Котецкие истории

Дым горчил, но Арсений всё равно затянулся ещё раз. Эта пачка сигарет валялась тут несколько месяцев и успела отсыреть из-за дождей, поэтому и без того мерзкий вкус табака был ещё гаже. Крыша на чердаке местами протекала, а коммунальщики не торопились ремонтировать старый жилой фонд — сердце Петербурга, его историю. Они только и делали, что кутали скульптуры и горельефы в безобразную зелёную сетку, как огромные оранжевые пауки со светодиодной лентой на длинных лапах. Оборачивали, пеленали, словно жертв, и оставляли разлагаться внутри кокона. Чтобы после собирать мягкое крошево камня. Такое уже не исправить. Обидно. Оборотень уселся на краю крыши, свесил босые ноги и уставился на чёрную дорогу внизу. Мокрая от дождя, узкая, притёртая домами, она выглядела тёплой. Блестела в закатных, ещё золотых лучах, как китовая спина. На обочинах валялась пара банок колы, сплющенных, но узнаваемых, несколько зелёных листьев и обрывки каких-то бумаг. Отсюда было совсем не разобрать, что это. Арсений для себя решил, что это чей-то договор о найме на работу. Выброшенный за ненадобностью. Будущее за фрилансом и всё такое. На душе было паршиво. Арс чувствовал себя таким старым. Старше самого себя когда-то, старше Химбера и даже старше Константина. Казалось, что песок из него и правда сыплется. Он потёр одну босую ступню о другую. С ног посыпались песчинки, мелкий мусор. Золотясь в закатных лучах, они быстро растворились на фоне желтоватой стены. Спина сама сгибалась под весом метафорических прожитых лет, а плечи опускались и грозили встретиться друг с другом под самым подбородком. Он будто укутывался в себя, как в старый, потёртый плащ. Вот-вот возьмёт клюку и отправится за море, чтобы там рассказывать о жизни странных, почти диких людей России. Руси, если угодно, так аутентичнее. Арс затянулся снова, но сигарета потухла, и вдохнул он только пьяный июньский воздух, напоённый запахом тополиной смолы, алыми парусами, дымом салютов и брызгами шампанского, такими мелкими, словно морось — бодрящая, переполненная жизненной силой, самой сутью молодости. Он на мгновение даже выпрямился. Словно сбросив разом груз с плеч. Но ощущение это было недолгим, раскрытая грудь снова впала куда-то назад, а плечи, словно озябшие птицы, потянулись друг к другу. Сейчас очень не хватало Буцефала или Ганнибала, как там звали того жирного увальня, которого невозможно было выгнать из дома в итоге? Арсений бы подкинул его в квартиру этих малолетних дрочунов, а сам стал бы нянькой при Эде. Тот, конечно, вёл себя как редкая задница, кусался и даже умудрялся царапаться, делая вид, что играет, но всё равно он отчаянно нуждался в присутствии Попова рядом. Однажды щен неиронично описался, когда увидел его в коридоре. Пришлось брать швабру и прибирать. Он бы с радостью заставил это сделать Эдика, но двухлетки такие себе уборщики. И вместо того, чтобы сидеть сейчас со Скруджи, он пялился на почерневший огрызок сигареты и не мог подняться, чтобы взять зажигалку. Курить хотелось просто потому, что это было ещё неприятнее, чем просто быть. Ну и как будто добавляло смысла бессмысленному пребыванию на крыше, где когда-то жил Скря. По узкой улочке, едва не стёсывая бока об дома и нависшие остовы балконов, стал пробираться мусоровоз. Загруженный мешками и какими-то блоками, он явно ехал со стройки. То ли водитель свернул не туда, то ли, объезжая пробку, он залез в переулок и теперь, казалось, сам был не рад этому. Жизнь кипела под ногами, город дышал, цвёл, совсем рядом блестела река, подставляя синие бока солнцу. Арсению пора было бежать в метро. Пора возвращаться в квартиру. Смена у Виктора закончится раньше, чем у Антона, не хотелось бы попасться на такой глупости, как опоздание. *** Мерная тряска вагона убаюкивала. Арсений был зажат со всех сторон телами горожан, тащившихся с работ, учёб, прогулок и ещё чёрт знает каких дел в сторону окраины. Запахи мешали расслабиться. От одних пахло луком и чесноком, как будто они жили в двенадцатом веке и всерьёз рассчитывали