blood infections

Это очень грязно. Это что-то между ними - тонкое, почти неуловимое, на самой грани боли и удовольствия - это что-то идеальное. И крови на скользком каменном полу так много, она переливается под тусклым светом свечей так жутко и красиво одновременно. И своим резким, завораживающим запахом перекрывает остатки адекватных мыслей в голове Маркула. Остановиться никто из них уже не может, и Марк до последнего надеется, что хотя бы Назар - всегда холодный, как мрамор статуй у входа в это мрачное святилище, прекратит это безумие, но друид лишь крепче сжимает пальцами его плечи и тянет ближе к себе. Марк благородно готов обвинить в происходящем лишь себя. Марк пролил кровь из жертвенных чаш почти случайно. Он хотел всего лишь разозлить Назара, чтобы его острое скуластое лицо выразило хотя бы одну жалкую эмоцию. Он видел на нём до этого лишь зубастый кровожадный оскал и мрачное безразличие, но он читал, он расспрашивал более старших сородичей - друиды способны на эмоции, они ведь не отличны от людей, и в отличие от вампиров - живее всех живых. И Маркулу до сих пор это видится - как густая, уже не свежая, но не менее аппетитная кровь разливается по полу, как её капли неестественно движутся по камню, быстро заполняя неровные трещины, и, боже, как же её всё-таки много. А Назар на неё даже внимания не обращает, лишь смотрит на Марка своими темнющими глазами и голову хищно на бок склоняет, дышит тяжело и шаг вперед, к нему, делает. Первое прикосновение к щеке почти нежное, отдаёт мурашками, бегущими вниз по позвонкам, а шепот вкрадчивый прямо в ухо "доиграешься ведь" откровенно несёт угрозой. Но у Маркула инстинкта самосохранения не было никогда (из-за чего его и подловили в своё время кровопийцы в закоулке у бара, обратив в такого же вечно голодного недо-мертвеца), поэтому он в ответ лишь широко улыбается, обнажая клыки. И теперь Марк может лопатками чувствовать холодную стену, к которой его прижал Назар, вгрызаясь поцелуем в губы. Марк в этот момент даже радуется, что дышать ему не нужно, потому что отрываться от чужих губ кажется настоящим преступлением и практически нереальным. Жаль только, что у Назара иначе, он без кислорода никуда, он ведь всё ещё почти-человек. поэтому и умудряется в перерывах между поцелуями говорить своим задыхающимся шёпотом о том, что Маркул безмозглая ослина, что, похоже, вместе с сердцем у него остановил свою деятельность и мозг, потому что проливать жертвенную кровь из священных чаш вообще-то запрещено. Назар засовывает горячую ладонь под толстовку Марка, пройдясь короткими ногтями по рёбрам, и с каким-то даже садистским удовольствием обещает скормить его Локимину, который якобы не брезгует ужинать нежитью. Но как же Марку плевать на всё это. Его эти угрозы даже заводят вроде. Но не сильнее, чем сам распаленный Назар. Марк не успевает уловить, в какой момент меняется местами с ним, но вот оно - и уже друид прижат к стене. Он в смертельной ловушке, потому что вечно ненасытное животное прикасается к его шее своими зубами, готовое прокусить артерию в любой момент, наплевав, что друиды вообще-то неприкосновенны. Они наравне с божками, у них хрупкие тела, но законы потустороннего мира для них надежнее любых щитов. Но что какие-то законы и обещания нереальных мук для, наконец-то, дорвавшегося до желанного существа? Только вот Марка останавливает не это даже. Его голову кружит шум чужой крови, стук, трясущейся у самого горла, жилки, а запах её сильнее и оглушительнее пролитой крови, но вот без разрешения Назара Марк бы ни за что не посмел его тронуть. Его не пугает, что после свершенного его растерзали бы на куски все эти бесчисленные советы и инквизиторы, ему просто не хочется Назара терять. Это звучит глупо и жалко, наверное, тем