Котецкие истории

Антон смотрел на город за стеклом и ни о чём не думал. Фонтанка чернильной лентой вилась, зажатая гранитом канала. Фонари без нужды освещали дорогу. И без них белая ночь была светла и приятна. В наушниках речитативом сыпался какой-то рэп, призванный заглушить музыку, включенную таксистом. Пусть и более мелодичную, но до ужаса раздражающую сейчас. Не моргая, Шастун смотрел на город. Каждый раз, стоило обратить внимание, Питер казался разным. В историческом центре он был пафосным и напыщенным. Как индюк, наряженный в костюм. В более новых районах он мало чем отличался от родного Воронежа, а уже серединные районы, расположенные на окраинах цветных веток метро, и вовсе походили на все российские города одновременно. Такой типаж застройки, с перемежением брежневок и хрущёвок можно было встретить на всём протяжении огромной родины. От Смоленска и до Камчатки. Наверное. Антон не бывал на Камчатке, но подозревал, что там ничуть не лучше. Он всмотрелся в проносящиеся мимо и сливающиеся в один, дома. Разноцветные, разномастные, они тем не менее было до странного похожи. Балконы, колонны, покатые крыши, покрытые жестью. На одной из них, стоя у самого края, курил какой-то тощий парень в безразмерной толстовке. Антон задумался и засмотрелся на немногочисленных прохожих, ловящих момент за хвост и поджидающих разводные мосты то тут, то там. Прямо перед машиной, на дороге катили двое на электросамокатах. Он рассеянно подумал о том, что эти точно не в себе, раз едут здесь, а не по тротуару. Ветер схватил эту мысль и унёс куда-то далеко назад, играя с ней, как с фантиком от конфеты. Старые районы сменились более новыми, укутанными в зелень. Антон попросил высадить его в паре кварталов от дома Вити и, захлопнув дверь такси, тут же потянулся к пачке сигарет. Горьковатый дым привычно согрел язык и потёк в лёгкие, смешиваясь с воздухом. Шаст неторопливо пошёл вдоль совершенно одинаковых домов. Смотреть на них не хотелось. Эти и правда сливались один в один, как огромный бетонный Уроборос, по прихоти сумасшедшего бога выкрашенный в белый и оранжевый. Новые, одинаковые дома, зелёные, оранжевые, синие, они были огромными, остеклёнными и по виду почти игрушечными. Свой дом, тот, где он жил с Димой, Шастун не то, чтобы любил, там тоже была типовая, хоть и очень странная застройка, но во дворах было больше зелени и бабушек, если уж на то пошло. Колорит, так сказать, в ином, в обыденном. Привычный, почти Воронежский. Ощутимо потянуло на родину. Он на секунду даже задумался о том, чтобы позвонить маме, спросить как она, когда из магазинчика на него вывалился какой-то пьяный в дровни мужик. Антон шарахнулся в сторону, не видя смысла вступать в неравную схватку между ним и гравитацией. Кто победит было очевидно, так что смотреть бой не хотелось. Он прибавил шаг, скользнул между серыми стенами во дворы и, затушив бычок в урне, поднёс руку к кнопкам домофона. Пальцы дрожали так сильно, что попасть по нужным оказалось невозможным. Антон прислонился спиной к прохладной двери и прикрыл глаза. Страх, усталость и что-то ещё, что он никак не мог определить, теснились за рёбрами, кусались и царапались, не позволяя даже вдохнуть спокойно. Раздался писк и дверь кто-то толкнул, неприятно ударив ручкой в поясницу. Антон тут же отошёл, давая человеку пройти. Какая-то девчонка посмотрела на него хмуро, приняв за пьяного, наверное, и скрылась в серых сумерках ночи. Он схватил дверь, не позволяя ей закрыться и протиснулся в подъезд. Внутри Антон показался самому себе крайне неуместным. Лишним тут, зря приехавшим. Витя будет не рад, завтра выходной и он наверняка хотел провести его иначе, не вытирая сопли сотруднику. Пока Шаст с упоением предавался самоедству, двери лифта открылись и оттуда буквально вывалилась парочка подростков, сосущихся так осатанело, как будто от этого всерьёз зависела жизнь каждого из них. Антон поморщился, чувствуя себя