели беспрерывных тренировок, посредством которых, как понял Какаши, Учиха хотел отомстить ему за то, что забрал себе Наруто, Хокаге получил полный контроль над мангеке и иллюзиями. Тогда-то они с Саске не особо мирно разошлись, повздорив из-за неугомонного Узумаки, Саске взял миссию на несколько месяцев и покинул деревню. Джинчурики же вырос рядом с Хокаге, словно черт из табакерки, блестя глазами. Обычно такое не предвещало ничего хорошего. — Какаши-сенсей, а у меня есть очень потрясающая идея, — заметил Наруто, прилипая к руке Какаши. Тот насторожился. — Ничего хорошего из твоих идей обычно не выходит, — заметил он. — Эй, даттебае, вы во мне сомневаетесь? — обиделся джинчурики. — Да. — Вот же старый засранец! — Я не старый. — Не суть важно. Короче, слушайте, а давайте вы меня в гендзютсу заключите и будете со мной всякие извращенные штучки делать? — спросил Узумаки с самым невинным лицом. — Ты сдурел? — прорычал Какаши. — Это тебе не игрушки. Я могу ранить тебя. — Ой, да ладно вам, меня не так просто сломить каким-то гендзютсу. Ну давайте! Хотя бы в мире иллюзий сделаете со мной то, что в обычной жизни не решаетесь. — Нет! — Ну пожалуйста! Вам сложно, что ли? Я очень хочу, чтобы вы меня отымели! Жестко, сильно и больно. Ну Какаши-сенсей, не ломайтесь. Я вам тут себя с ленточкой на блюдечке предлагаю. — Ты идиот! — процедил Хатаке, невольно вздрагивая от горячего шепота на ухо. Этот неугомонный, явно без чувства самосохранения, парень стянул с него маску, полностью открывая лицо, одной рукой схватил за шею, чуть сжимая пальцы и поцеловал подбородок, в следующее мгновение сильно кусая его, оставляя на коже полукружия зубов. Хатаке судорожно втянул ртом воздух, чувствуя разряд, пробежавший по телу. — Давайте, вам ведь самому хочется, — не унимался Наруто, целуя и кусая подбородок мужчины и горячо шепча ему в ухо. — Вы только представьте, что сможете сделать со мной все, что захотите. Можете связать, отшлепать, пробку вставить или шарики с хвостиком. Я весь ваш, только сделайте уже хоть что-нибудь! Хатаке едва не завыл. Ну и где этот мальчишка таким словам научился? А был ведь нормальный ребенок. Какаши явно его испортил. Знал бы сенсей, прибил бы его за собственного сына! Однако он позорно сдался, потому что ему самому чертовски сильно этого хотелось, пусть признаваться он не собирался. В самом деле, Какаши ведь достойный поклонник книг Джирайи, поэтому у него априори не может быть нормальной фантазии! Когда мужчина кивнул, Наруто просиял и буквально ослепил своей белозубой улыбкой. И вот как он умеет так улыбаться? Какаши готов весь мир к его ногам положить, или это просто из-за того, что Наруто особенный? Скорее всего. Для Какаши он всегда будет чем-то большим. Привычная, чуть тянущая боль и напряжение глазных мышц — и они оба заключены в мире иллюзий. Здесь все не так, как в мире Итачи или Саске, хотя иллюзию последнего Наруто не видел, потому что Саске никогда не использовал мангеке на нем. Однако в иллюзии Какаши-сенсея было темно. Словно мир был погружен в сумерки, которые не мог рассеять ни один луч света. И все, что Наруто смог рассмотреть, когда глаза слегка привыкли, были две прочные и широкие деревяшки, крепящиеся друг к другу в форме креста, а на них чернели ремешки с серебристыми бляшками. Узумаки шумно сглотнул, боязливо подходя ближе и рассматривая странное приспособление с интересом. Он уже понял, для чего именно его можно использовать, и все внутри скрутило от предвкушения. Когда позади послышались легкие, кошачьи шаги, а шею обдало горячим дыханием, Наруто вздрогнул. Он не обернулся, стоя по стойке смирно, вытянув руки вдоль тела. У него внутренности сводило, скручивало и жгло от близкого нахождения рядом человека, которого он хотел постоянно. Наруто ведь молод, горяч и скор на действия. Ему было мало того, что Какаши мог ему дать в силу своей занятости на должности Хокаге и другими важными проблемами. Джинчурики слишком любил своего учителя, чтобы так просто выпускать его из постели каждое утро. К тому же он давно думал о том, что в связи с тем, как ему приходилось жить до этого, пересиливая себя и преодолевая разную степень боли, Наруто странным образом подсел на эту самую боль. Тело требовало острых ощущений, но калечить себя самостоятельно было бы верхом глупости. Парень судорожно выдохнул, когда его напряженного живота коснулись горячие, обжигающие руки, такие большие и родные. Узумаки смутил тот факт, что в одно мгновение с него исчезла вся одежда, но это же мир иллюзий, так что удивляться особо нечему. Здесь все так, как захочет Какаши-сенсей. И Наруто это нравилось. Он не возражал, подставляясь под