Потерянный

Лекс застывает не дыша. Как же все-таки жутко заблуждаются те, кто утверждает, будто «вся жизнь проносится перед глазами», когда ты под прицелом огнестрела. Он едва успевает вскинуть руку c травматом от уже выведенного из строя противника, распластанного на грязном снегу, к тому, что метит ему прямехонько в лоб. И уж точно не успевает пробежаться по мысленному залу славы и неудач Алексея Нехлюдова. Зато почему-то вспоминает последний секс — хорошее, надо сказать, кинцо перед смертью. — Лекс! — Клим вырастает в круге слепящего фонарного света из густой темноты распахнутых входных дверей медицинского комплекса. Напряженное ударяет острым молниеносным мгновением — тусклым бликом на корпусе пистолета, машинально дернувшегося навстречу его голосу, — но Клим оказывается быстрее. Заезжает ребром левой ладони по болевой точке чуть ниже запястья охранника, а правой — со всей дури выбивает пистолет из его ослабших пальцев. Лекса передергивает. Даже несмотря на то, что он наблюдал этот прием в его исполнении сотню раз на тренировочной площадке. «Ефрейтор, сосредоточься! — вспоминается раздраженное грубое рычание Клима в сторону Марио, привычно воротившего нос от рукопашки. — Повторяю еще раз, и если ты не сможешь обезоружить Сашу хоть с третьей попытки, будешь весь остаток службы стирать его труселя вручную, ты меня услышал? Есть два принципа — инерционный и болевой. При первом мы стараемся сбить левой рукой ведущую правую руку противника в сторону — кисть его слегка расслабляется и разжимается, а пистолет инертен, он остается на месте… — Клим показывает принцип на любезно предоставленной руке Короля с зажатым в ней муляжом. — Правая наша рука выбивает пистолет… — в замедленной версии выглядит, конечно, не так эффектно, но Марио серьезно и уважительно кивает, пожевывая сухую пленку на нижней губе. — При втором же стараемся заставить противника от боли самого выпустить оружие. Желательно объединить оба принципа. Почти расслабленно, режущим движением метим прямиком в пульс противника… — снова демонстрация на руке скучно вздохнувшего и закатившего глаза Короля. — И ни в коем случае не фиксируем его руку, иначе вылета не случится, удар должен быть проносным…» После тренировки, когда Клим и Лекс курили на опустевшем плацу, наслушавшись ворчания оставшегося на шухере за дверью Грача, Клим признался, что отточил технику еще до службы. На омских мальчишках, которых мало было победить в безобидной игре «в ножички» на песке — нужно было унести домой не только победу, но и целое, не распоротое желающими оспорить первенство брюхо. «Почему ты вообще играл, если знал, что всем срать на правила и честный выигрыш?» — спросил возмущенно Лекс, закашлявшись дымом. «Знаешь, — хмыкнул Клим с кривой ухмылкой, потушив окурок между указательным и большим, — меня даже радует, что ты до сих пор искренне задаешься настолько наивными вопросами». А потом Лекс получил поцелуй — один из тех, нежных, которые говорили куда больше слов и обезоруживали до ответного гробового молчания. — ...если ты еще раз поставишь свою задницу под угрозу просто так… — грохочет Клим, вырывая его обратно в настоящий момент, и Лекс отстраненно, словно это происходит не с ним, смотрит на ушедшего в бессознанку охранника, валяющегося мордой в снегу. Когда только Клим успел?.. Но Клим тут же жестко хватает его за подбородок и заставляет посмотреть глаза в глаза, продолжая плеваться словами со скоростью пулеметной очереди: — ...то я лично! Нафарширую тебя железом! И притоплю в сраном болоте! Какого хуя? — Клим встряхивает его за плечи и бьет кулаком по защитной пластине на груди до болезненно перехватывающего дыхания. — Вместе, сука ты ебаная! Вместе договаривались! Я обернулся, а ты… Клим осекается, неверяще встряхивает головой и сплевывает поверх спущенной на подбородок защитной маски на исходящий паром снег. Фонарный свет расползается в бесформенную большую кляксу, сливаясь со светом зашедшего на поворот подвижного прожектора с вышки медицинского комплекса — и снова сжимается до размеров ровного круга. В грянувшей тишине безветрия особенно отчетливо доносятся до слуха далекие выстрелы. Лекс, задрав