Прекрасный цветок "Поднебесного сада": Орхидея

С первыми лучами в просторный двор и пробуждающийся от долгой спячки сад, пропитанный дивными ароматами, приходит тепло. Легкая туманная дымка еще стоит над сопками, стелется меж статных деревьев, но *кёбан, царственно возвышающийся над другими зданиями старого района, с чуть загнутыми вверх краями черепичной крыши, начинает прогреваться. Деревянные стены и балки излучают желтоватое сияние, золотистый свет рябит, отражаясь от водной глади маленького пруда с лотосами. И если бы не редкие порывы царапающего прохладой ветра, можно было бы с уверенностью сказать, что весна окончательно утвердилась в своих правах. Но дыхание зимы все еще щекочет затылок, заставляя покрываться мурашками. Словно успокаивая, солнце гладит расположенный по соседству низкий приземистый дом, где ночуют и живут *кисэны. С самого утра в «Поднебесном саду» царит переполох. Все проснулись непривычно рано, взволнованные приходом титулованных гостей. Обитатели носятся из комнаты в комнату, громко переговариваются и хихикают, обсуждая сегодняшнюю ночь. Атмосфера возбуждения витает в воздухе, делая его густым и вязким, стесняющим грудь при каждом вздохе. Чимин морщится, когда в его покои врывается взъерошенный Тэхён и волчком начинает крутиться вокруг, дёргая за полы шелкового халата, накинутого на голое тело. Вихры нечесаных волос веером топорщатся на макушке, большие карие глаза с шоколадным отливом искрятся предвкушением, а чувственный рот забавно приоткрыт. — О боже! Боже, боже, боже! Я так волнуюсь, — тарахтит он, а потом делает резкий выпад, хватает рукой чиминово запястье и прикладывает миниатюрную ладонь к своей груди. — Послушай, как сильно бьется сердце. Чимин улыбается краешком губ и мягко отстраняется, возвращаясь к прерванным утренним процедурам. Он успел умыться, и теперь занят втиранием в медовую кожу специального крема, купленного в столице, для поддержания гладкости и упругости. Изящные пальцы скользят по лбу, круговыми движениями оглаживают щеки и скулы, сползают на шею, разминают плечи, теряясь за воротом халата. В завершение он наносит на губы питательный бальзам. — Ты такой красивый, — восхищенно шепчет Тэхён, который перестаёт кружить по комнате, растеряв былой запал, и забирается на футон Чимина, скрещивая ноги. Юноша ловит его отражение в зеркальной глади и дарит ироничную улыбку. — Кисэнам принято говорить, что они красивые, даже если это далеко от истины. — Да, но ты же знаешь, что в твоём случае похвала абсолютно заслужена, — фыркает Тэхён, продолжая его разглядывать. — Наша госпожа называет тебя самым прекрасным цветком в своём саду. — Знаю, — соглашается Чимин, пожимая плечами, — а еще она говорит, что ум, облаченный в раму таланта, и умение вести беседу важнее, чем красивая внешность. Если судить только по лицу, то Сокджин затмевает нас всех, даже ты меня в этом превосходишь. Тэхён пытается возразить, но его останавливает грациозный взмах руки и острый взгляд, отраженный в настольном зеркале. — Не спорь, это правда. Тем не менее, именно ради меня гости кёбана возвращаются снова. — Скромности тебе не занимать, — добродушно смеётся Тэхён, откидываясь на ворох одеял, все еще хранящих тепло чужого тела. — Скромность — сомнительная добродетель, как и покорность, которая граничит с безволием. Моя ценность как раз-таки во многом обусловлена их отсутствием. — Ты действительно особенный, раз сама природа тебя отметила. Чимин хмыкает и подается вперед, практически утыкаясь носом в зеркальную гладь. Он рассматривает свое отражение, пристально вглядываясь в прозрачно-серую зыбь радужки, серебристой каймой оплетающую угольно-черный зрачок. Юноша давно привык к удивлению, которое проявляют люди, впервые увидев его, и больше не стесняется своего отличия, как это было раньше. Он улыбается, вспомнив, как другие кисэны поначалу дразнили его, объясняя этот необычный пепельный цвет тем, что в детстве насланный на него злой дух с помощью острой иглы сделал в глазах небольшие проколы, и из них вытекли чернила, поэтому они лишились привычного каштанового оттенка. Но госпожа Ли положила конец беззлобному подтруниванию, сказав, что никто Чимина не проклинал, и глаза такие необычные из-за того, что в его натуре преобладает стихия воды, которая подавляет остальные три элемента. За дверью опять начинается