распугать не только ведьм, но ещё и окружающих на пару лиг вокруг, от других тянуло тонким ароматом цветов, смешанным с хвойными нотками лосьона после бритья. Третьи пахли булочками, четвёртые едой из макдака, и вся эта пёстрая с точки зрения запахов кутерьма вызывала стойкую дурноту. Захотелось развеяться, называется. Раньше можно было хотя бы работать, а теперь приходилось просто сутками прозябать в квартире. Добираться до окраины, где они сейчас жили, было долго и утомительно, а о том, чтобы успевать на смены, речи вообще идти не могло. Метро вставало в полночь, вагоны превращались в тыквы, а двигатели в мышей, не иначе. Быть Золушкой и колупаться на своих Арсению как-то совсем не улыбалось. Он открыл глаза и уставился на своё отражение в зеркале. Рослый, выше большинства людей в вагоне, со щетиной на лице, он всё же был ещё слишком молод, чтобы походить на взрослого мужчину. Только вот глаза выдавали. В них отчётливо читались и печаль, и усталость. Наконец, поезд бросился на последний перегон. Он мчался, как конь, почуявший близкий отдых. Остервенело тащил в железном брюхе случайных пассажиров, кидался на рельсы, а те чуть поскрипывали в ответ. Свет мигнул раз, второй, и Арсений с ужасом почувствовал боль превращения. Сердце колотилось бешено. Он сидел под скамьёй и смотрел перед собой, пытаясь отдышаться. Зажав в зубах футболку и шорты, он судорожно думал, как теперь со всем этим багажом тащиться через кипящий жизнью пригород? У человейников был один, но огромный минус: в них проживало просто немыслимое количество этих самых человеков. Готовых снимать на видео и выкладывать в сеть абсолютно любую фигню. Перед самым носом появились ноги, обутые в тёмные балетки. Обувь неудобную и непритязательную. Работница метро остановилась напротив. Сердце у Арса тоже остановилось. Отдышалось немного и снова пошло. Ноги стремительно двинулись в сторону головы вагона. Попов собрался с духом и со всех ног кинулся к ближайшему выходу. Не хватало ещё в депо укатиться. Двери вагона закрылись и поезд лениво тронулся. Покинутый толпой, он казался даже немного заскучавшим. Арсений притёрся к киоску с газетами и бессмысленно уставился перед собой. На его стороне уже почти не осталось людей, а к противоположному пути, наоборот, стекались охотники до гулянок. Сглотнув насухую, Арсений, стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание, потащился прочь из этого адского места. Пока он добирался до дома, весь вымазался в пыли, схватил несколько репьёв и, кажется, стал домом для развесёлой блохи. Тварь вцепилась в нежную кожу уха и торжествовала. Жить ей осталось считанные минуты. *** Серый вечер сменил летний зной, и кое-где зажглись фонари. Толку от них не было практически никакого. Разве что можно было посмотреть на то, как разные ночные мотыльки кружат вокруг. Но и это вскоре надоедало. Белые ночи случались много где, но именно город на Неве сделал из этого явления бренд, свою фишку и успешно теперь пожинал плоды. Заполненный до краёв туристами и неугомонными местными, город не замолкал ни на секунду. Удалённый от бдительных глаз полицейских, пригород шумно праздновал отсутствие захода солнца. С улицы доносились пьяные крики, изредка разбавляемые воем сигнализации. Арсений лежал под кроватью, мучаясь от жажды, жары и освещённости. Виктор ещё не успел купить шторы, поэтому в квартире было слишком светло. Спать становилось практически невозможно. А масок для котячьего сна почему-то ещё не сделали. Антон бы наверняка купил такую, чтобы нацепить на кота, сделать полтыщи фото и потом месяц выставлять в инстаграме с подписями в духе: Графские развалины (это если бы удалось сфоткать кота в особо вальяжной позе), утончённые ночи (для любого случая) и шёлковый восторг. Арсений почти видел своё фото с высунутым языком. Стоило один раз уснуть, не убрав кончик языка в рот, так Антон тут же вытянул его, сделал фотку и потом радостно глумился над ним несколько недель подряд. Буквально пополам складывался от смеха. Отчаявшись заснуть, Арс выполз