голову, прикидывает, что со второго этажа. Различает, к немалому облегчению, смачную, но бодрую ругань Тани. — Я увидел в окно прибывшее подкрепление и решил, что справлюсь, — объясняет Лекс сконфуженно, чувствуя себя хуже пойманного с поличным хулигана, в крысу выдирающего страницу с двойками из школьного дневника. — Почти… не думал, если честно… Но почти всех обезвредил. Есть фора до второй партии. Лекс коротко машет на пятерых охранников с ярко-рыжей эмблемой «С-42» на куртках, безвольными куклами разбросанных по подъездной дороге. — «Почти» в нашем деле никогда не считается, баран! — шипит Клим, поддав с ноги под ребра шевельнувшемуся было охраннику, едва не отправившему Лекса на личную встречу с отцом. — Ты меня до усрачки напугал! — Прости… — Лекс морщится виновато. Его словно дернуло вперед — резко, бескомпромиссно, — как тогда, перед прыжком в болото. Только на этот раз он почему-то был свято и глупо уверен в собственной неуязвимости. «Ты же прикрыл», — он бы, пожалуй, лишился зубов, если бы рискнул произнести это вслух. Но даже сейчас готов поклясться, что слышал, как Клим, заметив его маневр, немедленно и молча рванул следом по раздолбанным лестничным пролетам. В противном случае не успел бы вовремя. Так безрассудно. И в то же время невыносимо спокойно и правильно — оставлять беззащитной спину, зная имя собственной ставшей длиннее тени. — В задницу «прости» себе свое засунь, — буркает Клим, скалясь нервно, но, кажется, остывает. Встает рядом, перезаряжая пушку, и вглядывается в пустую пока дорогу, утопающую за вереницей горящих фонарей. После продолжительной, в целую минуту, паузы он сухо бросает: — Король наверху. Мария обещала ровно пять минут — теперь уже четыре. — А Грач? — спрашивает Лекс на всякий случай, в ответ на что получает косой насмешливый взгляд и ироничное: — Спасибо за веру в моего лучшего друга. Но ты серьезно думаешь, что его аналитика попрет против ее тактики? — Клим напоминает едко и не без самодовольства, неуместного посреди свалки неподвижных тел на импровизированном оборонительном посту, но здорово отвлекающего от вязкого гула крови в ушах и изнурительного ожидания: — Тактика — выше. — Ну, моя теория вроде неплохо бодается с твоей тактикой... — Лекс усмехается, подыгрывая. Держит твердый палец на спусковом крючке травмата и озирается в сторону, противоположную от той, куда уставился Клим. Секунды сменяют одна другую медленнее, чем отсыревшими песчинками в воронке песочных часов. Еще месяц назад Лекс бы скорее сложил полномочия капитана, чем поверил, что будет самовольно ждать помощи с неба — от того, кого презирал всей душой. «Ты мне нужен, — сказал он накануне операции, дождавшись, когда остальная «Бойня» скроется в казарме. Марио недоуменно вытаращился на него, обернулся по очереди через каждое плечо, как будто сомневаясь, что Лексу может понадобиться именно его помощь. — Если все пойдет по пизде… Нам нужен план «Б», Миша. Мне жаль, что приходится просить тебя. Но тогда… — Лекс тронул нагрудный карман его куртки, ожидаемо нащупав рукоять охотничьего ножа. И Марио, судя по поджатым губам, прекрасно его понял, — это будет наш единственный шанс». — Когда это? — фыркает Клим. — Не припомню. — По утрам? — предполагает Лекс — большей частью для того, чтобы услышать его звонкий смех. И, напившись им всласть, улыбнуться. Клим проговаривает, толком не отсмеявшись: — Уже жду не дождусь увидеть твое лицо завтра утром. — Он улыбается тоже. С невероятной, разве что ему одному в подобные моменты свойственной беззаботностью. — Когда ты проснешься с моим членом в заднице. Завтра утром… Звучит как нечто на грани фантастики — манящее, далекое, этот заветный рубеж между тяжелой безрадостной ночью и рассветом нового дня. Лекс напрягает слух что есть сил, надеясь услышать сигнал от безответного черного неба. Но слышит позади. Грохот тяжелых ботинок о кафельный пол, нестройный, как пьяный, цокот каблуков, женский болезненный стон и презрительное — от Марии: — Не ломай трагедию. Карина, растрепанная, с залитым кровью лицом, держа перед собой скованные наручниками запястья, шатаясь, выходит из дверей под свет уличного