Война за неизбежное

– Все это нужно выучить до завтра… – вздохнул юноша, в очередной раз взлохмачивая свои темные волосы. Невольный жест отчаяния, который он сам не замечал. Его слова никому не адресовались, поскольку он в комнате был совершенно один – не считая груды книг и конспектов, которые, возможно, и разделяли его напряжение, но хранили молчание. Молодой человек уже несколько дней учил этот предмет, по которому у него завтра экзамен – последний экзамен. Что будет после, он не имел ни малейшего понятия… Мысли о будущем еще никому не приносили радости, особенно студентам. Да, этот юноша уже достаточно хорошо знал жизнь, знал принципы, по которым живут те или иные люди, он даже успел изучить изнанку этой самой жизни – но как ему пробиться в то общество, о котором он мечтал, юный Катлер Беккет не имел никакого представления. Какими были его мысли, и как далеко от них была реальность… Молодой человек внимательным взглядом окинул то убогое помещение, в котором ему приходилось жить – стены были темными от сажи и копоти, но благодаря этому на них по крайней мере не заметны трещины; по полу иной раз страшно пройти, а окно выходило на шумную улицу, где крики и брань мешали студенту сосредоточиться, заставляя его, неслышно ругающегося, уйти с книгами куда-нибудь в парк, в более тихое место. Однако все лишения он принимал молча – ведь что легко дается, то легко и теряется... Грустная, блуждающая улыбка появилась на бледном лице студента – он столько лет учился на юридическом факультете, знал все, что ему могла дать программа; всегда был на несколько шагов впереди своих недалеких сверстников, однако… В том, как дешево ценится человеческий ум, молодой человек убедился довольно быстро. Большинство его однокурсников уже имели четкое представление, кем они будут после завтрашнего экзамена. У многих уже даже есть договоренность, какую оценку кто из них получит… Неприятно смотреть, как люди, глупее тебя, устаиваются в жизни только благодаря фамилии. В Англии происхождение играло колоссальную роль, и это раздражало юного Беккета. У него было немного, очень немного тем, способных задеть его, но одну из них эти глупцы все-таки нашли. Да, им даже не пришлось напрягать свои немногочисленные извилины; происхождение всегда было больной темой для молодого человека. На протяжении всей жизни. Со временем он научился скрывать и это раздражение… Но как убежать от себя? Как можно научиться не чувствовать того, что все-таки имело значение? У него было мало друзей среди однокурсников. Да и о чем ему было говорить с этими молодыми повесами, одержимыми вином и гонкой за доступными удовольствиями? Чувство отвращения охватывало Катлера, когда он наблюдал за такой жизнью. Он никогда не выражал свои взгляды вслух, но он очень четко уяснил их для себя; его время еще не пришло. Нечто похожее на зависть шевелилось в его душе, и он не считал необходимым с этим бороться. Ему было наплевать на те нравственные законы, которые велели человеку мириться с любой несправедливостью. Мириться… Он никогда не стал бы этого делать. Его молчание было временным, равно как и обстоятельства его скромной студенческой жизни. Но в этой жизни не было места ничему, что могло бы отвлекать этого юношу от его цели, и мистер Беккет не чувствовал себя одиноким. В какой-то мере его даже радовал тот факт, что он не привязан ни к кому. Для иных это было проклятием, но для Катлера – свободой. А свою свободу он собирался продать как можно дороже. Многих молодых людей, товарищей по учебе, отпугивала его скрытность – на самом деле это была целеустремленность. Он очень явственно представлял, чего хочет от жизни, и был готов любыми способами добиться желаемого. А для этого требовалось быть на несколько шагов впереди, знать больше, чем другие, но самое главное – уметь манипулировать. Эту истину Беккет понял очень давно… Его детство проходило среди людей необразованных, но довольно простодушных; они не думали о власти, не размышляли о политике – они жили одним днем и радовались тому, что у них было. Катлер чувствовал брезгливую жалость к ним. Сам он мечтал поскорее вырваться из этого замкнутого круга, он жаждал испытать себя; молодой человек был уверен, что ему улыбнется удача. Да, ему нужна именно удача – в своих способностях юноша не сомневался. Многие могут возразить на этот счет и вспомнить старое изречение «Где родился, там и пригодился», однако юный Беккет никогда не разделял этого мнения. Где-то глубоко внутри у него таилась страсть – пока неясное томление по чему-то несравненно большему, чему-то лучшему и более увлекательному, чем