Гонки вне старта. Межсезонье

Антон проснулся от ощущения тяжести чужой руки на своей груди. Его кто-то обнимал и, судя по тому, как эта самая рука чувствовалась, то рядом с ним в постели была далеко не женщина. Шипулин открыл глаза и аккуратно повернул голову, чтоб убедиться в своей догадке. «Твою ж мать!» — в мозгу ударило как молотом по наковальне. — «Фуркад? Бля, какого…» А собственное подсознание уже услужливо подкидывало ему воспоминания прошлого вечера: … Глаза Мартена близко. Очень близко. Настолько, что можно увидеть в них свое отражение, еще ближе теплые губы, которые неожиданно резко накрывают его собственные, сминая в отнюдь не нежном поцелуе, от которого рвет крышу, унося с собой все связные мысли, кроме одной — «Пиздец. Хочу!» Дальше, как на автопилоте, как по сигналу выстрела, срываясь со старта: открыть дверь, втолкнуть в номер, абсолютно не сопротивляющегося Мартена, прижать к стене, продолжая целовать, перехватив инициативу. Жадные руки, непонятно где чьи, срывающие с них обоих, вмиг, ставшую ненужной, одежду… Мартен, человек о котором, еще мгновение назад, он мог только мечтать, сейчас плавился под его руками и губами, не только ничего не имеющий против действий Антона, а наоборот, все больше подставляющийся под его ласки, выгибающийся, реагируя на каждое прикосновение, на каждый поцелуй. Сбивчивое дыхание, одно на двоих, еле слышные стоны, которые оба пытались подавить, опасаясь лишними звуками разбудить остатки сознания. Переплетенные тела, скользкие от пота, руки Мартена, судорожно сжавшиеся на его плечах, когда он сделал первую попытку толкнуться в него, сильные ноги, обхватившие его спину, не позволяющие отстраниться, заставившие Антона одним долгим, медленным и плавным движением войти до конца. И только какой-то дикий и сдавленный всхлип сквозь зубы, выдавал насколько болезненным для Мартена было это вторжение. Первые, робкие толчки, постепенно перерастающие в более уверенные, уже несдерживаемые громкие стоны, заглушаемые лишь лихорадочными поцелуями, первое ответное движение и, Антон срывается на бешеный темп, бросаясь опрометью в эту гонку, увеличивая амплитуду, меняя угол проникновения, стараясь найти ту самую точку удовольствия, одной рукой вцепившись в бедро, другой нащупывая, жаждущий ласки, член Мартена, надрачивая, подстраиваясь под собственный дикий ритм. Еще… еще немного… и все! Вот он финиш и уже ничто не заставит остановиться эту накатывающую волну наслаждения, которая почти одновременно накрывает их обоих. Сбивчивый шепот. Господи, что он ему нашептывал? «Мой хороший… такой сладкий… мой… только мой… давно мечтал… люблю…» Антон закрыл глаза: — «Ну все, вот она, та самая точка невозврата, в простонародье именуемая «пиздец»!» — и в этот момент почувствовал, как его обняли еще крепче. Он повернул голову, открыл глаза и встретился с внимательным взглядом карих глаз. — Ты как? — Самый дурацкий вопрос в этой ситуации, но сказать что-то было нужно. Глупо молчать после всего произошедшего. — Нормально, — ответил Мартен, но тут же сквозь зубы застонал, сделав попытку потянуться к Антону, — Бля, никогда не думал, что будет так больно. — Марти, — Шипулин навис над французом, всматриваясь в его лицо и успокаивающе поглаживая плечи, — Ну что же ты молчал? Почему ничего не сказал? Я даже не подумал, что у тебя это впервые… — Так — впервые. — Усмехнулся Мартен, — А не сказал… — он еще раз хмыкнул, — побоялся, что ты просто сбежишь. Не прав? — Не прав, — улыбнулся Антон, — Я тогда даже если бы захотел, не смог бы остановиться. Да и куда ж теперь бежать с подводной лодки? Тем более, что сам боюсь. — Ты-то чего? — Удивился Мартен. — Что ты мог сбежать, — внезапно охрипшим голосом проговорил Шипулин. — Спасибо, что остался… — Дурак ты, Шипулин, — засмеялся Фуркад, перекатываясь на Антона сверху и подминая его под себя, — Сам же сказал, с подводной лодки не убежишь. Тем более за тобой должок. Только ты мне скажи, я-то у тебя хоть не первый буду? — Ёёёё, — обреченно протянул Антон, предательски краснея, — И снова ты не угадал… — Ой… бляяя, — заржал Мартен, скатываясь с Шипулина, продолжая смеяться и морщиться от простреливающий боли в пояснице одновременно, — Мы