из-под кровати и отправился на кухню. Как бы там ни было, а поесть всегда хорошая идея. Он давно это усвоил, ещё в бытность свою котом в доме Агафьи Фёдоровны. Та всегда кормила от пуза и приговаривала: «Пока толстый сохнет — худой сдохнет». И не то чтобы у этой поговорки не было оснований. Она была женщина многое повидавшая в жизни и многое из этого усвоившая. Да и Шастун не был дураком и ел всегда, когда предлагали. Даром, что в случае с Антоном это было бессмысленно и совершенно незаметно. В редкие, особо сытые времена, он отращивал себе небольшое пузо, которое, впрочем, очень быстро рассасывалось само собой. Арс перекинулся, выпрямился во весь рост, уже почти достигший максимально возможного, и полез в холодильник. Ревизия показала, что там есть холодный зелёный суп, Шастун тоже становился слегка зелёным, когда его ел, поэтому очков суп не получил, палка шикарной, ароматной колбасы, две бутылки молока и заплесневевшая рисовая каша. Он улыбнулся. Помнил, как ещё месяц назад, хлюпая носом и изображая умирающего, Антон просил приготовить ему рисовую кашу. Непременно на молоке. Витя сквозь зубы шипел, на чём он вертел все каши, которые готовятся на молоке, и вообще все каши, но мужественно шерстил интернет. А после, сверяясь с рецептом едва ли не каждую минуту, готовил эту самую кашу. Шаст тогда слопал миску, сказал, что всё очень вкусно и он будет смертельно рад поесть такое ещё, и больше к этому вопросу не возвращался. Оборотень вынул колбасу, однозначного победителя конкурса на лучшее блюдо, отрезал себе пару кружков и сунул в рот. К чёрту бутерброды, если колбасу можно класть на язык прямо так, не рассуждая хлебом вверх или вниз. Нет хлеба — нет проблем. Он стоял, прекрасный в своей наготе, напротив распахнутого холодильника. Бледный искусственный свет лился на худые бёдра, серебрил дорожку тёмных волос, ведущую к паху и придавал всему толику ностальгической романтики. Арсений прикрыл глаза, с удовольствием жуя колбасу, когда услышал шарканье босых ног. Свет, по мнению оборотня, совершенно лишний в летних питерский реалиях, включился неожиданно резко, а в дверном проёме обнаружился совершенно не ожидаемый там Антон. Он вытаращился на Арса, Арс не менее выразительно вытаращился в ответ. Оба не двигались и, казалось, не дышали. Медленно ситуация становилась патовой. Колбаса застряла в горле, мешая глотать и даже думать. Оборачиваться сейчас было бы глупо, прыгать в окно чуточку страшно, а продолжать стоять — совсем по-идиотски. Так Попов и поступил. Явно не ожидавший такого поворота Шастун сконфуженно буркнул извинения, выключил свет и исчез в недрах квартиры, оставив за собой терпкую на вкус паузу. Арсений выдохнул. Сердце забилось где-то в горле, но колбаса не позволяла ему выскользнуть наружу, жирным комом застряв в пищеводе. Арсений, хрипя и давясь, со скоростью собаки, заглотившей презерватив и уже заметившей, что хозяин вот-вот полезет в пасть, чтобы это оттуда достать, проглотил колбасу и тут же превратился. Ему показалось даже, что превращение буквально произошло в полёте. Он бы заявил, что является первым летающим оборотнем, если бы это звание у него не отобрали тысячелетия назад предки, ставшие сороками, воронами и прочими пернатыми. Дверца холодильника над его головой медленно, как в каком-нибудь триллере, закрылась. Узкая полоска белёсого света истончилась и исчезла, запертая в прохладных внутренностях холодильной камеры. Тишина умиротворяла. Ненадолго, впрочем. Теряя тапки, в комнату влетел Антон. Теперь на нём были мягкие фланелевые Витины штаны, чуть пониже колена, а не трусы с Человеком-Пауком, в которых он заглянул накануне, а в руке Шастун сжимал биту. Лицо было искажено гримасой, совмещающей в себе страх и святую уверенность, что своё надо защищать. Он бегло осмотрел крошечную комнату, скользнул взглядом по Арсу, у которого вся оставшаяся на теле шерсть лихо встала дыбом и начала стремительно седеть, и умчался в сторону выхода из квартиры. Он явно кого-то искал. Мысленно пожелав ему удачи, Арсений упал