***
Удивительно, но то, что нарушает их почти что радиомолчание, не имеет ничего общего с драматичностью. Никакого гула световых мечей, никаких взрывов оскорблений или обвинений. Даже постоянное соприкосновение их разумов и по случайности общие сны не были способны склонить их к настоящей вербальной коммуникации. Нет, из всех вещей это была еда. Хотя, наверно, это не очень-то и удивительно. На Джакку Рей приходилось отваживаться на множество неловких или неприятных разговоров ради того, чтобы наскрести парочку четвертей пайка. Еда важна: она более основополагающая, более первичная, чем даже Сила. Они в бегах лишь несколько дней, когда заканчиваются однопорционные пайки. Паек размером с ладонь все еще кажется Рей огромным, но ее желудок в последнее время достаточно растянулся, и теперь она способна прикончить порцию без того, чтобы чувствовать себя потом плохо. Однако расправиться с более крупным пайком, рассчитанным на целую семью, было бы впечатляющим достижением даже для того, кто не жил годами впроголодь. Но делать нечего: ингредиенты в пайке распределены неравномерно, так что отрезать от него часть – не вариант. Приготовив паек, она накладывает его себе в приличных размеров миску, но кастрюля все равно остается почти полной. Рей – дитя пустыни. Она не может себе позволить пустую трату еды. Она борется с волнением, пока идет к кокпиту, левитируя миску в каждой руке, чтобы не обжечь ладони. Это смехотворно. Это как если бы Финн вернулся в сердце Первого Порядка, говорит она себе, – приносить своему новому союзнику ужин. Или, возможно, обед. Может быть - завтрак. - Я принесла тебе поесть, - говорит она вместо более культурного приветствия. На Джакку эти слова обладают почти ритуальной силой. Они могут сигнализировать, что далее последуют извинения, просьба или брачное предложение. Они могут заставить заклятых врагов сложить оружие и начать мирные переговоры. Да, она сменила прическу, но Джакку все еще влияет на многие аспекты ее жизни. Он подпрыгивает от неожиданности, хотя должен был почувствовать ее приближение. Его глаза встречаются с ее впервые с тех пор, как он протянул ей руку (кажется, что это было вечность назад). Он выглядит немного растерянным. Может быть, он думает, что она собирается перевернуть эту миску ему на голову? Однако, в конце концов, он принимает у нее посуду и начинает мусолить ее содержимое маленькой ложкой, которая была прикреплена с краю. - Спасибо, - говорит он. Его глаза все еще ищут ее глаза. Она кивает с легкой улыбкой и разворачивается, чтобы уйти, когда… - Постой, - выпаливает он. – То есть, я… ты можешь остаться. Если хочешь. Тут. Со мной. Он, как правило, весь поэзия и драма, когда говорит; его голос подобен медленно приближающейся грозе, но она находит его запинание и неловкость достаточно забавными (и располагающими), чтобы действительно остаться.***
Смотреть, как он ест, очень странно и необычно. Прошло довольно много времени с тех пор, как она представляла его себе существом в маске, и теперь она знает: он – человек, способный плакать, потеть и истекать кровью (видит Сила, она заставила его пролить достаточно пота и крови), но смотреть, как он направляет в рот несколько мелковатую для него ложку с едой… странно. И немного забавно. Все усугубляется, когда он морщит нос от вкуса пайка, каждой клеточкой своего тела - избалованный королевич. Затем он делает нелепое движение, посасывая зубы и язык, отчего немного напоминает джаккуанского зверька шовака, и Рей ничего не может с собой поделать - она издает звук, который можно описать только как фырканье. Оно звучит вызывающе громко в почти что тишине кокпита. Кайло бросает на нее вопросительный и полный неодобрения косой взгляд, приподняв одну бровь, и Рей окончательно теряет самоконтроль. Она разражается серией смешков, пытается их сдержать, но все становится только хуже, и суп идет у нее носом. Теперь он смеется над ней, и нежное прикосновение к ее разуму вопрошает: «В чем дело? Что такого смешного? Скажискажискажи». И как она должна это объяснить, чтобы не обидеть его и не выглядеть при этом сумасшедшей? Она впускает его, совсем неглубоко, так, что он может видеть свое лицо и почувствовать ее веселье, и пытается послать ему «Извините, но это не вяжется с вашими высокими стандартами, Ваше Величество». Она не знает, насколько ей удалось передать свое послание: ей всегда кажется, что он чувствует не только то, что она хочет ему показать, но и то, что не хочет, тоже. Впрочем, кажется, он уловил достаточно, потому что он закатывает глаза прежде чем тихонько захихикать. - Оно на вкус как грязь, сваренная в моче банты, - говорит он, снова прихлебывая суп с гримасой на лице. Что-то в том, как ужасный