Настойка Стервятника

      Дом зевнул раскрытыми окнами, протянув по коридорам холодный воздух со двора, и тут же замер, чутко вслушиваясь в растекающуюся по комнатам серебристую тишину. Кружки Кошатницы и Рыжего пусты, стоят рядышком на тумбочке. В кресле спит полосатая кошка, уютно свернувшись клубком.       Сонное безмолвие спальни нарушил слабый отзвук сирены скорой помощи с окраин Расчёсок. Гудки неспешно отдалялись. Затихая, они уносили с собой что-то неуловимое и печальное. Кошатница застыла напротив Рыжего, спиной к окну. Ей казалось, что всё вокруг подёрнулось туманной пеленой. Силуэты предметов теряли чёткость и едва уловимо волнообразно раскачивались, словно от пола шли горячие струи воздуха, создавая миражи. Сердце Кошатницы учащённо и гулко билось, но на душе было тепло и спокойно. Внезапно Кошачья мама поняла, что настойка Птиц изменила не только зрение. Пропала скованность и неуверенность в себе, все её страхи и недоверие исчезли, отслоившись от души сухой, бесполезной оболочкой. Кошатнице стало нестерпимо жарко и она завозилась, стряхивая с плеч одеяла. — Прошу прощения за лёгкий стриптиз, душно тут... Из-под одеял показалось худое, тщедушное тело в светлом ситцевом платье без рукавов. Подол полностью закрывал нижнюю часть туловища, а вот руки были хорошо видны. Левая свисала вниз тонкой, безжизненной плетью, правая до локтя была действующей, с хорошо заметной, развитой мускулатурой. Предплечье страшно контрастировало с верхом. Оно походило на иссушенную ветвь, обращенную в сторону под странным углом. Одно плечо сильно задрано вверх, спина сутулая и перекошенная. Рыжий отдельно отметил грудь Кошатницы, небольшую, но сочную и слишком округлую для такого тощего тела. "А может..?" — пронеслась шальная мысль, и набегающие волны слизнули ее окончание. Мягкое тепло незримого солнца превратилось в невыносимый жар и напалмом опустилось вниз, обжигая тело там, где его не защищал корсет, впиталось внутрь через поры и поселилось там тугим комком. Это совершенно не входило в планы Крысиного вожака, но взгляд упорно возвращался к одной точке. Вокруг кипело море образов и ощущений, и Рыжий почувствовал себя кораблем, угодившим в гигантский водоворот. Совсем рядом, только протяни руку, перед ним разверзлась манящая Шамбала. Дверь, за которой так легко забыться и пропасть. Бархатный Олимп. Совершенство круга в круге. Океан, слаще рахат-лукума. Мягкая и упругая вселенная... То, что ждёт и требует нежных касаний, ласки, поцелуев. "Так, стоп", — сказал он себе, перехватывая штурвал у подсознания. Искушение поддаться воле волн было велико и грозило крахом его замысла. Его общеизвестное участие во внедрении Нового закона повлекло за собой шквал упреков от Рыжей, ради которой все и затевалось, а тот нескладный разговор с Крысой оборвал еще одну ниточку, связывающую его с сестрой. А ведь Летунья, скорее всего, не рассказала своим соседкам о его просьбе. Что будет, если расскажет? Что сделает Рыжая? Отлупит его чем попало, как сделала в детстве, когда он стащил купальник Мухи ради глупой шутки? Он догадывался, что все может оказаться проще. Проще на одного брата. Кошатница должна была стать его глазами и ушами, но привязывать ее таким вот способом было чревато последствиями. Да и как-то... Неправильно, что ли. — И часто Рыжая с Русалкой стали по ночам пропадать? Раньше за ними такого не водилось, — спросил он с праздным любопытством в голосе, стараясь отвлечься от чехарды ассоциаций и тесноты в штанах. Опущенная голова Кошатницы дёрнулась, будто бы слова Рыжего разбудили её. Она выпрямилась и попыталась сфокусировать взгляд на лице собеседника. — Последнюю неделю — так каждую ночь. Миграция началась через три дня после Нового Закона, и её темпы всё прогрессируют. Теперь вот ночёвки, скоро мебель отсюда туда перетаскают, оставят свои зубные щётки в ванной Четвёртой, пижаму под подушками... И можно будет вязать чепчики, шить