на бок. С него хватит на сегодня приключений. *** Эд очень больно укусил. У него были острые, как иголочки, когти и скотский характер. Щен хватил за пальцы, потому что считал, что Арсений слишком уж активно жестикулирует. Химбер, сидящий напротив, только улыбнулся устало, наблюдая за ними. Скря, не удовлетворившись нанесённым ущербом, визгливо тявкнул и подпрыгнул, норовя ухватить за нос. Но Арсений этот манёвр уже видел и успел вовремя убрать голову. Горячий щенячий живот приземлился ему на бёдра. Эд замер, щуря карие глаза. Постепенно жар от живота стал расползаться по ногам. Арсений нахмурился, запоздало понимая, к чему всё идёт: Эд, никого не стесняясь, обмочил ему ноги. Яков Адамович, надо отдать ему должное, даже в лице не изменился. Хотя наверняка почуял резковатый запах мочи и просто не мог не заметить огромной лужи, растекающейся по Арсовым штанам. — Клянусь тебе, — взяв щенка под передние лапы, Попов заглянул ему в глаза. — Я оставлю всю одежду, которую ты зассышь, и заставлю потом стирать её. Руками. — Как мог строже проговорил Арсений. Ему показалось, что щенок улыбнулся. Но логика подсказывала, что собаки не умеют улыбаться. Кот поставил щенка на пол и поднялся. Штаны были безнадёжно испорчены. Рыкнув себе под нос, Попов ушёл переодеться и всё-таки кинуть в стирку испорченную вещь. Клятвы клятвами, но его обиды очень быстро проходили. *** Он выбирался из дома, едва подворачивалась возможность. Сначала, разумеется, подворачивались штаны, а потом уже всё остальное. Арс тяжело вздохнул и попробовал лечь удобнее. Ничего не вышло, потому что щенок скатился с живота и залез под бок. Горяченный и весь состоящий из локтей, коленей, суставов и зубов, он был привязан к Попову и отчаянно радовался, когда тот приходил. Кот погладил Эда по выступающему хребетику, мягко почесал затылок, покрытый коротенькой шерстью. Сейчас Эду никто не купировал уши, и они свисали нелепыми тряпками. Арс провёл рукой по одному из них и закрыл Скруджи глаз. — Теперь ты похож на пирата. Если бы я не знал, что ты оборотень, решил бы, что тебя так и зовут Пират. — Он грустно улыбнулся. — У меня была как-то кошачья кличка. Меня звали Мурзиком. Я ужасно ненавидел эту кличку, но очень любил хозяйку. С подругами она, конечно, называла меня только Маркиз, но наедине я всегда был Мурзиком. Арсений наклонился, прижался губами к голове щенка, прямо промеж его огромных, как будто бывших ему не по размеру, ушей, и заговорил, не убирая лица от кожи, отчего голос звучал глухо: — Знаешь, я часто думаю о том, чтобы всё бросить и переехать сюда, хотя бы ненадолго. Мне ничего не стоит поцеловать Антона, пока он спит, и проститься навсегда. Забыть то, что было как сон, ещё одну жизнь. Он, конечно, ноги собьёт, дурак эдакий, разыскивая меня по окрестным канавам и вытряхивая жизнь из живодёров, но успокоится со временем. А потом успокоюсь уже и я. Можно было бы взять хлопоты по твоему воспитанию на себя. Уверен, у Якова Адамовича с тобой куча проблем. Ты же и секунды не можешь посидеть спокойно. А на прошлой неделе сделал лужу, когда меня увидел. В подмышку щекотно ткнулся холодный нос. Арс улыбнулся, но не стал дёргаться,позволяя Эду дурачиться. Сам он продолжал мягко поглаживать ещё небольшого щенка. Прикрыл глаза, погружаясь в подобие лёгкой дремоты. Ничего плохого в этом плане не было. Эд засопел, видимо утомившись от переваривания обеда. Сейчас всё, что он делал, сводилось к набиванию желудка, играм с нанесением урона и крепкому сну. В целом, щенку больше ничего и не нужно было, а от взрослого его отличала только способность проводить во сне примерно половину свободного времени. Будучи взрослым, он уделял этому преступно мало внимания, предпочитая лёгкие наркотики, рэпчик и прогулки под луной. Арсений сам не заметил, как заснул. Проснулся он от того, что кто-то мягко трясёт его за плечо. У кровати стоял Константин. Он держал на руках мальчишку, аккуратно поддерживая голову ребёнка сгибом локтя. Маленький Выграновский выглядел вполне обычно. На бледной коже не