Настойка Стервятника

      В спальне девушек тихо и сумрачно. Едва уловимо ветер толкает белые шары оригами под потолком, те тихонько шуршат, крутясь и соприкасаясь игольчатыми краями. Дверь скрипнула, и в комнату, пригибая спину, прошмыгнула серая тень. Рыжий.       Кошатница на своём месте, лежит не шевелясь, прикрытая двумя одеялами и одеждой. На цыпочках вожак Крыс прокрался в самый дальний и тёмный угол. Сел на краешек матраса Кошачьей мамы, расслабленно выпрямил ноги и шумно выдохнул, переводя дыхание. Кошатница пришла в движение, змеёй, всё ещё под одеялами, чуть проскользнула вперёд и встала столбиком перед Рыжим, внезапно вынырнув из-под вороха тряпок. — Что тут забыл? Крысиный вожак откачнулся назад и поперхнулся слюной от неожиданности. — Кто здесь? — прошептал он предательски севшим голосом и в тот же миг сообразил, что ответ очевиден: соседка Рыжей, Кошатница, которую он привык воспринимать как предмет интерьера спальни и диван для пушистых питомцев. Всякий раз, когда Рыжий заглядывал к названной сестре, он заставал Кошачью Маму крепко спящей. В Доме про нее говорили редко и знали мало, так что Крыс успел совершенно забыть о ее существовании. Мысли в голове лихорадочно заметались. Уйти, пока она не поняла, кто, собственно, приходил, и снова искать безопасное место для сна?       Ночью в Крысятнике тесно и душно, темнота давит со всех сторон, наваливается на грудь чернильным комом. Сквозняки скользят по полу ледяными змеями. Крысятник полон шорохов, стуков, вздохов, среди которых чуткое ухо вожака различает предательские шепотки и целлофановое шуршание. Ему кажется, что он узнаёт голоса Соломона и его кодлы. Он узнает их в многоголосье вернувшихся из Кофейника Крыс, в их фальшивом пении под какофонию плееров с плохо прилегающими наушниками, в журчании воды в трубах и в скрипе половиц. Это почти паранойя. А может, уже и не почти. — О, привет! — самым беспечным тоном произносит Рыжий, натягивая на лицо широкую улыбку. В темноте спальни ее невозможно разглядеть, но улыбка дарит ему иллюзию контроля над ситуацией. — Я тут решил к сестренке заглянуть. Не знаешь, когда она вернется? Конечно, он знает, куда ушла Рыжая. Знает, что она не вернется до утра. Он мог бы напроситься в гости в Четвертую и провести еще одну ночь в надежном убежище. Пить очередную бурду с Шакалом, слушать его истории… Видеть, как гневно вспыхивает Рыжая под алчным взглядом Лорда…       Да и Сфинкс бесится. К чему все эти осуждающие взгляды, Сфинкс? Какая, к лешему, разница, кто привел Габи? А леший тут как тут, принюхивается к едкому запаху страха и беспомощности. Все понял, конечно. Рыжий не может заставить себя попросить у него защиты от своей собственной стаи. Только не у Слепого.       Пару ночей Крысиный вожак после игры в карты провожал Стервятника до Гнезда и, словно невзначай, оставался до утра, дегустируя шедевры пернатых в уютном зеленом полумраке. Сегодня Птичий Папа вежливо намекнул ему, что у Птиц могут быть свои, сугубо личные, дела, презентовал бутыль с экспериментальной настойкой и выпроводил со словами о хорошей погоде.       Соврал, дрянная погодка-то. Кости ломит. Крысиный вожак днем и ночью чует приближение бури. — Раз уж я здесь, подожду-ка я ее, не возражаешь? — продолжает он, незаметно отползая от темного силуэта. — Долго ждать придётся, — Кошатница снова приняла горизонтальное положение и завернулась в одеяло. Один из котов вынырнул из темноты и прыгнул на плечо хозяйке, другой озадаченно обнюхивал дырку на джинсах Рыжего. — Вчера они с Русалкой вернулись только перед завтраком. Будь заинькой, включи ночник у себя над головой, чтобы мы с детками тебя лучше видели… Мало ли, что может втемяшиться в голову маньякам, вроде тебя? Забираются ночью в девичьи спальни... Без приглашения и стука, между прочим! Я, конечно, не за себя боюсь, иллюзий по поводу своей внешности и ценности не имею. Но вдруг ты стащишь что-нибудь у девочек, а мне потом отвечать… Да, вот так и замри, чтоб я твои руки видела.       