торговля. А эти люди… Да, за годы учебы Катлер только укрепился в своем мнении о том, что большинство людей удивительно глупы. Многие из них при этом мнят себя умными, и от этого вид у них еще хуже. «Что же удивительного в том, что люди столь недалеки, – размышлял молодой человек, глядя на мрачный, туманный Лондон из крошечного окна своей комнатки под самым чердаком. – В конце концов, все мы используем друг друга, намеренно или нет. Разница лишь в том, что тот, кто использует, умнее того, кого он использует». За время, проведенное в университете, он познакомился с немногими людьми – молодой человек предпочитал не тратить время на тех, кто не смог бы ему пригодиться. Свое умение видеть людей Беккет начал оттачивать с первого курса, и весьма преуспел в этом. У него было несколько приятелей, которые помогли ему найти довольно приличную работу – взамен молодой человек со внутренним вздохом отчаянья попытался вбить в их головы то, что было нужно для сдачи экзамена. Так юноша совмещал учебу и работу – и везде он приобретал знания и такой необходимый опыт, но все равно его преследовало чувство неудовлетворенности. Сейчас, в эту тихую безлунную ночь, молодой человек изводил остаток свечки, повторяя и без того безупречно выученный материал. Он знал, что завтра без труда сдаст последний экзамен, он знал, что его работодатель лишь едва заметно скривится, услышав новость об окончании его учебы… Он знал, что ему не прибавят ни одного фунта к получаемому жалованью, и он прекрасно знал, что такая жизнь ему отвратительна. Он не знал только одного – что предпринять, чтобы это исправить. Катлер всегда очень чутко спал. Его мог разбудить неуловимый шорох, или едва слышный посторонний голос, или даже факт присутствия другого человека. Но сейчас причиной, из-за которой прервался его короткий сон, были первые лучи солнца – оно приветливо выглянуло из-за серых лондонских туч и, словно пожелав студенту удачи, поспешило скрыться. Уже позже до слуха юноши донеслись привычные визгливые голоса, крики, споры… Но на них Беккет уже не обращал внимания. Он быстро собрался и уверенным шагом направился в сторону университета. Будущее по-прежнему оставалось для него неопределенным, но в душе молодого человека была уверенность, что вскоре его жизнь изменится. До начала экзамена оставалось несколько минут, и картина, повторяющаяся из семестра в семестр, по-прежнему вызывала внутреннюю улыбку у Катлера; паника среди студентов становилась тем больше, чем меньше времени оставалось для повторения знаний, которых не было в их головах. До чего приятно ощущать это чувство превосходства над другими… На всех лицах читался страх, неуверенность, слабая надежда на удачу и везение – на лице Катлера же не отразилось ничего, когда назвали его фамилию. Он вошел в аудиторию и спустя несколько минут вышел, позволив себе лишь едва заметную улыбку, выражавшую его торжество. – Мистер Беккет, я вас поздравляю – впрочем, я не сомневался, что вы получите высший балл. Как всегда, – добродушно улыбнулся профессор Оленд, похлопав по плечу своего уже бывшего студента. – Спасибо, сэр, – совершенно искренне поблагодарил Катлер своего декана. Немногих преподавателей он выделял – если предмет преподносили в «сухом» виде, молодой человек предпочитал изучать материал самостоятельно. Джордж Оленд умел увлечь студентов, хотя, конечно, не всех. Всегда найдутся идиоты, которым неинтересно получать знания; впрочем, если бы все люди были бы умными, пробиться Катлеру стало бы значительно труднее. Так что стоит даже порадоваться тому, что столько людей предпочитают звенеть своей пустой головой… Мягкие, добрые глаза профессора внимательно изучали юношу. Мужчина словно размышлял, стоит ли ему озвучивать то, что хотелось; наконец, он едва заметно улыбнулся: – Пройдемте в мой кабинет. Беккет еще ни разу не был в кабинете профессора. Еще бы – он был лучшим студентом на курсе; ему не делалось замечаний, увещеваний или тем более угроз отчисления. Поэтому теперь, размышляя над тем, для чего его позвали, юноша параллельно беглым взглядом изучал обстановку кабинета. Она не была роскошной, и это в какой-то мере даже разочаровало Катлера. Простой рабочий стол, на котором в строгом порядке были разложены бумаги, несколько стульев, весьма жестких, и высокий шкаф с книгами (преимущественно юридической тематики). Не зная, на чем остановить взгляд, молодой человек с немым вопросом посмотрел на преподавателя; тот приветливым жестом пригласил его сесть. На несколько мгновений повисла недолгая пауза – очевидно, профессор Оленд думал, с чего начать