Потерянный

«Ты прекрасен», — думает Саша и, не зная, куда пристроить ладони, сует их глубоко в карманы брюк. Будто реально собирался потянуться и достать его с расстояния в пару десятков метров. Схватить и не отпускать. Все поднимаются со своих мест. Саша слышит сквозь слабый порыв ветра, пробежавшего по площадке, взбудораженный выдох Цирка. Легас, в серебристом костюме кажущийся еще выше, чем он есть, галантно шаркает ногой, останавливается и дожидается, когда Атлас поравняется с ним с той ленивой грацией в походке, в которой так много его. Уверенности, граничащей с непробиваемым упрямством, редко идущим на компромиссы. Страсти. Атласа. «Твое кодовое имя связано с картами?» — спросил Саша в день их второй встречи, когда обстоятельства вновь столкнули их команды лбами на очередной вылазке — быть может, Саша чуял нутром уже тогда, что ему никуда не деться от этих серых глаз и едкой ухмылки, немедленно последовавшей в ответ. «Атлас… или Атлант, — протянул он, прислонившись плечом к дверному косяку и метя сквозь прицел винтовки в ведущую руку охранника склада, шатающегося по зоне приема, — это титан из мифов, который держит на плечах небесный свод…» «И как? Держишь?» — уточнил Саша со скупым смешком, оторвавшись от тепловизора. Что-то шевельнулось в груди, едва он поймал на себе долгий взгляд ледяных серых глаз. «Для тех, кого считаю семьей». Теперь Саша знает, что это не пустые слова. Закатное солнце щедро льет теплом на площадку, но Атлас светит ярче. Ни на ком другом не смотрятся равно уместно и гражданские шмотки, и форма. И никто другой не боится, минуя предрассудки, на которые ему, в общем-то, наплевать, быть красивым как черт — потому что ему это нравится. И Саше нравится тоже. Его жемчужная шелковая рубашка с широким воротником и пышными рукавами, наполовину расстегнутая и заправленная под ремень кожаных брюк. Длинные черные волосы: справа — в причудливых косах с вплетенными в них бусинами, а слева — спадающие крупными локонами. Колеблемый каждым праздным шагом Атласа навстречу полупрозрачный шлейф, закрепленный за плечами, будто плащ или белый туман, лижущий голенища высоких сапог на тугой шнуровке. Атлас без усилий шагает по тонкой грани баланса между изяществом, почти что хрупкостью и статью мужественности. Он как дорогое украшение, что оттеняет собой любую оправу. Саша бессовестно любуется им и глупо ревнует ко взглядам присутствующих. Губы Атласа трогает улыбка, за показной скромностью которой слишком много дерзости, игривого вызова — и приглашения смотреть. Когда он поднимает навстречу серые блестящие глаза, по груди Саши тягуче расползается жар: на мгновение, за пять шагов, отделяющих их друг от друга, дыхание перехватывает у обоих. Саша видит отчетливо, как глоток воздуха застревает в ямке между его ключиц под распахнутым воротником. Легас провожает Атласа к нему, и руки Саши наконец находят покой в том, что, выскользнув из карманов, берутся за его протянутые ладони. Саша скользит большими пальцами по его теплым костяшкам. Голос звучит тихо сквозь вставший в горле ком: — Привет. — Привет, — эхом откликается Атлас, жадно вглядываясь в его лицо, будто ничего занимательнее и достойнее внимания в жизни не видел. Они так и держатся за руки, глядя друг другу в глаза. Все садятся, кроме Короля и Легаса по обеим сторонам от них и Марии, которая, склонив голову к книге, начинает читать. Ее ровный, певучий голос ведет их прочь от того, что они оставляют позади. Делает происходящее здесь и сейчас серьезнее. Стежками невидимой иглы скрепляет их судьбы крепче. Это взаправду. — …все, за что мы ведем борьбу… Дома, где мы выросли, земли, которые дали нам приют. Клятвы, которые мы принесли и сдержали. Долг, которому себя посвятили… Пусть будут свидетельством того, что мы имеем право искать себе опору, стеречь свое пламя в темноте… — Мария закрывает книгу и кладет на нее ладонь. — В нашем неспокойном мире сегодня… — взгляд ее ясных зеленых глаз проходится по рядам, останавливаясь на каждом, но чуть дольше — на Граче, — …на две одинокие дороги меньше. В тишине, опустившейся на Васильевский, ласковом безветрии и последних лучах заходящего солнца. Саша сжимает сильнее ладони Атласа, чувствуя тонкую дрожь в его длинных пальцах, и произносит твердо: — Я обещаю беречь тебя. Не позволять никому встать между нами… Любить тебя. — Когда-то давно ему