бабкой у подъезда. Даже уши загорелись, как будто прикрытые серым шерстяным платком. Возвращаться назад показалось ещё тупее, чем топать вперёд, так что он шагнул внутрь лифта, нажал на кнопку и прикрыл глаза, ожидая когда кабина поднимет его на четырнадцатый этаж. Внутри пахло сладковатыми духами и чем-то ещё, что делало запах чуть гнилостным. Как-то так пахнут персики, забытые в пакете на неделю. Когда один из них, самый мягкий, уже сдал позиции и стал подгнивать. Зеркальная стена лифта отражала его помятое, чуть озадаченное хлебало. Прямо сейчас Шастун выглядел как памятник долбоебизму и безысходности. Ничего приятного и ничего не поделать, уж такой есть. Наверняка стоило побриться. Он с пристрастием осмотрел себя. На шее обнаружился светлый, едва заметный прыщик, а у воротника футболки он заметил тёмное пятнышко. Наверняка пепел попал, и Антон растёр его пальцами. Он позвонил в дверь и замер. Оглядел длинный коридор, выложенный плиткой. Из-за белого света ламп он казался больничным. В таком свете всё, включая собственную жизнь, выглядит максимально непривлекательно. Раздались щелчки, дверь мягко открылась. Витя выглядел удивительно уютно. Одетый в кремового цвета тонковку с растянутым воротом, открывающим ключицы и серые спортивки, он казался ещё меньше, чем обычно. И вместе с этим отчётливо ощущалась какая-то внутренняя сила, позволяющая ему двигаться дальше, несмотря ни на что. Антон почувствовал как сильно устал сам, как ему нужна поддержка прямо сейчас. Взваливать всё на Щеткова было в корне неверным, но держаться самому сил уже не оставалось. Он подошёл ближе, взял Витю за пальцы, и прислонившись плечом к стене, не стал заходить в квартиру. — Я поздно, извини. — Не страшно. Я, можно сказать, ожидал этого. Выпить хочешь? Щетков мягко потянул Антона к себе в квартиру. Выпить на самом деле не хотелось, а вот поговорить — очень. А ещё, возможно, поцеловаться. А там как пойдёт. * Как пошло Шастун и сам бы хотел знать. Он проснулся резко, как будто от толчка, уставился в потолок. Голова не болела, а во всём теле была приятная усталость. Витя ещё спал. Рядом, положив голову ему на плечо. Светлые ресницы его подрагивали от движений глаз. Скоро тоже проснётся. Шаст положил голову обратно на подушку и стал вспоминать что же вчера было. Они выпили немного, Антон рассказал о своей странной находке, об отъезде подруги и, кажется о том, что ему вроде как нравится Витя. Вот тут воспоминания начинали немного туманиться. Как ни напрягался, он не мог вспомнить ни что ответил Щетков, ни как он отреагировал. Потом они долго и с упоением целовались. Это помнилось отчётливо, даже слишком. Антон сидел у Вити на коленях, подогнув длиннющие свои ноги и без зазренья совести сосался с ним так, как не делал этого даже со Светкой из 10 «В» за гаражами. В животе появилось странное пустое чувство, как будто все внутренности разом пропали. Шаст потянулся, как мог медленно, чтобы не разбудить Витю и потрогал себя за жопу. Ягодицы не болели, а лезть между ними было как-то страшно. На всякий случай он несколько раз сжал и разжал мышцы. Вроде ничего необычного. Антон сделал очень сложное лицо. Полежав немного и собрав все остатки мужества, которые только удалось наскрести, он всё-таки коснулся пальцем между ягодиц. И снова не ощутил вообще ничего нового. Не было ни больно, ни неприятно, ни как-нибудь ещё, сильно отлично от того, что он чувствовал всю жизнь. Не то, чтобы Антон уделял много внимания этой части своего тела, но базовое представление о ней имел. — У тебя лицо такое, как будто ты шаттл на Марсе сажаешь. — Голос Вити прозвучал так близко и так неожиданно, что Шастун дёрнулся всем телом и чуть не свалился с кровати. Благо, падать было бы совсем невысоко, матрас по-прежнему валялся на полу, хотя другая мебель уже появилась. Вешало там, стеллаж и компьютерный стол. — Не трахались мы, выдыхай. Антон выдохнул. И вместе с этим выдохом