*
— Йоу, — пихает его плечом Юнас несколько дней спустя, когда они стоят в очереди в столовой во время ланча. — Не хочешь потусить сегодня? Что-то мы давно с тобой не зависали, только мы вдвоём. И вот это происходит снова. То, что Юнас всегда делал, даже когда они были младше, — выделял Исака и шёл на всё, чтобы найти время только для него. Это напоминает Исаку, почему он так долго находился под его очарованием. — Давно? — говорит он сейчас, потому что они оба изменились. Они стали другими, и это пугает Исака. — Разве нет? — удивляется Юнас. — В общем, давай потусим, бро. Кебаб и скейтпарк? — Ты же знаешь, что я по-прежнему не умею кататься, да? — Это всё мелочи, — отвечает Юнас, отмахиваясь. — Ну, согласен? — Ладно, ладно. Когда это я успел стать настолько крутым, что ты буквально умоляешь о моей компании? Ну то есть я всегда был офигенным, разумеется… Юнас фыркает. — Что? — Да, ты был просто офигенным, когда тебе было четырнадцать и ты притворялся, что счастлив пить молочные коктейли в торговом центре со своей девушкой, которая тебе даже не нравилась. Ты просто шикарно выглядел. — Заткнись, — огрызается Исак, но при этом усмехается, и когда он пихает Юнаса в плечо, то вспоминает, как постоянно делал это раньше, используя любую возможность прикоснуться рукой к его коже, тёплой и мягкой, пусть даже на секунду. Так странно понимать, что всё это осталось в прошлом. Ему было, наверное, лет четырнадцать, когда он впервые запал на Юнаса. И с тех пор он оставался единственным для Исака, и пусть ему иногда бывало больно, но он чувствовал себя в безопасности. Между ними никогда бы ничего не произошло, так что Исак мог испытывать все эти чувства, зная, что не столкнётся с ними в реальности. Однако Эвен реален. С ним всё может случиться, потому что, возможно, Эвену он тоже нравится, и внезапно чувства Исака уже не укрыты надёжным щитом, а близки к тому, чтобы явить себя миру во всей своей уязвимости. Исаку не нравятся перемены, особенно когда они касаются его чувств. Он ненавидит всё, что заставляет терять почву под ногами, потому что всё, что он не может контролировать, чертовски пугает. Заставляет его впадать в панику, надумывать лишнего и терять сон, и ему бы так хотелось, чтобы всё было просто, но, кажется, всё совсем наоборот. Он не может просто так разлюбить Юнаса. Его пугает даже мысль об этом, потому что оставить его в прошлом — значит оставить в прошлом и единственную отмазку, которую он использовал, чтобы ни с кем не встречаться, чтобы оставаться в безопасности своей безответной привязанности. Так много в жизни Исака завязано на желании чувствовать себя защищённым. В результате они с Юнасом решают съесть по кебабу, и пока они идут по улице в поисках скамейки, куда можно было бы присесть, Исак понимает, что он не в настроении разговаривать. Когда они усаживаются, он вяло ковыряет еду вилкой. — Помнишь, когда я признался тебе в своей ориентации? — спрашивает Юнас, и когда Исак поднимает на него глаза, тот спокойно жуёт кебаб, как всегда умудряясь сделать так, чтобы важные вещи ощущались как повседневные, тем самым помогая Исаку с ними справиться. — И мы сидели так же, как сейчас? Так и было. Каминг-аут Юнаса был практически полным повторением дня, когда Исак признался ему в своей ориентации, и принёс им обоим чувство странного единения. — Да, — говорит Исак, подыгрывая ему, хотя ещё не понимает, к чему всё это. — Я тогда нервничал, — продолжает Юнас. — Я помню, что думал тогда… Насколько хуже это было для тебя. Ну то есть ты был первым, и я мог бы оказаться настоящим придурком… Несмотря на то, что это тяжёлая тема, Исак фыркает, тихо выдыхая воздух. — Ну ты ещё не умер, так что у тебя есть шанс им стать. — Ну да, — усмехается Юнас, глядя на еду, и Исак не может отвести глаз от его профиля. — Я много о тебе думал, когда признавался в этом всем остальным. Не думаю, что до того момента осознавал, насколько ты смелый. Юнас смотрит на Исака, и тот не отводит глаза. Он не чувствовал себя смелым. Он был в ужасе, но в то же время понимал, что должен это сделать. После ухода отца Исак действительно думал, что оставаться «в шкафу» — это всё, о чём он мог просить и чего заслуживал. Понадобилось невыносимое внутреннее напряжение, и смелость Эскиля и искренность Юнаса, чтобы Исак осознал, что, возможно, он достоин права признаться и по-прежнему рассчитывать на преданность друзей, потому что, раз Юнас не собирался от него отворачиваться, Исак должен был попробовать. Должен был дать себе шанс на лучшую жизнь. — Ты помог