распашонки и закупаться памперсами, — Кошатница скользнула взглядом по зелёным кругляшкам очков и чертыхнулась — Да кому я это, собственно, говорю? Кто всю эту кашу заварил? Хотя, всё равно бы к этому пришло... Не так, так эдак. Всем внезапно повзрослеть захотелось. — Моя сестренка выросла, — усмехнулся Рыжий. — Распашонки-памперсы... Всё настолько серьезно? И кто тот несчастный? — Мне Рыжая свои сердечные тайны не доверяет. А если бы и доверяла, с какого хрена я тебе докладывать должна? — Кошатница разозлилась. Разговор снова шёл о чужих проблемах. Она сама по себе никого не интересует. Кошачья мама — омерзительный слизняк и пустое место. А Рыжий, ко всему прочему, ещё и дурачком прикидывается. Кошатница рыкнула: — Сам не хуже меня знаешь, кто и с кем. Не уверен — пойди и посмотри состав участников, их расположение, и очерёдность, в которой они изволят почивать. Хотя, Русалка быстрее Рыжей распашонками обзаведётся, — Кошатница нашла наконец объект, на котором смог сфокусироваться её прожигающий взгляд — бабочка на шее Рыжего. И после того, как глаза зацепились за нечто устойчивое, она поняла, что сболтнула лишнего. Злость снова разбудила обиду и ревность. Мысли постоянно возвращались к Шакалу, затем к Русалке, снова к Табаки и к Сфинксу, встающему ровнёхонько между ними.       Крысиный вожак заново наполнил кружки и с досадой покатал по полу пустую емкость из-под зелья. Настойка его подвела — после кружки выпитого Кошатница не стала покладистее и болтливее, как он предполагал изначально. Ко всему прочему она полагала, что ему известны секреты Рыжей и обсуждать их вслух бессмысленно, а между тем главный вопрос оставался без ответа. "Слепой или Лорд?"       Хозяин Леса силен, всевластен и логичен, как закон всемирного тяготения. Он видит чужие сны и ходит тайными тропами. Он слышит желания Дома и подчиняет себе лесных созданий. Но к Рыжей он относится прохладно. Примерно как к воробьям за окном. Так ли она жаждет Леса, что готова растоптать свою гордость и броситься на приступ этого бастиона?       Лорд красив, ярок и истеричен. Впрочем, после психушки он притих, потеряв значительную часть своего бурного темперамента вместе с золотой гривой. В нем таится дар, который он едва осознал и не успел приручить. Сестренка игнорирует его комплименты и считает парня слишком наружним, но он — Прыгун, а это верный знак, что Дом его принял. А еще Лорда обожает Шакал Табаки, а он всегда немного подыгрывает своим любимчикам. По всему выходит, что у капризного принца из Четвертой есть шансы на успех.       Рыжий запутался. Настойка не располагала к логическим построениям, да еще отвлекал жар, который стихал слишком медленно. Бабочка сдавливала горло. Крысиный вожак ослабил узел и облизнул пересохшие губы. — Ты серьезно? Русалка ведь совсем еще маленькая, наверняка моложе нашего Белобрюха. Она, конечно, мило болтает с Шакалом, но она ж со всеми так. Не представляю эту парочку в одной койке. — Ну ты и скотина! Я же говорю: невтерпёж — иди и проверяй! Ко мне ночью в гости наведался, значит и к НИМ тоже не постесняешься, — прошипела Кошатница. Снова ей льют кислотой на сердце: Табаки и Русалка, вместе! Кошачья мама нахмурилась, закусила губу и ещё крепче вцепилась взглядом в бабочку. Та быстро затрепетала атласными крыльями и поплыла в сторону стены Русалки, туда, где над изголовьем матраса шелестели нарисованные стебельки злаков и луговых цветов.       