* * *
Его втаскивают в кабину вертолета за локоть. — Порядок? — громко спрашивает долговязый парень, резким поворотом головы стряхивая упавшие на лоб темные кудри. Грач механически кивает. На короткое ебанутое мгновение ему чудится, что перед ним Марио. Но впечатление рассеивается, стоит внимательнее всмотреться в лицо парня в сизом свете приборов. Те же лохматые брови, те же громадные голубые глаза, но веснушек нет, а на левой щеке — татуировка в виде кометы. И под легкой защитной броней парень одет по гражданке — в розовый неоновый комбинезон. — Андрей Абеляр! — представляется парень, и Грач снова кивает. «Близнец, — проносится в мыслях, а следом — и удивленное: — Марио не говорил». — Вверх! — доносится до слуха далекий приказ Лекса. — Есть вверх! — орет в ответ Король, похлопывая пилота по плечу. Вертолет плавно снимается с места и уверенно взмывает в высоту. Кажется, справились — но Грач старается не поддаваться раньше времени на уговоры сладко лижущей глотку эйфории. — Раздевайся! — велит Андрей, сопровождая слова жестами. Наверное, чтобы точно достучаться до него сквозь оглушительный шум ветра и лопастей и спор Зажигалки и Луки на повышенных тонах. Андрей наклоняется ближе, вталкивая Грачу в уши пластиковые капли шумоподавителей, и теперь, когда окружающий грохот тает до еле различимого, его голос звучит куда отчетливее: — Снимай снарягу… одежду, обувь. Все, на чем может быть базовая записывающая аппаратура. Нас не должны отследить. Андрей перекидывает ему комбинезон камуфляжной расцветки и кивает на Короля, который уже шустро расстегивает защитные пластины и позволяет Цирку помочь с креплениями ботинок. Грач оборачивается, щурясь от мелкого мокрого снега, залетающего в кабину с порывами ветра. Отслеживает сквозь липкие ресницы, как Андрей помогает Марии забраться внутрь и тоже выдает ей комбинезон и пластиковые капли. — Чего они возятся?.. — спрашивает Грач резко, когда Мария, заправив растрепанные светлые волосы за уши, надевает шумоподавители. Мария дергает растерянно плечами, скидывая с себя одежду быстрее, чем на кадетских учениях. Снаряга, куртка, комбинезон, термобелье — падают на пол кабины. Грача впервые мутит при виде Марии в одном белье. Может, потому что сейчас, пока сердце еще колотится в неспокойном жестком ритме, а все мышцы скованы от напряжения так, что Грач едва чувствует руки и ноги, переодеваясь в комбинезон, единственное, о чем он способен думать — так это о хрупкости и беззащитности человеческого тела. — Долго, — соглашается Мария, застегивая комбинезон под горло. Кидает хмурый взгляд сначала на дрожащую не то от холода, не то от боли Карину, забившуюся за кресло пилота. Затем — на распахнутую дверь кабины. Грач ловит ее сосредоточенный взгляд. Подбирается вместе с ней к двери, хватаясь за поручни, и они одновременно выглядывают вниз, на натянутую до предела лестницу в преисподнюю. Клим и Лекс поднимаются медленно, но упрямо не сбавляют темпа. Выстрелы наемников рвутся им вслед, и Грач затаивает дыхание, отсчитывая секунды до момента, когда вертолет окажется вне досягаемости пуль. Опускается на колени, протягивает руку, готовясь схватить Клима, когда подберется ближе. Но тот вдруг застывает на полпути. Грачу хочется крикнуть: «Сюда, придурок, быстрее!» Но слова замерзают на языке, и весь он там — под пальцами Клима, которые вздрагивают, соскальзывая с перекладины. В его безвольно обмякших плечах и опасно отклонившемся в сторону корпусе. Он весь — в растянувшемся до бесконечности мгновении и страшной пульсации в груди. В падении, которое переживает вместе с Климом, бросаясь грудью на пол кабины и вопя во все горло: — Нет! Нет! Происходящее перед глазами сливается в пляску поблекших красок. Клим летит и будто бы пытается ухватиться за