беготня, а следом по всему этажу звенит голос хозяйки: — Манеры, дети мои! Ведёте себя как неотесанные крестьянки. Живо по комнатам приводить себя в порядок, пока я не разозлилась. Снова топот ног и тихий скрип разъезжающихся деревянных панелей. Женщина продолжает отчитывать своих подопечных, попеременно раздавая служанкам короткие команды. Несмотря на внешнюю мягкость, она умеет жалить словами и прибегает к этой способности довольно часто. Но не для того, чтобы потешить свое самолюбие и не потому, что может себе это позволить. Она ожидает ответной реакции, намерено нажимая на болевые точки, прицельным ударом выбивая воздух из легких — она воспитывает в них характер, ибо убеждена: только тот, у кого хватает духа сердиться на нее, сможет выжить и расцвести, как цветок. «Обладатели мягкого нрава, — любит повторять хозяйка кёбана, — вода, растворенная в воде, их ждет печальная судьба». Чимин усмехается, но по мере приближения голоса его брови опускаются ниже, к переносице, а взгляд тяжелеет. Когда заслонка с глухим щелчком сдвигается в сторону, открывая доступ в коридор, они с Тэхёном поднимаются с насиженных мест и замирают перед входом, склонив головы. Сначала появляется аккуратная ножка, обутая в мягкие кожаные сандалии, а уже за ней возникает невысокий и не по годам стройный силуэт. Оправив темно-синюю *чхиму *ханбока, госпожа Ли выпрямляется, одарив мимолетным взглядом Тэхёна, после чего концентрирует свое внимание на Чимине. Безупречна, как всегда. Умелый макияж, изысканная прическа с дорогими украшениями, богато расшитое *чогори, которое не зазорно было бы надеть придворной даме. Госпожа Ли умеет себя преподнести, не напрасно в молодости она считалась одной из лучших кисэн. — Я вижу беспокойство на твоем лице, Орхидея. Что-то не так? Чимин поджимает губы, не уверенный в том, стоит ли озвучивать свои опасения. — Ты должен быть польщен, что сам наследный принц изъявил желание лично посетить нашу скромную обитель. Скромная обитель, как же. «Поднебесный сад» — может и не самый крупный, но определенно самый известный кёбан в округе, благодаря эксцентричности госпожи Ли, которая, обретя свободу, решила обзавестись собственным раем для господ, набрав кисэн исключительно мужского пола, тем самым наплевав на многовековые традиции. Словно опытный ювелир, она отобрала лучшие драгоценные камни, умело отшлифовала и, придав огранку, заставила сверкать на радость другим. — Он не *ванседжа, а лишь второй в очереди на престол *тэгун, — поправляет Чимин, глядя с вызовом. — И его титулы не имеют для меня никакого значения. — Он особа голубых кровей, — терпеливо отвечает хозяйка. Обхватив двумя пальцами подбородок юноши, она приподнимает его голову, вынуждая смотреть прямо в глаза. — И ты будешь блистать сегодня для него. — Вы же не… — Чимин нервно сглатывает, чувствуя подкатившую к горлу тошноту, — не заставите меня с ним спать, если он выразит желание? — Если? — госпожа Ли выглядит удивленной. — Никаких если, он непременно этого захочет. Ты прославил этот кёбан, мой прелестный цветок, а теперь можешь принести ему и всем нам самый щедрый из возможных даров. Чимин молчит, не зная, как реагировать. Где-то глубоко внутри из-под черноземной почвы души пробиваются первые ростки зарождающейся паники. Ему давно объяснили, что, начав работать кисэн, он обязан вернуть все деньги, которые к тому времени задолжает хозяйке за еду, одежду, косметику и средства личной гигиены, за занятия в школе и оказанную медицинскую помощь, даже сумму, потраченную на его приобретение. Это можно сделать, только обзаведясь постоянными клиентами, демонстрируя высокое качество предлагаемых услуг и продавая свое тело, если за него готовы, не мелочась, поторговаться. — Не переживай так, моя нежная Орхидея. Выражение лица госпожи Ли смягчается, и она по матерински его обнимает. Чимин припадает к ее груди, чувствуя, как в глазах начинает щипать. Он не осведомлен о состоянии дел в других кёбанах, но абсолютно уверен: ни в одном из них с кисэнами не обращаются так, как в «Поднебесном саду». Поэтому отсюда никто никогда и не пытался сбежать: все отлично понимают, что нигде больше у них не будет такой легкой и сладкой жизни. — Тебе известны правила нашего дома: ни один гость не смеет сорвать цветок против его воли. — Это значит нет? — голос Чимина дает трещину. Он