ласкающие руки, под губы, терзающие его шею и оставляющие слишком явные, даже болезненные метки в виде кровоточащих укусов. Они ярко выделялись на чуть загорелой коже, а кровь тонкими струйками тянулась по шее. Но Наруто не чувствовал страха. Он горел изнутри, пожираемый тем, что давно сидело внутри. Боль разбавляла ощущения, придавая остроту и яркость каждому последующему прикосновению. К тому же он доверял человеку за своей спиной. Доверял ему все, даже свою жизнь. — Повернись лицом, — попросил Какаши хриплым и низким голосом, отчего у Наруто мурашки по всему телу пробежали. Он поежился, повел плечами и послушно повернулся, смотря из-подо лба, на что Хатаке отреагировал многозначительно. Он шумно сглотнул и закусил губу. — Не смотри так, а то все закончится раньше, чем ты думаешь. Но Наруто не мог не смотреть. Ему было интересно, как мужчина приковывает ремнями сразу его руки, затягивая сильно, чтобы грубая кожа впилась в запястья. После Какаши занялся его лодыжками, стоя перед своим учеником на коленях и смотря на него снизу вверх. Наруто сглотнул от такого жаркого, голодного взгляда, который он всегда хотел увидеть. Ему важно было понять, что не один он хочет этого. Какаши замер на несколько мгновений, продолжая смотреть, после чего осторожно прикоснулся горячей ладонью к обнаженной ноге Наруто, ведя кончиками пальцев по коже от лодыжки до колена, поглаживая под ним, вызывая дрожь по всему телу. Прикосновения были легкими, почти невесомыми, но джинчурики чувствовал каждое из них. Его словно пером касались. А когда разгоряченной кожи коснулись губы, Узумаки резко выдохнул и протяжно застонал. Какаши усмехнулся, продолжая царапать кожу зубами, сильно сжимая челюсть и оставляя полукружия, а потом широко зализывая собственные укусы, собирая капли крови. Он двигался от колена к бедру, сразу покрывая укусами внешнюю часть, а потом переходя на внутреннюю. Для этого Наруто чуть сильнее развел в сторону колени, хотя стоять так было неудобно. Руки затекали, а мышцы сводило от напряжения. Но ему было плевать. Он мычал, стонал, часто дышал и закусывал губу, подрагивая от каждого прикосновения. Наруто едва не вскрикнул, когда между ягодиц внезапно стало мокро, липко и холодно. Он поежился, кожа покрылась пупырышками. Какаши снова усмехнулся, замечая такую его реакцию, и поднялся с колен, обнимая Наруто, заводя руки ему за спину, оказываясь лицом к лицу и ладонями сжимая ягодицы, разводя их в стороны и большими пальцами касаясь мокрого колечка мышц, растирая вокруг, собирая смазку и проталкивая ее внутрь. Узумаки зашипел от переизбытка эмоций, уткнулся носом в обнаженное плечо мужчины и принялся целовать и вылизывать сильную шею, чтобы немного отвлечься и не кончить раньше времени. Он тыкался туда, куда мог дотянуться, а Какаши вошел в него тремя пальцами, методично двигая ими внутри, раздвигая, толкая глубже и сгибая, касаясь чувствительных и горячих стенок. У Наруто все плыло перед глазами. Он беспрерывно стонал и судорожно хватал ртом воздух, кусаясь и потираясь носом о шею учителя. Когда же Какаши отстранился, а в его руках возникли небольшая веревочка из шерсти и гладкая, черная пробка, узкая на конце и довольно широкая, шириной с запястье, у основания, Наруто сглотнул и посмотрел на предвкушающе улыбающегося сенсея. — Даттебае, а я думал, что один такой извращенец, — заметил он со смешком, что вышло не очень, поскольку говорить было трудно, дыхания не хватало, да и голос подводил. — А вы, оказывается, не меньше меня кайфуете. Какаши фыркнул и провел пальцами в опасной близости от гордо стоящего, с влажной от смазки головкой члена Наруто, не касаясь его, отчего джинчурики едва не завыл. А уж когда мужчина вообще член у основания перевязал, при этом сделав весьма издевательский бантик, Узумаки вообще захныкал. Но быстро смирился, принимая условия негласной игры. Сейчас он полностью во власти Какаши-сенсея, значит должен терпеть. Свое он все равно получит. Хатаке уловил изменение в поведении своего ученика и приблизился к нему, поднимая голову и целуя, раздвигая языком искусанные губы и проникая глубоко в рот. Наруто таял, как мороженное на солнце, от этого поцелуя. Его вело, член болезненно пульсировал, а чувство, что он вот-вот кончит, длилось чертовски долго, впрыскивая в кровь порцию боли и возбуждения. Целуя его, Хатаке снова завел руки за спину парня, проведя по его позвоночнику, чувствуя, как взмокла кожа, как напряжены мускулы, сталью ощущающиеся под руками. После чего он коснулся кончиком пробки скользкого от смазки входа и слегка надавил. Наруто завыл и дернулся, подаваясь чуть назад, пытаясь насадиться самостоятельно, потому