с тобой, как две девственницы на выданье… ой… пиздец просто… ой бля… — Вот скажи мне, Марти, — ехидным голосом, еле сдерживая то и дело прорывающийся смех, спросил Антон, — Как ты намерен получать с меня долги, когда сам еле шевелишься? — Ну, ради твоей драгоценной девственной задницы, я готов терпеть любые неудобства, — не прекращая смеяться и стараясь подражать тону Шипулина, ответил Фуркад, — Я еще вчера планировал до нее добраться, но тут вдруг ты, такой пылкий и страстный, что пришлось уступить тебе верхнюю ступеньку пьедестала… тем более, что старт я тебе все равно проиграл. — Ладно, — отсмеявшись, согласился с ним Антон, — Но, сначала в душ. Водные процедуры тоже не прошли спокойно, поскольку, по понятным им одним причинам, душ они решили принять совместно. Кое-как смыв с себя пот и сперму, оставшиеся с прошедшей ночи, Мартен, игнорируя дикий дискомфорт и зуд в заднице, буквально вынес Шипулина из ванной комнаты и бросил на кровать, наваливаясь сверху, устанавливая свое главенство. Теперь настала очередь Антона стонать и извиваться, ощущая все прикосновения и поцелуи, принимая все ласки, которые дарил ему Мартен, безошибочно находя самые чувствительные точки на теле Антона, затрагивая самые тонкие и нежные душевные струны, о которых раньше он даже и не подозревал. — Мой… теперь ты мой… весь… полностью… — лихорадочно шептал Фуркад, выцеловывая замысловатые, одному ему видимые, узоры на груди Шипулина, — Скажи мне… повтори, что говорил ночью… Длинные пальцы уже вовсю разминали и массировали колечко сфинктера, проникая внутрь, неумолимо растягивая, стараясь подготовить к неизбежно болезненному вторжению, а губы плавно скользили по, колом стоявшему, члену, плотно сжимая его, всасывая глубоко в горло, пытаясь расслабиться и взять, как можно глубже. Антон не выдержал первым. Слишком сильны были ощущения и эмоции, слишком сильно было возбуждение и желание, как можно быстрее почувствовать в себе Мартена, и плевать на боль, плевать на стыд, плевать на все, что не укладывалось под понятие того, что сейчас происходило, того, что еще вчера казалось несбыточной мечтой, а сегодня, сейчас, воплощалось в действии. — Давай, Марти… хватит уже… не могу больше… хочу… Антон непроизвольно взвыл, когда Мартен потихоньку стал проталкивать свой член в, пусть и старательно растянутый, но все-таки пока еще никем не тронутый, анус. И это было, пиздец как, больно! Шипулину казалось, что его разрывают на две части и он не смог удержаться от низкого гортанного крика. Мартен, несмотря ни на что, упорно продолжал протискиваться внутрь, преодолевая тесное сопротивление мышц, целуя и оглаживая все, до чего только мог дотянуться, сдавлено шепча всякие глупые и успокаивающие нежности, пока не вошел до конца. — Я могу кончить… даже не двигаясь… — отрывисто прошептал он, — Ты такой… мой… только для меня… люблю… И это «люблю» вырвало из Антона последние остатки рассудка и, он, не смотря на боль, все еще пульсирующую в его теле, отчаянно толкнулся навстречу Мартену. И снова вперед, снова в гонку, только здесь нет убегающих и догоняющих, они вместе, рядом, позволяя попеременно полидировать каждому, но вот только на финише никто не спешит быть первым, мучительно долго, насколько это возможно, оттягивая момент пересечения красной линии. *** — Как тебе эти хромающие влюбленные придурки? — проворковал Тарьей, лениво выводивший рукой невидимые орнаменты на груди Эмиля. Эмиль, расслабленный после дикого и изнуряющего, впрочем, для них обычного, секса, скривился в легкой усмешке. — Да уж, вот что глюкоза животворящая делает, — хохотнул он, — И как только тебе в твою светлую голову пришла эта гениальная идея? — Да просто уже невозможно было смотреть на этих двух идиотов, которые дальше своего носа ничего не замечают. Нет, Эмиль, ну скажи, только слепому было не заметно какие молнии между ними сверкали. Все, блядь, видели эти искры и разряды, кроме них самих. Заебали просто своими страдашками. Не разведи мы Мартена с этой самой глюкозой, то кто знает, когда бы кто-то из них решился сделать первый шаг?! — Мы им скажем? — задумчиво спросил Свендсен. — Ни в коем случае! — вскинулся Бё. — Хотя… может быть позже…