starry night & cup of l(ove)atte

— Позвольте пригласить вас в скромную обитель одинокого собачника. — говорит Чангюн с наигранным смирением на лице, и Кихён не может сдержать улыбку. — Открывай давай, всё равно пришли уже. — хихикает старший, а у Чангюна невольно срывается ответный смешок, пока он возится с ключами и замком на двери в собственную квартиру. За дверью их встречает звонкий радостный лай, и будь этот щенок уже взрослой собакой — наверняка бы сбил Кихёна с ног своей безграничной любовью. Найдя среди пришедших своего хозяина, щенок уже нарезает вокруг него радостные круги, как Луна вокруг Земли, а Чангюн вешает свою и кихёнову куртки на крючки и наклоняется к нему, ероша черно-белую шерсть на мордашке: — Папочка тоже скучал, малыш, но ещё не время гулять, подожди. Поприветствуй нашего гостя. Но щенок только смотрит большими влюблёнными глазами, а потом и вовсе принимается носиться вокруг него снова, заходясь счастливым тявканьем. — Говорят, любовь собак — самая искренняя и верная. — говорит Кихён и идёт за парнем на кухню, следуя приглашающему жесту. — А мне друзья говорят, я похож на собаку. — отвечает Чангюн с по-обычному совсем безэмоциональным лицом, но в глубине чайных глаз так и пляшут озорные хитринки. Кихён немного смущён и опускает взгляд, но потом берёт себя в руки смотрит также по-хитрому: — А мне кажется, ты больше похож на волка. Не собачья у тебя аура. — Почему же? — интересуется младший непробиваемо серьёзно, уже усадив гостя за стол. — Едва ли могу представить тебя, радостно бегающим вокруг кого-то с такими же полными любви глазами. — усмехается Кихён, наблюдая больше за всё ещё носящимся щенком. — Ты плохо меня знаешь. — хитренько улыбается Чангюн и завершает это убедительным «гав». Кихён не может сдержать смеха, а Чангюн вдруг думает, что это самая милая картина за последние дни: давно этому одинокому месту не хватало чьего-то звенящего смеха. — Чай, кофе? — Чангюн опирается на стол одной рукой и смотрит таким взглядом, прямо в душу, что Кихён уже ощущает в себе неясный трепет. — Потанцуем? — Конечно же, кофе, и не отказался бы от танцев, но я не умею. — усмехается Кихён, совсем не показывая ему своей настоящей реакции. — Ого! — наигранно удивляется Чангюн, пока занимается приготовлением кофе. — Как же ты школу заканчивал и без танцев? — Просто не пришёл на выпускной. — отвечает Кихён, не поведя бровью. — У меня были дела поважнее, чем все эти балы и выпускные. — Например? — Экзамены и поступление в колледж. — Так значит, ты был типичной заучкой. — Чангюн хихикает, а Кихён только закатывает глаза. — Во-первых, не «заучка», а отличник, а во-вторых, ты знаешь, какая сильная конкуренция во всех творческих колледжах? — Неа, — Чангюн в ответ просто улыбается самыми уголками губ, — я далёк от всего этого, мне по душе точные науки и языки. А колледж свой я и вовсе бросил, потому что хён устроил меня в эту кофейню, которую как раз открывал тогда наш общий знакомый, и с тех пор я нашёл своё место. А если бы не кофе, то вряд ли бы мы когда-нибудь встретились, мистер знаменитость. Кихён не выдерживает этой улыбки и опускает взгляд, уже бесконтрольно смущаясь. — Да какая я знаменитость.. так, среднестатистический писатель. — Твоя книга имеет успех. О тебе многие говорят, лично слышал. — Чангюн усмехается и ставит на стол перед ним чашку кофе. Наученный опытом Кихён боится посмотреть в неё несколько долгих секунд, но когда всё же