Любовь… Печаль… Но мне не жаль! Мне жаль лишь чувств, холодных как февраль! Жаль моё сердце, что разбито, как хрусталь… И жаль любви, которой никого не жаль! ©
Она воодушевлённая вскакивает на ноги, готовая бежать куда угодно, что я едва поспеваю за ней. В коридоре мы оба натыкаемся взглядом на сумку, которую она принесла с собой. — Ой, чуть не забыла, здесь одежда для тебя, — она передаёт мне сумку. — Мне велели принести. Велели?! Надо же какая забота, ебтвоюмать! Это, конечно, очень вовремя — на улице холодно, а я по-прежнему лишь в тонкой рубашке, хотя теперь она чистая, но это не отменяет моих вновь вспыхнувших подозрений. Велели. Кто? Барагган? Откуда он мог знать, что мы куда-то пойдём, или что я вообще ещё здесь. Неужели Гриммджоу прав, и меня можно читать, как открытую книгу с одного взгляда. — Так кто тебя прислал? Барагган? На секунду она задумывается, будто не уверена в ответе, и в глазах мелькает что-то такое, и оно мне не нравится, но я не успеваю понять, что именно, потому что дальше она вновь говорит быстро и с лёгким раздражением от того, что не жалует вампиров. — Наверное. Да. Мне просто звонят, когда нужна кровь, я соглашаюсь, тогда мне говорят, куда идти и платят. Сегодня дали ещё и одежду. Я не задаю лишних вопросов, знаешь ли. В сумке оказываются кроссовки, футболка, джинсы, тёплая худи и даже нижнее бельё. Блять! Всё отличного качества, расцветки и модели по моему вкусу. Мне определённо нравятся эти вещи, в магазине я выбрал бы именно их. Зато очень не нравится, что кто-то покупает мне одежду. Боюсь даже представить, сколько стоит это, без сомнений, брендовое шмотьё. Ночлег, шмотки, еда — я снова чувствую себя содержанкой. Содержанкой Бараггана! Убейся головой об стену, Ичиго! В окно бьются довольно-таки крупные капли дождя. Ну что за!.. Одеваюсь, скрипя зубами, брюки и бельё оставляю свои, как напоминание, что продался ещё не до конца. Как только решу свои проблемы, я обязательно верну все эти вещи. Обязательно. Мы покидаем квартиру и как два спринтера бежим к ближайшей станции метро. Счастливым случаем свой студенческий проездной я не потерял, валялся в кармане брюк, хотя я уже и не помню, когда пользовался подземкой. Зонта ни у кого из нас нет — вот тут проебался заботливый старик! Денег на такси у меня тоже нет, а брать у девчонки я наотрез отказываюсь, поэтому, несильно, но мы оба намокаем. О хитросплетениях моей странной логики предпочитаю не думать. — Так как ты стала донором? — спрашиваю, пока мы мокрые и замёрзшие трясёмся в вагоне электрички, хорошо, что сейчас не час пик и людей немного. — Мой муж работал в «Las Noches» — коротко и как-то неохотно отвечает она. — Кем? — насколько я знаю, все сотрудники «Las Noches» вампиры, кроме девочек-кровиманов, конечно, и то, что её муж-человек работал там, по меньшей мере, странно. — Мм, охранником, — снова звучит неохотный ответ, пока она изучает карту метро на стене. Не знает, куда нам ехать? — Человек работал охранником в вампирском баре? — Слушай, я не знаю подробностей, — она поворачивается ко мне, и я больше не вижу в её глазах того воодушевления и радости, с которой мы выходили из дома. Сейчас в них только раздражение. — Я не задавала вопросов и никогда не хотела связываться с вампирами, но когда заболел сын, а его урод папаша просто исчез, мне пришлось узнать вещи, о которых человеку лучше бы не знать никогда, так что… Она снова отворачивается и невидящим взглядом смотрит в окно, за которым мелькают лишь тёмные стены подземки. Вновь навернувшиеся на её глаза слёзы говорят о том, что лучше бы мне прекратить расспрашивать, но всё, что она говорит, очень странно, и «ангел» и «демон» внутри снова начинают раздавать свои ценные советы. Ну что ты пристал к девочке со своими подозрениями, не видишь разве, какая болезненная для неё эта тема. Ты помогать вызвался или допрашивать? Да она разводит тебя, а ты и уши развесил! И от крови как дурак