Мягкий свет разлился по комнате, срывая с предметов и людей маску ночи. Кошатница показалась Рыжему непохожей на свой решительный голос: прозрачно-белое привидение в саване одеяла. Она чем-то напоминала бабочку-капустницу, наполовину вылезшую из кокона, с еще смятыми, новорожденными крыльями.       Кот смешно щекотал усами колено. — Сдаюсь, сдаюсь, — Крыс вскинул руки в картинном жесте. — Ты меня поймала. Сорвала мой страшный, коварный замысел. Теперь я — твой пленник, и мы просто обязаны познакомиться. Рыжий, вожак Второй, польщен, очарован. — А я в курсе имён и регалий. Как меня зовут, ты тоже знаешь: Кошатница, — проигнорировав мини-представление с замысловатыми поклонами, она слегка наклонила голову и шикнула на кота. — Про польщение и очарование — давай не будем ля-ля, не люблю, когда мне врут или льстят. Дымчатый котяра бросил исследование ног Рыжего и прыгнул на матрас Кошачьей мамы. Хозяйка котов прищурилась: — Я так понимаю, уходить ты не собираешься? Ну что ж, молчание — знак согласия. Извините, Ваше вожачество, особых изысков не имеем, даже не знаю, чем смогу порадовать такого уважаемого гостя, — Кошатница обвела взглядом комнату. — Радушная хозяюшка — не моё амплуа. — Правильно понимаешь, — Рыжий сел по-турецки и огляделся по сторонам. С прошлого раза в спальне мало что изменилось: все те же бумажные шары под потолком, старый плюшевый медвежонок, выглядывающий из-под пледа, на окне — корзинка с рукоделием. — Уютно тут у вас. Уходить не хочется. Но ты не думай, что я шел в гости с пустыми руками! Жестом фокусника он вынул из внутреннего кармана пиджака квадратную бутыль темного стекла. На аккуратно приклеенном ярлыке красовались непонятные символы. — Где у вас тут стаканы? Кошатница усмехнулась. — В раковине глянь. Скорее всего их ещё и мыть придётся. Вожак может себе позволить марать руки подобным образом? И как ты представляешь себе пьянку тет-а-тет с Кошачьей мамой? — она сухо и надтреснуто засмеялась. Старушечий смех совсем не сочетался с глубоким и бархатным голосом Кошатницы. Рыжий мысленно обругал себя за то, что заикнулся о стаканах. — У вожака своя собственная кружка, именная. Из нее пью только я, поэтому марать руки нет необходимости. Но ради Вас, миледи, я готов на подвиги, — он поднялся на ноги.       В раковине действительно обнаружилось несколько кружек, стакан и пустая сахарница с окаменевшими торосами на дне. Он ополоснул объемистую черную кружку, а потом заметил сверкающую белизной чашку на полке у зеркала и прихватил ее тоже. — Ну вот, сейчас все организуем, — бодро сообщил Рыжий, плюхаясь на матрас вплотную к Кошатнице. Расставил посуду на полу — вкупе с шарами под потолком и бамбуковым узором на белой чашке это была почти японская чайная церемония. Кот ткнулся в кружку мордой, с сомнением обнюхал пузырек с настойкой Стервятника. Рыжий протянул было руку, чтобы погладить кота, но тот выскользнул и посмотрел на Крысиного вожака так, как умеют только представители кошачьего племени: с долей высокомерной брезгливости и удивления.       Кошатница отодвинулась в тёмный угол, подальше от Рыжего, и неспешно села, опираясь спиной о стену. В её голове гуляли странные мысли. Будь на месте вожака Крыс любая пришлая девушка — давно бы пулей вылетела за дверь. И уж тем более Кошачья мама не стала бы терпеть чужака на своём матрасе. Но сегодня, сейчас, ей не хотелось прогонять ночного гостя. Молча и настороженно Кошатница наблюдала за манёврами рук Рыжего.       Вот он эффектно протирает рукавом запылившиеся бока бутыли. Длинные пальцы обхватывают пробку и с гулким чпоком откупоривают её. Ногти удлинённой формы, такие бывают только у поэтов, музыкантов, творческих людей. Тонкий браслет на запястье с двумя длинными веревочками-завязками. Почти такой же носит Рыжая. Указательный палец Крысиного вожака стремительно и мягко скользит по кромке кружки, повторяя очертания круга.       