Like A Mirror

      Ощущение того, как энергия медленно поглощала его, было невыносимым. Он никогда раньше не испытывал такой агонии, даже когда формула Эрскина выжгла его изнутри, наградив алым черепом вместо лица и силой, близкой к божественной.        И сейчас он был напуган как никогда раньше, ибо все то, что творилось вокруг, выглядело чересчур сюрреалистично: борьба в самолете с этим идеалистом Роджерсом, его позорный проигрыш, Тессеракт, от прикосновения к которому кожа начала слезать с мясом.       Кричал ли он тогда? Был ли вообще в состоянии кричать, выплеснуть в крике пылающую внутри агонию или от боли вовсе потерял способность издавать хоть какие-нибудь звуки и просто стоял с открытым в немом вопле ртом. Единственным ясным воспоминанием был холод. Он вторгся в тело, заморозил легкие и превратил кровь в тысячу ледяных игл под кожей. А потом даже мысли превратились в лед.       Когда он пришел в себя, боль отступила. Правая рука пульсировала так, словно под кожей выросло второе сердце. А взглянув на нее, его парализовал ужас. На ладони сиял светло-голубой слой цвета, подобного Тессеракту. Он покрывал ее от запястья до самых кончиков пальцев.       Дрожащей рукой он коснулся ладони. Она была холодной и гладкой — не самое приятное ощущение. Подергав ею, он обнаружил, что новый слой ничуть не сковывает движения, идеально прилегая к плоти.       И когда снова сжал руку в кулак, почувствовал невероятную силу: искра чистейшей энергии потекла по венам, распространяясь во всем теле. Он потерял Тессеракт, проиграл свою войну, но, казалось, получил кое-что гораздо более ценное. Сейчас он стал почти Богом.       Улыбка не сходила с лица, пока он разглядывал руку.       А затем оглянулся по сторонам, надеясь узнать то место, в котором очутился. Но вокруг были лишь холодные камни. Невидимый источник света слабо освещал все вокруг, создавая атмосферу загадочности. Ни одного живого существа поблизости. Наверху только темное, безграничное небо. Мрачное и пугающее, словно оно вот-вот готово свалиться ему на голову. Мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять: Земля осталась очень далеко.       Он попытался подняться на трясущихся ногах. Тело упрямо отказывалось подчиняться, поэтому, когда он принялся исследовать местность, каждый шаг давался с адским трудом. Удалось пройти несколько десятков футов, прежде чем он свалился на колени, слишком обессиленный и слабый, чтобы суметь встать снова.       Он пытался, но ноги окончательно отказали, так что оставалось лишь сидеть и проклинать судьбу, которая сначала подарила безграничную власть, а потом бросила его умирать среди камней, во тьме.       И тут гнев внезапно сменился ужасом — эмоцией, которую он не испытывал слишком много времени.       Появился Танос.       Он дышал.       Медленно, тяжело, как будто легкие сдавили с нечеловеческой мощью, и теперь они не могли работать в полную силу, чтобы вбирать воздух, в котором он так нуждался.        А секундой позже появилась боль, глубокая и невыносимая, каждая клеточка тела, каждый нерв пылал огнем. Он не помнил ни кто он, ни откуда. Существовала только боль и тьма.       Он задумался. Путанные мысли, рваные воспоминания. Он изо всех сил старался оставаться в сознании, чтобы заново собрать себя из осколков.       Снова вздохнул, ища в голове малейший проблеск рациональности, хоть что-то, что поможет понять. Однако разум погряз в вихре разноцветных пятен: синих, черных, зеленых. И среди всего этого разнообразия цветов было лишь одно имя. Имя, которое звучало как приговор.       Танос.       Танос медленно уничтожал его изнутри. Его собственная сущность была разрушена, раздроблена на миллион кусочков, чтобы Титан мог собрать их по-своему, вылепить из него нового, более сильного воина.        Пешка в его руках, готовая пойти на что угодно, лишь бы покинуть это гиблое место.       Стоило Таносу вероломно вторгнуться в его мысли, волна боли накатила с новой силой, принося с собой ужас, который он вызывал у каждого живого существа. Разрушитель Миров, любовник Смерти, безумный Титан — лишь малый перечень его титулов. Он приносил муки и страдания, во много раз превышающие любые границы разумного. Он был врагом, способным отнять чью-то жизнь одним только взглядом.        