Кошатница усилием воли попыталась вернуть чёткость мыслям и окружающим предметам. Её ревность под действием зелья приобретала какие-то скользкие и мокрые очертания. Впрочем, сейчас всё вокруг было донельзя горячим и скользким. Чувства заворачивались ватным клубком и медленно переплавлялись в первобытную потребность ощутить на себе ласку рук и нежность слов. Слов, обращённых именно к ней, к Кошатнице. Чтобы можно было валяться в обнимку со всей своей стаей и тихо переговариваться о всяких глупостях. Как сейчас лежат там ОНИ, в темноте Четвёртой. Сердце подло нырнуло внутрь и стучало теперь в самом низу живота. Кошачья мама с трудом могла вспомнить, что она делает в ЭТОЙ комнате, рядом с Рыжим. Да, Рыжий. Ему-то что нужно от неё? Язык, как не странно, работал прекрасно и тут же озвучил последнюю мысль: — Я же чую, ты не просто так сюда завалился, о погоде и девочках поболтать. Давай без заворотов, и без того голова кружится. Можешь прямо сказать, зачем пришёл и что от меня надо? — травяные тростинки и головки бутонов на стене переплетались и медленно раскачивались. А за ними, там в глубине, лежала лесная дорога. Рыжий нахмурился: в последнее время откровенные разговоры плохо для него заканчивались. Но пойло Стервятника растекалось внутри сладкими лужами, слизывая контроль над ситуацией. Тело постепенно становилось ватным, а с губ срывались всё новые слова, обнажая искренние чувства. — Понимаешь, я не ожидал, что с этим Новым законом выйдет такая ерунда, — он озадаченно почесал затылок, подбирая слова. — Мои ребята какие-то нервные стали, хотелось их немного расслабить... Чтобы не получилось, как в прошлый выпуск. Ведь всё равно потихоньку бегают — кто в прачечную, кто на чердак. Ну вот и... Только я не думал, что всё так быстро завертится. Рыжая в Четвертую зачастила. Все сидят и ее глазами жрут. Я же ее брат и должен заботиться о ее безопасности, о ее счастье, в конце концов! Она не понимает, чем это может для нее закончится. Взять хотя бы Лорда: он самый большой в Доме эгоист и собственник, то вены режет, то на людей бросается. Представь, что будет, если она на него западет? Или Слепой — кроме Сфинкса и Леса ему на всё наплевать с высокого дерева. Это же ходячий калькулятор! И это ты ещё не видела его на Изнанке.       Рыжий замолчал, смутно понимая, что коснулся запретных тем, но мысли в голове текли медленно и прерывисто, а изнутри напирала сдерживаемая доселе тревога и слова сами скатывались с языка: — Он же оборотень. Здесь человеком притворяется, но сути это не меняет. Он сюда отсыпаться ходит. Думаешь, он всегда такой вялый? Как бы не так! Там он — охотник, сожрет и не заметит, а я не хочу, чтобы Рыжая стала его дичью. Мне важно знать, что у нее происходит, а она мне ничего не рассказывает. Не могу же я ее водить за руку! То есть я мог бы, но ты же знаешь ее характер...       Меньше всего Кошатнице хотелось сейчас думать о Рыжей, её отношениях с названным братом, Лордом и Слепым. Но поддерживать беседу тем или иным способом всё же надо. Её сознание уже готово кинуться вон и унестись далеко-далеко, и это ещё повезёт, если путешествие пройдёт в шкуре кота...       Изнанка, хищный до дрожи оскал Слепого, фигура Рыжего, маскирующегося в расселинах камней и развилках деревьев, перламутровая чешуя хвоста Лорда-дракона и так далее и тому подобное. Все они даже не подозревают, что и кто скрывается за взглядом пронырливых, усатых партизанов. Язык Кошатницы сегодня особенно болтлив и готов раскрыть если не чужие, то некоторые собственные тайны. Надо думать о чём-то нейтральном, чтобы не проговориться. Секундой позже Кошатница с досадой поняла — перевести тему не удалось, слова неодобрения лились потоком: — Слепой, видите ли, ему не угодил. И Лорд тоже не нравится. Сдаётся мне, и твои чувства далеки от братских... Ты на Рыжика слюну пускаешь не меньше других. Сама видела, — Кошачья мама закусила нижнюю губу. Всё-таки проговорилась! Заметил? Сердце вожака Второй сделало кувырок и ухнуло в желудок. На ладонях выступил холодный пот. — Так и знал, что ты не спишь, а притворяешься, когда я прихожу, — нервно засмеялся он и отхлебнул из кружки, чтобы растворить ком в горле. — А на Рыжую я слюну не пускаю, мы же знакомы с самого детства, мы как близнецы! Сколько себя помню, она рядом. Да, она в последнее время очень изменилась... И этот Старый закон, мы же редко виделись, а тут вдруг раз — и она уже девушка, это так странно, и я чисто эстетически, если что... Я просто хочу ей счастья.       