Кошатница зажмуривает глаза. Она уже видела эти пальцы раньше. Будучи в теле кота, при совершенно других обстоятельствах. Ладони, искусно ласкающие более мягкие и податливые объекты. Пальцы, способные пробраться в такие заповедные места, что другим и не снилось. Это не Его руки. И не Его завораживающие движения. Но Рыжий — потенциальная возможность встать на одну ступеньку ближе к Шакалу. Схватиться за тонко натянутую паутинку, ведущую к Нему. Кошатница слышит звук льющейся вязкой жидкости и принюхивается. От Рыжего пахнет одеколоном с миндальными нотками, клубничной жвачкой и напряжением. А от настойки во все стороны разливаются резкие растительные запахи вперемешку со спиртом. Очень сомнительный и чуждый аромат. Кот на её коленях согласно чихает. — Кто тебе подкинул эту дрянь? Что там написано на этикетке? Сдаётся мне, вкус у этого зелья преотвратный. — Ну почему же сразу «подкинул»? Подарил. Я бы даже сказал, презентовал в знак глубокого уважения, — торжественно произнес Рыжий и поднес к глазам бутылку. Он бы не удивился, если бы символы волшебным образом сложились в надпись «Выпей меня». Уж очень странная ночь выдалась, и с каждой минутой события развиваются все чудесатее и чудесатее. Вопреки ожиданиям, на ярлыке по-прежнему красовались совершенно неудобочитаемые пиктограммы: перечеркнутые треугольники, круги, и нечто, напоминающее обозначение знаков Зодиака. Крыс принюхался к буро-зеленой жиже и убедился, что все птичьи зелья пахнут примерно одинаково — горькими пьяными вениками.       В прошлый раз Птичий Папа угощал мерзкой на вид, но довольно приятной на вкус штуковиной, которая вымывала из головы мысли и рождала приятное тепло где-то в горле. Он вспомнил шум прибоя в ушах и удивительную легкость, возникшую в теле после первых глотков. Даже громкие жалобы Дорогуши на бесполезность этого кулинарного изыска для желающих перепрыгнуть не могли испортить момента. Пожалуй, в этом и состояло главное достоинство «Гавайского бриза», как именовалась сия отрава. Совершенно непрыгательная вещь.       Новая рецептура, как пообещал, тонко улыбаясь, Стервятник, имела сходные эффекты. — Последнее произведение Третьей, — пояснил он и осторожно отхлебнул из кружки. В первый миг вкус зелья показался ему солоновато-горьким и жгучим, но затем соль сменилась сладостью и отзвуком южных специй. — Терпимо. Похоже на абсент. Кошатница молча передёрнула плечами. Она сидела, вжавшись спиной в угол, почти полностью скрытая одеялами и оконной занавеской. Из темноты блестели три пары глаз. Коты по обе стороны от ног хозяйки бдительно следили за каждым движением Рыжего. Сама Кошачья мама не отрывала взгляда от подозрительной бутылки. — Посмотри в шкафу, там должны были остаться хлеб, сыр и пряники. На голодный желудок такое потреблять чревато, — Кошатница шикнула на одного из котов и издала серию щёлкающих звуков. Пушистая туча пепельного цвета тут же метнулась к противоположной стене. Кот, царапнув когтями, открыл дверцу шкафа и выжидающе сел рядом. Тут же из прихожей вынырнул ещё один хвостатый зверь и с утробным мявком занял свободное место у бедра Кошатницы. Рыжий присвистнул от удивления: — Ну ты даешь! Как ты их так выдрессировала? Поделись секретом, я бы своих Крысят тоже так же… А то совсем от рук отбились. Договорив, Крысиный вожак сообразил, что сказал что-то лишнее. Оставалось надеяться, что девушка не начнет расспрашивать о проблемах стаи. Кот настойчиво смотрел на шкаф, но, едва Рыжий приблизился, степенно отошел в сторону, всем видом показывая, что лично ему за этими дверцами ничего не нужно, и что он делает гостю одолжение, указывая цель. В шкафу, помимо снеди, нашлось большое овальное блюдо с обколотым краем. На