отказался! — О, наша станция, — обрывает она мои внутренние споры, и мы выходим из вагона. Слава небу, дождь прекратился, и из-за густых серых облаков даже показалось тусклое солнце. Подходя к парку, я чертовски напрягаюсь, и всё моё воодушевление испаряется. Что если Гриммджоу не пришёл или привёл с собой агентов, я не боюсь, что они сделают со мной что-то ужасное, но это будет означать его чёртово предательство. О боги, я надеюсь, на этот раз он всё сделает правильно. Я не чувствую никакой знакомой энергетики, но тут так много народа, что вычленить кого-то конкретного совершенно невозможно. Я не хочу возвращаться в Сейрейтей. Я больше не верю им, но я верю Гриммджоу и решительно не понимаю, почему он не ушёл вместе со мной ещё вчера. Он всё ещё на стороне светлых. А я? Получается, я перешёл к тёмным? Или нет? Стал ли Гриммджоу причислять себя к светлым, когда покинул Эспаду? Или мы с ним теперь где-то посередине. На нейтральной стороне или против всех? Чёрт, мы даже не вместе. Но мы же не расставались, просто немного повздорили, так? Ага, ты всего лишь едва не убил его. Дважды за последние пару дней. А теперь идёшь просить у него помощи. Подумаешь, большое дело, он столько раз причинял тебе боль в прошлом, что твои детские шалости сущая ерунда! Простит! Зараза! Я столько времени провёл с Гриммджоу, если захочу, могу видеть все его мысли, и я знаю, что он любит меня, что он всегда выберет меня. Я знаю! Так почему всё ещё сомневаюсь в нём. А Сейрейтей… Какого хрена я хожу и оглядываюсь?! Боюсь, что агенты СТУПР неусыпно следят за мной и караулят за каждым углом. Стоит зазеваться, и ты уже в белой! Это похоже на паранойю! Это потому что ты чувствуешь свою вину. Ты не прав, признай это и вернись. Ага, чёрта с два! Это потому что они действительно за каждым углом только и ждут, как всадить в тебя шприц с депрессантом! Я верю Гриммджоу, но всё равно продолжаю озираться по сторонам в ожидании, что из ближайшей тачки или ещё откуда выпрыгнут агенты с депрессантом наперевес. Это навязчивое состояние продолжается, пока я наконец не нахожу его в толпе. Люди проходят мимо: медленно прогуливаются или спешат по делам, играют с детьми, выгуливают собак, а он стоит у входа, как мы и договорились. Слишком легко одетый для промозглой погоды, словно выбежал из дома в чём был, но всё равно безупречный и великолепный. Он смотрит на дорогие часы на своём запястье и кусает губы так, как когда ему хочется курить, тяжёлым взглядом всматривается в людей, пока тоже не замечает меня. Хмурость тотчас сменяется лёгкой улыбкой. Выглянувшее солнце освещает его фигуру и, кажется, на улице становится светлее и теплее. Я перестаю нервничать и улыбаюсь в ответ. Это потому что вы любите друг друга. Или потому что он чертовски привлекательный, и любой на твоём месте растёкся бы лужицей и увидел свет в конце туннеля, когда тебе так улыбаются! — Гримм, — выдыхаю его имя, а в следующее мгновение уже оказываюсь в его объятиях. — Прости… — Ичиго, чёртов мальчишка, не за что тебе извиняться, — он обнимает меня, прижимая к себе, а потом просто наклоняет голову и целует. В этот момент мне становится плевать абсолютно на всё: на Сейрейтей, тёмных, светлых и всех умирающих детей, в том числе. Есть только он и я. И это волнующее непередаваемое чувство между нами, о котором знают только двое. Я тону в нём. В самом Гриммджоу, в его ласковых прикосновениях и поцелуях и только сейчас понимаю, как сильно скучал. Всего сутки прошли, но, кажется, будто вечность. Я не хочу покидать его. Никогда. Откуда-то со стороны раздаётся деликатное покашливание, и я вспоминаю, что пришёл не один. С большой неохотой прерываю затянувшийся глубокий поцелуй, но продолжаю держаться за Гриммджоу. — Простите, ребята, но мы всё ещё посреди улицы. Мы действительно посреди оживлённой улицы и прохожие уже злобно косятся на нас, прикрывая своим детям глаза. Чёрт. Вот это называется — потерял