ххх
Лиза просыпается, чувствуя колкие и холодные прикосновения к лицу. С трудом разлепляя глаза и пытаясь сфокусироваться на картинке, она видит только лишь цветные пятна. Проходит всего пара секунд, и Неред более-менее приходит в себя. Девушка громко вскрикивает, увидев, что лицо Кашина буквально в тридцати сантиметрах от неё, лежащей на чём-то очень мягком. Его ледяная рука трогает её щёку, а глаза рассматривают девичьи черты лица с некой любовью и теплотой в взгляде. — Проснулась? — улыбается он, а затем его голова резко разворачивается в сторону от довольно смелого удара по щеке — Лиза, не смотря на своё состояние, смогла ударить его. Однако это было не особо больно. Можно сказать, что Данила практически ничего не почувствовал. — Отойди от меня! Сейчас же! — хрипит Неред, чувствуя, как дико дерёт горло, отчего едва ли удаётся произносить хоть что-то. Тот послушно встаёт с, как оказалось, кровати, на которой Лиза сейчас и лежит. При этом даже поднимая руки к потолку и делая пару шагов назад, дабы показать, что вредить юной особе не собирается. Елизавета переворачивается на бок и, не сводя изучающего взгляда с юноши, нащупывает металлическое изголовье кровати, а точнее — его прутья. С трудом принимает сидячее положение и опускает ноги на холодный пол, ощущая, как вся боль сконцентрировалась в затылке, а в глазах появляются чёрные пятна, тем самым закрывая мужской силуэт, из-за чего Неред едва ли в панику не впадает, думая, что он может воспользоваться сейчас ослабленным состоянием. Если Данила не убил её, пока та была в отключке, то это не значит, что он не может это сделать именно сейчас, верно? Русая не слышит каких-либо звуков ровно до того момента, пока снова не приходит в норму. Поднимая взгляд на Кашина, который продолжает стоять на месте, она замечает, что взгляд у него какой-то взволнованный. — Где… — хрипит Лиза снова, но следующие слова просто застревают в больном горле. Моментально перед её носом появляется стакан, заполненный прозрачной жидкостью. — Выпей, милая, — заботливо проговаривает он, медленно протягивая свободную руку к более-менее чистым русым волосам, но девушка реагирует тут же, ударяя по мужской кисти и грозно смотря на него снизу-вверх. Тот никак не реагирует на оказание сопротивления, однако всё-таки прячет конечность в карман чёрной худи. — Может, выпьешь? Неред осматривает стакан пару секунд, размышляя при этом, что потребность в воде нужно удовлетворить, чтобы хотя бы вернуть себе способность говорить, хватаясь за стеклянный сосуд, а затем принюхивается к содержимому. Запаха нет. Лиза опрокидывает в себя жидкость, опустошая прозрачную ёмкость за несколько больших глотков. Облизывает губы и чувствует, что у неё сразу же мягко отбирают посудину и ставят на пол. Русая оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где она сейчас находится. Это оказалась комната без каких-либо окон, а значит, что это либо подвал, либо ещё что-то, находящееся под первым этажом. Данное открытие не особо утешает Неред, уже подумывающую о побеге. Тут голый и серый потолок, стены и пол, вообще не покрытые чем-либо. На некоторых участках каменных поверхностей Лиза замечает следы от, чёрт возьми, ногтей. Не сильно глубокие, но всё-таки хорошо заметные. И юная особа охотно верит, что это оставили отнюдь не обезумевшие животные, а те, кто был здесь до неё и чувствовал приближение собственной смерти. Помещение не очень большое и квадратной формы. В одном углу стоит ванная, которая, судя по светло-коричневым разводам, находится здесь не первый год, а рядом с ней — такая же печальная раковина. В другом — унитаз и с десяток рулонов туалетной бумаги рядом. В третьем углу, в том, что прямо напротив лестницы, ведущей наверх, находится кровать, на которой и сидит Лиза. Посреди комнаты деревянный стол с двумя разными табуретками. У одной из них ножки обмотаны скотчем. Её швыряли и ломали? Может, использовали как оружие? Девушка морщится от того, что в затылке заболело пуще прежнего. Её даже начинает тошнить. Протягивая к задней части головы руку, она касается