решается — в очередной раз абсолютно сбит с толку. — Змея? Почему? — Кихён рассматривает кофейный рисунок с прямо-таки профессиональным портретным сходством и думает, что бы это могло значить. — Раз уж мы говорили об ассоциациях с животными, то вот моя с тобой. — Чангюн снова демонстрирует серьёзность и явно следит за реакцией. — В смысле?! — Кихён же не может сдержать возмущения: уж с кем с кем, а со змеёй его сравнили впервые. — Маленький, тоненький и шепелявишь, прямо-таки змеюшка-хён! Кихёну очень хочется стереть с его лица эту наглую улыбку, и он обязательно бы сделал это, да только вот не хочется портить всю красоту и эстетику рукоприкладством. — Ха-ха. — поджимает губы Кихён и ломает рисунок на пенке ложечкой. — Шучу. — а Чангюн не выдерживает и утыкается в его шею, обняв сзади. — Думаю, что-то среднее между лисичкой и хомячком.. глаза и волосы лисы, щёчки и грация хомяка.. я решил, ты — щекастенький неуклюжий лисёнок. Кихён в очередной раз не может сдержать звуки возмущения, но Чангюн щекочет чувствительную кожу своим тихим смехом, и злиться на самом деле уже не получается. — Я хищник. — авторитетно заявляет Кихён. — Да-да. — соглашается младший, но не может перестать хихикать. — Грозный хищник! — хмурится Кихён, а Чангюн вдруг заговорщически понижает голос: — Ты прав. А я жертва. — Господи, как же ты меня раздражаешь. — бормочет Кихён и дует щёки от возмущения, что Чангюн ну никак не может проигнорировать и уже оставляет мягкие поцелуи на этих недовольных мягких щёчках. — Не ври, я тебе нравлюсь. Тон его голоса настолько самодовольный, что Кихён уже почти готов отказаться от мысли о нерукоприкладстве. — А что насчёт тебя? — вдруг спрашивает Кихён, решив повернуть игру в свою сторону, но Чангюн будто ожидал этого: — Ну я себе тоже нравлюсь. — Ну Чангюн! — Кихён вскидывает брови от бессильного в очередной раз возмущения. — Ну Кихён! — пародирует его младший и очень даже похоже. — Я сейчас уйду! — Кто ж тебя отпустит! — А ты не отпустишь? — Нет. — Почему? — Ты ещё не подписал книгу! — А потом отпустишь? — Нет. — Почему? — Не хочу. — А когда? — Как минимум утром. — С чего бы это? — Я так хочу. Кихён теряется на пару секунд и серьёзно не знает, будет ли лучше сначала сказать, что этот парень обнаглел, или всё же спросить, на каком основании он тут раскомандовался, но Чангюн будто читает мысли и опережает его, говоря: — Лучше будь послушным мальчиком по собственной воле, хён, иначе я покажу тебе другую сторону себя. — таким низким и завораживающе-бархатным голосом, что внутри Кихёна, кажется, замерла и заново родилась абсолютно каждая клеточка. — А может, я хочу увидеть эту сторону? — шепчет Кихён в ответ, принимая правила игры, но вовсе не собираясь сдаваться. — Тогда увидишь. — мурлыкает Чангюн низко, тянет его на себя, заставляя встать, и подхватывает под талию. — Возможно, даже скоро. Кихён способен только на «ох», когда чувствует, как его по-хозяйски прижимают к широкой груди. И Кихён соврёт, если скажет, что всё это, а особенно чуть рокочущий голос с лёгкими повелительными нотками в нём, совсем ему не нравятся. — Ну что, готов научиться танцевать? — ухмыляется Чангюн, сполна насладившись его смятением, и аккуратно берёт его за руку, другую задерживая на талии. — Эй, а может лучше как-нибудь в другой раз? — паникует Кихён и даже пробует вырываться, но его держат слишком крепко, а потом уверенно кружат по кухне, и у Кихёна не остаётся