Потерянный

— А я говорил, — хрипит Король, вынув лицо из таза с холодной водой, дергает плечами и смаргивает капли со слипшихся длинных ресниц, — надо было позавчера… как Атлас… — В том и дело, — тянет Саша, растекаясь по креслу и стараясь не двигаться вовсе, чтобы голова не отплатила тупой пульсацией, — что тогда… был Атлас… Хлопушка напился позавчера в такие дрова, что все окрестные птицы у ближайшего ручья, куда его сплавили блевать с зарей, кажется, навсегда покинули гнезда и раньше срока, забив на внезапно грянувшую перед морозами оттепель, улетели на юг. Сейчас в особняке на Васильевском блаженная тишина, даже поленья, наколотые Легасом с запасом накануне вечером, еле слышно потрескивают в камине, навевая сонное оцепенение. Саша рад, что спустя две недели, убедившись, что опасность миновала, и выставив дополнительную охрану по периметру острова, Марио позволил им остаться здесь на некоторое время. — Я сейчас… — жалуется Цирк, едва ли не сравнявшийся по цвету с изумрудным халатом, выкупленным в недрах старой барахолки, в поисках которой Чакки прошерстил все Малые вдоль и поперек, — кони двину… — Цирк без коней, — бормочет Саша в потолок с лепниной и тупо ухмыляется. Атлас его убьет. Нет, не так — он убьет их всех. По очереди. Каждого. Сразу после церемонии. — Вы можете заткнуться?.. — доносится из-под большого мокрого полотенца, под которым сидит Зажигалка. Сашу берет нешуточное любопытство: неужели алкоголь способен вывести из строя даже адаптантов? «Ведро алкоголя», — напоминает он себе тотчас, глядя на вожделенные взгляды Цирка на таз в руках Короля. — Я тут пытаюсь дышать… Никто больше не рискует заговаривать вслух, и гостиная тонет в ленивом молчании. Саша щурится от первых косых солнечных лучей, пробивающихся в незашторенное окно, и медленно закрывает глаза. Хочется одного в этот момент: лечь, прижавшись к теплой спине и уткнувшись носом в заплетенную с ночи косу. До заката полно времени, и Атлас наверняка еще спит. Саша устроил бы ему приятное пробуждение, если бы не одно «но». «Кто сказал тебе это?» — только и сумел выдавить он, когда Атлас заявил, что накануне им нельзя ночевать в одной постели. «Три дня, — снисходительно промурлыкал Атлас, погладив его большим и указательным пальцами по челюсти, и обезоруживающе улыбнулся, чуть было не отдалив Сашу от понимания произнесенных им слов, — ты можешь и потерпеть, правда?» «Три дня?!» Саша не замечает, как погружается обратно в сон вслед за Королем, клюющим носом над тазом. Ему снится тонкий перезвон колокольчиков, который в Верхней Тюмени доносил вести о том, что поблизости какие-то безумцы играют свадьбу. Черт его знает, откуда у местных вообще появилась эта традиция. Наверное, осталась с тех времен, когда по Сибири ходили байки, будто пришелюг отгоняют неестественные для них звуки. В следующий раз Саша просыпается, судя по положению солнца, которое и не думало скрываться за тяжелыми плотными тучами, ближе к обеду. Заботливо обложенный в кресле мягкими подушками, с подвинутой под ноги приземистой табуреткой и накрытый широким пледом, он мог бы дремать и дольше, если бы не бодрый голос над ухом. — Пора просыпаться, счастливчик! — сияя неприлично широкой улыбкой, пропевает Марио, кидает таблетку в стакан с водой и, дождавшись, когда та с шипением растворится, протягивает Саше. — Как давно ты прилетел? — хрипло спрашивает Саша, забирая стакан. Никого, кроме них, в гостиной нет. На полу валяется пустой таз, откуда-то далеко, из холла, доносятся взволнованные голоса Хлопушки и Зажигалки. В коридоре слышится удаляющийся топот: так громко, будто стадо буйволов, может носиться только Чакки. Хлопают двери, Цирк заливисто смеется. Легас ворчит и просит найти ему «эти чертовы