казалось, что слова пусты, важны лишь поступки. Сейчас он не сомневается в том, сколько смысла несет в себе клятва, разделенная между двумя. — Быть твоим — навсегда. Атлас делает к нему шаг, прижимая его ладонь к своей груди под расстегнутой рубашкой. Удары сердца рвутся Саше в ладонь на той частоте, которая никогда не лгала. Серые глаза полны чего угодно, но только не льда. Атлас преданно смотрит прямо Саше в душу. — Обещаю защищать тебя, — говорит он хрипло. — Любить. Быть твоей опорой. Я — твой навсегда. Ресницы Короля влажные от слез. Дрожащими руками он протягивает раскрытую коробочку. Саша улыбается, доставая кольцо Атласа и возвращая на законное место на его безымянном пальце. Атлас надевает на Сашу кольцо и прокручивает так, чтобы крохотный отпечаток пробы оказался на привычном для него месте на сгибе пальца. — Вы можете… — начинает Мария, но не успевает закончить, потому что Саша рывком обнимает Атласа, обхватившего его руками за шею, и целует в губы. Не может насытиться поцелуем, жадным, долгим. Его запахом. Мягким шелком его рубашки в сомкнутом кулаке и шелком его волос, льнущих к щеке. Весь дерьмовый мир с его испытаниями стоил того, чтобы обнять Атласа сейчас. Услышать, как Мария назовет его Сашиным мужем. По площадке разносится свист Цирка в бурной волне поднявшихся хлопков. — О боже, да! — орет он и заливисто хохочет, но очень быстро замолкает, срываясь на подозрительно знакомый звук. — Боже, Егор… — слышится сдавленный комментарий Короля, рванувшего к стульям. Саша лишь чувствует улыбку Атласа губами и прижимает крепче к себе, бережно касаясь пальцами бусин в его гладких косах. Король просит вдалеке: — Найдите пакет… или ведро… — Твою мать, дружище! — вопит Грач. — Мой новый костюм! Это что… булавки?

***

Из динамиков проигрывателя льется быстрая незнакомая докатастрофная песня. В гостиной шумно от треска поленьев в камине, смеха и разговоров, звона бокалов и бодрых боданий Хлопушки и Марио, пытающихся перетанцевать друг друга в освобожденном пространстве между столов и диванов по центру. Каблуки и подошвы их парадных туфель выстукивают в ритм мелодии по мраморному полу. Где бы ни научился Хлопушка так задорно вилять задом под музыку, он почти всухую, по общему мнению Саши и Атласа, обыгрывает Марио, оттачивавшего строгие, серьезные движения в детстве по указке преподавателя из Новой Москвы. — Он не сдается, — замечает Саша с ухмылкой, пропуская между пальцев длинный витой локон Атласа, сидящего боком на его коленях. — Абеляры идут до конца, — фыркает Атлас, откидывая голову Саше на плечо, чтобы коснуться губами его челюсти. Марио вдруг действительно под «Давай! Давай! Давай!» Цирка и Грача срывает с себя сперва галстук, затем — лихим движением отправляет в полет уже распахнутую рубашку. Изображая всем телом безумное движение, падает на колени к ногам едва успевшего отпрыгнуть от неожиданности Хлопушки, вылупившего на него глаза. Чтобы тотчас вскочить легким естественным движением, встряхнуть непослушными кудрями и… продолжить танцевать совсем по-другому. — Миша! — шипит Мария, одной ладонью закрывая смеющемуся Грачу глаза, а другой резко и наглядно показывая, где окажется то, за что Марио держится в энергичном танце под дружный одобрительный гул, если он не перестанет. Таня воодушевленно свистит и потрясает рубашкой Марио, как флагом. Марио уходит с импровизированного танцпола, подмигивает красному до ушей Хлопушке и треплет его снисходительно по пепельным волосам. — Хочу, — бормочет Саша, не зная, откуда в нем взялся этот порыв. Быть может, из общего, разлившегося по груди ощущения простого, тихого счастья, а может, от желания хвастаться им. Счастьем. И Атласом, — пригласить тебя на танец. — Ты умеешь?.. — спрашивает Атлас, с готовностью соскальзывая с его коленей. Его глаза лукаво поблескивают в свете каминного пламени и редких зажженных ламп. — Ты научишь меня, — уверенно отвечает Саша, хватаясь за предложенную ладонь. Песня меняется на что-то более плавное, тягучее, но более динамичное, чем излюбленный джаз Короля. Все расступаются, освобождая им место, рука Атласа оказывается на плече Саши, Сашина ладонь — на его пояснице. Двигается Саша кошмарно, но Атлас ловко, пластично подстраивается под его деревянную манеру перебирать ногами, превращая их объятия в центре притихшей гостиной в настоящий танец. Обретая больше