как будто потерял что-то. Маленькое, но очень важное. Что-то вроде доверия, горстью насыпанного когда-то Витей ему прямо в грудь. Состоящее из мелких камушков и песка, сотканное из улыбок, коротких фраз, брошенных невпопад, из долгих и не очень разговоров, доверие копилось и теперь было потеряно. — Да я просто боялся, что забыл. Не хотелось бы. Всё-таки секс с тобой я хочу помнить. Щетков медленно повернулся. Он широко улыбался. Или не потеряно. Антон приподнялся и поцеловал его в губы. — Я зубы не чистил, подожди. — Ты из этих? — Шастун скривил лицо и сделал жест рукой, призванный обозначить ту самую группу, о которой он говорил. Витя выразительно поднял бровь, не соглашаясь, но и не отрицая свою принадлежность к каким-то маргиналам, не иначе. — Зануда? Щетков расхохотался и всё-таки поцеловал его. А потом кивнул. Он был занудой. *** И, если поначалу Антон думал, что эта педантичность связана больше с отношением к работе, то узнавая Витю ближе, он замечал самые разные мелочи, подтверждающие его принадлежность к Клану Зануд во всём. Витя всегда всё возвращал на место. Если Антон забывал чашку в комнате, потому что они смотрели фильм вместе, Щетков относил её на кухню. Он вешал полотенца, приносил с балкона зажигалки, футболки и даже носки он складывал туда, где по его мнению, они должны были лежать. В комоде у него всё тоже было аккуратно разложено. Так вышло, что у Шастуна появился свой ящик в нём и перепутав, он уставился на ровные ряды футболок и трусов, лежащих не хуже, чем на полках в магазине. Спасибо, что не по цветам. И то, если присмотреться, то белое, цветное и чёрное было разложено слоями. Впрочем, это не напрягало особо, вызывая скорее нежное умиление. Антон стал чаще оставаться у Вити на ночь. Потом стал приезжать сюда после универа, чтобы делать курсовую, потому что на двух больших мониторах это оказалось удивительно проще. А потом вместе было приятнее ехать на смену. Ещё оказалось, что готовить еду куда дешевле, чем заказывать её, а пицца из духовки даже лучше, чем из коробки. И не надо доказывать курьеру, что они не заказывали что-то там с цыплёнком и оливками, у них был заказ на пиццу с беконом и грибами. Раз за разом, каждый новый день, приносил какие-то новые ощущения, новые витки в и без того не простую картину их взаимоотношений. Одновременно с этим кот явно пошёл на поправку. Он стал активным, всё чаще пушил всё ещё почти лысый после стрижки хвост и проявлял все признаки хорошего настроения: играл со всем, что не приколочено к полу, даже с диваном, орал как будто его катком раскатывают, если считал, что в миске пусто. Причём у Графа появилась отвратительная, свойственная другим котам черта — если дно миски видно, она считалась пустой. Стоя рядом с таким произведением современного кошачьего искусства и наблюдая драму в одном акте, под названием «Невероятные страдания, вызванные лицезрением пустой мисоньки» Антон всерьёз задавался вопросом — кто и когда успел так испортить его чудесное животное. Чудесное лежало на спине и отчаянно стараясь не палиться, играло со шнурком, продетым в основании штанины. По замыслу дизайнера он был призван делать штаны удобнее, позволяя затягивать край штанины, но Шаст царственно игнорировал эту возможность. Он тихонько пнул миску, корм ссыпался с края в центр и кот, с озорным мрявом, принялся его есть. Иногда умственные способности Графа поражали в плохом смысле этого слова. *** В один из вечеров, когда стрелка на кухонных часах неотвратимо ползла к отметке часа, давно перевалив за полночь, а в животе у Антона плескались пара литров пива, Витя посмотрел на него как-то иначе. Он откинулся на стуле, покрутил пустой пивной стакан и, не глядя в глаза, на выдохе произнёс: — Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Знаешь, необязательно ехать обратно. Если тебя смущает матрас, то я могу купить кровать. Шастун завис на несколько ужасно долгих секунд. От