только лишь указательным пальцем и тут же вздрагивает, а после шипит. Там зеленоглазая нащупала что-то твёрдое. Скребёт ногтём, терпя боль, а затем осматривает руку. Под ноготком оказалась засохшая тёмно-бордовая кровь. Практически чёрная. — Ты ударилась головой об край тумбы в спальне. Сразу же отключилась, — объясняет Данила. — Не трогай. — Где я? — продолжает оглядывается Елизавета, игнорируя его слова и замечая, что источником света является только лишь лампочка, свисающая с потолка. — В доме моей бабули, — тут же отвечает ей Кашин. — В подвале, точнее. Сам дом в деревне, где все болт друг на друга клали. — Вот так просто рассказал, где держишь меня? — поднимает брови Лиза, убирая голые ступни с пола. Она замечает, что рядом со стаканом стоит её обувь. — Да, — пожимает юноша плечами. — Как-то по-идиотски с твоей стороны, не думаешь? — Нет, — хмыкает Данила. — Ты ведь не сможешь отсюда сбежать, милая, — и, всё-таки, касается её волос, стараясь не дотягиваться пальцами до раны. Лиза замирает, не реагируя на это и поражаясь уверенности в мужском голосе. А Кашин только лишь улыбается, поглаживая слегка грязноватые пряди.ххх
Неред прикладывает ухо к абсолютно каждому участку стен, стучит и с новым ударом лишь сильнее осознаёт — за бетоном пустоты нет, и единственным выходом является дверь, находящаяся на другом конце лестницы. Кричать вообще бесполезно — Лиза орала вчера и стучала по непоколебимым препятствиям, молясь, чтобы её хоть кто-то услышал, но на данные действия даже Кашин не отреагировал, а это значит, что Неред точно не слышно даже если находиться рядом с дверью. Елизавета падает на мягкую кровать со свежим бельём и чувствует, что вот-вот заплачет. Она тут же вспоминает родителей, с которыми пусть и отношения не были идеальными, но зато они действительно любили её, на что Лиза не отвечала взаимностью. Неред зажмуривается от понимания того, как глупо поступала, стесняясь говорить им какие-либо комплименты и слова любви, а также просто обнимать. Она, если и попадала в кольцо из рук какого-либо родственника, тут же примеряла кислую мину, показывая, что ей в данный момент неприятны такие проявления нежности. А как же мало времени девушка проводила с Сашей, постоянно морщась из-за его слюней, соплей и грязных подгузников. Даже материла малыша, когда приезжала к родителям погостить, а тот, укачиваемый матерью, кричал в позднюю ночь за стенкой. Неред чувствует ненависть к той, прежней Лизе, которая не ценила свою семью и все взаимодействия с ней, что должны были остаться приятными воспоминаниями, греющими тебя в особо тяжёлые моменты. Сейчас родителей и младшего братика нет. Их расчленил и буквально приготовил тот, кому русоволосая доверяла, в кого была сильно влюблена. Юная особа ощущает, как по щекам стекают слёзы, а из груди вырывается всхлип. Почему нельзя вернуться назад? Как избежать встречи с этим каннибалом, как примчаться домой и расцеловать каждого члена семьи, крепко обнимая и умоляя о прощении всех бед, причиной которых являлась сама Лиза? Спустя пятнадцать минут Неред засыпает, вдыхая сырость подвала.ххх
— Данечка, милый, — шёпотом поёт Евдокия, заглядывая в комнату. Мальчишка оборачивается на дверь, отрываясь от решения математической задачки, при этом не может не заметить синяк на лице бабушки, который она получила ещё вчера за то, что разбила тарелку. — Угадай, что у меня для тебя есть? — Ба, я не знаю… — задумчиво тянет он, даже не имея представления, что задумала его бабуля. — Вот! — она проходит в комнату и держит перед собой тарелку с большим кексом, в котором ярким пламенем горит одинокая свечка. Даня тут же спрыгивает со стула и подбегает к ней, едва ли не спотыкаясь о небольшой ковёр и с восторгом в глазах смотря на содержимое блюдца. Однако огонёк в его глазах гаснет и тут же мальчик поджимает губы свои тонкие губы, нахмурив брови. — Ба, убирай его скорее! Мама ведь у себя в спальне сейчас! — шепчет тот, хватаясь за одну из рук Евдокии, держащих кекс. — Её ярости нам тогда не избежать, бабуль! — Так задуй же свечу как можно быстрее, милый! — с