уверенности шаг за шагом, следуя за ним его верной тенью, прижимаясь бедрами к его бедрам и позволяя вести себя, Саша не думает ни о чем. Кроме мелодии, под которую кружит смеющегося Атласа за руку в вихре подхваченного скоростью шлейфа за его плечами. Возможности видеть его улыбку, мягкую, долгожданную, особенную. Предназначенную только ему. Шаг — Атлас в его объятиях. Шаг — сердце ноет, требуя вернуть его сразу, как отпустил на расстояние вытянутой руки, следуя взглядом за светом пламени, ласкающим изгиб его обнаженной под косами шеи. — Хочу еще, — предлагает Саша глухо на ухо Атласа, переводящего дыхание в его руках и нежно жмущегося к его груди, когда песня заканчивается. — Хорошо. — Атлас озорно закусывает губу, обхватывает ладонями его лицо и упоенно целует на глазах у всех. Они танцуют и танцуют под музыку, эхом разносящуюся под высокими сводами. Ноги у Саши гудят, губы саднит от широких улыбок. Король смеется, отдавая ему в одном из общих танцев в момент перехода Риту, чтобы украсть у него Атласа. Атлас целует Сашу, запрыгнув на него и обхватив за талию ногами, возвращаясь к нему на новом круге. Новая песня. Новый танец. Цирк обжимается с Королем за портьерой. Звон наполненных бокалов. — Я люблю тебя, Ник, — серьезное от Короля и его пальцы, будто тиски, сжимающиеся на Сашином плече. — Ты заслужил это все. Гогот Цирка и Грач, получивший по затылку букетом из пышных белых пионов, известных Саше по иллюстрациям в книге, и какой-то причудливой незнакомой травы, что Атлас бросает через плечо. Смех Марио, Саши и Короля, кутающихся в форменные куртки камуфляжной расцветки на крыльце. Смущенный Грач, вдохновенно вглядывающийся в темноту, опустившуюся на остров. Дым Сашиных сигарет, вьющийся под фонарем, ночной холод. Смешки и толчки. «Наша птичка вьет гнездо!» «Это традиция», — заявление Атласа, приглашающе задравшего штанину на правой ноге, и его полные затаенного смеха глаза. Саша, пьяный от шампанского и момента, у его ног, снимающий подвязку зубами. Бросок через плечо. «Да вы издеваетесь...» — Мария с подвязкой в кулаке и хохочущие, держащиеся друг за друга, чтобы не упасть, Рита и Таня. И снова музыка, танцы, сумасшедшие закуски и горячее и звон бокалов.

***

Они ускользают из гостиной по очереди. Саша дожидается его в коридоре и секунду-другую просто наслаждается тем, что Атлас растерянно останавливается в проходе, прислушивается к шорохам и оборачивается, выискивая его глазами в темноте. — Ищешь кого-то, красавчик? — не продержавшись и четырех секунд, возвращает ему Саша первые слова, которые услышал от него в день их знакомства. Отступает от стены, где сливался с тенями, хватает Атласа за талию, чувствуя, как тот мгновенно расслабляется. — Уже, — говорит Атлас с хриплым смешком, разворачиваясь в его руках, и мимолетно целует в губы, — нашел. Они одновременно замирают, настороженные звуком шагов и голосами Марио и Хлопушки, судя по всему, несущими в гостиную еще один ящик с бутылками. Саша коротким движением головы предлагает смыться. Атлас отвечает кивком. Они быстро направляются по коридору прочь от гостиной под постепенно тающую музыку. Саша подхватывает на бегу его шлейф, наматывая длинную полупрозрачную ткань на ладонь. Шаг, еще один. Последний. Атлас разворачивается и врезается лопатками в дверь, тянет с него галстук-бабочку и, шумно дыша, жарко выцеловывает его кадык и шею, легко выворачивает пуговицы из петель. Саша прижимается к нему всем телом, выдирает полы его шелковой рубашки из-под ремня. Их взгляды пересекаются в темноте, когда обоих, похоже, пронзает острое чувство дежавю. Их первый раз случился у этой двери. Но только за ней началось что-то правильное, далекое от боли, к которой они привыкли. — Хочешь… — ухмыляется Атлас, — пригласить меня на танец? — Ты просто… — задыхаясь от сорвавшегося с тормозов желания, выдавливает Саша, — себе не представляешь… Атлас давит на ручку и втягивает Сашу за собой в спальню за лацканы пиджака. Дверь с грохотом захлопывается за ними. Трещит под их запутавшимися ногами шлейф, в кромешной темноте Саша оглаживает его напряженные плечи под содранными до локтей рукавами рубашки. Атлас доводит его. Фигурально, выматывая ожиданием и подставляя щеки и подбородок под поцелуи вместо губ, и буквально — до туалетного столика, где наконец нащупывает выключатель лампы. В затопившем спальню