нем отлично уместились и половинка батона, и сыр, и пряники, и наспех сооруженные бутерброды. Чайная церемония на полу стремительно превращалась в пикник. Когда нож исчез в кармане Рыжего, подмигнув Кошатнице отсветом на прощанье, она очнулась и презрительно хмыкнула: — Вот если просидишь несколько лет безвылазно на матрасе в комнате, намедитируешься всласть, может, и научишься. Даже дам тогда несколько советов по дрессировке. — Уже отсидел… Вернее, отлежал. Больше как-то не тянет, — усмехнулся Рыжий, подтаскивая блюдо к Кошатнице и садясь рядом с ней с кружками в обеих руках. — Давай, за знакомство! Он быстрым движением закинул ей руку за шею так, что керамическая емкость с зельем оказалась у Кошачьей Мамы под носом, и звонко сдвинул кружки. В тот же миг коты в ногах Кошатницы грозно загудели. Она быстро развернулась, намереваясь испепелить Рыжего пренебрежительным взором. Но взгляд скользнул по широким стёклам очков и, не достигнув цели, беспомощно заметался по лицу вожака. Кроме плотоядной ухмылки Кошатнице не за что было зацепиться. Она прошипела, отпихивая Рыжего плечом и пытаясь вывернуться: — Не слишком ли много ты себе позволяешь? Мои детки никогда с рук еды не брали, а я и подавно. Не собираюсь пить с тобой на брудершафт! Я, конечно, псих, но не до такой степени. Не делай резких движений, Рыжий, мне достаточно лишь свистнуть котикам, и они порвут тебя на тряпочки! — словно в подтверждение её слов все три кота начали остервенело точить когти об матрас, не переставая злобно урчать. Кошатница шипела и едко выплёвывала фразы, а в висках стучали белые кафельные квадратики пола и стен Могильника. Стакан у её пересохших губ и собственный истерический крик огненным высверком: «Нееет! Я могу сама! Сама! Уйдите!».       Отдельной волной её душило буйное обоняние. Пробивающийся сквозь одеколон запах пота Рыжего будоражил её нервы, заставляя их натягиваться до предела и биться в конвульсиях. Он странно манил и затягивал в себя, но в этом сладостном возвращении Кошатнице вновь виделись ледяные глыбы кафельных стен. Та клетка, из которой она с боем сбежала в детстве.       Ещё немного, и Кошачья мама закричит…       Рыжий, не ожидавший такой реакции, ошарашенно замер. — Ты чего? Так же удобнее, — торопливо проговорил он с нотками обиды в голосе. — Ведь хорошо сидели? Некстати вспомнилось, как много лет назад маленькая смешная девчонка точно так же поила компотом его, застрявшего между жизнью и смертью. Сестра Агата отчего-то боялась, что он поперхнется изюмом, а Рыжая так уморительно ее передразнивала, что Смерть в самом деле давился и прыскал компотом через нос.       Коты надвинулись на него и словно увеличились в размерах, и их низкое гудение то взлетало, то опадало до инфразвука. Тени от них тоже выросли и доставали хвостами перевернутые одуванчики бумажных шаров. В углах прорастали и тянулись ввысь силуэты ветвей. Лес просачивался через щели скрипучих половиц, сплетался из ниток, что свешивались из корзинки на окне, играл подвешенными колокольчиками. В этой комнате всегда было много Леса — может быть, оттого, что здесь долгие годы жили Ходок и Прыгунья. Не сводя взгляда с гудящих шаров, Рыжий убрал руку и поставил кружку. Коты замолчали в тот момент, когда она коснулась донышком пола. Секундой позже дверь в прихожую под порывом ветра распахнулась. Морок схлынул в раскрытое окно, дохнув на прощанье сырым, болотистым воздухом из коридора. Кошатница расслабленно мотнула головой и выдохнула из себя утробный звук, похожий на мурчание. Все три кота, как по команде, вальяжно потянулись и, задрав хвосты, выбежали из спальни. — Так-то лучше. Есть закурить? Рыжий, проводив взглядом кошачий спецназ, отхлебнул из своей кружки, поставил ее на пол и зашарил по карманам в поисках пачки. У пиджака было два внутренних кармана, в которых, как подозревал Крысиный вожак, скрывались