что Какаши не позволял. Дразнил, вводя пробку лишь немного, но, стоило Наруто только выдохнуть короткое «Пожалуйста!», как Какаши не выдержал и вогнал пробку одним движением до конца, ударяя по основанию ребром ладони, вырывая из Наруто судорожный крик. Тот забился, словно в судорожных конвульсиях, запрокинул голову, широко раскрывая рот, и протяжно застонал. Терпеть самому было чертовски сложно, но выдержка у Какаши была отменной. Только лишь поэтому он смог отстраниться от Наруто и встать перед ним, наблюдая, как мальчишка извивается, стонет и кусает губы. Его тело дрожало, по коже стекали капли пота и крови, влажная головка члена покраснела еще больше. Наруто дергался, сжимался, пытаясь хоть как-то заставить пробку давить именно туда, куда было нужно. Его волосы намокли и липли к лицу, щеки были красными, а губы — припухшими и слегка кровившими от частых укусов. Зрелище было тем еще. Какаши редко видел Наруто таким. Он был откровенно-чувственным, открытым, жарким и чертовски сексуальным. Им не часто удавалось провести время вместе, а спали друг с другом они и того реже, потому что Какаши был ответственен за целую деревню, а Наруто ходил на миссии. Было понятно, что этого им обоим мало, слишком мало, особенно, когда ты буквально болеешь человеком, но ничего поделать было нельзя. И Какаши знал об этой страсти Наруто к боли. Наблюдал за ним завидное постоянство, с которым он посещал госпиталь после каждой миссии. И уж лучше Какаши будет сам приносить ему боль, чем Наруто когда-нибудь переборщит и погибнет от неосторожно полученной раны. — Даттебае! — ругался Узумаки, встряхивая головой. — Боже, я сейчас умру, вы в курсе? — спросил он уже у Какаши, едва поднимая голову и смотря потемневшими глазами. Сейчас они были похожи на штормовое море. — Так быстро сдаешься? — поинтересовался мужчина, подходя к ученику и сильно сжимая в ладони его член. Наруто заскулил и сорвался на громкий стон. — А вам, смотрю, понравилось, — усмехнулся джинчурики. — Сами-то как? Хреново, хотелось ответить Какаши, потому что ему самому казалось, что он сейчас загнется. Внутри горело так, что дышать было больно. — Давайте уже, пожалуйста! Эта пробка давит, а кончить я не могу, потому что вы мне член перевязали. Вот отвалится сейчас, что потом делать будете? Какаши рассмеялся, оценивая обиженную мордашку Наруто и резким рывком вытащил влажную и блестящую пробку. Узумаки едва глаза не закатил, хрипло вскрикивая и запрокидывая голову. Его тело снова напряглось. Не обращая внимания на обильные ругательства, которыми сыпал Наруто, Хатаке обошел ученика и встал позади него, касаясь ладонями бедер, чуть приподнимая и толкаясь в жаркое нутро. Пришлось закусить губу, чтобы сдержаться и не закончить все раньше времени. Потому что было чертовски хорошо. Так, как никогда до этого. Какаши сильнее сжал бедра, до синяков впиваясь в кожу, и начал двигаться быстро, резко, рвано, выходя полностью и загоняя на всю длину, до шлепка кожи о кожу. Наруто в его руках трясся, стонал без перерыва и едва ли вообще что-то соображал. Только просил «сильнее» и «еще», двигаясь навстречу. И Хатаке давал ему еще. Он сам поддался этому безумию, которое затеял его ученик, не жалел его, вколачиваясь сильно, сжимая пальцы сильнее и кусая плечи, шею до крови, чувствуя на языке металлический привкус. Протянув руку к члену Наруто, Какаши потянул за веревочку, распуская бантик, после толкнулся в последний раз, замирая внутри мальчишки, а тот безвольно опустил голову и застонал, кончая, при этом сжимаясь внутри. Приходить в себя пришлось долго. Какаши рассеял иллюзию, чувствуя мгновенно наполнившую тело тяжесть и ловя заваливающегося на бок Наруто, которого даже ноги не держали. Джинчурики чувствовал тянущую боль по всему телу, жжение кожи на запястьях и лодыжках и пульсацию от воображаемых укусов на плечах и шее. У него перед глазами все плыло, а тело было тяжелым. — Черт! — выругался Хатаке, поднимая трясущегося ученика на руки. — Больше никаких подобных фокусов! Наруто разлепил сонные глаза. — Да ладно вам, даттебае, мне понравилось, — он попытался улыбнуться, но вышло криво. — Правда ноги вообще не держат. Но ведь круто же было. Я словно до сих пор чувствую вас внутри. Хокаге шумно сглотнул, потому что разделял сходное чувство. — Замолчи, если не хочешь, чтобы я тебя еще и по-настоящему сейчас оприходовал, — процедил он, на что Наруто смело ответил: — А давайте! И вот что с ним будешь делать? А ведь такой хороший мальчик был. Четвертый точно бы Какаши убил, если бы прознал, в кого тот превратил его сына. Только ведь Хатаке еще и любил его до чертиков, так что это многое могло компенсировать.