выбора, кроме как пытаться хоть как-то шевелиться в ответ, то и дело путаясь в чужих ногах и, судя по всему, полностью отдавив их уже через минуту. — Ну вот, такими темпами от грации хомячка дойдёшь до грации лисы. — ухмыляется Чангюн на ушко и останавливает их, теперь уже просто обнимая, а рукой скользит с талии ниже. — На это понадобится не меньше, чем лет пять. — неловко смеётся Кихён, убирая свою руку из его, и очень неуверенно обнимает за шею. — Главное — потенциал. — коротко усмехается Чангюн, но решает, что на сегодня с хёна достаточно танцев. Поэтому просто обнимает крепче и тянет за подбородок к себе. Отныне — все их поцелуи со вкусом терпкого кофе без сахара. Когда и как они оказались в чангюновой спальне, Кихён не помнит: его мысли заработали снова только тогда, когда он почувствовал под спиной пушистое покрывало, свои руки в замке чужой руки над головой, а на шее — уже обжигающие его губы и жаркое дыхание. — Миленько у тебя тут. — выдыхает Кихён, скользя чуть плывущим взглядом по потолку над собой и свисающим с него бумажным звёздам и журавликам. — Складываю по ночам, когда не могу уснуть. — чуть улыбается Чангюн в шею, и без взгляда понимая, о чём речь. Кихён не сопротивляется и совсем не хочет сопротивляться — уже разомлел от уверенных прикосновений и ласк и готов отдаваться и отдавать себя полностью, а Чангюн никуда не торопится и не отказывает себе в удовольствии раздевать его очень медленно, уделяя внимание каждому новому островку обнажённой кожи, изучая Кихёна по миллиметру. У Кихёна подтянутое, но даже так худое тело с плавными изгибами, острые ключицы, тонкие запястья и бледная кожа, а зацелованные до алого припухшие губы так восхитительно смотрятся на контрасте с ней, что Чангюну кружит голову не хуже крепкого алкоголя. И если для Кихёна Чангюн — как личный сорт латте без сахара, то для Чангюна Кихён — молочно-кофейный ликёр. Кихён так податливо тает в его руках, Кихён — как один сплошной фетиш от макушки до пальцев ног, и Чангюну хочется прикоснуться и поцеловать каждую частичку его маленького тела, что, конечно же, он сделает. Впереди ещё целая тёплая ночь со вкусом страсти и их кофейной любви. Чангюн думает, что бледная кожа Кихёна просто создана для его алеющих меток, а Кихён смотрит за его спину и думает, что не может продолжать, пока в комнате с ними дети. — Чангюн, твой пёсик.. — шепчет Кихён в его плечо и жмурится, чуть смущаясь, а Чангюн едва отстраняется и бросает на замершего в дверях щенка тёмный взгляд, но говорит на контрасте мягко: — Малыш, иди на место, папочка занят. — Его ждёт другой малыш. — почти беззвучно выдыхает под ним Кихён, но Чангюн отлично слышит и закусывает губу. Потом смотрит взглядом с пляшущими в нём хитринками: — Малыш? Вместо ответа Кихён только тянет на себя, заставляя продолжить поцелуй, такой же горячий, как кофе Чангюна. *** Растрёпанные и спутанные в какое-то непонятное воронье гнездо волосы, опухшее после сна лицо и слипающиеся глаза — Кихён думает, какое убожество, уже жалеет, что остался на ночь, и хочет просто провалиться сквозь кровать и землю заодно, а Чангюн думает, что это самый мягкий и красивый Кихён, которого он когда-либо видел, и искренне хочет запечатлеть это в своей памяти навсегда. А ещё отныне видеть это в своей постели каждое утро. — Кофе в постель. — ухмыляется Чангюн и ставит высокую чашку на тумбочку возле кровати. — Где ты прятал этого идеального милого мачо всё это