улыбкой шепчет она, словно потеряв то самое чувство самосохранения. — Давай же! С того праздника прошла неделя, а свечку ты не задувал. Как так? Даня спешно дует на свечу и смотрит за спину бабушки, на дверь. Выдыхает, никого не видя и не слыша шаги. — Всё, прячь скорее! — снова смотрит на неё умоляющим взглядом. — Пожалуйста! — Даже не откусишь? — вздыхает седовласая. — Так, что здесь у нас?! — слышится грубый женский голос. Евдокия медленно оборачивается на свою дочь, стоящую на пороге и поставившую руки в бока. Глаза её прищурены, а нога уже нервно отбивает ритм о пол. Мальчуган тут же чувствует страх и хватается за ткань халата своей бабушки, будто надеясь, что это их спасёт. — Поздравляю твоего сына с десятилетием, — смело отвечают Светлане, на что та поднимает брови, а затем переводит взгляд на сына, словно и не веря в существование праздника. — Тебе должно быть сты… — Мне не стыдно. Мне похуй, — прерывает её женщина, а затем проходит в комнату и указывает на выход. — Собирай своё грязное бельё и проваливай отсюда. Чтоб я тебя рядом с этим сосунком не видела, — морщит свой нос, оглядывая фигуру напротив с головы до пят с неким презрением в глазах. — Я уйду, но только с мальчиком, — Евдокия медленно убирает кекс, ставя его на стол и отходя от внука на шаг. Тот вообще двигаться боится, поэтому стоит на одном месте, смотря то на бабушку, за которую волнуется больше, чем за себя, то на мать, которой искренне желает исчезнуть с лица Земли и перестать мучить и его, и свою же маму. — Ха! Сейчас! Ага! — вскрикивает Светлана. — Пошла вон, старая дура! — Мне это надоело! — вдруг кричит она и вытаскивает из большого кармана своего халата нож, тут же начиная бежать на собственную дочь. Не ожидая таких действий, женщина не успевает среагировать, как тут же получает удар в бок кухонным орудием, которое раньше вообще было тупым. Видимо, это было запланировано, раз уж лезвие легко проткнуло человеческую кожу. Даня стоит на прежнем месте без эмоций на лице наблюдая за этим. У него даже нет какого-либо намёка на шок. В мальчишке словно что-то умерло в один момент. — Старая сука! — рычит Светлана и толкает нападающую в грудь, отчего та вообще летит спиной на пол. Женщина, навалившись сверху и сдавливая собственными коленями чужие рёбра по бокам, впивается пальцами в горло и начинает сжимать со всей силы. Глаза матери Дани пылают от злости, а губы кривятся в животном оскале. Евдокия даже в таком, казалось бы, безвыходном положении не сдаётся и, хрипя, вытаскивает нож, что всё это время торчит из бока дочери, а затем как можно быстрее наносит ещё один удар. Хватка слабеет на шее, затем на лицо льётся кровь изо рта Светланы — её мать задела печень. Седовласая спихивает уже безжизненное тело с себя и тяжело дышит, с трудом принимая сидячее положение. Даня, очнувшись, подбегает к ней и помогает встать на ноги, рассматривая кровь на лице бабушки, которая слизывается вокруг рта её же языком. — Милый… — та слегка улыбается. — Я же говорила, что мучениям настанет конец? Мальчишка смотрит на неё пару секунд, а затем выдаёт сухое: — Конец не настал. Отец ещё жив. Мы же дойдём до конца, ба? Евдокия запускает кровавую пятерню в его рыжие спутанные волосы, продолжая улыбаться. — Конечно дойдём, милый. Вместе. Даня закрывает глаза, вдыхая запах крови и чувствуя, как тёплая алая жидкость, льющаяся изо рта и двух ран мёртвой матери, расплывающейся лужей касается его голых ступней.ххх
Лиза, слыша шум со стороны двери, которую сейчас открывают, не особо торопясь, тут же подбегает к кровати, запрыгивая на неё вместе с ногами и прижимаясь к стенке, на которой больше всего следов от человеческих ногтей. Она обхватывает колени руками, внимательно наблюдая за тем, как Кашин медленно спускается по лестнице вниз, шурша большим пакетом в руке. В другой — тарелка с торчащей из неё ложкой. — Доброе утро, милая, — с улыбкой говорит он, да таким тоном, словно разговаривает с женой, встречающей его на пороге после тяжёлого рабочего дня, а не с заложницей, которая старается держаться на максимальном