мягком свете Саша раздевает Атласа прямо у этого столика, сдирая с него рубашку и спуская с него штаны. Опускается перед ним на колени, чтобы распутать тугую шнуровку его сапог и отбросить в сторону. Схватив за лодыжку, ведет губами вверх по его правой ноге, вырывая из Атласа протяжный, тихий стон, с которым тот, оперевшись ладонями о край туалетного столика, запрокидывает голову. По кружеву второй подвязки, оказавшейся выше на бедре и предназначенной только для его глаз, Саша проводит языком. Подняв взгляд и увидев, как часто вздымается грудь Атласа, Саша медленно оттягивает подвязку зубами чуть ниже, но оставляет на месте. — Ну же, — молит Атлас срывающимся, голодным голосом, положив руку на его голову и перебрав его волосы. Взгляд, который он опускает на Сашу, совладав с дыханием, абсолютно мутный от градуса похоти. — Никита… Саша не ждет повторного приглашения. Он поднимается на ноги, избавляется от пиджака и рубашки и ведет Атласа к кровати. Эта ночь не похожа на предыдущие. И дело, пожалуй, не в том, что Саша, истерзанный ожиданием и разлукой, так долго, будто по его венам не течет необузданное, жаркое желание вытрахать из него душу, ласкает его на кровати, осыпая поцелуями его горячую кожу. Не в том, что, с ума сходя от отзывчивых стонов Атласа, Саша распутывает, как подарок, слишком тонкие для его грубых пальцев завязки белья, устроившись между его призывно раскинутых ног. Что держит его член, поглаживая мокрую от смазки головку большим пальцем, и сглатывает слюну, требуя для себя несколько секунд простых, но нужных как воздух прикосновений. К тому, про что произносит шепотом в бреду, едва-едва касаясь губами: «Мое» — и трет короткой щетиной на подбородке, заставляя Атласа задрожать и кончить для него в первый раз. Дело не в том, что они смертельно соскучились, что Атлас, еще не удовлетворенный, набрасывается на него и мнет за задницу с довольным мурчанием, спустив с него брюки и трусы. Кусает его в шею и гладит его грудь растрепанными косами, нетерпеливо ласкает рукой между ног и дышит в губы с откровенным призывом сделать то, о чем он мечтает. Но Саша чувствует. Эта ночь не похожа на предыдущие. Она о том, что среди хаоса неопределенности и будущего, которое не может им ничего обещать, они обещали друг другу. Куда бы ни отправил их неспокойный дерьмовый мир вокруг, держаться одной дороги. — Я люблю тебя, — произносит Саша в его растрепанные, разметавшиеся по подушке волосы, когда наконец заходит в него. Сорванное дыхание Атласа льется ему в ухо, его ногти впиваются Саше в спину, и эта искрящаяся боль, переплетенная с возбуждением, заставляет его застонать и глубже взять его, когда он предлагает, вскинув бедра Саше навстречу. — Люблю тебя… — его голос срывается на вскрик. Атлас дрожит под ним, словно с ним это впервые. Трется, окрепнув вновь, о его жесткий живот. Саша ведет губами по краю его челюсти и пьет выдохи с его искусанных губ. Двигается так, как Атлас любит: задерживается в нем, входя до конца, пытает близостью, целуя, и медленно лишает члена, чтобы, украв отчаянный, умоляющий взгляд из-под темных ресниц, вернуться в него, сладко раскрытого, жаждущего. А после ускориться, начать брать его жестче. Почувствовать всем телом, как Атласа колотит, как он хочет бури снова — как стонет и просит. Подмахивает ему и сжимает в себе, играя на остатках его в бездну слетевшей выдержки. Саша впивается губами в его плечо. Пот градом струится по лбу и вискам, пальцы путаются под резинкой подвязки на его бедре. Саша кончает в Атласа и долго под разогнавшийся бой сердца нежит его член рукой, прижимая к своему животу. Вместе с ним, глядя в его широко распахнутые серые глаза, переживая дрожь его стремительного, яркого удовольствия — и забирая себе его улыбку на пике, когда он спускает до капли. Дождавшись его рядом с собой на смятом одеяле, Атлас кладет голову на Сашину грудь и позволяет перебрать спутанные локоны пальцами. Издалека, где-то за дверью, прислушиваясь, Саша различает музыку и улыбается. — Надо, — говорит он, коснувшись макушки Атласа губами, — почаще танцевать с тобой… — В этом неспокойном мире, — проговаривает Атлас с улыбкой в голосе, пальцем очерчивая старый шрам на его груди, и прижимается всем телом теснее. — В этом неспокойном мире, — соглашается Саша. Которому они бросают вызов каждый день. Сегодня, завтра — и навсегда.