Может быть, мы почерпнем новые силы в надежде; если нет, нас вдохновит отчаяние. (Джон Мильтон. «Потерянный рай»)
***
Жарко. Чем ниже, тем ближе к центральному радиатору, тем жарче. Как в адовом пекле. А ведь там, на поверхности, от холода не чувствуешь зубов в деснах, и дышать приходится медленно, тщательно отмеренными глотками воздуха, боясь отморозить весь пищевод. Клим встряхивает рукой. Свежий и липкий ихор смачным плевком слетает с защитной перчатки и ударяется об пол лифта. Шмяк. Черным матовым пятном растекается под ногами. Пушка, даже та в инопланетном дерьме по самые реактивные гланды. Кажется, ею Клим хорошенько засадил пришельцу в пасть, прежде чем открыть огонь. Он и не помнит уже — все смешалось в башке, его замутило от вони ихора, и стало не до подробностей. — Бумажной волокиты будет… — тянет с досадой Грач, на каждой остановке лифта врезаясь лопатками в решетчатую створку. — Да не, — возражает Марио лениво. Крутит-вертит башкой по сторонам, разглядывая хмурые, уставшие лица товарищей. А сам улыбается, диковато, на ноте недобитого адреналина. — После Клима их не опознать. Башку вдребезги, мозги наружу… — Как будто один Клим работал, — бурчит Юлек невнятно. Кидает на Клима обозленный, неприязненный взгляд и кривит тонкие губы. — O, pierdolę! Клим на него едва смотрит. Обращается к Грачу: — Че он сказал? — Не секу в польском, — пожимает плечами Грач. — Кого-то он там пердолит, — с невыразительным смешком вставляет Саша, скатывая комочек из табака, который наскреб в кармане. — Надеюсь, не меня, — фыркает Клим. Лениво, едва отлипая от решетки лифта, движется в сторону Юлека. С таким лицом движется, что Юлек бледнеет, мгновенно теряя остатки спеси и бравады. — Слышь, поляк. Будешь рот открывать, когда вырежешь хотя бы с пяток инопланетных морд. А пока ты тылы прикрываешь, причем хуево прикрываешь, и называешь это работой… Юлек опускает взгляд. Одинокая лампа в лифте, качаясь, мажет по его рыжей макушке медным, грязным светом. — Я понял, — говорит он едва слышно. Гордый мальчишка, хоть и трухливый. Но когда Клим говорит таким тоном, все под себя ходят. Даже Цирк, и тот поспешно отворачивается, пытаясь слиться с кнопочной панелью. Цирк при вступлении в отряд всем задал жару своим психозом. Его даже прибавки к вычурной кличке удостоили — «с конями». Так ведь перебесился, успокоился. А вот Юлек, сколько бы над ним ни потешались, сколько бы его ни ломали, ни тыкали лицом в ихор, вечно где-то находит силенки для недовольства. Опускает голову, отделывается покорным «понял», но на следующий же день включает свою польскую трынделку. И что с ним, таким, сделаешь? Не знает своего места. Все из-за Климовой слабости, треклятого надлома, который из раза в раз говорит Юлеку — он поколотит, но он не убьет. — Нихера ты не понял, — Клим отлипает от решетки окончательно. Крепким кулаком врезает Юлеку под дых, свободной рукой хватает за рыжие патлы и с чувством врезает еще раз. Король отворачивается с брезгливой гримасой, Марио приподнимает брови, но не отвлекается, вытирая ихор с пушки о брючину. Юлек тихонько стонет сквозь зубы и морщится. Смотрит на Клима из-под густых ресниц с такой ненавистью, что до самых печенок прошибает. И повторяет раздельно и твердо: — Я понял! Клим собирается добавить, но лифт останавливается со скрежетом, и из коридора веет пропитанным бензином жаром. Они дома. — Живи, — бросает Клим сухо, отпуская Юлека. Вынимает из кобуры пушку и отдает Грачу. — Отнесешь в оружейную? — Так точно, кэп, — бодро отзывается Грач. В его подставленные руки один за другим складывают пушки остальные. Саша, Цирк, Марио и Король нагружают Грача до самого подбородка уделанным в ихоре оружием и ныряют в душную темноту коридора. Только и слышны отдаляющиеся шаги и смешки Марио. — Эй, ну а вы-то!.. — пытается возмутиться Грач, но отвлекается на Юлека, пытающегося повторить маневр. — Э, поляк, даже не думай, — он всовывает часть пушек Юлеку в руки и кивает в сторону. Миролюбиво улыбается. — Идем, поможешь. Они уходят, исчезая за первым же поворотом, а Клим задвигает рывком створку лифта. Проверяет, закрыт ли люк, включена ли сигнализация на всех выходных пунктах, и тащится в душ. Надо смыть с себя липкий ихор, запах пришелюг и пота. А потом можно и про отчетность подумать. Клим бредет в дальний конец душевой, лениво отмечая сквозь полупрозрачное, еще не запотевшее стекло первой кабинки голую задницу Марио. Устраивается в привычном углу, стягивает грязную одежду. Куртку, комбинезон. Черт, даже белье в черной крови. Включает