мне, — говорит он, и это самое большое преуменьшение за всю его жизнь. На самом деле Исак впервые позволяет себе такую откровенность, признаваясь Юнасу, что тот значил для него тогда. Что он до сих в какой-то мере для него значит. Юнас не просто помог. Он был человеком, который заботился о нём настолько, что даже в самые трудные моменты Исак не отказался от себя, так как знал, что Юнас расстроится, если он сдастся. — Вот и хорошо, — говорит Юнас, и, как и всегда, очевидно, что он правда так думает. А потом: — Ты в порядке, Ис? Значит он заметил. Блядь, ну, конечно. Исаку хотелось бы быть в порядке. Хотелось бы, чтобы всё было просто, чтобы он мог свободно испытывать эти приятные, тёплые чувства к Эвену, быть невероятно счастливым и радостным, потому что заслуживает именно этого. Но для него всё сложно. Подпускать к себе людей — сложно. Раскрываться всему хорошему, что могут принести отношения, — значит обнажить свою душу, показать собственную уязвимость, и Исаку хотелось бы быть достаточно смелым для этого, но он не уверен, что он такой. — Я не знаю, — отвечает он, потому что это правда, и обычно он бы солгал, но сейчас в этом вранье нет смысла. — Окей, — кивает Юнас. — Но ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной, да? Я серьёзно. — Я знаю. — Даже несмотря на Микаэля… — Я знаю. Он перебивает, потому что не может вынести, что Юнас ставит его на первое место. Даже выше своего парня. — Хорошо. Это происходит снова. Исак ничего не говорит. Просто возвращается к еде, ковыряется в ней и краем глаза видит, что Юнас делает то же самое. — Знаешь, в чём одна из причин, почему он мне так нравится? — спрашивает Юнас, и Исак не знает, потому что никогда не спрашивал, потому что ему невыносимо знать, потому что ревность заставила его стать хреновым другом. Он уже давно научился жить с чувством вины. — Нет? — Он учит меня лучше слушать, — отвечает Юнас. — Учит меня быть более открытым. Их взгляды встречаются, и глаза Юнаса невероятно серьёзны. — Поначалу меня это охуенно пугало. — Они оба улыбаются, но как-то слабо, робко. — То есть я всегда был таким расслабленным и всё такое, но он заставляет меня раскрываться так, как никогда раньше. Исак отводит глаза. К горлу подкатывает ком, и он растёт, и ему знакомо это чувство, поэтому так и больно сейчас. Ведь именно это Эвен делает с ним. — Серьёзно? — Да, — кивает Юнас. — В общем, Ис… Он всегда произносит это прозвище с такой добротой. — Не отгораживайся от меня, ладно? Исак закрывает глаза. Старается не заплакать. Тогда, в прошлом, грусть заполняла его. Так сильно, что он не мог даже принять помощь Юнаса. Возможно, он по-прежнему не избавился от этой тоски.*
Когда они в следующий раз проводят время с Эвеном, наступает очередь Исака быть молчаливым. Эвен хочет приготовить для него еду. По какой-то причине он настаивает на этом, так как, видимо, уже понял, что Исак не заморачивается готовкой для себя, и решил стать тем, кто, по его словам, накормит Исака правильной едой. Сначала они вместе отправляются за продуктами. Исак толкает тележку по проходу, а Эвен загружает её едой, и в этом есть что-то настолько домашнее, чего Исаку, кажется, всегда хотелось. — Ну и что из всего этого получится? — спрашивает он, наблюдая за тем, как наполняется тележка и немного беспокоясь о ценах. — Лазанья, — отвечает Эвен. — По рецепту моего отца. Ох. Обычно Исак не обратил бы на это особого внимания. Многие люди походя упоминают своих отцов, и ему пришлось к этому привыкнуть. Но сегодня это причиняет боль. — Это утешающая пища, плюс ты сможешь доедать остатки ещё несколько дней. — Утешающая пища? Исак обращает внимание на это, а не на бесконечные доброту и чуткость, которые проявляет к нему Эвен. — Ну, кажется, тебе не помешает немного утешения. Он говорит это как само собой разумеющееся, но потом смотрит на Исака, словно стараясь увидеть его реакцию. Исак продолжает катить тележку, пряча глаза. — К тому же, — продолжает Эвен, идя следом, — это вкусно. — Хм. Исак позволяет ему сменить тему, и они продолжают болтать, пока не подходят к кассе. Когда их продукты пробивают, и Эвен расплачивается, кассир спрашивает, нужны ли им скидочные купоны. Эвен говорит, что нет, но Исак возражает и забирает их. — Я привык к этому в то время, когда только переехал, — говорит он, когда они выходят на улицу, и Эвен вопросительно поднимает брови. — Мне не нравилось брать деньги у отца, поэтому я научился экономить. Его прошлое так или иначе напоминает о себе в последнее время, или, возможно, Исак так сильно