порталы в Нарнию. Он вытряхнул на матрас чей-то сломанный плеер, зажигалку с подсветкой, три упаковки презервативов и новые женские чулки в ярком пакете, которые, впрочем, моментально спрятал назад. Искомая пачка преспокойно лежала в заднем кармане джинсов и все это время колола седалище. Он закурил, выпустил струйку голубоватого дыма, протянул Кошатнице вторую сигарету: — Ну что, трубку мира, томагавки в землю? Напряжение потихоньку стекало вниз, отпускало разум Кошатницы. Её поняли, приняли независимую позицию и всё встало на свои места. Где-то там, ниже, в эту самую секунду… В Четвёртой… ОНИ, все вместе… Сидят, разговаривают, смеются. Шакал щерится улыбкой во весь рот, пожирая глазами Русалку.       Но и Кошатница в спальне не одна. Нельзя упускать такой необыкновенный шанс. — Извини, если напугали. Это у тебя рука дрожит? Или мой мандраж до сих пор не прошёл… Ну, знаешь, в Доме все сдвинуты на свою неповторимую сторону. Я вот дикая, новых людей редко вижу. Мужчин — и подавно, — Кошатница покосилась в сторону Рыжего и виновато улыбнулась. — Если не сложно, зажги сигарету. Я не укушу, обещаю.       Разъяренная пантера превратилась в пушистую кошечку так быстро и внезапно, что у привычного ко всему вожака Второй закружилась голова. Он чиркнул зажигалкой и поднес трепещущий огонек к ее сигарете. Язык пламени притягивал взгляд, заполнял собой пространство. Рыжий встряхнулся, отгоняя наваждение. Несмотря на снегопад за открытым окном, в спальне было жарко, даже в горле пересохло. — Ясное дело, ты же совсем не вылезаешь из комнаты. В Доме сейчас много интересного, Новый Закон и все такое, — он пожал плечами. —Девчонки могли бы брать тебя с собой на прогулки. Не хочешь? Зря. Новые люди — они только в первый день новые, а потом уже и не совсем… Как газеты… В смысле, к ним быстро привыкаешь. Все разные. Просто представь, что перед тобой незнакомый кот. Ты же не боишься нового кота? — Это ты-то кот? — Кошатница тихо засмеялась и, затянувшись дымом, поперхнулась. — Животные, знаешь ли, очень занудно, длительно и ритуально знакомятся, — Мама кошек взглянула на Рыжего и, в который раз натолкнувшись на зеркальные блики очков, озадаченно поморщилась. Она и не подозревала, как это важно — видеть глаза собеседника. Один из её непотопляемых приёмов манипуляции не срабатывал с Рыжим. Оставалось только смириться, не заставлять же вожака ко всему прочему ещё и очки снять. Какую тайну он прячет за ними? Этот вопрос так и остался без ответа. Сейчас он застрял костью в горле, но после той бури, что только что кончилась, заострять ситуацию совсем не хотелось. А язык болтал вперёд мыслей Кошатницы и не собирался останавливаться. — Боюсь, не боюсь, а котов в очках не встречала. Ты их и в ванной не снимаешь? — Я даже сплю в них, — печально ответил Крыс. «И трахаюсь», — мелькнуло в мозгу. Перед ним засвеченной кинолентой проплыли округлости Габи и чулки в сеточку. Рыжий с некоторым усилием отогнал несвоевременную мысль, и та скрылась в глубинах сознания, ехидно хихикая. — Это и не совсем очки, это — часть тела. Такая вот автономная. Ты же не просишь Химеру снять воротник. О, эти очки, преграда из зеленого стекла, стена между мирами! Всем так любопытно, что за ними скрывается… Какие только легенды не бродят по Дому, разносятся по коридорам и спальням копытами Логов. Спирохета до недавнего времени была убеждена, что вожак Второй — одноглазый, а Пес Москит, для разнообразия, предположил, что главный Крыс прячет за зеркальными стеклами азиатские гляделки-щелочки, и только Лавр авторитетно утверждал, что ничего Рыжий не прячет, а попросту не переносит яркого света. Крысиный вожак никого не разубеждал. Он уже и сам не мог понять, кого защищают зеленые стекла — его самого или окружающих, готовых жадно впиться взглядом в его глаза и стоять с тем бессмысленным и одухотворенным выражением на лицах, какое бывает у карикатурных идиотов. Только что слюна не течёт. Жуткая картина.       