Кошатница вздохнула с облегчением. Все вокруг врут. Другим, самим себе... Только Дом обманывать не получается. Но в этих глупых прятках есть и немалая польза, пока человек маскируется, он не успевает разглядеть ошибки других. — Хочешь ей счастья? Чтобы Рыжая всю свою жизнь никого не встретила и умерла старой девственницей? Вот, как я, сиднем сидела в четырёх стенах? Или сам собираешься скрашивать её будни... По-братски? — Кошатница ехидно рассмеялась и придвинулась ближе к Рыжему, хищно уставившись на его бабочку, будто хотела сцапать её зубами. Мысль о том, что её тайна так и осталась неразгаданной, сильно раззадорила Кошатницу. Она даже не заметила, как начала вести разговор о будущем. Список их совместных преступлений рос с молниеносной скоростью: пересечение границ личного пространства, упоминание Изнанки, беседа о времени после выпуска... Что следующее? Кошатницу штормило. На всех уровнях. Волны накатывали одна за другой, отступали, но за ними шла ещё большая волна.       Кошачью маму раздражали уже не только очки Рыжего, его бабочка также мешала глазам и дико выбешивала своей яркостью. Она так и норовила превратиться в настоящее насекомое, мерзко трепыхала крыльями. А вслед за бабочкой её начинал раздражать корсет Рыжего. — Никто из них не ценит ее по-настоящему, — убежденно ответил Крыс. — И никто из них ее не стоит. Она отдаст всю себя до капельки, до последнего вздоха, и взамен ничего не попросит. Она ведь не умеет наполовину. Знаешь, какая она? Живое пламя, солнечный свет, сама жизнь, а эти... Погреются у костра, а догорит, пойдут себе дальше. А от нее останутся погасшие угли...       ...В те дни точно так же гудел ветер за окном палаты в Могильнике. Она снова рядом, и плевать на Старый закон, отживающий свой век в обветшавших стенах Дома. Здесь свои законы. Мало кто из Паучих помнит умирающего большеглазаго мальчика и бойкую девчонку, что всегда оставалась подле него. Ушли, не выдержали Кровавого выпуска. Чужие лица в привычных белых халатах кривятся, когда Крысиный вожак наносит визит в родные пенаты. Теперь их с Рыжей не оставят наедине надолго, и никому не докажешь, что они брат и сестра. Разные фамилии, разные города, разные родители... А паук Янус, он всегда занят. И все-таки Рыжий — его гордость, его маленькая победа, поэтому удается пробиться через кордон медсестер к двери в конце коридора. На этот раз он, а не она, стережет пульс и прислушивается к дыханию. Пауки говорят — осложнение после гриппа. Наконец она открывает глаза. Серьезные, взрослые. Там больше нет озорных искр. На дне — пепел. За окнами сплошной туман, белый, как всё в Могильнике, как будто Дом завернули в вату. Они молча сидят рядом, и сквозь серую золу пробивается росток надежды. Тогда она возродилась из пепла. Сможет ли снова?       Кошатница поморщилась и шумно задышала, скривив в ярости губы. Она подползла ещё ближе к Рыжему, между её носом и его корсетом осталось не больше десяти сантиметров. Чуть-чуть раскачиваясь вперёд-назад, и вперившись взглядом куда-то в район его груди, Кошачья мама прошипела: — А кто её НЕ убьёт? Кто сможет поддерживать огонь костра? Ты?! Знаешь? Что ты вообще знаешь?! — Э-э, полегче, — сказал Рыжий куда-то ей в висок. — Ты спросила — я ответил. И не надо жечь глазами мою бабочку, я, может, из любимых плавок ее сшил, своими руками. Неделю пуговицы застегнуть не мог, пальцы болели! Едва уловимый, пьянящий запах волос Кошатницы и тепло ее тела будоражили сознание и будили временно утихший жар. — Я нежный и заботливый, — тихо добавил он, зарываясь носом в волосы девушки. Голос Рыжего перетекал в ухо Кошатницы, щекоча мурчащими интонациями. Смысл сказанного потерялся где-то на пол пути к сознанию. Нежно нюхают волосы... Её волосы! Ещё одна мощная волна накатила со спины, и Кошатница уткнулась лбом в жёсткую поверхность корсета вожака. Ветер растрепал её пряди, пронёсся по сосновым веткам над головой и оставил после себя запахи морской соли и смолы.       