напряжён, что внезапно замечает это. Каждая мелочь заставляет вспомнить о нерешённых проблемах, обо всём, что произошло. Эвен лишь кивает. — В этом есть смысл, — соглашается он. — Возможно, мне тоже стоит этому поучиться. Исак пожимает плечами. И всё же, когда они приходят домой и приступают к приготовлению еды, Исак немного оживляется. На него так действует близость Эвена: ему хочется больше улыбаться, он чувствует приятное тепло внизу живота, которое разливается по всему телу каждый раз, когда Эвен делает что-то милое. В данный момент он очарователен: режет морковь и рассказывает Исаку об интервью со своим любимым режиссёром, которое недавно смотрел, в то время как сам Исак сидит на стойке и, внимательно слушая, таскает кусочки моркови. — Эй! — восклицает Эвен, останавливаясь на полуслове, когда Исак кладёт ладонь на его руку, в которой он держит нож, чтобы украсть ещё кусочек. — Ты мешаешь мне готовить. Он отталкивает руку Исака, отчего тот хихикает и предпринимает ещё одну попытку, и в результате Эвен хватает его за руки и кладёт их ему на колени. — Нет, — говорит он, и Исак смеётся от удовольствия, частично потому, что они сейчас касаются друг друга. — Перестань. — Почему? Я думал, ты хочешь меня накормить? Морковь — это еда, разве нет? — Ты невыносим. Исак смеётся, чувствуя себя совершенно счастливым в этот момент, видит, как Эвен улыбается, сначала глядя на него, а потом опуская глаза на разделочную доcку, качает головой. Когда Исак наконец перестаёт хохотать, Эвен с мягкой улыбкой протягивает ему кусочек моркови. Всё могло бы быть так просто. Исак представляет, насколько легко всё могло бы быть и каким счастливым сделало бы его. Потому что он уверен, что мог бы быть счастлив. Это чувство похоже на каминг-аут: ему страшно, но он понимает, что в результате это пошло бы ему на пользу, и если бы он решился, то дал бы себе шанс на что-то хорошее в жизни. На самом деле всё не только могло бы быть просто, но и было просто какое-то время. Так легко, и так естественно, и он чувствовал себя в безопасности, но в течение многих лет он привык прятаться от окружающего мира. И сейчас выходит, что это единственное, что он умеет делать — вот так защищаться от происходящего. В этот вечер, после того как они съели приготовленную Эвеном еду, Исак провожает его домой, потому что ему необходимо прогуляться, ему нужно чем-то занять своё тело, чтобы сбежать от собственных мыслей. Когда они доходят до подъезда Эвена, они останавливаются у двери и молчат, как молчали всю дорогу. Исак думает, что это поворотный момент для них. Сегодняшний день вполне можно было бы считать свиданием. Еда, подшучивание, прогулка, поцелуй, который мог бы стать реальностью, если бы они оба чувствовали, что это может произойти. Их взгляды встречаются. С неба на них льётся лунный свет, за стеклом двери — освещённая лестница, и голубые глаза Эвена устремлены на губы Исака, пока он не отводит взгляд. — Тебе по-прежнему нравится Юнас? — спрашивает он, и Исаку кажется, что всё внутри сжимается, а потом разлетается на части. — Нет, — шепчет он, и именно сейчас до конца осознаёт, что это правда. — Не так, как раньше. — Окей. Мои чувства к Микаэлю тоже изменились. Исак закрывает глаза. Ком в горле становится всё больше. Он не может. Просто не может. Когда они снова смотрят друг другу в глаза, Исак качает головой. — Прости, — его слова — еле различимый шёпот, но Эвен лишь кивает, и улыбка на его лице не столько грустная, сколько смиренная. И по-прежнему добрая. — Всё нормально, — говорит он. — Я согласен. Возможно, это самое грустное, что когда-либо происходило с Исаком. Он не может поверить, что является тому причиной. В какой-то момент именно он первым тянется к Эвену, касается пальцами его руки, и тот подаётся ему навстречу. Они обнимаются. Исаку всегда нравилось обниматься. Есть что-то в этом полном соприкосновении тел, чего он жаждет: грудь к груди, руки, обнимающие за талию, лицо, спрятанное в изгибе чьей-то шеи. Что-то, что заставляет чувствовать себя защищённым. Он чувствует тепло, исходящее от тела Эвена, и первым разрывает объятья, потому что иначе не сможет сдержать слёз. — Доброй ночи, — говорит он, и ненавидит себя за то, что голос звучит хрипло, избегает смотреть Эвену в глаза. — Да, — выдыхает Эвен. — Доброй ночи, Ис. Исак не поднимает глаз, пока Эвен не уходит, не скрывается за закрывшейся стеклянной дверью, а потом видит лишь его удаляющуюся спину. Когда он приходит домой, то сразу заползает под одеяло, выключает свет и закрывает глаза. Он не спит.