ленточки». Особняк оживает и бурлит, и оцепенение сползает с Саши, навлекая на него… легкую, исподволь пугающую и вместе с тем тягуче приятную нервозность. — Десять минут назад. — Марио жестом велит добить стакан целиком, несмотря на то, что вкус у пойла отвратительный, и у Саши челюсть сводит от кислятины. — Пей-пей. Отличная дрянь. Полчаса, и ты как новенький. Саша послушно допивает и садится в кресле ровно, сбрасывая плед. — Где Атлас?.. — спрашивает он решительно и пытается подняться, но Марио кладет ладони ему на плечи и усаживает обратно. — Э, нет, — говорит он с кривой улыбочкой. — Тебе туда нельзя. — Когда уже будет можно? — огрызается Саша. Три дня неприкаянного шатания порознь зверски выматывают его. Он уже очень и очень долго не оставался сам по себе, без Атласа. Не смотрел, как тот читает очередную бредятину на ночь. Не желал ему «Доброго утра» из-под одеяла, которое тот лениво сбрасывал с бедер, встречая Сашу довольной улыбкой. Банально не выбирался с ним в город на закупку провизии, не колол дрова в его компании, не гладил его длинные мягкие волосы и не метал, соревнуясь с ним в меткости, стилеты по мишени в лесу. Они пересекались лишь за общим столом и пару раз столкнулись на пороге ванной. Вчера утром Атлас позволил ему скромный короткий поцелуй и ловко улизнул от попытки вырвать полотенце, которым прикрывал возбужденный член. Рассмеялся, продемонстрировал Саше великолепный белый зад, удаляясь по коридору с дразнящей грацией человека, доподлинно знающего, насколько магнетическое впечатление производит, и заявил, скинув на спину длинные мокрые волосы: «Ты справишься». У Саши снова сводит челюсть, но это больше не связано с допитым раствором. — Потом. — Марио беззаботно пожимает плечами и не стирает улыбку с губ. — Когда девчонки закончат. Я не в курсе обычаев. Легас вроде рассказывал Хлопушке, тот — Чакки, а тот — Цирку… Спроси у него. — Крепко задумавшись, Марио поправляется: — Нет, лучше напрямую у Легаса. — Девчонки? — переспрашивает Саша. Вряд ли у Марио двоится в глазах при виде Зажигалки или он решил, что давно не поддевал Короля. Не успевает Марио открыть рот, чтобы ответить, как Саша слышит их голоса, будто все еще в похмельном бреду, хотя под действием сна или неопознанного раствора голова проясняется и не подает признаков боли или заторможенности мышления. — …я просила собрать несколько красивых веток, а не десяток здоровых бревен. Что, по-твоему, я буду из них делать? — звучит знакомый ровный голос с намеком на возмущение. — Избу? — доносится предположение после неловкого смешка. — Ауч! — звучит жалобное тут же. — Эй. Я думал, они красивые!.. Мария останавливается в дверном проеме и обреченно качает русой головой. Грач проходит мимо нее в гостиную, виновато улыбаясь, заискивающе строит ей глазки из-под светлой челки и потирает ребром ладони ушибленную шею. Саша в секунду оказывается на ногах. — Как?.. — спрашивает он хрипло, не веря своим глазам. — Майор Кайзер, — объясняет за обоих чудовищно довольный произведенным эффектом Марио, — подписал кое-кому увольнительные на пару дней. — Привет, дружище. — Грач подлетает к нему между кресел, забыв про собственную шею, и заключает в крепкие объятия. Саша рывком обнимает его в ответ, чуть не сдирая с Грача черную безразмерную куртку, и треплет по сухим волосам, громко втягивая воздух ноздрями. Грач издает смешок прямо ему в ухо: — Кто бы подумал, что ты решишь остепениться первым? — Ян, — зовет Мария, дернув его за воротник куртки. — Ты тут не один… Сглатывая вставший в горле ком, Саша обнимает и ее, когда Грач отстраняется. Мария ни капли не изменилась. Внешне хрупкая, особенно в гражданских шмотках, но на ощупь — будто мышцы ее отлиты из стали. — Мы бы захватили и Клима с Лексом, — бормочет она, похлопав Сашу между лопаток, — если бы знали, где они и как выйти с ними на связь… Но надеюсь, мы будем уместны. Саша смеется, стискивая Марию в объятиях и приподнимая над полом, на что та ошарашенно округляет зеленые глаза. — Конечно, леди Кайзер, — говорит Саша с жаром. — Вы не представляете, как я рад вас видеть! — Это похмелье, — приставив ладонь к губам, громко шепчет Марио Грачу, открывшему рот и забывшему его захлопнуть. Марио изображает сложную скорбную рожу. — Парню очень, очень тяжко…