расстоянии от двери, когда та открывается. Данила ставит на стол тарелку, и Лиза видит там салат из овощей, заправленный сметаной. Он переводит взгляд на тарелку, стоящую рядом ещё с вечера прошедшего дня. В ней лежит рисовая каша, к которой так и не притронулись. Даже ложка своего положения не поменяла. — Что же ты мне за голодовку тут устроила? — тяжко вздыхает. Неред ничего не отвечает, не сдвигаясь с места и продолжая наблюдать за его действиями. — Ты же понимаешь, что ещё дня два и тогда уж точно накинешься на одну из порций? — поднимает Данила светлые брови, облокачиваясь бедром об стол и складывая руки на груди, предварительно положив рядом пакет. — Советую начать есть прямо сейчас, милая. — Хватит меня так называть, — пробурчала она. — Сколько я здесь? — Три дня, — он пожимает плечами и заглядывает в пакет. — Я купил тебе питьевой воды в бутылках… Здесь ещё новое бельё. Только лишь трусы, потому что… — медленно переводит взгляд на Лизу. — Размер твоей груди мне неизвестен. Ещё обработаем твою рану. Хоть в этот раз позволишь? — Я сама, — отвечает Неред, вспоминая, как при первой попытке оказать ей медицинскую помощь, она только лишь толкалась ногами и руками, потому что не знала, чем это может закончиться. — Оставь медикаменты. — Нет, только под моим контролем, потому что ничего из лекарств я тебе не оставлю. Для твоего же блага. — Комфортные условия проживания в подвале для пленницы? — задаётся интересующим всё это время вопросом Елизавета, чувствуя, как сильно сосёт желудок от запаха сметаны. Данила слегка смеётся и качает головой. Он, вытаскивая пару пачек нижнего белья и кладя их на стол, пихает пустой пакет к себе в карман. — Я же люблю тебя, глупышка. — Так отпусти же меня на волю! — вскрикивает в недоумении Лиза. — Не могу. Ты меня не любишь и тут же расскажешь о моём пристрастии к человечине. А нужно ли мне тухнуть в тюряге или в дурке — в чём разница-то, собственно? — от осознания того, что, может быть, ты нашла себе кого-то и создаёшь собственную семью? Нет, милая, допустить такого я не могу… — качает головой Кашин. — Что же, я пойду. Заберу тарелку в обед и принесу тебе суп, — он хватает блюдо с остывшей кашей и вдруг подходит к Лизе, которая ещё сильнее прижимается к холодной стене. Он касается грубой кожей пальцев её щёк, из-за чего та дёргается, а затем замахивается рукой, но Данила вовремя делает шаг назад. — Поешь, пожалуйста, а то твои милые щёчки стали меньше, — любяще смотрит на девушку, а затем направляется к выходу. Как только дверь закрывается, Лиза начинает трястись в рыданиях, думая, что, если её не убьют, она умрёт здесь с голоду или же со старости.ххх
— Ба, машина отца под окнами! — кричит Даня, спрыгивая с подоконника на помытый пол, где тридцать минут назад была размазанная чужая кровь, но вскоре стёртая благодаря усердию мальчика, уже способного в столь раннем возрасте быстро и качественно убираться. — Пошли встречать, милый! — чуть ли не поёт его бабушка. — Как только он окажется за порогом, то тут же закрывай дверь, чтобы не сбежал. Нам ведь такие проблемы не нужны, верно? — Верно, — сразу же соглашается с ней внук, уходя в прихожую. Он переступает ковёр, что был в спальне родителей, в который завёрнуто женское тело. Выбрали именно этот, потому что самый большой и из него не выглядывают ноги или голова. Мальчишка становится за дверь, прижимаясь спиной к маминому пальто, что висит на вешалке, и встав пятками на её идеально чистые сапоги. Затаив дыхание, наблюдает, как бабушка, кряхтя, толкает ковёр ближе к стене, дабы не лежал посреди прохода. Проходят шестнадцать секунд ожидания, счёт которых прерывается ключом, шумящим в замочной скважине. — Выходи! — вдруг шепчет Евдокия. Даня в последний момент вылетает из-за двери, послушавшись бабушку, и ловит недоумённый взгляд отца. — Что ты тут прыгаешь по всей хате? — бурчит Владимир. — Уроки делать, блять, не нужно? — Я… Сделал, — лепечет мальчишка, спрятав руки за спину и ещё не понимая, почему ему было приказано выходить раньше времени. Его бабушка, судя по выражению её старческого