***
Комната белая — после черноты Лондона режет глаз. Джон курит и молчит. Интегра курит и молчит тоже. Два прозекторских стола накрыты флагами Организации: Хеллсинг чтит своих солдат, Хеллсинг не забывает никого. Хеллсинг убивает всех. Выкинув сигарету, Джон подходит ближе, потому что не может больше стоять просто так. В конце концов, это его работа — разбираться со смертью и противоестественной херней, которую она несет. Он аккуратно отворачивает край первого флага: парень из бара, Дин или как его, лежит холодный, восково-бледный, чуть вздутый. «Все-таки доконали тебя, приятель», — думает Джон и кладет ладонь ему на грудь, на отверстие — нож вытащили и дели куда-то, может быть, он выпал сам и воткнулся в темное речное дно. Может быть… Джон стоит секунду, мысленно проговаривая заклинание — иногда не нужно орать, чтобы получить ответ, но никто не отзывается. Тишина и безвременье. — Можете хоронить. Он чист, — говорит Джон и переходит к следующему столу. Виктория забирает Дина, несет медленно и осторожно, как реликвию, как героя. Джон краем глаза замечает, как Интегра поправляет чуть съехавший флаг. Неужто у тебя появилось сердце, малышка Брук? На втором столе брошенный мальчик. Кожа синюшная, и на скулах до сих пор золотые полосы. Джон хмурится, когда, стянув ткань, видит Печать Дома Хеллсингов — тонкие красные линии переплетаются, соединяются и расходятся, образуя круги и вписанные в них символы. Подчинение, вырезанное в мясе. — Это ты сделала? Одного пса потеряла и завела нового? Интегра поднимает уголок губ и глядит исподлобья. — Эксперимент должен быть завершен, — повторяет она собственные слова. — Ты же знаешь, что баатезу никуда не делся. Проточная вода… — Проточная вода не дала ему выбраться, — кивает Джон. — Ну и стерва же ты, Брук. — Я хочу, чтобы ты подготовил саркофаг. Все защитные знаки, какие только есть в твоей башке, Константин. Все заклинания сдерживания и ослабления. Этого, — она затаптывает сигарету, которая все это время тлела у нее в пальцах, — больше никогда не должно повториться. Ты понял меня? — Тюрьма, значит. — Погребение. Они оба заслужили. — Конечно, дорогая. Конечно. Джон накрывает Сэма. Интегра, женщина, приручающая монстров во благо империи, выходит из комнаты. Джон глядит ей вслед. Ему опять не заплатят — кто вообще платит за такое? кто вообще выбирает такое? Только они — те, кто проклял себя сам. Солнце в черном зареве поднимается над Лондоном. Начинается новый день.Эпилог
2 мая 2018 г. в 20:31
Что остается от Лондона, так это пабы. Пабы вечны. Он заходит в один — даже не обгорел почти — и тащит из-за стойки бутылку бурбона и заляпанный сажей стакан. Посетителей нет, потому что все сдохли к чертовой матери. Лондон получил то, что заслужил — Страшный Суд брошенного мальчишки. Поделом.
Бурбон горький и мутный — непонятные ошметки плавают на поверхности: может, сгоревшее меню, может, сгоревшая кожа. Он выпивает его одним глотком, разворачивается на уцелевшем стуле и облокачивается на стойку — плащ пачкается, но плевать. Он ждет и курит. Одна сигарета, вторая, третья. На четвертой открывается дверь. Девушка нерешительно замирает на пороге.
— Проходи, дорогая, — говорит он, припомнив древние легенды, и ухмыляется.
— Меня можно не приглашать, мистер Константин. Мы ходим, где хотим. — Армейские ботинки девчонки крошат осколки стекла и тлеющие головешки.
— Одна ты осталась.
— Возможно.
— Где твой Хозяин?
— Леди Интегра ожидает…
— Нет, золотце, — перебивает Константин, — где твой настоящий Хозяин?
— Не могу сказать, — пожимает плачами Виктория, — но он вернется.
— Когда-нибудь.
— У меня есть немного времени в запасе.
Джон усмехается, тушит сигарету о столешницу. Девчонка будет ждать сраного демона вечность, если потребуется — какая преданность.
— Организация снова решила нанять меня?
— Вы остались один. Леди Интегра сказала…
— А что ты думаешь сама, золотце?
— Нам повезло, что остался хоть кто-то. Нам нужен маг.
— Ты нашла тела, дорогая?
— Да.