выпитого ему было легко и весело, щёки немного горели, а во всём теле ощущалась ленивая удовлетворённость от жизни. Самое время было задуматься над приоритетами и тем, что делает Антона счастливым и куда вообще это всё приведёт, но Щетков выглядел очень серьёзным, а Шастуну было слишком весело, чтобы подобным заниматься. — Хочешь чтобы я остался? — Голос не подвёл его и прозвучал вполне серьёзно и трезво. — Чтобы жил с тобой? Пытать Витю не хотелось, но Антон привык точно определять некоторые вещи. Если дружба и приятельство не слишком отличались для него, то отношения и совместная жизнь были несколько иным. Такое Шастуну пока предлагал только Позов и проживание не включало в себя секс, но и без него (тут стало даже смешно немного) оказалось удобным и приятным. Ещё у него был кот, которого просто нельзя оставить Диме, даже несмотря на то, что как раз он и выходил мелочь, когда приходилось кормить с пипетки и кутать в полотенца, чтобы котёнок не замёрз. Теперь крошечный серый комочек, когда-то опрометчиво спасённый из-под капота, превратился в десятикилограммовую чёрную тучу с тенденцией к увеличению массы и габаритов, а также со сложным, но замечательным характером. А Витя жил в однушке и, судя по всему, не привык к животным. — Да, думаю, нам будет так гораздо удобнее. Возражать, что они не так уж давно друг друга знают, что Антон вообще-то не готов ещё, и вот это вот всё, что обычно нужно обсудить, прежде, чем соглашаться, отчего-то не хотелось. Шаст уставился на пустой стакан, который Витя грел в ладонях, осмотрел белые разводы, оставшиеся от пивной пены на его выпуклых прозрачных боках и кивнул. — Давай сделаем так, я поживу у тебя до выходных. Если всё будет в порядке, начну понемногу перебираться. И ещё, у меня же кот есть, я не могу его оставить там. — И не нужно. Переезжай вместе с ним. Витя звучал очень уверенно, но в противовес этому выглядел таким уязвимым, что Антон не удержался. Он сполз со стула, обнял Щеткова, буквально оплёл его руками и вжал себе куда-то в живот. Разница в росте давала огромный простор для шуток и нежности. Сейчас захотелось поцеловать его в светлую макушку, но так сложиться не получилось бы, не разрывая объятий, так что Шастун обошёлся простым поглаживанием по голове. Витя горячо дышал ему в футболку, а за окном густела ночь. *** Дима к идее пожить «у друга» отнёсся скептически. Он посмотрел Антону в глаза так долго, что казалось, провёл полное сканирование всех систем организма, включая сдающий позиции мозг. На лице у Поза было написано, что он всё понимает и готов принять Шастуна даже с его этими новыми цветными закидонами, но не готов стоять в стороне и просто делать вид, что ничего не происходит. Ещё давно, в Воронеже, жизнь в котором сейчас казалось настолько другой, что воспринималась скорее как немое кино, виденное в выходные, чем реальность, они не были и в половину так близки, как теперь. За время совместной жизни многое поменялось. И Антон понимал головой, что Дима обо всём догадывается, что ему можно рассказать и не получить за это в морду, не смотря даже на то, что Позов не особенно толерантный. Но всё равно внутри что-то неприятно скреблось. Как будто само по себе признание кому-то ещё, кроме самого себя и Вити, могло навсегда всё поменять. Словно сказанное вслух, оно неминуемо поменяет какие-то базовые, фундаментальные вещи. Хуй на лбу у Шастуна, конечно, не вырастет (он видел тех медийных персон, которые совершали камин-аут и ничего такого с ними не происходило. Стать хуёвым единорогом в планы на ближайшие пять лет как-то не входило. Это даже в резюме не включить и на собеседовании не использовать). Антон не знал что он будет делать после, не знал даже насколько всё серьёзно, но понимал, что жить вот так, как они сейчас, просто невыносимо. Видеть как Катя и Дима нежничают на кухне, как она его в чём-то мягко попрекает, а Поз в ответ только дышит шумно, но делает