фонаря. Мария подталкивает ее пушкой между лопаток и цедит с непривычной дрожью ярости в голосе: — Поздоровайся с друзьями, доктор. — О… — Карина улыбается, облизывая разбитую губу, награждая Лекса пронзительным взглядом светлых, горящих — так полыхают глаза загнанного в ловушку зверя — глаз. — Давно не виделись, Алеша… По крайней мере, не настолько… одетыми, да? — Предоставь ее мне, — предлагает Клим вкрадчиво, и Мария, дернув безразлично плечами, пихает Карину между лопаток посильнее, отбрасывая на подставленное Климом предплечье. — Не зли меня, договорились? — мурлычет он тихо, прижимая Карину спиной к груди свободной от пушки рукой. Карина приглушенно смеется и комментирует: — Как ты легко загораешься. Пуф! Быстрее Зажигалки... — но настороженно замолкает, стоит Климу поднять пушку и заправить ею выбившуюся из-за уха Карины светлую прядь. Она кривит губы и поправляется кисло: — Как скажете... старший лейтенант. Лекс не смотрит больше в их сторону, только на Грача и Таню, которые поддерживают еле плетущихся Луку и Зажигалку под руки. На Короля, который несет Цирка, вцепившегося в него мертвой хваткой руками и ногами и спрятавшего лицо у него на плече. Король вжимается в щеку Цирка своей и что-то шепчет ему на ухо неразличимо, почти не разжимая губ. Лекса передергивает снова. Король выглядит так, будто уверен, что сдох — или происходящее мерещится ему в предсмертной горячке. Его бледное лицо неестественно неподвижно, как вырезанная по дереву маска. Поймав на себе взгляд Лекса, Король вдруг стискивает Цирка сильнее в объятиях, резко останавливаясь в дверях, и в этом жесте чудится испуганное, агрессивное, направленное на всех подряд — чужих и своих — на волне набравшего силы неверия: «Не отдам. Кто первый шагнет навстречу — покойник». — И каков ваш план? — интересуется между тем Карина, испытывая судьбу играючи и дерзко, но все-таки косясь с опаской на дуло пушки Клима, скользящее вверх-вниз по ее мокрому от крови виску. Она с прищуром смотрит по очереди на Марию и Лекса, которые переглядываются мрачно и так же молча задирают головы к равнодушному смородиново-черному небу. — Оу, так далеко вы не думали, не так ли? — Карина довольно замечает, прижимая скованные запястья к животу: — Разделились, надо же… И вы действительно думаете, что выстоите против двух десятков наемников? Охрана — легкий орешек, но люди моего отца, которые уже спешат сюда, так просто не отступят. — Она блефует, — фыркает Зажигалка и наконец находит силы отлипнуть от порядком вспотевшей Тани. — Она не блефует... — севшим голосом возражает Грач, выпрямляясь усилием воли вместе с еле держащимся на ногах Лукой, и Лекс, проследив за направлением его взгляда, цепенеет. На дорогу со стороны утонувшего во мгле горизонта вползают осененные светом фар военные тачки — и на скорости движутся к медицинскому центру. Вопрос минуты-другой. Вопрос их решившихся судеб. И насквозь промокший песок, закупоривший воронку часов. «— Я не ищу в нем хорошего уже очень давно… — Марио нахмурил лохматые брови, тряхнул головой и вздернул подбородок, чтобы произнести жестко: — Неважно. Он пиздец какой жадный до выгоды, но данное мне слово всегда выполнял. Он будет на месте — как только я назову это место и время… — Марио проворчал: — Абеляры никогда не опаздывают». Лекс дергается, врезается плечом в плечо Марии и машинально закрывает глаза рукой от луча света, обухом ударившего сверху вместе с оглушительным ревом лопастей. Приближение вертолета прикрыл поднявшийся ветер?.. Как он не расслышал на подступах этот мощный звук, надвое разорвавший безмолвие ночи? — Быстро! — рявкает Клим, перебрасывая Карину в руки освободившейся Тани. Машет остервенело ладонью, подгоняя Короля с Цирком и Грача с Лукой к спущенной веревочной лестнице, ударившейся о козырек заброшенной сторожевой будки в десятке метров от них. — Быстро, все наверх! Уши закладывает от гула. Машины на дороге все ближе, и они — простая добыча в желтом свете охотничьих фар — бросаются к будке на пределе собственных сил и возможностей. Цирк слетает с рук Короля на снег, будто подхваченный ветром, поднятым лопастями. Но не успевает Лекс испугаться, что