Даже сейчас, не помня собственного имени, он никак не мог забыть огромного, ужасающего Титана, образ которого плотно засел в мозгу.       — Лишь редкому счастливчику удается пересечь границу моего Мира живым. Как тебя зовут, смертный?        Этот голос пробрал до костей. Его рассудок, уже пострадавший от воздействия Тессеракта, снова помутился.       — Шмидт.       Глаза Таноса были похожи на две черные раны, из которых потоком лилась тьма. Нацист словно разучился дышать в момент, когда Титан сканировал его изучающим взглядом с головы до ног, прежде чем остановиться на правой руке, до сих пор сжатой в кулак.       — У тебя есть то, что я жажду заполучить, Шмидт.       Иоганн Шмидт.       Доверенный самого Фюрера. Сверхчеловек, будущий бог, который мог склонить все человечество к своим ногам.        Он задыхался, в горле пересохло. Важнейшие события всей прожитой жизни медленно всплывали в памяти одно за другим.       Он опять был с доктором Эрскином, чувствовал, как сыворотка течет в венах, превращая его в существо, превосходящее обычных людей. Потом бился с капитаном Роджерсом, насмехаясь над его тупым идеализмом. Снова подвергся негативному воздействию Тессеракта, прежде чем вновь упасть в пустоту, во всепоглощающую бездну. Опять дрожал в ногах Таноса, клялся служить ему, чтобы получить призрачный шанс вернуться на Землю. И вновь одолел Старка, чувствовал себя довольным и счастливым от того, что полностью сломил бывшего героя.       А еще он вспомнил Локи из Асгарда, и на этом моменте ярость загорелась в нем адским пламенем.       Магия Асгардца была хуже огня, хуже боли от сыворотки Эрскина — его поглотила энергия, точно так же, как это случилось с Тессерактом. Нет, только не снова, не во второй раз, не эти невыносимые муки.       Его взгляд, взгляд безумных зеленых глаз, был по-настоящему пугающим. То был взгляд существа, способного уничтожить всю планету, если вдруг захочет, без капли жалости и милосердия. Взгляд того, кто испытал такие же муки, но не пал духом.       Эта сила могла стереть его с лица земли в мгновение ока, став свидетельством тому, насколько далек он был от статуса бога.       Вдруг он почувствовал холод.       Продрог.       Не мог сделать ни вдоха, ощущая, как кровь замерзает в венах. Последнее, слишком долгое чувство перед смертью.       Зеленые глаза, налитые кровью, действительно побагровели. Мороз тысячи зим пробрал до костей, упрятал его тело в ледяную тюрьму, где его душа вечно будет страдать в агонии и беспросветной тьме. А потом холод убил его.       Он распахнул глаза, прежде чем понял, что они в принципе у него есть. Он стонал, сердце бешено билось о ребра, а грудь заполнил чистый ужас.       Он бросил вызов богу.       Шмидт тряхнул головой, словно стараясь сбежать прочь от этих воспоминаний. Но не прошло доли секунды, как он снова чувствовал свою слабость и беспомощность перед Асгардцем. Из-за собственного высокомерия он сильно недооценил его и жестоко за это поплатился.       Его враг был богом, непобедимым, ужасающим своим гневом и удивляющим глупостью. И Шмидт пошел против него, и теперь мерцающая зеленым светом магия Асгардца разъедала плоть, лишала кислорода, оставляла в душе только первозданный страх. Совсем скоро он умрет, превратится в пепел, в зеленый дым, растворится в протяжном крике…       Он сумел заставить себя успокоиться, задышать ровнее. Сумел вернуть контроль, ту самую уверенность, которой так катастрофически не доставало после инцидента с Тессерактом и встречи с Таносом.       Он не знал как и почему, но все еще был жив.       Шмидт осмотрелся вокруг, однако не смог сосредоточиться ни на чем конкретном. Тело казалось слишком тяжелым и обездвиженным. Он быстро опустил взгляд, чтобы избавиться от головокружения, и обнаружил себя полностью обнаженным на операционном столе. К груди было прикреплено несколько электродов — палата интенсивной терапии?       Попытавшись призвать свою магию и не получив отклика, он посмотрел на руку, в поисках светло-голубого слоя на ладони.       И чуть не подскочил от увиденного: не было не только осколка Тессеракта — отсутствовала вся конечность. Дрожащими пальцами он осторожно коснулся обрубка, который раньше был рукой. Он отказывался верить, что потерял свою гордость, свою силу в первом же бою и даже не помнил об этом. Однако пальцы подтвердили реальность кошмара.       И он закричал.