голову. Я отпускаю Гриммджоу, отступаю на шаг и чувствую, как сильно горит моё лицо. — Не стоит так смущаться, рыжик, — улыбаясь, комментирует моя новая подруга, — ты был прав, он чертовски горячий парень! — Это ещё кто? — недовольно хмурится мой горячий парень. — Ага, только вежливостью не отличается, — сокрушённо качаю я головой, но не могу перестать улыбаться. То как люди смотрят на Гриммджоу, с вожделением и завистью, всегда меня будоражило и возбуждало, особенно то, как на него смотрят, когда он целует меня, но чёрта с два я признаюсь в этом. — Нельзя получить всё сразу, — невозмутимо парирует он и окидывает меня внимательным взглядом, оценивая новые шмотки. Уверен, в отличие от меня, он точно знает, сколько они стоят, как и то, что я не смог бы позволить их себе, но ничего не говорит. — Так кто это? — Это… — чёрт, я же так и не узнал её имя, а уже в подруги записал. Лицо снова вспыхивает, но, к счастью, «подруга» спасает меня и представляется сама: — Икуми. Икуми Унагия. Я — добровольный донор. — Ну конечно, — скептически хмыкает Гриммджоу. — Да, — подтверждаю я, — а это — Гриммджоу, мой… бойфренд. Впервые представляю его кому-то. И впервые так. Слово приятно ложится на язык, а я едва ли не лопаюсь от гордости, после такого поцелуя все переживания о нашем расставании испарились. Мы по-прежнему вместе, и он готов ради меня на всё. Если бы мы только могли жить обычной жизнью… — Ягодка, может быть, ты объяснишь наконец, что, мать твою, происходит?! — раздражённо требует он. Я усмехаюсь на то, как он прячет своё смущение под очередной маской крутого парня, которому нет дела до телячьих нежностей, и пропускаю его язвительное «ягодка, мать твою» мимо ушей. Я знаю, что ему тоже чертовски понравилось, как звучит это «мой бойфренд». Думаю, мы обязательно поиграем с этим позже. Икуми сжимает губы и прячет улыбку, переводя взгляд от него ко мне, очевидно, выглядим мы очень… Мило. Или глупо! Ну… как бы мы ни выглядели, мне нужно собраться и вспомнить, зачем я здесь, сделать дело, а уже потом тонуть в любви и розовых соплях. Мы заходим в парк и выбираем самую тихую и малолюдную аллею.***
— Нет! — безапелляционно выдаёт Гриммджоу, когда я заканчиваю объяснять ему суть дела. — Что «нет»? — не понимаю я. — Всё — нет! Я не намерен больше слушать этот бред. Он поднимается со скамьи, на которой до этого сидел, лениво развалившись, что ни мне, ни… Икуми, блин, надо запомнить её имя, негде было приткнуться, и закуривает. Боже, как же я люблю смотреть, как он курит… — Почему бред? — я в полнейшей растерянности опускаюсь на скамью. Он что… не верит? Знаю, Гриммджоу не доверяет людям, но мне-то… Мне же он верит?.. Я же прошу, не кто-то. — Да потому что это бред! Несчастная женщина. Умирающий ребёнок. Козлина — муж. Это самая популярная сказка для таких легковерных кре… самураев, как ты! Кретинов? Он хотел сказать «кретинов»?! Он просто волнуется, что тебя могут обмануть. Ага! А может, тебе просто правда глаза колет?! — Сам ты кретин! — с воплем я подрываюсь на ноги и хватаю его за грудки. Он закатывает глаза. Выдыхает дым. Щелчком выбрасывает не докуренную сигарету. Каждое его движение будоражит меня. Я кричу на него, злюсь, а сам только и думаю, как сильно хочу облизать его горчащие от никотина губы. — Это всё, что ты услышал?! Очнись! Я говорю: она обманывает тебя! — моё нежелание слушать выводит его из себя. — Подумай! — он тоже хватается за меня и шипит в лицо. — Вчера ночью ты едва не угробил двух незнакомых девиц, днём ранее тебе было совершенно насрать на своих друзей и любимую девчонку, а сегодня ты вдруг снова включил режим самурая и вопреки здравому смыслу хочешь помочь первой встречной бабёнке! Не говоря уже о том, что ты закатал меня в куб! Куросаки, разрушитель не может использовать куб, даже простой светлый не может! Это ловушка тёмных! Твой разум совершенно нестабилен. Тебе нужна помощь!.. В голову снова закрадываются