то, о чём попросила. Как с той дверцей шкафа в прихожей. Кате почему-то критично важно, чтобы она была закрыта до конца и Дима стоит, медленно ведёт эту дверцу по полозьям, закрывает плотно. Потому что если просто толкнуть, она может отскочить от стенки и приоткрыться. Шастуновской распиздяйской натуре в такой обстановке и странно и как-то некомфортно. Ему на мозги никто не капает, но всё равно в воздухе уже витает дух порядка и какой-то почти святой обязанности его поддерживать. Поэтому, объявив о своём решении заранее, Антон собрал вещи, кота и поехал на такси в другой свой дом. Было немного странно переезжать таким способом, но у Шастуна оказалось до странного мало вещей. Несколько футболок, пара штанов, толстовка и ноутбук, вот и всё, что составляло его нехитрый скарб. Идея с переездом на выходные отвалилась как-то сама собой. Это же не тест-драйв, в конце концов, а Витя не новенькая Лада, чтобы его устраивать. * Щетков встретил машину у подъезда. Он помог с сумками (их всё равно оказалось аж три) и, пряча улыбку, наблюдал за переругиваниями Антона и кота. — Если ты ещё раз возьмёшь решётку на абордаж, можешь ведь и преуспеть. Граф, я тебя ловить по всему району не собираюсь. А служба по отлову животных, уверен, с такими волкодавами дела ещё не имела. Усыпят тебя, идиота, прямо в расцвете лет, что я буду делать? В ответ между прутьев крышки показалась длинная чёрная шерсть, а сама переноска стала тяжелее в передней части. Нести стало ещё неудобнее, чем было. Кот просто сел жопой к выходу и ещё старательно давил, наверняка, чтобы увеличить массу именно там. С него бы сталось. Граф был единственным, кто вообще не оценил прелестей переезда. В такси он пару раз орнул так, что несчастный таксист наверняка получил несколько новых седых прядей, а Шастун микроинфаркт. Он успел позабыть, что его животное способно и не на такое. В лифте Граф перевернулся и теперь угрюмо зыркал из переноски, поблёскивая зеленью зрачков, как умеют только кошки. Для проверки свойств лифта, он на пробу мяукнул пару раз. Прозвучало ужасно. Ужасно громко в почти пустой кабине. Антон не успел до конца прийти в себя, пришлось выходить. Он дождался, когда Витя откроет дверь квартиры, поставил переноску на пол и, жестом фокусника, открыл дверцу. По скромному мнению Антона кот должен был царственно выйти. Походкой льва, проводящего ревизию в своих диких прериях. Чуть ленивой, когда у кошки видны лопатки. Когда она расслаблена и чуть небрежна. Нет, дом был не новый, но Шастуну всё равно хотелось отдать дань каким-то очень древним традициям. Графу, казалось, не хотелось ничего. — Ты что, ссышь? — Зашипел Антон, слегка постукивая по переноске сзади. В его представлении это должно было спровоцировать кота на активные действия. Пока это провоцировало его только паковаться ещё сильнее. Через отверстия для воздуха вылезла чёрная длинная шерсть. Граф так упирался, что мог с успехом полностью просочиться через эти дырки, став фаршем. — Давай, ты сможешь, мать твою, — потеряв остатки терпения, Антон поднял переноску и перевернул её открытым концом вниз. Он был уверен, что сила притяжения на его стороне, но не учёл, что кроме большого веса, кот обладал также какой-то нереальной силищей. Он распёрся внутри как чёртов Человек-паук и не думал, не только вываливаться из пластиковой коробки, он даже просто съезжать вниз. Из отверстий торчали когти, длинной с половину Антонова пальца. Витя, наблюдая за этой сценой уже некоторое время стоически держался. Потом всё-таки сдал позиции и фыркнул от смеха. Красный от натуги Шастун его юмора не оценил, но переноску всё-таки поставил. Запас сил у него был не бесконечный, в отличие от запаса упрямства. Но тут Граф полностью был в хозяина и бараниться можно было до бесконечности. — Оставь его внутри. Давай занесём в дом, как соберётся, выйдет сам. Захочет в туалет или поесть. В крайнем случае, выйдет ночью, когда мы будем