Доиграй до конца

Джереми заходит в гримёрку следом за Саймоном, захлопывая за собой дверь. В груди до сих пор громко бухает сердце, подпрыгивая до самого горла. Ладони влажные, горячие, насквозь пропитаны болезненно-несмелой нежностью от одного лишь прикосновения. Саймон взял его за руку прямо на сцене, перед десятками зрителей в зале. Совсем не по сценарию, не через силу, не вопреки сомнениям. Потому что ему это было нужно. — Зачем ты это сделал? — Джереми нервно сжимает пальцы в кулак, цепляясь взглядом за его спину. — Ты про поцелуй? — Саймон спрашивает спокойно, задумчиво, почти равнодушно. Как будто между ними ничего не было. Ничего, кроме одной на двоих мучительно-грустной песни о любви, которая отнимает покой и сон. Ничего, кроме обжигающе острых взглядов, ударяющих точно в сердце. Ничего, кроме жадного поцелуя, который без слов шепчет о чувствах, спрятанных глубоко внутри. — Нет, ты взял меня за руку на сцене, — Джереми тянет сиплым, дрожащим голосом, словно боится увидеть тень сомнений в глазах, услышать горькую правду о чувствах, которых никогда и не было. — Зачем? Зачем загнал в сердце тёмную обманчивую надежду? Зачем вдохнул чувства, которые душат, жалят, грудину в клочья разрывают? Зачем позволил поверить в будущее, которого у них не будет? — Просто почувствовал, что должен был это сделать, — Саймон выстреливает почти на одном дыхании, поворачиваясь к Джереми лицом. Должен? Трэверс хотел услышать совсем другое, хоть отдалённо напоминающее признание. Ни «нравишься», ни «будь рядом», ни «нужен» не прозвучало. Голос как холодная сталь — полоснул по горлу, вытягивая последние ниточки доверия. Ржавые кольца вырвались из цепи, и теперь она душит ещё сильнее. — Можешь не переживать из-за поцелуя, — Джереми шумно выдыхает, отступая к стене. Смотреть не может, слышать не может, дышать не может рядом с ним, потому что нет ему места в сердце Сандерса. — Мы можем забыть о нём, если хочешь. — Я не хочу, — тихо и уверенно. — Что? — брови удивлённо ползут вверх, смывая свинцово-серый страх с лица. — Я не хочу забывать об этом поцелуе, — Сандерс подходит недопустимо близко, тёплым дыханием мажет по шее. — Тот поцелуй возле школы я тоже не забыл. Трэверс корил себя за тот поцелуй каждый день. Невзначай сталкиваясь с Саймоном в школьном коридоре. Слушая его переливчатый бархатный смех во время разговоров с Аннабель. Ловя на себе его затаенный взгляд, ломающийся от тоски и сожаления. Репетируя их совместную сцену, когда случайные касания становились запретными, невозможными. Сандерс снёс его страхи одним махом — одним единственно правильным решением. — А как же Аннабель? — тревожный вопрос слетает с языка осознанно. Джереми необходима полная правда — без грязных отговорок, без пышных клятв, без рваных оскорблений. — Я никогда не чувствовал к ней того, что чувствую к тебе, — в Саймоновых глазах блестит та самая голая правда. — Но эти чувства могут помешать… Саймон его останавливает. Не затыкает ему рот поцелуем (так позволено делать всем влюблённым, но у Сандерса такого права нет, пока что). Не срывается на крик, отравленный злостью и обидой (он слишком много боли причинил себе и Джереми, но ещё не поздно склеить то, что у них осталось — доверие). Не сбегает, как последний трус, поджав хвост (сбегать вошло почти что в привычку, но чувства давят сильнее). Саймон крепко зажимает его ладонь, порываясь обнять. Разве это подходящий момент? — Нет, Джереми, — Сандерс нежно ведёт подушечками пальцев по его руке, не теряя зрительного контакта. — Я больше не могу играть, притворяясь, что ничего не происходит. — Я знаю, что ты не играл, — Джереми впервые улыбается по-настоящему, потому что чувствует себя счастливым. Несколько минут назад они отыграли их первый совместный мюзикл. Одна на двоих сцена. Один на двоих зачитанный до дыр сценарий. Одна на двоих песня и разливающаяся пламенем по венам музыка. Для посторонних глаз лишь искусная игра — отрепетированные слова и взгляды, четкие движения и касания. Но только им двоим известна правда: талантливый актёр носит сотни ролей и масок, но любовь у него только одна.