воду, смотрит на копящийся у стока ихор, сует голову под горячую струю. Воспоминания боя запоздало наполняют сознание. Выстрелы, отрывистые приемы рукопашки, смачная ругань Цирка, бодавшегося сразу с двумя. Клим лениво водит ладонью по груди, выцарапывает ногтями вязь татуировок из-под корки крови, трет размашисто плечи, бегло ощупывая старые бугристые шрамы. Все на своих местах. Дверь кабинки тихонько скрипит, открываясь, внутрь забирается веяние холода. Шлепают босые ступни о кафель, и щелкает задвижка. — Оружие надо будет прочистить, — говорит Клим, убирая со лба мокрые темные пряди. — Не то разъест от ихора. — Хорошо. Белая рука тянется к полке, подхватывает мочалку, держит, наполняя водой, под тугой струей. Клим блаженно закрывает глаза, когда его спину принимаются растирать жесткими широкими движениями. Сильно, как он любит. — Я велел не лезть на рожон, — напоминает Клим, с трудом выныривая из состояния сонной, усталой истомы. Сплевывает на пол, разворачивается, подставляя плечи и грудь. — А ты полез. И получил по морде локтем Короля, потому что не надо мешаться под ногами, когда велят прикрывать. Клим поднимает руку, с силой давит большим пальцем на распухшую скулу, заставляя его скривиться от боли и отстранить лицо. Пока еще не так заметно, но к вечеру нальется здоровенная гематома. — Я здесь не для мебели, — тихо отзывается Юлек, выдерживая тяжелый, хмурый взгляд. Трет плечи и шею Клима, намеренно резко проходится по свежим царапинам. Скотина. — Ты при любом раскладе недоволен. И ведешь себя jak chuj. Тут Климу и перевода не надо. Как нехороший человек, вестимо. — Ты так хочешь мне угодить? — приподнимает брови Клим. Юлек медленно качает головой, хитро улыбается. — А чего хочешь? Юлек откидывает мочалку, делает шаг вперед и приподнимается на мысках, чтобы шепнуть Климу на ухо: — Pieprz mnie w dupę… — посасывает губами его мочку, трется полувставшим членом о его ногу. Дыхание перехватывает. — Мне бежать за польским словарем? — хрипит Клим, обхватывая рукой его яйца. Юлек везде гладкий, как девчонка. Среди военных возрастной группы «девятнадцать — двадцать четыре» он, кажется, единственный, кому бритва не нужна ежедневно. А может, вообще не нужна. — Сначала сделай, что хочешь сам, — советует Юлек, толкаясь в его ладонь, и закусывает губу. — Там и без словаря догадаешься. Клим фыркает, убирая руку. Разворачивает Юлека, заставляя прижаться животом к перегородке, наваливается на него всем телом. Носом ведет по рыжей макушке, вдыхает полной грудью его запах. Всегда свежий, всегда приятный. Даже если Юлека окунуть в кишки пришелюг и подержать там с час-другой. — Марио? — зовет Клим громко. Никто не отзывается, только вода бодро шуршит о кафель. Ушел. — У нас есть пять-семь минут, — тянет Клим и губами ведет по шее Юлека, заставляя его поежиться, — пока остальные не очухаются и не попрутся в душ. Юлек шипит и уязвимо вздрагивает, когда Клим опускает руку на его бедро. — Что такое? — Клим напрягается, смотрит вниз. Гладит по бледной мокрой ноге, пальцами вдумчиво ощупывает кожу на предмет ранений. Юлек же постоянно вертелся в стороне. И максимум от кого получил, так это от Короля там, в бою, и в лифте — от Клима. Потому что спустить дерзость с рук при ребятах означало бы капитально спалиться. — Ты чего? — Наверное, упал неудачно. Забей, — сдавленно произносит Юлек. Оборачивается через плечо, усмехается. И Клим расслабляется, обласканный его теплым взглядом. — Так тебе перевести? — Не стоит. Этот язык, — самодовольно тянет Клим, опуская руку на его стояк, — я знаю в совершенстве. * * * Они с Грачом отправляются на планерку. По длинной извилистой сети подземных коридоров выходят из жилого отсека в общий, окунаясь в шум и суету. Кивают мимоходом ребятам из других отрядов, пожимают руки, вяло отмахиваются от поздравлений. Три пришельца за раз — хорошо постарались. Да у них по-другому и не бывает. — Климов, Грачевский, — майор нетерпеливо машет рукой в ответ на формальное расшаркивание на пороге зала совещаний. — Садитесь, мы уже начали. Они отмирают, проходят мимо представителей отрядов «Стервятники» и «Телемах», занимают стулья с гравировкой «Бойня». Клим все удивляется, как они эти гребаные стулья не протерли насквозь бесконечным торчанием на планерках. На десять минут каждого боя уходит по два часа трепа с обсуждением тактики, достигнутых результатов и следующих шагов. Клим вздыхает, откидываясь на спинку. Переваривает сладость секса и приятную усталость тела, едва прислушиваясь к происходящему. Майор