blood infections

Мальчику так надоело умирать. И ведь каждый раз одно и то же: просыпается в неизвестной кровати, в неизвестном доме и в неизвестных шмотках (иногда без). И дерьмовее всего, время и место всегда различаются. Бывало, просыпался Назар и в 40-х годах, прямо на передовой - не понравилось. Сразу подорвался на ближайшей мине. Одно радует - при каждом новом послесмертном пробуждении, Вотяков чувствует себя превосходно, а не как только что переживший очередную мясорубку неудачник, и то ладно. А то со смертями-то ему больно не везёт. То гопота до смерти ногами затопчет, то голову прострелят, а один раз даже на серийника местного нарвался - долго же ему потом кишки выпускали. Тогда Назару впервые хотелось самому умереть. Благо, через пару часов желание исполнилось. И вот, в этот раз всё та же картина. Лежит в широкой кровати, абсолютно голый (ну надо же!), а под боком тёплое тело. Даже глаза открывать лень. На языке только всё ещё хорошо ощущается горечь металла от дула пистолета. Потому что, по личной статистике Вотякова, он чаще всего от пули и подыхал. На втором месте - несчастные случаи и аварии (независимо от времени, люди всегда водят свои железные колымаги отвратительно). Назар вздыхает и думает, что пора вставать и привыкать к новому миру, который неизвестно еще, сколько будет принадлежать ему. Почистить зубы, и, наверное, узнать имя лежащего рядом тела. Тело, кстати, очень красивое, и ему даже на секундочку становится обидно. Лучше бы покувыркался со знойной красоткой (или красавцем - похуй), чем опять влипал в неприятности и умирал. Ха, смерть даже звучит уже обыденно и опостылевше. Как сходить поссать или склеить не того человека в баре (с ним такое вообще часто, потому что, ну хуй знает, как, например, какой-либо морячок ответит на подкаты от другого мужика, а Вотяков привык больше действовать, чем думать). Вот Назар и заебался, и поэтому решает ебаться больше с кем-то противоположного пола, нежели потом лёгкие отхаркивать в подворотне. И уж тем более, отношения для него под запретом. Ну, такое, знаете ли, влюбиться, а потом, когда вдруг всё же решитесь с любимой съехаться, тебя придавит вдруг роялем, и ты уже просыпаешься в эпоху чёртового ренессанса. Шутка, конечно, так далеко Назара ещё не закидывало. И, слава богу. Но воспоминания и чувство вины в любом случае остаются ("Лера, прости"). Поэтому, каждый раз, когда Вотякову становится тоскливо, лучший выход - это напиваться до отключки. И сейчас Назар тоже решает не тянуть и начинает с бутылки джина, найденного на дальней полке кухонного шкафа. Неразбавленный алкоголь - параша, конечно же, но разве это важно, когда ощущение, будто тебе в душу нассали. Вот Назар тоже так думает. Когда в тебе что-то выше сорока градусов, вообще быстро не до душевных терзаний становится. И тем более не до изучения окружающей обстановки. Поэтому, когда уже вечером Вотяков просыпается от головной боли и ощущения пустыни во рту, он непонимающе разглядывает пространство вокруг себя и не может определить - какой примерно год на дворе и куда делось тело, что утром делило с ним постель. И ответов, конечно же, нет никаких. Он пытается встать, голова протестует, а ещё тошнит, и хорошо, что блевать нечем. Но Назар чудом доползает до душа и, ого, есть тёпленька водичка, а значит, он точно доживёт до утра. Хотелось бы верить. Найденная одежда немножко странная, но Вотякову, наверное, уже привычно одеваться в хуй пойми что. Хотя он сейчас душу бы продал за рибоковские кроссы и спортивки нормальные, была б она у него. Но чего нет, того нет, а за дополнительной порцией алкоголя голым не пойдёшь, поэтому белая рубашка и чёрные брюки кажутся не такой плохой идеей (на полке для обуви находится даже шляпа - вау). Судя по улицам и речи людей - Назар решает, что оказался в Нью-Йорке. По шмоткам и транспорту - может 30-е, не совсем, конечно, уверен, да и поебать. Бар, в который он забредает, тоже ничем таким не отличается. Девушка на сцене поёт джаз, саксофон рыдает, а Вотяков ловит изучающий взгляд мужчины у барной стойки, который скучающе вертит в руке стакан с янтарной жидкостью. И Вотяков достаточно отчаянный, чтобы идти прямо к нему. Если быть честным, то Вотяков бы даже будучи трезвым подсел к незнакомцу. Потому что он кажется настолько лишним в этом месте, что Назара к нему будто магнитом тянет. И сказать хочется ему что-то глупое, предложить напиться вместе или хотя бы узнать его имя. А ещё он такой красивый, этакий денди, с шикарными часами на запястье, в идеальном костюме и губами такими, что в горле пересыхает мгновенно. Назару даже умереть не жалко за попытку ухватить кусочек этого человека себе на память. И это такой отстой, на самом деле. Только уже поздно что-то менять. Назар ловит чужую кривоватую ухмылку, уверенно выдерживает взгляд светлых глаз, что лениво скользит по его волосам, лицу и вниз до ключиц, торчащих из-за широкого ворота рубашки (странно, но она как-то великовата, хотя должна быть впору по законам его маленького феномена, хотя уже неважно) и улыбается в ответ. - Я тебя здесь раньше не видел. Голос у мужчины чуть хриплый (скорее всего, из-за долгого молчания), а Вотяков уже готов раскрыть ему все свои карты и выложить их на стол, безоговорочно сдавшись (и вообще-то так не бывает, но Назар кажется уже влюблён). Благо, вместо этого, он относительно здравомысляще (пока что) решает продолжить их маленькую игру. - А я не видел тебя. И никто из них двоих не уверен, как всё начинается. Потому что вот они вдвоём пьют дорогой виски, разговаривают о всякой невозможной чепухе, а потом Марк (его незнакомца зовут именно так, и Назар готов выстанывать его имя всю ночь) целует его, прижав к двери квартиры, до которой дорогу Вотяков уже не запоминает. Поцелуй глубокий, мокрый и Назару хорошо до слёз из крепко зажмуренных глаз. Раздевать Марка - одно удовольствие. Прикасаться к его коже, слушать его акцент, когда он шепчет о том, как ждал, так мучительно долго ждал появления Назара в своей жизни - это мурашки по коже и дрожащие колени. И среди всех ночных поцелуев, будь то жадных, когда буквально зубы об зубы, или нежных до щемящего чувства в груди, Назару так хотелось верить, что незнакомец из бара - его в этот момент по-настоящему любит. Любит так, что поверит его рассказам про смерть и далёкое будущее, где он оставил свою семью и близких. Любит так, что не отпустит искать смерть на свою голову специально, а если знакомая старушка вновь явится за ним, то хотя бы запомнит Вотякова. Или лучше, если будет находиться в каждом из миров и времён, в которых будет оказываться впредь Назар. И к чёрту, что знакомы всего ночь, ведь Назар ему уже отдался полностью и без остатка, сорвал свой голос, повторяя его имя. Уже полностью доверился ему. И, может быть, это значит, что он, наконец-то, нашёл свой дом? И всего этого так много, всё так непонятно и непривычно, что Назару разбираться и разбираться, и вдруг так страшно от всего становится. Но он только крепче руку спящего Марка в своей сжимает. И шепчет куда-то в темноту, не надеясь, что кто-то услышит: - Так надоело умирать.