Впрочем, как заметил Рыжий, у некоторых домовцев вырабатывалось что-то вроде иммунитета к такому гипнозу, что следовало учитывать, дабы не сесть в лужу, как с Крысой накануне. Слишком поздно выяснилось, что красивые глаза — весьма средняя замена дипломатии, в результате чего он лишился важного источника сведений об обитательницах вот этой самой спальни. Кошатница с успехом могла бы заменить неразговорчивую Крысу и держать его в курсе всех новостей, а коты были бы незаменимыми помощниками в любых его предприятиях.       Кошатница вздохнула и опустила голову, окуривая себя табачным дымом. По всему выходило, что тайны Рыжего были не менее весомыми, чем её собственные. Ведь она сама никому не могла рассказать о путешествиях в кошачьей шкуре, о своей любви и страхах. — Да, я понимаю. Почти у всех есть такие очки, только у каждого они на своём особенном месте и закреплены на разной глубине. Это ещё повезёт, если очки снаружи, чаще висят себе такие в мозгах или на сердце… Она сплюнула прогоревшую сигарету в пепельницу и посмотрела на кружку рядом с собой на полу. Зубоскалящий Шакал и очарованные им девочки всё ещё маячили где-то на задворках сознания. Была не была! Как там говорят: «кто не рискует, тот не пьёт шампанского»? Кошатница незаметно для себя улыбнулась совсем как Табаки и переместилась ближе к низкой тумбочке. Высвободив локоть из-под одеяла, облокотилась на столешницу. — Поставь своё волшебное зелье сюда, мне так удобней будет. Рыжий поёжился: девчонка оказалась проницательнее, чем он ожидал. У него возникло чувство, что своими рассуждениями она не только сняла с него очки, но и раздела до скелета, изучила косточки и вернула всё как было. Он молча поставил кружку на тумбочку и удивлённо уставился на собеседницу. Она чуть пододвинула щекой кружку в его сторону, словно приглашая чокнуться и игриво спросила: — Ну так что, пьём за встречу и за гармонию жизни в очках и без? Крысиный вожак ухмыльнулся, подсел к импровизированному столу и звонко стукнул своей кружкой ту, что стояла перед Кошачьей мамой. Черное и белое, Инь и Ян. Забытая в руке сигарета дотлела до фильтра и обожгла пальцы. Он не глядя раздавил окурок в пепельнице и опустошил свою кружку наполовину. За окном прокатилось возмущенное карканье ворон, неведомо кем разбуженных среди ночи. Кошатница вздрогнула, взялась зубами за край своей кружки, наклонила к себе, поддерживая локтём, и сделала несколько глотков. Скривив губы и промычав что-то неразборчивое, она быстро нагнулась и склюнула пряник с блюда у своих ног. Откусив маленький кусочек, аккуратно положила оставшееся на тумбочку и обернулась к Рыжему.       Он ободряюще кивнул ей, растворяясь в шуме прибоя. Соленая морская вода смывала прелый и мшистый запах Леса, ползущего из-под двери. Знает ли его собеседница о зияющих трещинах на хрупкой корке действительности, из которых в Дом сочится бездна, сотканная из снов, фантазий, мифов и отчаянных желаний, еще более реальная, чем весь тот хлам, что застыл на ней за сотню лет? Знакомы ли Кошатнице извилистые тропки в высокой траве, темная вода, медленно заполняющая след от обманчиво-послушных ног, вкус переспевших ягод и кровавой дичи, чужое отражение в мертвом зеркале озера?       Лес тянул его к себе, без спроса приходил ночами и робко скребся в стены сознания, сулил спасение под сенью своих хищных ветвей.       