разговор. Наконец он прервал молчание, и его голос, как всегда, звучал мягко, но вместе с тем уверенно: – Вы ведь знаете, мистер Беккет, что я не имею известной фамилии, – заговорил преподаватель, глядя на юношу все тем же изучающим взглядом. – Не нужно удивляться, друг мой, я знаю, о чем вы думаете, и ни в коей мере не осуждаю вас. Только знаете… Имя играет роль лишь в начале нашего жизненного пути. Рано или поздно все мы получаем по заслугам, и тогда становится ясно, что человек представляет сам по себе. Ну да ладно, – улыбка показалась на морщинистом лице доброго учителя. – Это все вопросы философии, и пусть каждый их решает по-своему. Да и позвал я вас не для того, чтобы учить жизни, хотя, признаюсь, временами просыпается такое желание… Я хотел бы дать вам совет, мистер Беккет. – Какой совет, сэр? – неуловимое предчувствие проснулось внутри этого молодого человека. Что-то заставило его встрепенуться и внимательно прислушаться – только позже, много позже он признался себе, что тот момент был самым решающим в его жизни. Снова повисло напряженное молчание. Профессор перевел свой задумчивый взгляд на пейзаж за окном – над Лондоном уже сгущались сумерки, нагоняя атмосферу не то меланхолии, не то воспоминаний. Однако сейчас не было времени предаваться ни тому, ни другому, и преподаватель вновь взглянул на своего лучшего студента, словно оценивая, поймет ли тот значение его дальнейших слов. Но на этот раз юному Беккету даже не пришлось притворяться – он действительно был заинтригован, и профессор едва заметно улыбнулся: – Что вы думаете о том, чтобы начать службу в Ост-Индской торговой компании? Глаза Катлера едва заметно сверкнули; в последний раз такой блеск в них был, когда юноше удалось поступить в университет, выдержав экзамен. Отец поставил ему условие – платить за его обучение никто не будет, и поэтому рассчитывать молодой человек мог лишь на себя и на свой ум. Если же сын провалится, тогда он может забыть о карьере юриста; тогда единственной его перспективой станет торговля в лавке отца. До сих пор юноша не мог поверить, что ему удалось избежать этой участи… Неуловимая улыбка тронула тонкие губы Беккета – он вспомнил изумление своего отца, когда тот узнал о решении сына… Изумление от того, что молодой человек блестяще сдал предмет и теперь намеревался отправиться в Лондон. Этот город возможностей... Мнение семьи его не волновало – юноша хоть и прислушивался к советам своих родных, но к голосу собственного разума он прислушивался несравненно больше. Это вылилось в скандал; точнее, вылилось бы, если бы Катлер не ушел, равнодушно пожав плечами напоследок. Он не любил сцен; такие бурные проявления чувств он считал не более чем фарсом. Настоящие чувства, размышлял Беккет, скрывают лучше всего. И требуется немало труда, чтобы их заметить и разгадать… Время только укрепило все его взгляды. Изучая философию, он увлекся стоицизмом; его действительно можно было отнести к этому течению с той только оговоркой, что никогда в нем не просыпались те чувства, свойственные большинству философов, – а именно любви и сострадания к людям. Взгляды, которые появились позже, в эпоху Просвещения, вызвали бы у него ироническую улыбку; но все это случилось после. Какое счастье, что никто из нас не знает, насколько черствой его душа станет через несколько лет. – У меня было несколько друзей, чьи предки были основателями компании, – голос старого профессора доносился откуда-то издалека, будто из другой жизни. С трудом Катлер Беккет заставил себя очнуться от воспоминаний и обратиться в слух. – Один из них – Фредерик Ланкастер. Я рекомендую ему своих самых способных студентов; именно способных, мой юный друг. Не тех, чья цель – получить заветную галочку и сбежать, вычеркнув годы учебы из жизни. Вы по-другому смотрите на вещи, и меня это, как вашего учителя, не может не радовать. – Мы ценим только то, чего трудно добиться, – тихо произнес молодой человек, медленно подняв свой взгляд на профессора. Что он чувствовал в этот момент? Пожалуй, Беккет и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Радость, воодушевление, благодарность? Нет, ничего этого не было – пока не было. Молодой человек не хотел радоваться тому, что еще не решено; он не имел привычки долго говорить, ибо те, кто говорят, слишком мало делают. Хотя, надо отдать должное этим людям – привычка говорить иной раз очень выручает. Второй раз за этот вечер глаза молодого Катлера блеснули холодным серебристым блеском. Так сверкала луна, маня своим призрачным светом; так сверкал металл, опасный своей обманчивой безобидностью.