Кошка на кресле настороженно приподняла голову, всмотрелась в застывшие на матрасе фигуры и, расслабленно зевнув, улеглась обратно. — Мы бы с ней уехали, катались бы, мир смотрели. Дался ей этот Лес... — он бессознательно сгреб в объятия собеседницу. Ее волосы пахли чем-то уютным, навевая мысли о лете, нагретой солнцем траве, самодельных карамельках на ложке, подушечках кошачьих лап, но среди всего этого таилось нечто могучее и первобытное, от чего кружилась голова, а пульс отбивал победный марш в висках. Кошатница медленно подняла голову, совершенно безумный, затуманенный взгляд прошёл сквозь стёкла и скользнул глубже. Губы Кошачьей мамы, едва касаясь губ Рыжего, шепнули: — Куда ты меня ведёшь? Рыжий вдруг понял, что она смотрит ему прямо в глаза, как будто и не было там зеркальных стекол. Быстрым движением проверил, не потерял ли очки. Те были на месте. — Я? Веду? — ошалело переспросил он и похолодел от мысли, что все происходящее было сном. Тем самым, его фирменным. Две пары босых ног, сбивая верхний слой горячей пыли и песка, вяло бредут вдоль по просеке. В глазах рябит от стволов молодых сосенок по обе стороны от дороги. И вокруг, на сколько хватает глаз, лежат бело-салатовые барханы мха и лишайников, укрывшие покрывалом корни соснового леса. Палящее солнце лижет неприкрытый затылок Кошатницы. Рыжему легче, на нём котелок. Крыс внезапно останавливается, и присев на корточки у обочины, начинает обрывать с куста черники крупные ягоды. Он отрешённо бросает их в рот, повернувшись в противоположную от Кошатницы сторону. Они оба уже давно молчат. Кошачья мама смотрит на свои ступни ног. Те поочерёдно пытаются раскопать утрамбованный песок, зарываются пальцами ещё чуть глубже, так что Кошатница чувствует на подошве прохладу рыхлой смеси земли и песка. Она медленно поднимает голову к небу и шепчет: — Куда ты меня ведёшь? — Я? Веду? — Рыжий оборачивается, секунду линзы его очков бликуют чёрным, а потом возвращаются к обычному для себя виду ярко-зелёных стёкол. — Я тебя никуда не веду. Меня тут вообще нет, между прочим. О, смотри-ка, земляничка! Ничего себе, поздновато уже для неё, — на ладони Рыжего округлым рубином блестит ягода. — Хочешь? Кошатница опускает глаза. Тёмно-красный шарик. Ягода налита так, что бока вот-вот лопнут. Полупрозрачная, глянцевая кожица, как леденец. И семечки - ежиные иголки. А в центре бело-розовая, ватная мякоть, там где раньше крепилась зелёная шапочка. Кошатница никогда раньше не ела лесную землянику. Ладонь Рыжего непозволительно близко. Взять с его рук?! Он, что, не понял с первого раза?! Но манящий аромат уже проник внутрь и закружил голову. Губы сами потянулись навстречу. Ягода растаяла на языке мгновенно, а вкус во рту никуда не делся. Вкус и запах. В них были: вся сладость летнего утра и прыгучий восторг, детский смех и текучий сироп нежности. В такой небольшой ягоде хранились, оказывается, небывалые солнечные запасы лесной теплоты. Кошатница упоённо смакует оттенки вкуса, и совсем позабыв про Рыжего, делает шаг в сторону от просеки. Дорога пропадает, уступив своё место вересковой поляне. Снова этот сон, с духом кладбищенской земли? Сон, где Рыжему уготована всё та же гнусная роль, без права выбора? Ладони зачесались, и будто бы опять скользнула по коже влажная рыбья чешуя. Глаза Кошатницы стремительно темнели, в очках сложно было понять настоящий оттенок, но цвет определённо менялся, сгущался до серой темноты. — Я тебя никуда не веду. Больше не Ходок. Поняла? — Ладони зудели и стали совершенно мокрыми. Он обнял Кошатницу ещё крепче. Дыхание ветерком щекотало губы. Её вдох — и липкий ледяной страх стекал по щекам вниз, сдавливал грудь и истеричными мурашками расползался по телу. Выдох — и Рыжего обдавало беспредельным потоком спокойствия и теплоты. Река, в чьи волны хотелось нырнуть и раствориться без остатка. Вдох — Выдох. Из холода в жар, снова и снова.       