выговаривает за несанкционированную отлучку с базы. Кажется, кто-то из солдат «Стервятников» перетрухал после очередной стычки с тварями и решил свинтить домой. Но попытаться свинтить с напичканной камерами базы — все равно что написать себе маркером на лбу «дебил». Мало того, что тебя для начала вернут, лишат звания и содержания. Так еще и заставят подписать договор о невыезде и неразглашении и выпрут с позором, не оставив и шанса вернуться. У Клима за четыре года обучения и четыре года службы не возникло и крохотной мысли о дезертирстве. С теми бабками, что сулил контракт, и возможностью положить всю дурь и агрессию, которые в нем зрели, в русло благого дела. Зачем? Клим отвлеченно грезил о том дне, когда ему стукнет двадцать восемь. Он откажется от продвижения по карьерной лестнице в службе зачистки, оформит пожизненное содержание. Дождется выслуги Юлека, укатит с ним куда-нибудь поближе к крупному городу и подальше от открытых местностей и борьбы с пришелюгами. Будет жить в кайф, не заботиться о хлебе насущном. Красота. — У Марии задница что надо, — шепчет Грач, вырывая его из приятных мыслей о будущем. Стреляет глазами в сторону капитана «Телемаха». — Ох, хотел бы я на день оказаться в девчачьем отряде… — Больно ты им нужен, — тихо фыркает Клим и весело скалится. — Они там все между собой, небось… — Ни черта подобного, — бурчит Грач, супя светлые брови. — Мы, что ли, тоже между собой? — Не знаю, как ты, дружище, — Клим хлопает его по плечу с наигранным сочувствием. — Но Марио Цирку точно разок присунул. — Заливаешь, — улыбается Грач незлобиво. — Марио бы без члена остался, — он корчит гримасу. — В нашем цирке водится клоун из «Оно». Клим усмехается. Покачивает головой в ответ на заверения Грача, что девчонкам из «Телемаха» только его, Грачевского, и не хватает для полного счастья. Планерка продолжается в привычном нудном темпе. Когда дело доходит до сегодняшней операции «Бойни», говорит в основном Грач. Подробно, как он один умеет, описывает бой, предоставляет запись с микрокамеры на шлеме. Клим вместе с остальными смотрит прошедшую схватку на экране, как занимательный триллер. Как они с Цирком в бешеном запале раскидывают трех крупных самцов, уклоняются от ядовитых жал, обрушивают удар за ударом, прицельно метя в незащищенные места под грудиной. Как Король и Саша без остановки палят из пушек. Вот одна из тварей бросается на Короля, а тот делает замах и ударяет со всей дури некстати подвернувшемуся Юлеку локтем в лицо. Тот отступает, прижимает ладонь к ушибленному месту и попадает прямо под хлесткий, расчертивший воздух взмах ядовитого жала твари. Длинного и тонкого, как спица, выступающего из кончика подвижного хвоста. Способного проткнуть бронежилет, не то что ткань комбинезона. Черт. Клим подается всем корпусом вперед, забывая про усталость и ленцу. Всматривается в происходящее на экране, в оцепенении следит за Юлеком. За рукой, которую тот отнимает от лица и на мгновение, прежде чем вновь поднять пушку и занять позицию позади остальных, прикладывает к бедру. Черт. Его же ужалили. Следа не остается, потому что сыворотка, вырабатываемая в хвосте, заделывает место прокола, не давая жертве избавиться от введенного яда. — Бля. Ты тоже это видел?.. — спрашивает Грач, беспокойно оглядываясь на Клима. Бледнеет лицом. — Бля, Клим... А у того пусто и звонко в голове, и ни одной, даже частично оттененной тревогой мысли. Потому что все это кажется таким невозможным, таким далеким. От реальности, от стройных планов на будущее. От польского птенца, Климовой главной слабости, червоточины всех его чаяний и всех его страхов. Потому что инкубационный период для яда пришелюг — от силы двадцать минут. Прошло три часа. Прошло чертовых три часа, а Юлек ничего не сказал. Кроме беспечного «забей» на той стадии, когда жертв укусов обычно выворачивает их же кишками. — Рядовой инфицирован, — озвучивает Мария громко. Все вскакивают, суетятся, шум поднимается прибойной волной. Грач что-то орет про срочную медицинскую помощь, диспетчеры хлопают дверьми. Клим удивленно поднимает голову, когда его трогают за плечо. В зале никого уже нет, только майор стоит рядом и смотрит на него сверху вниз с легким, приглушенным опытом и привычкой сочувствием. — Говоря прямо... Вы не хотите попрощаться с товарищем, Климов? — спрашивает майор мягко, и вот тогда пустота в голове сменяется душным, рвущим на части отчаянием. Это не может происходить так резко, так некстати. Это нечестно. Это. Все. Неправда. — Пока еще не поздно поблагодарить его за службу.