Попадание в цель

      Вы когда-нибудь чувствовали себя невидимкой? Будто бы все забыли о вашем существовании, не различая вашего присутствия на фоне окружающей обстановки? Люди рядом с вами разговаривают, берут ваши вещи, проходят мимо вас, полностью игнорируя ваше присутствие? Я никогда не могла похвастаться статусом души компании: ни среди своих сверстников, ни в кругу родных. Ко мне всегда обращались только в тех случаях, когда я могла быть чем-то полезна, ну, или когда я в чем-то провинилась. Но впервые я оказалась в полной изоляции только после своей выходки в свой День Рождения.       Не знаю, что разозлило родителей больше — то, что я не пришла на собрание, или то, что я выбросила тот дурацкий кекс в мусор, но раннее утро субботы началось с хмурого маминого лица у моей кровати. Не говоря мне ни слова, она разворошила всю мою одежду, доставшуюся мне от кузины. Не смея вмешаться, я молча наблюдала, как почти новые брюки, блузки, юбки и платья исчезают в потрепанной холщовой сумке, в которой мама относила в центр помощи то, в чем другие нуждались больше нас. Вслед за одеждой в сумку отправились несколько старых книг, подаренных мне тетей Оливией, набор новых ручек и нераспакованные коробочки с красным бисером. Мама с таким рвением утрамбовывала мои вещи, стараясь найти место для еще чего-нибудь, что можно не сомневаться: если была возможность увеличить размеры сумки, мне бы остался только каркас железной кровати и прохудившийся матрас.       Закончив, мама еще раз с укором на меня посмотрела и вышла из моей комнаты, волоча по полу свою добычу. Опасаясь ее повторного вторжения, я соскочила с кровати и закрыла дверь, подперев ее стулом. Не бог весть какая защита, но все-таки. Хотя бы будет время посмотреть, что из моих вещей еще принадлежит мне. Короткая ревизия показала, что в моем гардеробе помимо спортивной формы есть только те две блузки с юбкой, которые я больше месяца носила в школу, недовязанный красный свитер-платье, спицы, несколько мотков шерсти, пара катушек ниток, иголки, кусок лески, учебники, пара пустых тетрадей и стопка бумаги. Нетронутыми остались также мое нижнее белье и старое домашнее платье. Все остальное теперь будет принадлежать другим людям. Мне повезло, что мама не нашла рюкзак, который не был заметен под кроватью. Потому что я легко могу себе представить, как его содержимое вытряхивается на пол, а затем придирчиво перебирается в поисках «ненужных» мне вещей, чтобы отдать их и этот самый новенький рюкзак кому-нибудь из соседских детей. А если бы мама нашла мою кредитку… Даже думать об этом не хочу.       Всю субботу я безвылазно сижу в своей комнате, исключениями являются только мои рекордно короткие посещения туалета. Я просто летаю с космической скоростью, боясь нового «обложения данью» за непослушания. И неизменно подпираю дверь стулом. Но родители так и не предпринимают новых попыток проникновения в мою комнату, полностью игнорируя мое присутствие в квартире. Никто не распекает меня за невыполнение привычных домашних обязанностей и отсутствие горячего ужина. Никто не читает мне нотаций. За дверью моей комнаты идет обычная для нашей квартирки жизнь: звуки шагов, скрип половиц, шум воды в ванной, позвякивание столовых приборов, гудение старенького холодильника. А меня будто нет ни для кого. И я принимаю такую равнодушную тишину с благодарностью, посвятив весь день только себе. Делаю домашнее задание и с удивлением обнаруживаю, что на свежую голову все получается намного быстрее и легче. Всего один день уходит на подготовку к новой учебной неделе, а ведь обычно мне с трудом хватает двух выходных.       У меня даже остаются силы и время на то, чтобы закончить вязание — симпатичное вязаное платье из красной шерсти с высоким воротом. Точнее, мне оно кажется симпатичным, но я не уверена, как его воспримут законодательницы моды School For Future&Sports. Скорее всего опять скажут какую-нибудь гадость. Но мне самой ужасно нравится мой наряд, и я бесконечно кручусь, стоя на кровати и любуясь своим отражением в окне. Выйти к единственному зеркалу в прихожей я не решаюсь — боюсь реакции родителей.       