край лестницы, но Грач с ужасом осознает, что тот не ищет путей к спасению — потому что потерял сознание. — Нет! Грач не понимает, орет это он или Лекс. Видит, словно в немом кино, под давлением вакуума шумоподавителей, как сплетаются в смертельном танце два темных пятна, срываясь на самый низ беснующейся в тряске лестницы. Лекс перехватывает Клима за лямку защитной брони, но сам держится за перекладину одной рукой, и его гортанный, полный муки и отчаяния вопль вгрызается в барабанные перепонки, не перебитый ни ветром, ни грохотом лопастей. Грач бросается было вперед — и сам не знает, что собирается делать. Вылететь, сорваться за ними или вместе с ними. Его слепит свет прожектора, но больше — кровавая пелена, вставшая перед глазами. Он почти выбрасывается из кабины, но чувствует вдруг железную хватку на вороте комбинезона. Рывок — и выбивающий воздух из легких удар спиной о противоположную стену кабины. Это Зажигалка выхватывает его прямиком из объятий помутнения, вышвыривая прочь, как набитую поролоном куклу. Лука так же легко и стремительно отбрасывает назад Марию. Грач не успевает отследить их нечеловечески быстрые движения, как ни пытается. И мозг с опозданием в секунду-другую отмечает. Тенью проскальзывающего мимо Цирка, толчок босой ступней перед прыжком. Зажигалку и Луку, которые хватают верхнюю перекладину лестницы и, упираясь ногами в края кабины, отклоняются назад, касаясь лопатками пола — в момент, когда лестница дергается, принимая на лету вес Цирка. Вертолет кренится на бок. Карина звонко вскрикивает, влетая лбом в кресло пилота, Андрей, Таня и Король чуть не выпадают наружу, как подхваченные порывом сухие листья, едва успевая вцепиться в поручни. Марию Грач ловит за руку, не давая соскользнуть в темноту ночи, и лупит ногами об пол, изо всех сил оттаскивая их обоих от края. — Раз! — орет Зажигалка хрипло, делая рывок одновременно с Лукой, и они перехватывают следующую перекладину. — Два! — орет в ответ Лука, и в их белых от напряжения кулаках оказывается новая ступень. Лестница ползет вверх. — Раз!.. — Два… Кабина вертолета выравнивается, пилот что-то недовольно кричит Андрею. Карина с трудом садится ровно, сплевывая сгусток крови на рукав испачканного медицинского халата. Король застывает в проеме, будто вырезанная ножом на черном полотне ночи бумажная фигура, и, наклонив голову, неотрывно смотрит вниз. «Раз… Два… Раз… Два…» Грач вытирает кровь с виска дрожащей ладонью, переглядывается с тяжело дышащей Марией, распластанной на полу, и понимает по ее широко распахнутым глазам, что она тоже. Думает о том, сколько людей досчитается, когда Зажигалка и Лука втянут лестницу целиком.* * *
Секретарь: Значит, Егор Шмидт и Алексей Нехлюдов удержали Павла Климова на лестнице. Он был без сознания? Очевидец: Да. Да, если бы не Ци… Егор… То есть, вы сами в курсе, на что способны адаптанты. Я не могу сказать точно… кажется, Леша не смог его удержать. Но Егор успел — возможно, в тот момент, на лестнице, схватив Пашу за руку, он усугубил последствия пулевого ранения. Но он его спас. Секретарь: А также Милана Игнатова и Олег Трубецкой? Очевидец: Да. Они поднимали лестницу. Лестница... вырвалась из креплений, когда Егор пролетел несколько метров и схватился за нижнюю перекладину, но Милана и Олег выдержали толчок… разумеется. Они втянули всех троих в кабину. И дальше счет пошел на минуты. Секретарь: Вы сбросили снаряжение и одежду. Очевидец: Да. Как и велел нам Андрей Абеляр. Нам… пришлось раздевать Лек… Лешу вместе с Олегом, потому что он… ну, он, кажется, был в состоянии шока — я подозреваю, в том числе потому, что не смог удержать Пашу там, внизу. С Паши мы тоже все сняли. Возникли трудности. Пуля пробила защитную пластину на груди, но, благодаря все той же