время? — интересуется Кихён и не может удержаться от смешка, скрывая так своё смущение. — Я не прятал, просто не всем подряд показываю. — невозмутимо отвечает Чангюн, присаживаясь на кровати рядом, и Кихён даже замирает, не дотянувшись до чашки. — Всем подряд? — Ну тогда — да, а теперь я тебе показал, значит, уже нет, логично? Кихён в сердцах бьёт его в плечо за этот насмешливый тон. А Чангюн только хихикает на это и обнимает за талию, не может удержаться и обводит языком выделяющиеся на бледной шее засосы. И Кихён вроде бы поддаётся и расслабляется, уже почти готовый простить ему всё это, но опускает взгляд в чашку и внезапно чувствует себя ещё хуже, чем до этого. «Допивай кофе и иди нахуй» — наверное, Кихён наивно поспешил с надеждой на то, что больше ничего подобного в свой адрес не увидит. — Ладно. — подчёркнуто спокойно говорит он, так отвечая на послание, и отставляет чашку обратно на тумбочку, собираясь встать и начать одеваться. — Что ладно? — не понимает Чангюн, а Кихён уже отстраняет его руки от себя: — Оденусь, допью и ухожу, раз ты наигрался. Наверное, не стоило и приходить? — Ты чего? Это же несерьёзно. — Чангюн закатывает глаза. Но заметив, что хён действительно нацелился уйти, без лишних церемоний сгребает его в охапку и валит обратно на кровать, заключая в крепкие объятия без возможности сбежать. — Отпусти меня, иначе буду драться! — Кихён остервенело возится под ним, но нужного эффекта это не приносит, а Чангюн только утыкается в его плечо и бормочет уже оттуда: — Не отпущу. Бей на здоровье. А ещё, это всего лишь шутка, дань традиции! А ты уже обиделся. — Дань традиции? — возмущается Кихён ещё сильнее и уже на самом деле пытается драться. — Мне эти традиции никогда не нравились! — И вообще, это не посыл, а предложение. Даже приглашение. — внезапно ухмыляется Чангюн, абсолютно игнорируя попытки избиения. — Или стоило написать последнее слово раздельно, чтобы стало понятнее? — Знаешь что? — Кихён замирает лишь на секунду, но только для того, чтобы сдвинуть брови к переносице и ударить в плечо уже со всеми силами. — Иди-ка ты сам нахуй с такими шутками, данями традициям и предложениями, понял? Кихён хочет добавить что-то ещё, но Чангюн стискивает его в своих объятиях, и слова уже выходят какими-то неясными звуками. — Понял. — младший чуть ослабляет хватку только тогда, когда Кихён окончательно перестаёт вырываться. — Больше так не буду. — Ага. — весь скептический настрой в трёх буквах. — Если скажу «прости», станет лучше? — Нет. — Тогда не скажу. — Я ухожу. — Хочу, чтобы ты остался. — говорит Чангюн уже абсолютно серьёзно и смотрит прямо в глаза. Этого взгляда достаточно, чтобы приковать Кихёна к месту, но недостаточно, чтобы заткнуть в нём стерву. — И как надолго же? До следующего посыла, ой, то есть, шутки? — фыркает он, но Чангюн всё ещё серьёзен: — Ну например, навсегда. — Ну нет уж, разрешите отказаться. — Кихён отворачивается, но внезапности младшего всё же имеют своё действие и успокаивающий эффект. — У меня и своя квартира есть. — А я и не про квартиру говорю. — очередная хитрая улыбочка заставляет Кихёна стать ещё на пару процентов снисходительнее, но показывать он этого пока не спешит. — А про что? Осторожный поцелуй в щёку, хитрющий шёпот на ухо и слово, которое в воспоминаниях будет смущать Кихёна, наверное, до самого конца его жизни: — Здесь. Чангюн прижимает его ладонь к своей груди, ближе к левой части, где-то над сердцем.