сомнения, что если Гриммджоу прав. Может, нет никакого умирающего ребёнка? Я даже не видел его. А эта девица… не кровиманка, но явно что-то не договаривает. Да и состояние моё действительно нестабильно. Пальцы разжимаются, я отпускаю Гриммджоу и снова падаю на скамью. — Я не вру! — отчаянно выкрикивает Икуми. — Вот! Смотри! — Трясущимися руками она достаёт из своей дамской сумочки кошелёк, открывает и тыкает в фото — она и маленький улыбающийся мальчик. Гриммджоу фыркает совершенно не убеждённый, мол, подумаешь, фотка, таких с десяток нарисовать можно. Видишь? Фото. Она не обманывает. Она просто несчастная мать. Пф, подумаешь, фотка! Ты должен выпить её кровь и всё узнать. Заставь её, залезь к ней в голову и узнаешь правду, это же так легко, теперь ты можешь! Я смотрю в её широко раскрывшиеся глаза и вижу там угасающую надежду, обиду и навернувшиеся слёзы. — Икуми не врёт, — подтверждаю, но не слишком-то рьяно. Сомнения всё ещё грызут меня, но я не хочу копаться в её голове, пить кровь, это будет означать, что я тоже не доверяю ей, а я уже сказал, что доверяю, что помогу. — Десять минут назад, ты даже не знал её имени, — ледяным голосом припечатывает Гриммджоу. — Это… — это действительно так, я совершенно не знаю её, а то, что знаю, сплошные недомолвки. Подумаешь, фотка. И всё же… — Дело ведь не в имени, мы можем поехать в больницу и навестить её сына, чтобы ты поверил, так ведь, Икуми? — упрямо стою на своём, уже не столько из-за ребёнка, сколько потому что хочу убедить Гриммджоу. Выиграть. Какого чёрта он отказывает мне?! Икуми кивает как китайский болванчик, радуясь весомому аргументу, словно жалея, что не додумалась предложить это самостоятельно. По её щеке скатывается одинокая слеза. Гриммджоу вновь закатывает глаза и достаёт новую сигарету. Непробиваемый гад! — Вот только сырости не надо, не разжалобишь! — пренебрежительно рявкает он. Не в силах больше сдерживать рыдания, Икуми закрывает лицо руками, чтобы не показывать слёз. Бесит. Бесит! Как же бесит его недоверие! Этот цинизм! Это хладнокровие. Уверенность, что все вокруг враги! Я думал, он изменился, но нет, он идёт навстречу только, когда ему это выгодно. Бесчувственный мудак! Ничто и никогда его не исправит! А может, ты успокоишься, подумаешь и прислушаешься? Может, мудак не он, а ты? Когда это он делал что-нибудь бескорыстное и правильное?! Стой на своём! Прав ты, а не он! В голове гудит пчелиный рой, разрывая меня на части, а энергия, исходящая от людей в парке, подстёгивает голод — я чертовски хочу крови! В глазах темнеет, кажется, я сейчас свалюсь в позорный обморок или наброшусь на первого встречного. — Куросаки?! — Гриммджоу тут же замечает моё состояние, выбрасывает сигарету и опускается на колени между моих ног дорогущими джинсами прямо в сырую траву. Обхватывает ладонями моё лицо. — Посмотри на меня. Ичиго. Всё в порядке. Дыши. — Его прикосновения такие приятные и успокаивающие, а в глазах столько нежности, что мне больше не хочется с ним спорить. Почему мы не можем послать всех к чёрту и просто пойти домой? Я кладу свои ладони поверх его и чувствую, как бушующая энергия внутри меня утихает. — Рыжик, тебе плохо?! — звонкий голос Икуми безжалостно врывается в нашу идиллию, она крутится рядом и машет ладошками перед моим лицом, типа, так воздуха больше. Её мельтешение окончательно разрывает наш с Гриммджоу контакт. — Тебе нужна кровь! — Подворачивает рукав ветровки, готовая дать мне испить прямо на улице. — Отъебись ты, не нужна ему твоя кровь! — Гриммджоу отпихивает её от меня, вроде бы легонько, но она падает на землю, вскрикнув от боли. Ну да, много ли силы нужно, чтобы оттолкнуть хрупкую девчонку. Снова начинает накрапывать дождь. — Какого хрена ты творишь? Икуми ничего тебе не сделала! — Что? — он не понимает, о чём я, поворачивает голову, безразлично глядя на девушку, которую только что толкнул в грязь. — Ты толкнул её! Она всего лишь хотела