***

Саша ходит по первому этажу, пытаясь хоть куда-то приткнуться с посильной помощью и заняться делом, но в итоге чувствует себя до чертиков глупо и странно, мешаясь под ногами, — отовсюду его выгоняют с серьезным, практически торжественным: «Мы сами. Это не твоя забота». — А что моя? — ворчливо спрашивает Саша у Цирка, когда тот с аналогичным заявлением проносится мимо с полным швейным набором из десятка булавок и четырех огромных игл в зубах и километровой кремовой шторой, накинутой на плечи, которая волочится за ним по полу. — Беф поняфия, — отзывается Цирк на бегу. — Фпрофи у Легафа… — Цирк чертыхается, запутавшись ногами в шторе, спотыкается, машет руками и кое-как ловит равновесие. Остатки швейного набора Цирк сплевывает на ладонь, беззвучно шевелит губами, старательно подсчитывая булавки. Голубые глаза распахиваются шире, и Цирк, намотав на себя штору на манер греческой тоги, мигом забывая про Сашу, несется вверх по ступенькам с громким и жалобным: — Гера-а-а! Я проглотил иголки! Саша морщится, и примерно не представляя, каким образом и в какой момент организм Цирка вернет ему подношение. Однажды за обедом тот с изяществом кота, отхаркивающего комок шерсти и слюней, подал к столу три батарейки, шесть канцелярских кнопок, огрызок карандаша и нитку жемчужных бус. Скромно опустил глаза на скатерть, похлопал ресницами и невинно сказал в гробовой тишине «Простите». Сложно сказать, кто был в большем бешенстве — Король, который заподозрил, что Цирк приберег кое-что похлеще в желудке на десерт, или Атлас, который увидел, что грустный Чакки отстегнул довольному до усрачки Хлопушке выигрыш в споре. Со стороны кухни доносится грохот посуды. Саша идет на источник шума и, останавливаясь на пороге, наблюдает, как Эврика, сидя у ряда раковин, раздает команды красным, запыхавшимся от беготни Рите и Зажигалке. На всех горизонтальных поверхностях от столов до старомодных буфетов и тумбочек расставлены контейнеры с едой, тарелки, накрытые пищевой пленкой, навалены упаковки настоящих свежих овощей и душистой зелени. В разогретую духовку, дверцу которой Зажигалка ловко открывает плечом, отправляется нечто на противне, напоминающее ощипанного гуся. Когда Саша сказал на прошлой неделе «Консервы и хлеб — нормальная еда», Марио и Атлас, как раз обсуждавшие церемонию за столом переговоров, бросили на него такие снисходительные взгляды, что у Саши язык не повернулся больше затевать споры о поставке продуктов из Новой Москвы. К слову, в последний раз нечто настолько же дорогое и роскошное Саша ел именно там. — …А теперь тарталетки! — Эврика указывает на них половником. — Сделайте как на картинке. — Не хочешь помочь? — спрашивает Рита рычаще, сдувая длинную прядь со лба, и пинком бионического протеза закрывает буфет. — У меня лучше получается координировать, — невозмутимо отзывается Эврика. — Я могу помочь, — с готовностью подает голос Саша. Эврика, Рита и Зажигалка, заметив его в дверях, вопят и моментально выгоняют Сашу за порог, вручив ему вдогонку бутерброд с колбасой. Судя по запаху и вкусу, когда Саша, сев на широкие мраморные ступени в холле, откусывает с краю — колбаса настоящая, из настоящей, мать его, коровы, а не из