более из уст кровопийцы, но это истина, которой Марк будет следовать фанатичнее, чем любым законам, написанными и выдуманными человечеством и их сверхъестественным миром. Марк будет слушаться Назара, и ловить каждую ласку от него жадно. Марк будет рядом с ним до окончания предначертанных ему дней, лишь бы было позволено вот так самыми кромками зубов царапать кожу, жадно ловить выдохи и целовать, целовать, целовать. И, кажется, они в этом похожи. Потому что Вотяков тянется к нему так отчаянно, что даже не верится. Назар прижимается к нему настолько, что жар его тела согревает Марка сильнее, чем любая выпитая им до этого кровь. Его глаза переливаются темными водами и горят желанием, его лицо выражает истинное наслаждение, оно настолько живое, что если бы Марк знал, что для этого надо было всего лишь нарушить покой в священном храме - он сделал бы это уже давно. Он уже давно заставил бы скулить Назара, просить ещё больше прикосновений, цепляясь непослушными пальцами об бледную кожу. Даже становится жаль, сколько времени упущено. И надо всё наверстать обязательно, иначе это всё неправильно, непростительно. Преступно по-настоящему, потому что Назар такой красивый, такой сладкий на вкус и неожиданно искренний, что его надо любить и любить без остановки, что Марк и делает. Языком влажным проводит по шее, цепляет балахон чёрный и тянет его с плеч худощавых. Вотяков не против вовсе. Он вплетает свои пальцы в волосы светлые, несильно тянет за них и вдруг направляет губы Марка прямо к жилке, что бьётся в чётком ритме, указывая путь к самой сочной добыче. И Маркула будто под дых бьют, он смотрит непонимающе на друида, верно ли понял он всё, и, блять, кажется да, потому что в глазах Назара усмешка еле заметная и что-то безумное, голодное, каким, наверное, и взгляд самого Маркула пропитан. Похоже, они и правда похожи. И кто такой Марк, чтобы противиться и отказывать их общим желаниям, поэтому с готовностью приникает к чужой шее, смыкая на ней клыки осторожно. Нежная кожа протыкается на раз-два, и вкус крови взрывается сверхновой во рту, от чего Марк протяжно стонет и, кажется, умирает и рождается заново. Это похоже на смерть и жизнь одновременно. Это сводит с ума все рефлексы и тело, а кровь тёплая и живая бежит тонкими струйками по шее, пачкая одежду и окрашивая всё вокруг в бордовые цвета. Священный храм вновь очерняется, только на этот раз кровью друида, отданную добровольно, и их довольными стонами. И это, конечно же, хуже. Гореть им вместе в аду за это. Но, наверное, это уже не важно, потому что они вместе и они будто одно целое - Марк не может различить стон Назара от своего собственного, не понимает, где заканчиваются его ощущения, а где начинаются чужие эмоции. Это потрясающе. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой и когда Марк находит в себе силы отстраниться наконец, он еле стоит на ногах. На его лице кровь, она чувствуется между их телами, и Марку не хватает лишь последнего мазка на картине их общего сумасшествия. Поэтому он дрожащими пальцами кровь с выемки между шеей и выпирающей ключицей собирает, и размазывает её по губам Назара и его лицу. И взгляда оторвать от этого не может, просыпаясь от этого транса только после поцелуя. Уже не такого бешеного и жадного, а неожиданно сладкого, мягкого и успокаивающего. Это звучит как обещание, что всё у них будет хорошо. Это звучит так, будто Назар даёт шанс на их совместное будущее, на которое, конечно же, сразу можно повесить табличку "отравлено", но им ведь плевать будет. Потому что они теперь повенчаны грязным ритуалом в храме, и Марк, если честно, был крепко влюблён в Назара ещё до всей этой ситуации, и теперь уж точно его не отпустит. Когда ты знаешь, что получишь, принести жертву не так уж тяжело.