помочь, — я сбрасываю с себя его руки и поднимаюсь, чтобы помочь Икуми встать. — Я не… Неужели ты не видишь, что она делает?.. И что же она делает по его мнению? Я вижу несчастную, униженную молодую маму, отчаянно пытающуюся спасти своего ребёнка. Светлые указали ей на дверь, а тёмные и того хуже — никто не желает просто помочь, а теперь ещё мой так называемый бойфренд ведёт себя, как дерьмо, обвиняя её во лжи, и несмотря на всё это, она готова отдать собственную кровь, чтобы облегчить моё состояние. Так как же я могу отказать ей? Я снова раздражён, от былого умиротворения не остается и следа. Дождь становится всё сильнее. — Прекрати! — обрываю я Гриммджоу. — Ты ведёшь себя как полный мудак! Думаешь, все лгут, все кругом подлые и двуличные? Мерзкие, как твоя мамаша! Как ты сам! — от этих слов он дёргается, как от пощечины. Я знаю, что бью по больному месту, но просто не могу остановиться. — Из нас троих, кто тут спец по лжи и предательству?! Или напомнить тебе, как ты предал Эспаду, потому что очень хотел свободы, как обманом инициировал меня, сколько раз лгал мне? А теперь что? Сам без свободы остался и у меня хочешь забрать?! Его челюсть сводит в болезненном спазме, так сильно он стискивает зубы. Сжимает кулаки, в глазах горит адское пламя, уверен, ещё одно слово, и я выхвачу нешуточный хук в челюсть, но вместо этого чувствую, как он снова пытается пробраться ко мне в голову — вернись со мной в Сейрейтей — пытается использовать нашу связь, приказать мне, хочет приструнить свою пантеру, но все его попытки всё равно что лёгкое жжение на коже, я почти не замечаю их. Зато его слова о том, что я легковерный кретин и вообще ничего не понимаю в этой жизни, жгут куда сильнее. Мне было чертовски нелегко позвонить ему, попросить помощи, а он выставляет меня каким-то психопатом с раздвоением личности. — Не старайся! Она не слышит тебя! И когда он наконец понимает, что его зверь больше не принадлежит ему, в его глазах отражается страх. Настоящий ужас от полной утраты контроля. Он весь словно сдувается, тускнеет и теперь напоминает мне жалкого потрепанного жизнью кота, которого вышвырнули на помойку и забыли. Он делает неуверенный шаг ближе, Икуми тут же прячется за моей спиной. Я тоже делаю шаг. Ему навстречу. Сейчас будут расставлены все точки — последний шанс развернуть весь этот ужас между нами в обратную сторону. Дождь льёт как из ведра, но никто из нас не замечает этого. Мы стоим очень близко. Его вид разрывает мне сердце. Мой гордый и непокорный, мой прекрасный мудак-сан выглядит сейчас словно больное животное. Я впервые вижу его таким и больше никогда не хочу этого видеть. Обхватываю ладонями его лицо так же, как он делал ранее, он кладёт свои руки поверх моих, и снова почти идиллия, почти спокойствие, почти… — Прости мне мои слова, — шепчу ему в губы, и капли дождя на них на вкус кажутся солёными, — пожалуйста, останься со мной. Давай будем свободными вместе. Скажи «да», пожалуйста, скажи «да». Он медленно и обречённо опускает взгляд, гладит мои руки, мягко берёт за запястья и отводит от своего лица. — Нет, — отвечает едва слышно. — Я… очень хотел бы, но… это будет неправильно. Всё. Вот и поставлена последняя точка. Я больше не хочу с ним спорить. Не хочу знать, что там неправильно. Не хочу убеждать. Я всего лишь хотел увидеть его. Чтобы он обнял меня. Согрел. Всего лишь хотел заснуть рядом с ним. Почему это так сложно — договориться? До последнего надеялся, нет, я был уверен, что он скажет «да», а теперь эта вера рассыпалась, и в одно мгновение между нами словно разверзлась чёрная бездонная пропасть. Снова. Как бы мы ни старались, ничего не получается… — Ты сделал свой выбор, — я делаю шаг назад, — а я сделал свой. — Идём, Икуми, — зову и поворачиваюсь к Гриммджоу спиной. Она догоняет меня, и мы быстро уходим прочь, чтобы скрыться в ближайшей подземке, спасаясь от разошедшегося не на шутку дождя. To be continued…