Записки Ауберона

      «Шиадаль, душа моя…       Твое имя сквозь столетия звучит в шелесте листвы, перебираемой ветрами Тир на Лиа. Я слышу его и каждый раз с неистовой тоской провожаю его отзвук, летящий в даль за воды Вздоха.       В мерцании звезд ищу отблеск твоих глаз, в неизменной жажде помнить каждый твой взгляд, который ты мне дарила.       Я полюбил мои бесчисленные, бесконечные бессонные ночи за серебристый лунный свет, сияние которого мне напоминает о нежном шелке твоих волос.       Я почти утратил твой лик, а значит, память моя щадит выгоревшую в тоске до тла душу. Я — выжженная пустыня, я потухший костер, я сосуд, наполненный лишь пеплом…       Шиадаль, жизнь моя…       Покинув меня, ты вытянула ее из моего сердца почти без остатка. Капля за каплей я отсылаю ее вслед за тобой, в надежде, что скоро не останется во мне ни одной последней… И когда я иссякну, тогда мы встретимся с тобой. И ты вновь наполнишь мое сердце смыслом бытия.       Я не верю, что ты ушла от меня навечно! Ты в пении птиц, в восходе солнца, в закате, в ветре и шуме водопада, в грозе и ливне, в треске огня в моем камине. Ты по-прежнему моя! Одна — единственная, близкая, родная… За долгую жизнь без тебя я утомился, но так и не встретил никого, кому смог бы поведать насколько! Никто не смог бы заполнить пустоты, зияющей в груди черной пропастью, кроме тебя,       Шиадаль, любовь моя…       Во всех мирах нет ни одной другой, способной тебя затмить! И я существую в удушающем чувстве вины перед тобой, не заслуживая твоего прощения, хоть вечность буду вымаливать его у твоих ног. Я не уберег самое главное: лучшее, что мы могли создать вместе! Лара… Никто не смог бы мне заменить и ее… Ты ценой своей жизни принесла в этот мир самый дорогой подарок для меня и всего народа Aen Elle. Лара с твоим уходом дала мне смысл жизни! А я не сберег твой дар! Верховный вождь оказался бессилен бороться против ее слепой любви к врагу народа Aen Elle, взметнувшейся пожаром в груди нашего совершенного дитя, на которое возложили бремя ответственности столь тяжелое, что оно сломило ее хрупкие крылья. Я не виню за это никого… Никого, кроме себя,       Шиадаль, родная моя…       На каждый Беллетэйн мое окаменевшее сердце щемит необъяснимой здравым разумом тоской. Все по-прежнему — и все иначе без тебя. Предназначенные друг другу пары все также встречаются впервые в Дни Любви, знакомятся, как мы с тобой когда-то. Но с тех пор никто из них так и не соединил души воедино, как посчастливилось нам. Я безмерно опечален тем, что Aen Elle теряют традиции своего прошлого. Я безмерно счастлив, что Креван Эспане аэп Каомхан Маха один из немногих традиции по-прежнему хранит. И безмерно огорчен, что Лара выбрала человека. Aen Saevherne мог бы стать достойным Верховным Вождем, когда ты призвала б меня к себе…       Жена моя, дитя мое, душа моя рвется к вам! Но я боюсь лишь одного — разминуться с вами там, где вы сейчас, не встретить вас, остаться плутать беспомощным призраком в вечной темноте промерзшего бескрайнего пространства…

Бесконечно и вечно ваш отец, и непрестанно любящий муж, Рон.»

      Листок, исписанный изящным витиеватым почерком Ауберона Муиркетаха, подрагивал в пальцах Цири. Она осторожно положила его на стол и бережно накрыла ладонью.       — Разве такая любовь бывает, Аваллак’х? — голос у Цири дрогнул.       — Только такой она и должна быть! — тихо ответил он.