он упал не специально, как Цирк подскакивает на босых ногах, разбегается, быстро — в мгновение ока — подпрыгивает, и цепляется одной рукой за нижнюю перекладину лестницы, чтобы другой ухватиться за протянутую ладонь Короля. У Лекса мучительно сводит живот: нет ничего привычного глазу в том, как легко Цирк, едва напрягаясь, дергает Короля через себя и забрасывает на пять перекладин вверх, чтобы тут же протянуть руку Тане. — Прикрываем! — командует Лекс, очнувшись, когда Цирк помогает Тане втащить брыкающуюся Карину на ходящую ходуном лестницу и передать Королю. — Мария! Клим! — Есть! — Так точно! Мария первой открывает шквальный огонь, пробивая шины подоспевшей военной тачки. Двор центра заполняет, выбивая перепонки зловещим крещендо, многоголосье звуков — выстрелов, визга резины по мокрому снегу, грохота лопастей над головой и криков Грача, едва не поймавшего пулю ртом. — Пора на лестницу! — кричит Клим, снимая выстрелом вынырнувшего из тачки солдата. Он отступает в сторону будки и повторяет: — Пора! Хватка Цирка чувствуется как тиски заводского пресса на неожиданно хрупкой ладони. Он подтягивает Лекса и уже порывается подбросить вверх, но тот кричит: — Стой! — и цепляется за нижнюю перекладину, так что они на несколько секунд зависают и болтаются вместе с Цирком, как двое бездарей-акробатов, потерявших равновесие в простейшей связке. Лекс велит дурным голосом сквозь свист задевшей броню на локте пули: — Живо наверх, младший сержант! Это приказ! Я подниму их. — Есть, капитан, — говорит Цирк серьезно, и Лексу мерещится, что это первый раз, когда тот послушен по-настоящему — не только на словах, но и у себя в голове. Цирк делает рывок, подтянувшись на руках, и перебрасывает себя на пять ступенек выше. Набирает скорость, только и видно мельтешение его босых обожженных о снег ступней, упирающихся в перекладины, и рвется целеустремленно в небо, где его хватает за локоть и втягивает в кабину вертолета Король. Короткая передышка. Песок снова ссыхается, секунды текут, наверстывая упущенное. Они смогут. Они так близко к заветному рубежу между тяжелой безрадостной ночью и рассветом нового дня. Лекс поднимает Марию за шиворот, помогая схватиться за перекладину, а дальше она срабатывает сама. Цепляясь одной рукой за лестницу, другую использует, чтобы прикрыть огнем Лекса, затаскивающего Клима на лестницу. Солдаты внизу бросаются под прикрытие распахнутых дверей тачек, но палят в ответ так плотно, что лишь вопрос времени — когда снимут, пусть даже наугад, кого-то из них. — Вверх! — орет Мария, отплевываясь от лезущих в рот светлых волос. — Есть вверх! — доносится глухой и далекий крик Короля, и в ту же секунду вертолет снимается с места, набирая высоту. — Обопрись на мое плечо! — хрипит Лекс, едва чувствуя, как слова вырываются из истерзанного, саднящего горла. Они с Климом висят на последней перекладине, и Лекс на остатках воображения старается убедить себя, что ему лишь послышался треск веревки, вдоволь натруженной номерами Цирка. Клим тянет руку, нащупывает следующую перекладину и, стиснув зубы, подтягивается выше. Опираясь коленом о его плечо, забирается наконец на лестницу целиком. — Вперед, капитан! — его лающий смех эхом разносится по спирали ветра, льющегося с лопастей. Лекс подтягивается тоже, смотрит сосредоточенно в его спину. Забирается все выше и выше. Клим замирает на середине лестницы, когда вертолет уже почти срывается в недоступную для пуль высоту. Но он почему-то замирает и оборачивается. В глотке у Лекса застревает гневное: «Вперед, Климов, не время для остановок!» Сердце затихает перед новым ударом. Затихают все звуки, еще миг назад не дававшие расслышать собственное надсадное дыхание. Клим медленно опускает взгляд на расползающееся по груди пятно крови, мерцающее багровым в свете прожектора с вышки. — Я не сказал... — а его дрожащий, удивленный голос звучит яснее и громче поглотившей Лекса тишины. — Я не сказал там… Вертолет набирает высоту, но Лексу кажется, будто он сам падает камнем вниз — прямиком в бездну. Клим улыбается. — А ведь я тебя тоже. Последняя песчинка срывается с воронки песочных часов. Клим — срывается с лестницы.