Пустота.
Руки всё ещё чувствуют немного жестковатую вязку серого свитера, тепло и мягкость кожи под ней. Он всё ещё помнит и видит перед собой как расслабленно прогибается чужая спина под его рукой, — и в этом совершенно нет ничего пошлого, потому что это всего лишь незначительные прикосновения. Уджин всё ещё видит и нежно растекается от горящего взгляда младшего при виде разнообразия сладкого, что с собой привёз гость. И то кольцо… Тонкое, в переплёте аккуратных капелек, что старательно напоминают малюсенькие сердца. Почему-то это кольцо жжёт палец именно Уджину. Он чувствует эту своеобразную вереницу чувств из серебра кончиками пальцев, которую поглаживал на чужом длинном пальце перед своим отъездом. Он всё ещё чувствует это. Но всё равно…Пустота.
Глаза почему-то неожиданно щиплет и они слезятся, роняя солёные капли на потёртый линолеум. Зубы больно проходятся по своим же губам, словно пытаясь искоренить остатки вчерашних поцелуев, словно он жалеет. Хотя знает, что жалеет вовсе не он. Виски сдавливает тупая боль. Воспоминания утекают сквозь пальцы, как вода. Все эти касания, тепло, что вчера так много значило. Сейчас этого уже ничего нет. Будто этого ничего не было. Будто бы не было долгой дороги в далёкий город, будто бы не было этого зимнего дня, наполненного объятиями, что дарили спасительное тепло. Будто бы не было мучительной дороги назад. Будто бы сутки слились в одно незначительное мгновение. Но нет. Это были сутки, приносящие больное счастье, о котором хочется постоянно вспоминать и в то же время забыть. А Уджин и не знает чего он хочет больше. Врёт. Говорит, что всё забудет как только проснётся в следующий раз. Врёт. На самом деле просто будет грезить этим днём и утопать в своих же слезах, пока не захлебнётся.