спать. Обычно кошки в новом доме робеют сильнее, чем нам кажется было бы логично. Антон выдохнул, поставил переноску с котом, который успел забраться ещё повыше, вместо того, чтобы кучей стечь на пол, и толкнул её ногой. Хочет Граф или нет, внутри он окажется первым. — Да не ссыт он. Наверное. * Ночью, лёжа на матрасе и наслаждаясь нервозом и бессоницей, Шастун думал. Безусловно, решение о переезде было скорее спонтанным, чем взвешенным. Несмотря на то, что он провёл немало часов за раздумыванием над ним. Тут сколько часов не проводи, а если в деле замешаны чувства, всего не предугадаешь. Витя казался хорошим вариантом, хоть Антон сам не мог до конца принять новую реальность. Ему было странно, что двадцать с лишним лет он был «по девочкам», а теперь внезапно переключился. И Щетков, как ни странно, для этого переключения весьма годился. Ещё тогда, в далёкую уже, новогоднюю ночь, сидя рядом с Лазаревым и не отвечая на его поцелуй, Антон понимал, что тут что-то нечисто. Гей-радар штука чрезвычайно надёжная и сбои даёт крайне редко. В случае с радаром Серёжи, она ещё и с функцией предсказания будущего оказалась. Шастун лежал, смотрел в потолок и активно рылся в памяти. Доставал оттуда чуть пыльные, но такие милые сердцу воспоминания о поездках в лес, о летних лагерях и купаниях у реки. Рядом с ним всегда было много совершенно разных мальчишек и, глядя на них уже взрослым взглядом, Антон не был уверен, что кто-то из них ему когда-нибудь нравился не только как друг. Скорее нет, чем да. Но взялось же это откуда-то. Самоедство не было одной из списка добродетелей Шастуна, но прямо сейчас заедало люто. Он вроде смирился с новой ролью, вроде принял тот факт, что может ещё и так, что общество, кажется, вполне готово к принятию толерантности и вообще, кому какое дело. Про толерантность он в твиттере много чего видел, так что пищи для размышлений было с лихвой. Рядом завозился Витя. Он перевернулся на другой бок, упёрся ягодицами Антону куда-то в область талии и забрал с собой львиную долю тепла. Даже такие размышления не стоили того, чтобы оставаться в драматичной позе, лёжа на спине и глядя на лампочку, подсвеченную фонарным светом, так что Шаст повторил манёвр Щеткова. Он подлез ближе и обнял Витю. Из-за разницы в росте он мог практически завернуть Щеткова внутрь себя. Как в бледное тесто. И отжарить. От этой мысли стало смешно, он фыркнул куда-то в светлый затылок и наконец почувствовал себя хорошо и даже свободно. Кажется, отпустило. *** Укус был точным, быстрым и дохуя болючим. Видимо, Граф освоил тактику «крадущийся пидр, затаившийся гандон» и теперь нападал исключительно в неожиданные моменты и молниеносно отступал. Благо, он атаковал только Шастуна, не приближаясь к Щеткову и вообще ведя себя с ним как самая сладенькая булочка. То ли он думал, что Антон-то его из дома не выкинет, в отличие от малознакомого полурослика, то ли в кошачьих мозгах всё было устроено как-то иначе, сам Антон не был уверен. Он сдержался, чтобы не издать вопль, достойный альфа-вожака первых людей, объединившихся с гоминидами и позволил себе зло зыркнуть под стол. Из-под стола злобно зыркнули в ответ. Устрашающий манёвр не удался. — Что-то не так? — Витя, светлый ангел наивности, смотрел на него чистыми серыми глазами и жевал бутерброд. Бутерброды, к слову, он делал просто космические. Даже Катя так не заморачивалась с этим блюдом, так, как Щетков. Шастун отрицательно покачал головой. Сознаваться в том, что его терроризирует его же собственный кот, не хотелось. Граф обвыкся, перестал ныкаться в переноску при первых признаках появления людей на горизонте и вообще, кажется, уже ощущал себя полноправным хозяином здешних не слишком богатых растительностью прерий. Он всё также воспитанно посещал лоток, ел из своих мисок и не пытался влезть на стол, довольствуясь подоконником и холодильником. С последним были проблемы, потому что здесь для охоты