Я тебя нарисовал

      Не было такого дня, когда Он не брал свой обкусанный из-за нервов карандаш и не царапал на листе бумаги те образы, что не давали ему уснуть. Одинокий, талантливый художник под тусклым светом ночника, задержав дыхание, проводил линию за линией по пожелтевшей бумаге. В процессе такой «медитации» простые штрихи приобретали формы и изгибы прекрасного человеческого лица. Рисовать портреты, передавать истинную красоту человека, и в конце концов, наслаждаться ею- было неотъемлимой частью тихой жизни начинающего художника- Джерарда. Каждую свою работу он выкладывал на свой сайт, где преданные поклонники с нетерпением ждали обновлений. Джерард разделял своих подписчиков на следующие четыре типа: 1)《Подсолнухи》-это те, кто любили, абсолютно все работы Джерарда просто, потому что они есть, как подсолнухи любит солнце, за то, что оно просто светит. 2)《Черепашки》, а это те, кто имели «богатейший опыт в области искусства» и ни в коем случае не упускали редкую возможность указать Джерарду на его ошибки. Но Джер был не вспыльчив к таким, а даже иногда, пересматривая рисунки, находил реальные ошибки и тут же исправлял. 3) 《Звездочёты-философы》-люди которые всмастривались в каждую мельчайшую деталь рисунка, выиискивая что-то для себя, как звездочеты смотрят на крохотные звезды на небе. Но первые еще и оставляли в коментариях заумные мысли и догадки по поводу рисунков. 4)《Осы》, к счастью, это меньшая часть аудитории. Они больно кусают, «защищая свое эго», и никак не помогают Джерарду. Но тот уже привык к этому и со временем понял, что яд в их жалах не смертелен, а наоборот, подталкивает его на новые свершения. Так он и жил. Каждый вечер или ночь, если день выдался тяжелым, он брался за кисть и, точно шелком, плавно водил по полупрозрачному карандашному контуру, вытворяя такое, что будь этот лист бумаги живым, он бы кричал от восторга. Он был настоящим волшебником, который переодически подпитывал свою магию зеленым чаем и овсяным печеньем. Джер не зазнавался и более того, даже не стремился завоевать дикую популярность, что, бывало, вгоняло в зависть его знакомых и друзей. Но эти негативные чувства затмевали их большая любовь к Джерарду и уважение к его творчеству. Деньги были для него что-то вроде очередного холста, правда уже слегка подрисованного, но каждый раз он придумывал на нем что-то новое, по своему безумное. Потом он либо пытался всучить их кассирше в магазине, под видом новой валюты, либо раздавал поклонникам, если была такая возможность. Это был настоящий человек искусства: он любил этот химозный запах краски, отравляющий его легкие; улыбался от прикосновений мелкой щетины кисточки; рвал неудавшиеся скетчи, склеивал и снова рвал; часами впадал в нирвану в процессе создания новой картины и в слезах мучился от очередного артблока. Он любил все, что так или иначе было связанно с искуством, от изрисованного мелками асфальта до исполинских картин на стенах музеев. Все говорили, что у него своеобразный стиль и техника, которые делали его картины живыми, как бы это банально не звучало. Казалось, будто сама мать Природа коснулась листа и создала жизнь на клочке бумаги. Можно было подумать, что круче жизни нет- ты вольный художник, который рисует на заказ; живешь как обычный подросток, ходишь в кино, имеешь армию поклонников, достойных друзей и не плохих родителей, но как и всякому человеку искусства, Джерарду всегда чего-то не хватало.Того, что наполнило бы его тускнеющую жизнь новыми красками. И он искал это что-то. Или может быть кого-то?