Не решаюсь выйти и к ужину. Утренняя радость от того, что я избежала скандала постепенно трансформировалась в ужас, который окончательно лишил меня чувства голода. В нашем доме никогда раньше не использовали молчание в качестве наказания. Главным способом воздействия на нас с братом всегда был крупный скандал. И чем громче, тем лучше. Иногда от маминых криков звенело в ушах, а папины резкие реплики заставляли вжимать голову в плечи и мечтать раствориться в воздухе. Даже когда накал страстей стихал, родители, будто по инерции, продолжали то и дело высказывать свои претензии, пока все окончательно не забывалось. Поэтому происходящее сегодня сбивало с толку. И было непонятно, как поступить: пойти попросить прощения или подождать, когда все войдет в привычную колею. Рассудив, что если есть шанс хотя бы на время отсрочить новые неприятности, остаюсь в своей комнате. Но перед тем как лечь спать, я все-таки разбираю свою ненадежную баррикаду из стула у двери, чтобы не давать новый повод для упреков.       Проснувшись следующим утром, долго лежу в кровати и смотрю на потолок. Наверное, когда-то давно, еще до того, как мы поселились здесь, он был белым. Сейчас он грязно-серого цвета, с пятнами по углам и трещинками. Почти в центре на черном проводе — который явно длиннее, чем нужно, — висит лампочка — единственный источник света в моей комнатушке. Родители никогда не делали ремонт в нашей квартире, и я вижу один и тот же потолок вот уже семнадцать лет. С каждым годом на нем появляются новые пятна и трещинки. И так будет день за днем, год за годом: все тот же старый замызганный потолок, выкрашенные тысячу лет назад в неопределенный цвет стены без единого украшения, скрипучие деревянные полы, заедающая оконная рама с осыпающейся бежевой краской, обшарпанная дверь, старенький письменный стол. Я начинаю представлять себе, как выглядят комнаты моих новых одноклассников. Они наверняка большие и светлые, набитые новой мебелью и навороченной техникой; все модное и очень красивое, как и их хозяева. А я такая же, как моя комната — серая и убогая. И всегда буду для них чужой, недостойной, идеальной мишенью для обидных шуток и розыгрышей.       Вспоминаю, как меня чуть не облили краской в пятницу, и вздрагиваю. Хорошенький день рождения получился, ничего не скажешь. Сначала гонки по школе, потом этот дурацкий кекс с запиской. У Четыре-то точно праздник получился получше моего: вечеринка, игра в благородного рыцаря ради разнообразия, а потом традиционный торт в кругу семьи и куча подарков. Закрываю глаза и на мгновение представляю себе его красивое лицо, необыкновенные синие-синие глаза и крепкое тело, к которому так приятно было прижиматься. Так, все. Еще не хватало думать об этом красавчике.       Я резко поднимаюсь с кровати и, натянув старенькое домашнее платье, спешу в душ, чтобы смыть с себя лишние мысли и взбодриться. Все домашние еще спят и я, хотя и не испытываю никаких угрызений совести за свое поведение, на всякий случай быстренько убираю ванную, закидываю в стиральную машинку грязное белье из корзины и отправляюсь готовить завтрак. Мы редко едим по утрам что-то сложнее хлопьев с молоком, но сегодня я делаю омлет и подогреваю хлеб в духовке — достойная альтернатива тостам, когда нет тостера, чтобы их приготовить. К тому моменту, когда на кухне показывается Калеб, я заливаю только что закипевшей водой заварку в чайнике.       Обычно брат равнодушно кивает мне за завтраком, будто ему лень ради такой как я напрягать голосовые связки. Но сегодня он сердито щурится и вместо того, чтобы сразу занять свое место, подходит ко мне вплотную и, наклонившись, быстро шепчет мне на ухо: «Постарайся быть паинькой. Твоя выходка может дорого обойтись нам обоим». Я не успеваю ничего ответить, потому что в следующее мгновение появляются родители и Калеб садится за стол. Завтрак проходит в напряженном молчании. Все сидят, уткнувшись в тарелки, и слышно только, как вилки стучат об тарелки. Мама сердито поджимает губы, папа недовольно поводит плечом, Калеб тяжело вздыхает. Если бы я по собственной воле не голодала больше суток, то вряд ли бы смогла проглотить хоть один кусок в такой развеселой атмосфере. Но у меня такой зверский аппетит, что я расправляюсь со своей порцией раньше остальных, за что получаю от мамы короткий недовольный взгляд.       Когда с завтраком покончено, я, как обычно, собираю грязную посуду, заполняю раковину водой и начинаю медленно мыть тарелки, вилки и чашки. Затем тщательно вытираю все полотенцем. Все это время моя семья продолжает сидеть за столом, ожидая, когда я освобожусь. Нарочно тяну время, раскладывая посуду в навесном шкафчике, поправляя каждый предмет по нескольку раз. Наконец закрываю дверцу шкафчика и поворачиваюсь.       — Трис, ты нас очень разочаровала, — начинает мама, рассматривая свои руки, лежащие на кухонном столе. — Твое поведение в пятницу… Я не понимаю, где мы ошиблись.       