мест было меньше, чем на прошлой квартире и Граф выработал новую тактику нападения: когда открывалась дверца, он со всей дури лупил лапой по воздуху. Вите это не угрожало никак, он попросту не попадал в зону потенциальной опасности, а вот Антону пару раз смачно прилетело по макушке. Затрещина была такой силы, что повторять не хотелось. Поэтому теперь главным по холодильнику негласно значился Щетков. Безопасность наше всё. *** С каждым днём жизнь с Виктором становилась всё лучше и лучше. Они болтали вечерами, сидя на матрасе и глядя в мерцающий экран телевизора. Пили пиво, обсуждали прошедший день, опостылевших клиентов, преподов, какие-то забавные моменты. В один момент Антон даже рассказал Вите про Нурлана и про то, как тот разглядел в нём гея ещё до того, как сам Антон об этом узнал. Они как раз смотрели первого «Железного человека» и теперь Шаст наслаждался не только сюжетом, упоением от просмотра чего-то очень знакомого, на чём фактически вырос, но и от того, насколько харизматичный и сексуальный всё-таки Дауни-младший. Щетков громко фыркнул, а после и вовсе рассмеялся, держа на весу бутылку пива. Пока ничего не понимающий Антон пытался собрать кусочки мозаики в какое-то подобие смысла, Витя просмеялся и, сделав глоток горьковатого напитка, вернулся на своё место у Шастуна под боком. — Думаю, ты удивишься, но о подкатах Сабурова я знал. Не смотри на меня так. Мы с ним не друзья, но хорошо знакомы. Он человек из моего прошлого. Я тогда ещё в ментовке работал и как-то принял Нурлана пьяного просто в свинину и за рулём. У него на пассажирском сидении был какой-то парень, явно обдолбавшийся дури. Наркотиков мы не нашли, поэтому выписали штраф, а от лишения прав он отмазался, дав моему начальнику ещё сверху тысяч пятьдесят. Я не считал, мне тогда казалось, что суть моей профессии в том, чтобы соблюдать закон и быть вообще таким порядочным Дядей Стёпой на минималках. Тут от смеха уже не сдержался Антон. Он как мог давился им, но способность не ржать, не была сильной стороной Шастуна, так что он всё-таки раскрыл хлеборезку и от души просмеялся, разлив пиво. Прямо на Графа, мирно спящего у его ног. Кот повернул сонную рожу, пару раз понюхал пятно, расползающееся по шикарной шубе и, посмотрев на Антона с таким презрением, какого Шаст даже стоя за кассой Мака и обслуживая людей, одетых в Prada, никогда не видел, медленно встал и пошёл в ванную. Пиво тут же тонкими струйками потекло на постель, стало капать с кончиков волосин. Густой подшёрсток было не так-то просто промочить, так что пострадало больше кошачье самолюбие, чем его шкура. — Чёрт, — Антон тоже поднялся и стал вытирать пятна. Виктор же, улыбаясь в горлышко бутылки, делал вид, что он вообще не при делах. Позже, уже свесившись над котом, гордо задравшим хвост, Шастун завис. Он зарылся пальцами в густой мех, сейчас почти полностью белый от пушистой пены, и медленно поглаживал бок животного. Всё происходящее здесь казалось одновременно и правильным и абсолютно точно нет. Как будто Антон проживал не свою жизнь, а отыгрывал роль в каком-то затянувшемся спектакле или ситкоме и при этом сам сидел в зале и смотрел на всё со стороны. Идеальные отношения, образцовая жизнь, всё это было каким-то безвкусным. Как выдохшееся пиво, мало чем отличающееся от пластика, в который было разлито. Накатила паника. В один момент захотелось покурить, поплакать и застрелиться. Ну или под поезд. Если всё сделать удачно, то смерть будет быстрой, так что боли он и осознать не успеет, хоть и почувствует. Это тебе не с крыши на асфальт. Кот, до этого втыкающий в слив, поднял голову и, широко раскрыв пасть для пущего эффекта, едва слышно мяукнул. Это был тот самый звук, на грани слышимости, который когда-то, чуть меньше двух лет назад, заставил Антона вылезти из машины и заглянуть под капот. Тот звук, с которого началась их история. И вот чёрное пятнище, огроменный кот, стоящий в ванной