было татуировок, тёмные волосы чуть вились на концах, однако сам он был всё таким же тощим, как будто на каркас из арматуры натянули образ ребёнка. Но это не мешало ему выглядеть мило. — Скоро рассвет. «Выхода нет», — мрачно подумал Арс, но спорить не стал. Он поднялся, вытер со щеки подсохшую слюну и, поцеловав ребёнка в горячий лоб, ушёл не оглядываясь. *** — А потом, прикинь, он просто пропал. Блять, я даже окна проверил — все закрыты. Должен же он был деться хоть куда-то. И знаешь, мне этот мужик даже знакомым показался. Было в нём что-то такое. — Может, ты просто по Диме скучаешь? Сам же говорил, что вы иногда встречались на кухне по ночам, болтали, курили у окна. — Витя говорил медленно, растягивая слова и явно борясь с зевотой. Но последняя победила, и он широко раскрыл рот, кое-как прикрывая его ладонью. На столе, источая просто божественный аромат, стояли панкейки. Довольно тонкие, на взгляд Арса, но от этого ничуть не менее аппетитные. Он не удержался и от души облизнул морду. Такое проявление его кошачьей сути казалось вульгарным, и без необходимости Арсений старался к этому не прибегать. — Да нет, я тебе отвечаю, это был мужик. Выше Поза на две головы. Он почти с меня ростом был, с тёмными волосами. Худой и абсолютно голый, — Антон сделал выразительные глаза и произнёс последнюю часть фразы, особенно выделив её интонацией. Виктор, человек титанического терпения, только макнул панкейк в сметану. Несложно было догадаться, что он думает обо всём этом. Не будучи параноиком, он, однако, перед сном проверял, заперта ли дверь, закрыты ли окна в квартире, а также выключена ли плита. Поэтому имел все основания полагать, что Шастун просто путает сон и явь. Явь, которую путали со сном, перемялась с лапы на лапу. Ждать, пока мужчины закончат завтрак и провалят к чёрту, не оставалось никаких сил. Снизу горку панкейков уже не было видно, а это означало, что их количество могло снизиться до критического буквально в любую секунду. — Зато потом я нашёл на полу спящего Графа. — Не думаешь же ты, что это он принял человеческую форму, сделал себе бутерброд, а ты его застал за этим? — Витя посмотрел на кота, как будто ожидая, что тот сейчас перекинется и, не вставая с пола, подтвердит его слова. Арсений, преисполненный праведного негодования, хрипловато помявкал, выразительно глядя на кусок блина в Витиной руке. Есть вообще сердца у этих людей? Нельзя так над котами издеваться, это ущемление всех пушистых прав и свобод. — Не думаю, — буркнул Антон и нахохлился, скрестив руки на груди. Но чай сам себя не выпьет, поэтому одну руку пришлось освободить, зато вторая демонстративно осталась уткнутой под мышку. Ощущая ледяной холодок отчаяния, Арсений выпустил когти и аккуратно, но настойчиво потрогал ногу Антона, намекая на необходимость сброса панкейка на пол. — Да ты ж не будешь это жрать, дурнина, — ласково произнёс Шаст, но вместо того, чтобы подкрепить слова делом и убрать блин подальше, он щедро обмакнул его в сметану и протянул коту. Витя хмыкнул. К большому облегчению Попова, парни всё-таки вспомнили, что впереди ждёт рабочий день, полный картошки, соусов и взаимных подколок, и свалили-таки из квартиры, собравшись за рекордное время. Теперь можно было вздохнуть спокойно. Арсений от души потянулся, выгнув спину дугой. Так он мог делать только в кошачьей форме. Более гибкий позвоночник и иное соотношение длины тела и длины конечностей открывали интересные перспективы на физические упражнения. Он перенёс вес на передние лапы, вытянул задние по очереди, смешно растопырив пятерню. Чихнул и сел вылизать шкуру. То, что от неё осталось, по крайней мере. Хлопнула входная дверь. Попов поздравил сам себя с тем, что не стал делать скоропостижных выводов и не полез в душ. Он лениво, старательно изображая тотальную незаинтересованность, выполз из комнаты в коридор. В коридоре стоял Виктор. Он взял что-то с полки у зеркала, посмотрел коту прямо в глаза, подмигнул и вышел. Щёлкнул замок. В желудке нехорошо похолодело. Щетков что, что-то знает?!