пластине, убойное ее действие снизилось, пуля прошла относительно неглубоко, к тому же... не попала в сердце. Секретарь: Но Павлу Климову оставалось недолго в таком состоянии. Очевидец: Не больше одиннадцати минут. Секретарь: Это… Очевидец: Не мои слова. Саши. Кайзер. Она не ошибается с подсчетами. Секретарь: Какие же действия вы предприняли? Очевидец: Саша герметизировала рану, провела стандартный комплекс действий при несквозном пулевом ранении. По всем показателям… у Паши был пневмоторакс. К тому же он потерял сознание. Положение, как я уже сказал, усугубило то, что Егор и Леша заботились в первую очередь о спасении Паши, нежели о ранении. Секретарь: Самолет ждал вас в аэропорту, но вы отклонились от графика. Из-за непредвиденной ситуации с Павлом. Очевидец: Да. Еще лет двадцать назад… такие раны и такие исходные данные привели бы к… к см… Секретарь: Мы можем прерваться, если хотите, Ян. Очевидец: Нет. Во второй раз эту беседу я не потяну. Все в порядке… Простите. Как я и сказал, нам в некотором роде повезло, что мы живем... Не верю, что говорю это, но нам повезло, что мы живем в это время. Секретарь: Вы имеете в виду аппарат автоматизированной реанимации Мейерса-Брейгеля? Очевидец: Да. В вертолете была только обычная аптечка. И единственный медик, на которого мы не могли полагаться. Секретарь: Попрошу вас изъясняться предельно конкретно, Ян. Для отчетности. Очевидец: Мы не могли доверить Карине спасение Паши, хотя она была единственной, кто справился бы, пожалуй, и без дополнительных средств. Но с нами были Саша и Олег. Они оба прошли обучение «Ковчега»… Извините, я забываю, что это очевидно только для меня… До того, как «Ковчег» был допущен к боевым действиям и получил классификацию «А», ребята готовились к резерву, собирались стать полевыми медиками. Думаю, это заметно и по названию… и по их кодовым именам. И по идеологии. Я не знаю, что заставило капитанов «Ковчега» поменять мнение. Но факт остается фактом — все их ребята прошли подготовку и умели обращаться с аппаратом Мейерса-Брейгеля в том числе. Секретарь: Такого не было на борту вертолета. Очевидец: Верно. Но был в одном из медицинских центров Мирного. Это был наш единственный шанс.* * *
— Ты, — цедит Король, выслушав объяснения Марии, и смотрит в упор на Цирка, будто боится, что если моргнет или отведет на секунду глаза, тот испарится в воздухе или выбросится из вертолета через лобовое окно, — никуда больше не пойдешь. Хватит с тебя. — Угу, — смиренно соглашается, ко всеобщему удивлению, Цирк, и, поймав мутный взгляд Лекса, виновато разводит руками. — Я понятия не имею, как эта херабора выглядит, капитан. — Пойду я, — произносит Мария, осторожно меняясь с Лексом местами и перекладывая безвольно повисшую голову Клима ему на колени. Она поднимается на ноги и добавляет уверенно: — Возьму Луку. Мы знакомы с аппаратом Мейерса-Брейгеля: найдем и поднимем его сюда... — Я тоже пойду. Буду прикрывать, — сипло вызывается Грач и уже напряженно продумывает, чем перебить ее протесты, но Мария не возражает. Напротив — скупо благодарно улыбается и кивает. — Больше никого не возьмем. Чем больше нас будет внизу, тем… «Тем больше мы можем потерять в том случае, если люди Карины пойдут на перехват», — повисает неозвученное в воздухе. Грачу меньше всего хочется задевать словами Лекса, который держит голову Клима дрожащими окровавленными пальцами и не видит, похоже, вовсе происходящего вокруг. — Вы бы сильно облегчили себе задачу, если бы освободили меня, — замечает вкрадчиво Карина, которую Андрей, предварительно раздев до белья, пристегнул с обратной стороны к креслу пилота двумя ремнями. Карина перехватывает блуждающий по кабине взгляд Марии и улыбается. — Ты ведь не медик, милая. Зажигалка раздраженно рычит и интересуется