синтетических заменителей. Саша с удовольствием дожевывает бутерброд, достает из помятой пачки сигарету и закуривает. Дым относит сквозняком выше по лестнице, и Саше в моменте немного недостает нравоучений Атласа о курении в особняке с многолетней историей. То щекочущее чувство — будто стравленное нетерпением ожидание, помноженное на любопытство и неотчетливый страх — не покидает грудь на глубоких затяжках. Он так близок к чему-то совершенно новому, чего не представлял в деталях, когда делал Атласу предложение. Он на пороге совсем другой жизни. Саша прислушивается к голосу Короля пролетом выше, от окна, где больше света: — Открой рот шире… Не мычи. Я ее уже вижу. Сейчас… погоди, а то проскользнет… Готово! — Еще две, — хнычет Цирк. — Горло чешется… — Ты уверен, что правильно посчитал? — Да-а-а… — Дальше были булавки? Они закрытые? — Да-а-а… — Зная тебя, через пару минут они полез… Блядь! — эхо доносит до Саши кошмарные звуки. — Егор!.. — Король, судя по доносящимся матам, близко знакомится с содержимым его желудка. — Ну а это там как оказалось?.. — Я не зна-а-аю… — плаксиво тянет Цирк и шмыгает носом. — Пожалей меня-а-а… Король ворчит. Шаги обоих тают в отдалении, как и нытье Цирка. Саша тушит окурок о ступеньку. Встает и поднимается на второй этаж, проходит пустым коридором и у знакомой узкой двери в самом его конце встречает Конфетку. Она ойкает, тут же прячет какую-то белую полупрозрачную тряпку за спиной и кокетливо ему улыбается. — Он там? — спрашивает Саша. Прежде, чем Конфетка успевает открыть рот и высказать очевидное, он со вздохом соглашается: — Знаю, мне туда нельзя. Просто… — Саша недолго мнется, — передай Атласу позднее «Доброе утро», ладно? — Хорошо. — Лицо у Конфетки принимает растроганное выражение. Саша хмыкает, но не собирается разубеждать ее в том, что просьба… быть может, мила? Конфетка хихикает. — Король и Легас ждут тебя наверху. Пора одеваться. — Конфета! — громко зовет Мария из-за двери. — Мне нечем закрепить этот локон! — Мне тоже пора, — вновь хихикает Конфетка и, не спуская с Саши сияющих глаз, скрывается за дверью. «Пора», — думает Саша, когда слышит оклик Легаса по имени.

***

Погода кажется приятной шуткой Малых островов. Где-то между деревьев видно, как над заливом, плавясь о тонкую карамельную полосу на границе воды и неба, стекает за горизонт крупный шар солнца. Его свет играет в пустых кронах и ласково проскальзывает по ветвям, оплетающим металлические прутья арки, атласным лентам, бежевой шторе, которую откопал Цирк, а Мария сумела придать ей опрятный вид, и живым, настоящим цветам… Саша касается одного белого бутона, и несколько влажных, приятных на ощупь лепестков остается у него на ладони. Еще никогда он не видел цветов не на картинках в большой иллюстрированной энциклопедии. Где бы Марио ни достал их, они кажутся нереальными, хрупкими и воздушными — как и все вокруг. Как это теплое безветрие, опустившееся на Васильевский, в котором слышно, как по плиточной дорожке, с годами ушедшей в землю и потрескавшейся, между рядами установленных стульев бодро цокают каблуки Марии. Ее саму в платье бутылочно-зеленого цвета, с завитыми горячими щипцами локонами Саша никогда не видел тоже. Даже когда телевизионщики прибыли на базу снимать их награждение после защиты Мирного и просили «Телемах» сменить штаны на юбки. Все девчонки сегодня в платьях и на каблуках, не считая Риты, которая предпочитает белые кроссовки под бионические протезы. Сашу веселят Хлопушка и Чакки, которые сидят на стульях неподвижно — только их головы с раскрытыми ртами крутятся вслед перемещениям Конфетки, Тани и Марии по площадке на заднем дворе особняка. Грач стоит над обоими, набычившись, сложив руки на груди и пытаясь казаться