расслабляется, обмякая в руках госпожи. — Это значит, что решать тебе. Твоя весна в самом расцвете, дитя, наступила пора выбрать, кому ее подарить. Ведь красота не должна принадлежать одному, ею нужно делиться. Чимин со вздохом отстраняется, потирая виски. — Статус принца дарует множество привилегий, но я не намерен раздвигать перед ним ноги только по причине его высокого положения. — Как насчет того, чтобы встать на колени? — хихикает Тэхен, все это время безучастно следивший за чужим разговором. Он подходит ближе и снисходительно треплет юношу по волосам. — Говорят, тэгун Мин Юнги очень красив. Кожа у него белее лепестков лилии. — И что с того? — фыркает Чимин, в раздражении отворачиваясь. Безусловно, помимо различных видов искусств таких, как пение и игра на музыкальных инструментах, танцы и поэтическое мастерство, кисэн также обучали науке любви. Бесстыдство, впрочем, не поощрялось. Он никогда не считал, что в уроках «искусства тайных покоев» есть что-то неправильное или аморальное. Все относились к этому просто, как к части обучения. Но одно дело — постигать теорию, и совершенно другое — применять ее на практике. Все годы работы в кёбане Чимин был неприкосновенен и тщательно оберегал свое целомудрие, которое на пару с врожденным чувством гордости сейчас бурно и громко протестовали. Стать игрушкой среднего сына вана, отдаться ему просто оттого, что он, соблазнившись, пожелает его взять, крайне унизительно, и Чимин не собирается с этим мириться. — Я не шлюха! — с презрением выплевывает он, содрогаясь от бессильной ярости. — И никогда ею не стану! — Чимин! — в голосе госпожи Ли звенит сталь, и тот факт, что она назвала его по имени, не сулит ничего хорошего. — Думай, что говоришь, мальчик. Мое терпение далеко не безгранично. — Ах, вот какого ты о нас мнения, — Тэхён обманчиво спокоен, но в глубине глаз затаилась боль, былую веселость как рукой сняло. — Мы для тебя обычные шлюхи? Чимин слишком поздно понимает, что сгоряча сорвалось с языка, и виновато опускает голову, стыдясь своего поступка. Он с семи лет не знает иной семьи, кроме кёбана. Из памяти стерлось лицо отца, разорившегося янбана, который продал Чимина и двух дочерей, вместе с полученной прибылью навсегда исчезнув из их жизней. Но образ матери, хоть изрядно потрепавшийся и смазанный продолжает жить в виде молодой женщины с ласковыми руками и добрыми грустными глазами. Целый год он провел изгоем, которому не уставали напоминать о благородном происхождении. Из задорного и общительного ребенка он превратился в боязливого одиночку. Чимин молча страдал днем и надрывно плакал по ночам. Еда не имела вкуса, учеба казалась утомительной обязанностью. Тогда Чимин в рейтинге учеников занимал последние позиции, и наставницы часто жаловались госпоже, что она зря потратила деньги, так как мальчик не обучаем, а занятия с ним — бессмысленная трата времени и сил. А потом в его потухший бесцветный мир ураганом красок ворвался Тэхён, сумевший вернуть потерянный смех и вдохнуть радость жизни. Чимин ожил, расправил крылья и воспарил, став тем, кем он является сейчас — чарующей Орхидеей, усладой для глаз, музыкой для ушей и… непрошибаемым идиотом, который редко, но метко говорит прежде, чем думает. — Тэ-Тэ, прости, пожалуйста! Я не это имел в виду… — Знаешь, невинность не всегда подразумевает чистоту, и наоборот. Если тебя до сих пор не поимели, это не значит, что ты лучше других. Тэхён брезгливо передергивает плечами, когда Чимин тянется к нему, и, повернувшись, направляется к двери с бумажными жалюзи, которую с остервенением, одним быстрым и резким движением сдвигает влево. Но прежде чем выйти, бросает разочарованный взгляд и тихо произносит: — Я думал, мы друзья. — Тэхён-и, подожди! Чимин уже намеревается броситься за ним вдогонку, когда теплая ладонь смыкается на запястье, не позволяя это сделать. — Оставь, дай ему время отойти. Извинения принесешь позже, — госпожа Ли кажется не менее расстроенной произошедшим. — Ты сильно его обидел, но Нарцисс любит тебя, поэтому не будет долго злиться. Впредь будь осмотрительнее в своих словах: они ранят больнее самого острого клинка. — Мне жаль, госпожа. — Я знаю, цветок, знаю. А теперь одевайся и спускайся завтракать, впереди долгий и насыщенный день. Потрепав его по щеке, женщина царственно покидает покои, оставляя юношу наедине со своими мыслями.