Сначала он отвечал зову с радостью, бросался к нему, как дитя — в объятия любящей матери, резвился в зеленых кронах исполинских деревьев и в серебристо-черных водах рек, гонял мелких зверьков, проникал в темные пещеры, где обитали летучие мыши и пугливые белоглазые существа. Но рано или поздно он возвращался назад и лежал, придавленный грузом своего неподвижного тела и сочувственным шепотом Паучих. Они считали его прогулки снами, вызванными действием лекарств. Рыжая считала иначе. Она рассказала ему про Ходоков и Прыгунов, про самоубийцу Ветку из прошлого выпуска, про остальную часть большого и шумного Дома. Она слушала его рассказы о ночных похождениях, и ее черные глаза блестели от восхищения. Она научилась прыгать и открыла для него другие места: трассу, обросшую маленькими пыльными городками, бескрайние кукурузные поля и островки деревень. Изнанка была непохожа на волшебные города из книжек, которые читал ему Волк, и показалась бы ему заурядной и скучной, если бы не была новым впечатлением. Странно, но каждый раз она немного отличалась, и он не мог найти булочную по рассказам названной сестры, а Рыжая подолгу блуждала в лабиринтах хорошо описанных братом улиц. Она требовала показать ей Лес, но Смерть не умел переводить туда других.       Однажды его попросил о том же Окунь, тихий колясник из старшей группы. Странно так попросил: пришел в палату и стоял, беззвучно открывая рот, а потом сам взял Смерть за руку и едва слышно прошептал: "Отведи меня в Лес". Через мгновение он оказался на пустыре, заросшим дурманом и репейником. В траве билась в агонии крупная рыбина, будто по странному колдовству попавшая на берег так далеко от воды. Смерть подхватил ее в подол и побежал со всех ног к синеватой полоске у горизонта. Ветки хлестали его по лицу, камни впивались в босые ноги, а скользкая рыбина норовила выскользнуть из узла больничной рубашки, но мальчик чувствовал, что успеть очень-очень важно, и летел, ломая сочные стебли белены и жесткие ветки белого асфоделуса. Опушка надвинулась на него, обволокла пышными кустами бузины, окружила частоколом молодых елочек, подстелила под ноги дорожку из палой листвы. Рыбина трепыхалась в такт разгоряченному бегом сердцу. Тропинка довела до круглого, расцвеченного листьями кувшинок озера, из которого вытекал широкий и медлительный ручей. Оглушительно орали лягушки. Он спустился, оскальзываясь на топком берегу, и бережно выпустил свою ношу в воду. Рыбина ушла на глубину, а затем неловко поплыла к зарослям и скрылась из вида, а мальчик остался стоять по щиколотку в иле, оглушенный водопадом образов, хлынувших на него из черного провала озера.       В пение лягушек и плеск воды проник стук барабанов. Он ускорялся, становился громче и ближе. От болота тянуло сырым теплом. Чернокожая женщина в белых одеждах кружилась и пела, и все ее тело исступленно вторило прихотливому ритму музыки. Маленький голопузый мальчик держал охапку кроваво-оранжевых бархатцев, его смуглые щеки были измазаны желтой пыльцой. Седая старуха расставляла деревянные миски с кофейными зернами и арахисом, с ее шеи ожерельем свисали огненно-красные чилийские перцы. Удары барабанов слились в протяжный гул, пышные белые юбки кружились колесом, ребенок уронил букет и удивленно жевал край материнской юбки. Мать, молодая мулатка, испуганно обняла сына и вдруг обернулась и посмотрела прямо на незваного сновидца. Огромные черные глаза, белки в красных прожилках, а в мозгу барабаном стучит ее умоляющий голос: "Не надо, не надо, не надо, пожалуйста, не надо!" Потом были кипарисы и старая лодка у воды, перекресток дорог, отмеченный высоким камнем, качающиеся весы и отверстая дверь в неизвестность.       Репьи в волосах и расцарапанные ноги Паучихи списали на выходки Рыжей и даже грозились расселить их по разным палатам. В Лес он больше не ходил — ни наяву, ни во сне. — За гармонию жизни, — повторил он тост Кошатницы, едва различая свой голос сквозь шум прибоя в ушах. Зной невидимого солнца опалял кожу. Он стащил с себя пиджак и пожалел, что не может сделать то же самое и с корсетом, его гипсовой броней на ближайшие недели. — По крайней мере, не воткнут нож в спину, — подумал он лениво. Соломон остался где-то далеко на берегу, а он покачивался на волнах, и вместе с ним покачивалась спальня.