внушительнее и серьезнее в слегка жмущем ему костюме-тройке, хотя его взгляд нет-нет да задерживается то на талии Марии, то на ее длинных ногах. — Встань здесь, — командует Эврика, проносясь мимо с полной корзиной лепестков, и строгим взглядом сквозь массивные круглые очки указывает Саше место ближе к арке. Саша делает шаг на негнущихся ногах в обозначенном направлении. Несмотря на то, что на дворе не лето, и тепло относительно, ему жарко в смокинге, галстук-бабочка действует на шею как удавка, манжеты рубашки кажутся тесноватыми, хотя мастер, которого Чакки нашел в городе, перешивал костюм ровно по Сашиным меркам — и еще вчера он сидел просто превосходно, но теперь… — Перестань нервничать, — советует негромко Король, появляясь у него за плечом будто из ниоткуда. Саша делает глубокий протяжный вдох полной грудью. В висках пульсирует интенсивнее — Король не просто так поднялся и встал рядом с ним у арки. Девчонки, парни Атласа, Грач, Марио и Цирк не просто так наконец расселись по своим местам. Известно куда пропал вдруг Легас, а Мария явно не от нечего делать достала из сумки, сброшенной рядом с Грачом, большую увесистую книгу. — Дыши, дружище, — произносит Король мягко с добродушной улыбкой, коснувшись его плеча и сжав. Король прав. Он пиздецки нервничает. Его тянет закурить прямо здесь, у арки. Рука подергивается к карману в поисках пачки, которую он сунул после последнего перекура Цирку. Костюм сидит на нем ровно так же, как и вчера — как надо, сантиметр к сантиметру, просто Саше не по себе. Потому что его нет рядом до сих пор. И весь день не было. Но он… — Вот-вот будет здесь, — обещает Король и протягивает руку. Догадавшись не сразу, Саша нехотя снимает кольцо с безымянного пальца и передает Королю, а тот убирает его в коробочку — к заранее спрятанному туда кольцу Атласа. — Скажи, когда будешь готов, — произносит Мария, становясь у арки с раскрытой книгой в руках. Ее ладонь покоится на странице, взгляд уверенно обводит присутствующих, чуть дольше, будто в немом назидании, останавливаясь на Цирке, ерзающем на стуле и беспокойно жмущем руку сидящего рядом Грача. Весь вид Марии, степенной, с ровной спиной и гордо поднятым подбородком, внушает Саше спокойствие, как и рука Короля, по-прежнему сжимающая его плечо. Как и улыбка Марио, подмигивание Зажигалки из заднего ряда. Ребята, провожающие его в самый важный вечер его жизни. Вид простой, но ставшей особенной именно сегодня небольшой, заботливо украшенной их силами площадки в теплом безветрии глубокой осени. Дорожки, уходящей вверх по холму, к старинному особняку, уже дважды давшему им приют. Саша переступает с ноги на ногу в удобных, начищенных до блеска туфлях, которые ему выбирал Атлас. «Но мне видеть то, в чем будешь ты, нельзя?» — уточнил Саша тогда, вздернув брови. «Может, я хочу… — отозвался Атлас, убрав туфли в коробку, и его серые глаза блеснули, — тебя впечатлить?» «Обычно для этого тебе много не требуется». «Ого. Повтори». «Ни за что». Атлас заставил его повторить. Ночью. Трижды. Саша улыбается вскользь, вспоминая об этом. «Волк из твоей байки, — сказал ему Атлас той ночью еле слышно, поцеловав перед сном и взглянув в темноте в его глаза, — больше не воет от своего одиночества?» — Я готов, — говорит Саша хрипло. Пальцы Марии пробегают по странице и крепче перехватывают книгу за корешок. Король делает крохотный шаг назад, напоследок потрепав его по плечу. Невольно замерев, Саша поднимает взгляд на холм, по которому они спускаются. Легас идет с ним бок о бок, не пряча улыбку. С трепетом, следовавшим за ним весь день и в наступившую секунду окрепшим и сбившим его дыхание, Саша смотрит неотрывно лишь на мужчину, который однажды ворвался в его жизнь и забрал сердце волка себе.