у Андрея вполголоса: — А мне влепят пожизненное, если я совершенно случайно вспорю ей брюхо, или выдадут медаль?.. — Мне, в отличие от тебя, — ровно отзывается Мария, хотя Грач видит по жилке, бьющейся на ее бледном виске, что она в шаге от того, чтобы придушить Карину сброшенной в угол лестницей, — знакомо значение слов «не навреди»... — Мы опоздаем в аэропорт, — напоминает Андрей, вырастая длинной сутулой тенью из кресла второго пилота. И в полутьме снова кажется абсолютной копией Марио — Король вздрагивает, как поймав наваждение, и, встряхнув тут же головой, отворачивается. — Группа «Б» вылетит раньше. Второй самолет… У нас нет с ним связи, мы обрубили все каналы, чтобы люди Шмидта не отследили наших перемещений. — Андрей смотрит по очереди в лица каждого из присутствующих. — Я не знаю, дождется ли нас пилот, не получив вестей о задержке. — Плевать. — Грач слизывает пот с верхней губы. Смотрит на белое лицо Клима, испарину на его лбу и еле вздымающуюся грудь под эластичным бинтом, уже пропитавшемся кровью. Вспоминает последние кадетские каникулы перед вступлением в настоящий отряд — их «Бойню». «— Тебе нужен кто-то посильнее под началом. Я… могу и в “Ковчег” податься. Говорят, они проходят подготовку в резерв, на полевых медиков», — пробормотал Грач. Усмехнулся несмело, натянув толстовку поверх футболки с катышками — было так непривычно и в то же время приятно надевать гражданские шмотки. «— Мне нужен тот, кто не даст мне поотрывать головы подчиненным и будет остужать мою подгорающую задницу, — фыркнул Клим в ответ, напялив кожанку. Грач улыбался уже во весь рот — ладно он, но Клим в кожанке? Это куда больше попахивало альтернативной реальностью. Клим улыбнулся в ответ и потрепал его грубовато по волосам. — Так что не еби мозг своими сомнениями. Нам с тобой долго вместе лямку тянуть». — Плевать, — повторяет Грач увереннее и запальчивее. — Мы никуда не полетим, пока не заберем сраный аппарат! Андрей, поколебавшись недолго, неохотно кивает в знак того, что понял. И наклоняется к пилоту, передавая указания. «Нам с тобой долго вместе лямку тянуть, — думает Грач мрачно, глядя на обескровленное лицо Клима. — И это “долго” не прервется сегодня. Я тебе обещаю».* * *
Секретарь: Вы с Александрой Кайзер и Олегом Трубецким забрали аппарат из центра. Очевидец: Да. Нам хватило семи минут. Пожалуй, это единственный план в ту ночь, который сработал без осечек — нас не поджидала засада. Мы… даже почувствовали… прилив сил. Что-то вроде второго дыхания… или банальной надежды. Саша и Олег извлекли пулю и выровняли состояние Клима. К прибытию в аэропорт никто не сомневался, что он выдержит пятичасовой перелет. Секретарь: Ваш самолет был на месте. Очевидец: Наш — да. Остальные ребята, которых забрали прямиком с тракта, вылетели раньше, но наш самолет дожидался нас до последнего. Вы… наверное, могли бы спросить Михаила Абеляра про события на тракте. Из того, что знаю я — «Стервятники» и «Ковчег» не препятствовали посадке на вертолет. Они… вообще не собирались сражаться. Секретарь: Вернемся к вам. Вы вылетели, и… Очевидец: Думаю, остальное не имеет значения. Вы услышали все, что хотели. Этой информации хватит для нашего бывшего начальства. Сомневаюсь, конечно, что это послужит нам оправданием. Нас уволят в любом случае, ведь какие бы цели мы ни преследовали — мы нарушили прямой приказ. Но спасибо… что позвали на эту беседу.* * *