Направление выбрано давным-давно. Рыжий шумно втянул в себя воздух и прошептал: — Вернуться обратно. Со мной... Хочешь?       Губы Кошаницы раскрылись и коснулись его губ, Крыс провалился в странное состояние безвременья. Вокруг расстилалась серебристо-чёрная темнота. Космос вселенского покоя и безмятежности. Мимо, словно замысловатые галактики, пролетали разноцветные змейки наушников, вертящиеся квадратики презервативов, туфли Габи, надкушенные плитки шоколада и апельсиновая кожура. Внезапно ярчайший свет палящего солнца поглотил темноту, в нос проник запах хвои и прелой лесной земли. Рыжий испуганно дёрнулся и открыл глаза.       Глаза Кошатницы начали стекленеть, а лицо вмиг расслабилось и обрело сходство с гипсовой маской. Кошатница начала заваливаться на Рыжего, словно механическая кукла, у которой закончился завод. — Ты чего? — он потряс обвисшее на его руках тело. Ответа не последовало. Крысиный вожак с зарождающимся нехорошим предчувствием уложил девушку на матрас и перевернул на спину. В тусклом свете ночника она выглядела мраморно-бледной и безмятежной, как надгробие в лунном свете. Рыжий прислушался к ее дыханию, но расслышал только завывание ветра за окном. По спине пробежала стая мурашек. — Эй, — стараясь не поддаваться панике, Крыс тронул Кошатницу за плечо, а затем, встав на четвереньки, приложил ухо к груди. И сквозь пулеметную очередь собственного пульса с облегчением различил ровные удары ее сердца. Грудная клетка вздымалась размеренно и беззвучно. Он поднял взгляд и заметил неуловимую улыбку в уголках девичьих губ. — Напугала, — выдохнул Рыжий и вытянулся рядом, привалившись спиной к стене. Видимо, Птичье пойло оказалось слишком крепким для непривычного организма хрупкой девушки. Он нашарил сигареты и закурил, постепенно успокаиваясь. Комната плавала в зеленовато-искристом дыму. Стены истончались, оплывали и таяли, превращаясь в пар. Так тает сухой лед на горячем асфальте. От окна тянуло холодом и темнотой. Крысиный вожак поёжился и огляделся в поисках пиджака, но на нем лежала Кошатница. Рыжий неохотно встал и, чуть не запнувшись о тумбочку, добрался до окна. Черный силуэт дуба прорисовывался гигантской трещиной на белой штукатурке снега. В голову лезла какая-то лабуда. Он закрыл окно, извлек из кармана плеер, своё портативное средство для смывания мыслей, и оторопел, уставившись на пластиковую коробку, тайком сменившую цвет с оранжевого на черный. "Что за бред!" — возмутился он и вспомнил, что держит в руках сломанный плеер Микроба, слезно просившего реанимировать безвозвратно сдохшую вещь, а свой накануне проиграл в карты хроническому везунчику-Шакалу.       Забросив бесполезную штуковину назад, Крыс обошел комнату и остановился рядом с полкой. Вазочка из желудевых шляпок, похожая на шишку, в ней — карандаши, спицы и засохшие фломастеры без колпачков. Рядом одиноко покоится чья-то тетрадь по алгебре, увенчанная рыдающим флаконом лака. И его цветные слезы, и лужица под ним окаменели и покрылись слоем пыли. Стопка кассет на этом фоне выглядит неестественно яркой и новой, как граффити на стене средневекового замка. Пластик подкассетников глянцево блестит над пестрыми обложками с малознакомыми именами. В узкой деревянной хлебнице кассеты лежат уже без обложек, с полустершимися надписями или вовсе без таковых. Рыжий перебирает их: вот эти две — сфинксовы "Дирижабли", черную, с наклейками, постоянно жует магнитофон, а под ними неведомо как попавшая сюда музыка для аэробики. Несколько одинаковых с виду кассет стянуты резинкой для волос — зеленой, как и всё вокруг. Магнитофон с готовностью приоткрывает пасть, проглатывает музыкальные консервы и разрешает погладить себя по округлой спине. Мурчит вступительными аккордами. Рыжий садится под окно, между стеной и матрасом, и рассеянно жует бутерброд. Сыр странно отдает земляникой.