Я моргаю и тоже смотрю на мамины руки. У нее очень изящные кисти с длинными тонкими пальцами; ногти хоть и коротко подстрижены, но красивой формы, вот только выглядят они неухоженными. Не в первый раз думаю о том, что такая красивая женщина, как моя мама, совершает преступление против своей внешности. И все из-за каких-то альтруистических идеалов.       — Так больше не может продолжаться, — папин низкий голос выдергивает меня из моих мыслей. — Ты уже не в первый раз демонстрируешь своим поведением, что способна думать только о себе. Но твоя последняя выходка просто возмутительна!       И начинается скандал. Я не слышу почти ничего нового. Я избалованный маленький ребенок, которому позволяется слишком многое. Я эгоистка. Мое увлечение рукоделием — способ потешить самолюбие и позорно выделиться красивыми вещами из толпы. Я не хочу никому помогать. Вот Калеб — святой Калеб! — учит соседских ребят играть в баскетбол и возит соседей по их делам. Я проявила неуважение, а ведь специально для меня оставили целый кекс, и пришлось принести в центр помощи на целый один кекс меньше, когда там наверняка был тот, кому он был очень нужен. Я плохая. Сплошное разочарование. И никто не знает, как я, такая неправильная, получилась, ведь в мое воспитание вложили столько сил.       Родители, словно репетировали заранее, по очереди осыпали меня упреками и сетовали на свою нелегкую родительскую судьбу. А Калеб исподлобья бросал на меня сердитые взгляды, словно опасался, что я начну защищаться и осыпать родителей упреками в ответ. Когда-то я действительно пыталась возвращать, но становилось только хуже. Лучше уж молчать, пока они не выговорятся.       — Думаю, мы зря дали согласие на твое обучение в этой школе, — с тяжелым вздохом заключил отец. — Ты не такая морально стойкая, как твой брат. Твои новые друзья на тебя плохо влияют.       Из меня вырывается истерический смешок, и мама и папа непонимающе смотрят на меня.       — Какие друзья? — Мой голос звучит неестественно высоко. — Вы смеетесь? Со мной никто не дружит! Слышите? Никто! Меня все ненавидят, надо мной издеваются! Со мной общаются только учителя!       — Трис, — пытается остановить меня Калеб.       — Можете не волноваться! Меня не испортит новое окружение. Не совратит роскошью и вседозволенностью. Я для них всего лишь нищая оборванка. Знаете, как меня обзывают? Знаете, сколько раз взламывали мой шкафчик, чтобы вытряхнуть мои вещи или подложить туда какую-нибудь гадость? Сколько раз мне ставили подножки? Я прячусь на переменах в туалете, чтобы меня оставили в покое!       Я срываюсь на крик и начинаю плакать. Из груди поднимается новая волна рыдания, и я больше не могу произнести ни слова. Не знаю, чего я ждала от родителей, которые всегда были довольно скупы на проявление чувств, но когда никто не пытается меня утешить, я начинаю плакать еще сильнее и убегаю в свою комнату. Свернувшись калачиком на кровати, я плачу и плачу, не в силах остановиться. Когда я наконец успокаиваюсь, то просто лежу и слушаю тишину. Затем вспоминаю, что сегодня воскресенье, а значит меня будут ждать бабушка и дедушка. Кое-как поднимаюсь и плетусь в ванную, чтобы привести себя в порядок. Потом возвращаюсь к себе, надеваю довязанное вчера платье и беру школьный рюкзак.       Когда я снова появляюсь в кухне, родители и Калеб все еще сидят за столом. Заметив меня, они резко вскидывают головы.       — Трис, куда ты? — Мамин голос одновременно недовольный и удивленный. — Мы еще не закончили разговор.       — Куда-нибудь, — огрызаюсь в ответ. Жалость к себе мгновенно трансформировалась в злость, и я перестаю контролировать то, что говорю. — Пока меня нет, можешь вынести кровать и письменный стол. Уверена, найдутся те, кому они больше понадобятся. А я как-нибудь приспособлюсь спать на полу. Только не трогай учебники, потому что я несовершеннолетняя, и это вам придется потом расплачиваться за них со школой. Не думаю, что там с пониманием отнесутся к вашим объяснениям, а учебники очень дорогие.       — Трис. — Папа поднимается со стула и, опираясь на кулаки, нависает над столом. — Если тебе там плохо, давай…       — Что давай? — перебиваю отца. — Оставим меня без среднего образования? И что я потом буду делать? Всю жизнь мыть полы и разливать суп бездомным? Я даже не могу обучаться на дому, потому что у нас нет компьютера с интернетом. А в это школе я могу получить действительно хорошее образование. А я этого достойна. Даже если это делает меня эгоисткой.       И пока родители не успели ничего сказать мне в ответ, я мчусь к входной двери и вылетаю на улицу.