— Андрей сказал, что мы приземляемся через полчаса. Ее голос заставляет Грача слабо вздрогнуть. Мария становится рядом в проходе и вместе с ним смотрит в погруженный в полутьму салон. Грач хмурится, думая, что она предложит убраться подальше от двери, ведущей в отсек, где остались Лекс и Клим, подключенный к аппарату Мейерса-Брейгеля. Но Мария снова обманывает его ожидания. Она просто молча стоит рядом, не пытаясь отвлечь его или увести с бестолкового поста у двери — хотя Грач сейчас не помощник ни аппарату, на котором держится жизнь Клима, ни молчаливому анабиозу Лекса. — Так много… незакрытых историй, — вдруг делится Мария дрогнувшим голосом, а взгляд ее глаз, темно-зеленых, с отливом в синеву, как северное море в сумерках, неторопливо скользит по салону. — Правда? Грач ведет головой, не зная, что ответить. Но понимает, о чем она. Таня сидит с Зажигалкой в переднем ряду, уткнувшись бездумно в глянцевый журнал с логотипом «Абеляр Эйрлайнс» на обложке. Кажется, как и Мария, Таня до сих пор не решилась сказать Зажигалке, что Ампутации нет с группой «Б» во втором самолете. И она не встретит их у трапа там, в новых обстоятельствах и в новой — чудовищно спокойной — жизни. Потому что Зажигалка улыбается до сих пор. Перемигивается с Лукой, который устроился в соседнем ряду. Тот натянуто улыбается в ответ, но когда Зажигалка не смотрит, кидает быстрые — задумчивые — взгляды через плечо то на Марию, то в проем между сиденьями. Туда, где сидит Король, уставившись в сплошную чернь за окном, и рассеянно перебирает волосы Цирка, безмятежно заснувшего у него на коленях. — Много, — соглашается Грач глухо, осторожно касаясь мысленно еще одной истории. — А помнишь, — Мария трогает его за локоть над складкой комбинезона, — самый долгий день в твоей жизни?.. «Когда мы ждали у дверей в С-42, еще не зная, что придется столкнуться с чем-то похуже инопланетных тварей. Когда все наши беды сводились к ранам, которые нам наносили не люди». — Он сегодня, — Грач со стыдом, смешавшимся в ядерную смесь с раздирающей нутро скорбью, слышит слезы, звенящие в собственном голосе. — Знаю. Грач поворачивает голову и застывает в оцепенении, поймав смазанный неровный выдох ртом и почувствовав ее холодные губы на своих губах. Мария тянется ближе, обхватывая его руками за шею. И Грач покорно закрывает глаза. Позволяет соленому горькому поцелую продлиться ровно столько, сколько нужно, чтобы сердце перестало рваться на части. Хотя бы на время. Хотя бы на короткое и надежное «сейчас». — Меня зовут Саша, — говорит Мария, первой прервав поцелуй. Но не отстраняется: Грач чувствует, как скачет ее пульс, и слышит ее сорвавшееся дыхание. — Меня зовут Ян, — отвечает он, опуская голову ей на плечо. Они больше никогда не станут вновь Марией и Грачом. И полчаса спустя, выходя из самолета по трапу, щурясь с непривычки в ярком кислотном свете зданий-исполинов, облепивших с обеих сторон посадочную полосу прямо на крыше стеклянной высотки, они оставляют эти имена позади. Грач ежится по привычке, когда поднимается ветер, слабо играя в волосах. Но ловит с робким восторгом его ласковое прикосновение на лице и предплечьях под закатанными рукавами. «В этих краях, — предупредил Андрей несколько минут назад, — в начале ноября еще продолжается лето. Ночи у нас теплые. Можете не надевать курток». Здесь все иначе. И в небе от рыжего зарева, опрокинутого на тяжелый городской смог огнями вывесок и мерцающих дорог, совсем не видно звезд. Пожалуй, достаточно с них звезд и ожидания, направленного вверх. У них полно неоконченных дел на земле. — Спокойно. Опустить оружие, — доносится звонкий знакомый голос до слуха. Толпа безликих охранников расступается, и Грач видит выходящего из-за их спин долговязого веснушчатого парнишку в неоново-желтом комбинезоне поверх майки с логотипом докатастрофной компьютерной игрушки. — Как скажете, господин Абеляр, — отзывается дежурным тоном начальник охраны. Грач улыбается и делает шаг навстречу, другой, третий… Заключает Марио в крепкие объятия, с удовольствием получает смешок на ухо. И негромкое, полное облегчения: — Добро пожаловать в Новую Москву.