под его руками, казался единственным настоящим во всём этом сюре. Антон как будто попал в Страну Чудес, не заметив как пролетел вниз по кроличьей норе, пропустив встречу с Чеширским котом и даже безумное чаепитие. Он как будто просто свернул со сказочной тропинки и затерялся в глухом лесу. Кот под рукой извернулся, приподнялся на задних лапах и с любопытством понюхал сначала нос, потом глаз. Удивительно беспардонное создание. Антон улыбнулся, возвращаясь в реальность. Погладил Графа, вынуждая его опуститься на все четыре лапы, поцеловал в макушку. — Думаешь зря всё это? Кот не ответил. Он даже не мяукнул, как бывало. Промолчал, отвернувшись. Отчего-то показалось, что ему есть что сказать. *** Шастун зажал рот рукой и постарался максимально расслабиться. Нет, он не был так наивен и не полагал, что всё с первого раза получится и вообще пройдёт как по маслу, но терпеть боль и лёгкое жжение, становилось всё сложнее. Подталкиваемый сзади Витей, он послушно ткнулся лицом в ворох подушек, всё также молча и стоически перенося всё, что жизнь собиралась ему подкинуть. — Уверен, что тебе нормально? — Щетков отпустил его ногу, которую до этого разминал, погладил сведённые мышцы. — Антон, если это слишком, я могу прекратить, ни к чему себя мучить. Шаст выдохнул. Вернее сначала он от души глотнул воздуха, а потом с остервенением его выпустил. Они жили вместе уже пару месяцев и за это время успели купить кровать и приставку, разбить джойстик и один раз подраться. Как именно это получилось, Антон не смог бы сказать, он был слишком пьян — отмечал сдачу курсача и всех экзаменов. Виктор за это время успел пройти курс какого-то массажа, призванного «расслабить усталые мышцы и подарить наслаждение». Пока самым большим наслаждением было то, что этот массаж закончился. Антон некоторое время пялился в подушку, переводя дыхание, пока, наконец, собрав в кулак самого себя, не вывалил: — Больновато, а так нормально. — Мне показалось, что тебе не «больновато», а куда хуже. Ты только напрягаешься сильнее. Скорее всего, я делаю что-то не так. Завтра свяжусь с преподавателем, уточню в чём дело. И, если не хочешь, я могу не практиковаться на тебе. Необязательно поддерживать меня во всём. Антон дёрнулся и замер на секунду. По ощущениям его как будто пыльным мешком ударили. Дышать стало сложно, глаза заслезились, а воздух, как будто стал осязаемым. Он протискивался в лёгкие с явным усилием. Шастуну всегда казалось, что отношения это такая тяжелая работа. Что быть вместе означает безоговорочное принятие партнёра, всех его особенностей и жизнь с этим до конца веков. Ну и конечно же одобрение всех его идей и поступков. Но вот сейчас, такая простая Витина фраза что-то в нём сломала. Заведённая десятилетия назад пружина соскочила со своего штырька и, звякнув, укатилась в пыльный угол его психики. Антон сел, повернулся к Щеткову и, хмурясь, уставился на него. Невысокого, светловолосого, с забавной родинкой над правым соском. Витя сейчас выглядел не то, чтобы лучшим образом. Волосы блестели, их стоило помыть, под глазами залегли тени, сказывалась усталость, помноженная на возраст, а из-под резинки домашних шорт торчала резинка трусов. Он показался Антону самым красивым на свете. Шаст дёрнулся неуклюже, уткнулся Вите в шею и обнял его. Вжал невысокого мужчину в себя, фактически обвился вокруг него. Внутри стало ужасно жарко от затопившей нежности. Вот так близкими и становятся. Наверное. В любом случае это был тот момент, когда Антон для себя понял: всё не зря. И любовь она может быть вот такая. Неправильная, несуразная, но при этом такая непосредственная. Не связанная с его ростом, внешностью или чем-то ещё. Его любят за то, что он такой. А он любит в ответ. За то же самое. В ту ночь они так и не занялись сексом. Утомлённые долгими поцелуями, они подрочили друг другу и, завернувшись в одно большое одеяло, вырубились. Засыпал Антон совершенно счастливым.