Кайло Рен произносит «моча банты», заставляет ее захихикать снова. Наверно, это все из-за стресса - обычно она не такая жизнерадостная. - Я все еще удивлена тому, как много еды у нас в принципе есть, - говорит она с легкой улыбкой. – Если бы мне было из чего выбирать, я, наверно, не смогла бы сделать выбор. Она подразумевает это как шутку, но когда произносит это, едва заметная улыбка, что расцветала в уголках его губ, исчезает, и его лицо резко приобретает обеспокоенный вид. Мгновение спустя он спрашивает: - Как долго тебе приходилось обходиться без еды? Кажется, он понимает, что сказал, и она может чувствовать, как извинения начинают формулироваться в его уме, поэтому отвечает раньше, чем он успевает еще что-либо произнести: - Вообще без еды? Тринадцать дней. Я была молодой и глупой, не умела правильно планировать. Впрочем, пару раз приходилось растягивать один паек на три недели. Это было почти так же плохо. Он смотрит на нее в задумчивости, но ничего больше не говорит. Она хочет спросить у него, о чем он думает, но уже израсходовала всю свою храбрость на сегодня. Они доедают суп в тишине. Несмотря на свое недовольство, Кайло берет добавку.***
После этого все становится немного легче. Они не ищут друг друга, но больше и не избегают с тщанием. Иногда она ловит на себе его взгляд: он смотрит мягко, но оценивающе. Это не должно ее так сильно пугать, однако пугает. С другой стороны, у него особо и нет других мест, куда он мог бы пойти. Но возможность того, что другой человек может увидеть ее в моменты слабости, что другой человек может ее оставить, заставляет ее… нервничать. Так что, когда они заскакивают на какую-то богом забытую луну, чтобы пополнить свои запасы, она не может утихомирить свою тревогу, ползущую по спине, когда он отходит от нее, пока она торгуется по поводу запчастей. Все усугубляется, когда она заканчивает торг и понимает, что нигде его не видит. Она широко раскрывает свой разум, почти вопя в Силу. Его присутствие чувствуется приглушенным, и нет, нет, как он смеет прятаться от нее? Как он смеет покидать ее? Все было ложью: он дождался, пока она потеряет бдительность, дождался, пока она начнет верить… Рука, затянутая в перчатку, берет ее под локоть, и она резко оборачивается, бурля страхом и яростью. - Что с тобой не так? Я думал, на тебя напали, - говорит он, смотря на нее как на истеричного ребенка. – Ты не можешь вот так запросто это делать. Он всегда смотрит и, возможно, найдет нас, даже если мы будем осторожными, не говоря уж о том, если ты… - Я… ты ушел. – Она говорит тихо и напугано, и это звучит совсем не тем справедливым укором, как она планировала. Она видит маленький мешочек в другой его руке и чувствует себя глупо и пристыжено. Понимание смягчает его взгляд, и внезапно она снова чувствует себя восьмилетней. Она знает, что нерациональна, и не может вынести того, какой слабой и уязвимой чувствует себя из-за этого, поэтому быстро отворачивается и уходит в сторону корабля прежде, чем он успевает извиниться.***
Тем же вечером, когда они разложили купленное по местам и снова находятся в благополучном отдалении от любых признаков жизни, он готовит ужин. Он достает пакетики и банки из мешка и добавляет по щепоти из них в бурлящую кастрюлю. Ей любопытно; незнакомые запахи манят ее на кухню с насиженного места в кокпите. Однако она не осмеливается спросить, что он делает - только не тогда, когда ею все еще владеет стыд от недавнего всплеска эмоций. Закончив, он приносит ей миску со словами: - Вот теперь это настоящая еда. Ну, или самое близкое к ней из того, что мы можем себе позволить здесь. Как всегда, внешне он крайне самодовольный и напыщенный, но Рей ощущает, что под этим скрывается его настоящий страх. Он хочет, чтобы ей понравилось. Он сделал это для нее. Она пробует и мгновенно понимает, что его страх необоснован. Новые вкусы взрываются на ее языке, и она издает более чем несколько непристойный звук. Когда она открывает глаза (видимо, она их закрыла), его ухмылка уже превратилась в нечто более естественное и расслабленное. - Что это было? – спрашивает она после второй ложки, которая уже отправилась ей в рот. - В основном чеснок. Соль. Немного к’авека. Ничего необычного. - Ну, - произносит она после пятой ложки, - я думаю, это очень даже необычно. Он искренне улыбается, а затем говорит: - Я не хотел напугать тебя тогда. Я просто хотел тебя удивить. - Я знаю, - тихо отвечает она. – Спасибо.***
Они все еще спасаются бегством. У них нет плана, нет реальных союзников, нет никого, чтобы вести их вперед, - кроме самих себя и друг друга. Но сейчас, почему-то, это кажется чуть менее пугающим, а их союз – чуть более крепким. В конце концов, он принес ей еду.