лица, не волнуется. — Где Света? — переводит мужчина взгляд на тёщу. Даня прижимается спиной к двери, дабы отец не увидел верхней одежды своей жены, а его бабушка тут же спешит ответить, да так чётко и спокойно, что и не подумать о вранье: — К Марине в гости пошла. Сказала, чтобы ты отвёз этот ковёр, на котором пятно не отстирывается, ко мне в дом, — кивает на «обёртку» трупа собственной дочери. — А то, как она выразилась, пятно мозолит глаза. — Пятно, значит, — кивает Владимир. — Ладно уж, — соглашается быстро, наверняка подумав, что такие решения жене свойственны. Она вечно всю испорченную и старую мебель везёт в дом матери, как в сарай, а сама предпочитает не заморачиваться над восстановлением, покупая что-то новое. — Ещё сказала за раз меня с Данечкой отвезти, — бормочет тёща, уходя в спальню и с кряхтением волоча свою дорожную сумку, забитую чёрт знаем чем. — С хуя ли с пиздюком-то? — щурится мужчина, сурово смотря на мальчишку, который, судя по выражению веснушчатого лица, сам не до конца понимает, что происходит. — Вспылила и сама так сказала, не знаю, — разводит руки в стороны Евдокия, а затем пожимает плечами. — Хорошо, одевайтесь, — вздыхает Владимир, а затем подходит к ковру, форма которого, кстати, крепко закреплена верёвками, дабы он вдруг не распустился и из него не выпал труп. Бабушка улыбается своему внуку, который уже начал понимать, что именно та задумала.ххх
— Милая, я принёс тебе ужин! — Кашин быстро спускается вниз, успевая спрятать ключи ещё до того, пока Лиза его не заметила. Неред принимает сидячее положение в кровати, тут же начиная обувать тапочки, любезно предоставленные ей ещё месяц назад, на шестой день заточения в этом подвале. На стол с шумом ставится блюдо с варёным картофелем и идеально порезанными кусками мяса. — Понравился борщ, да? — улыбается Данила, заметив, что тарелка, которая была заполнена свежим супом в обед, теперь идеально чистая. — Да, — признаётся Лиза, а затем, не вставая с места, вытягивает шею, дабы увидеть содержимое только что принесённой порции. — Я не буду это есть! — повышает та голос. — Убери свою человечину! Сам жри её! — Милая-милая, — он возносит руки, поднимая свои светлые брови и удивлённо смотря на Неред, которая, кажется, если и встанет, то тут же начнёт избивать его этой самой тарелкой. — Какая человечина, что ты? Просто говядина, поверь! — с надеждой смотрит в глаза Неред, пытаясь убедить её в правоте своих слов. — Понюхай и убедись в этом сама. — Отойди от стола, — говорит Елизавета. Как только Кашин начинает делать шаги назад, она медленно встаёт с постели и шагает к столу, не сводя с него глаз. Столько времени прошло, а Лиза всё не подпускает к себе рыжего каннибала. Бывало, он приходил ночью, когда девушка спала и садился на кровать, позволяя себе касаться её тела, а особенно лица. Иногда ему удавалось уходить незамеченным и это в первое время, потому что сейчас у Лизы сон стал более чутким, поэтому, когда она просыпается, начинает на того кричать и хвататься за что угодно, что способно его ударить, но тот сразу же уходил с печальным взглядом, не вызывая тем самым у пленницы какой-либо жалости. Лиза протыкает кусок мяса вилкой и медленно подносит к своему замёрзшему носу, вдыхая запах. Принюхивается ещё раз и, убеждая себя, что это действительно говядина, Лиза отправляет содержимое вилки в рот, тут же усаживаясь на табурет и пододвигая к себе порцию. — Тебе нужно купить шампунь… — проговаривает задумчиво Данила, с улыбкой наблюдая за тем, как уплетают его стряпню, при этом зачёсывая жирные и грязные волосы назад. Неред поднимает брови, но решает ничего не отвечать. — Что же, приятного аппетита, милая. Заберу тарелку через час, а то мне надо самому поесть… — медленно отходит к лестнице, прихватив грязную тарелку из-под супа, а затем, встав на первую ступеньку, оборачивается к девушке. — Может, позволишь поужинать вместе с тобой? — Ни за что, — пережёвывая, тут же отвечает Лиза. От него слышатся только лишь шаги по лестнице вверх и глубокий вздох.ххх
Данила, выходя из уютной кухоньки, когда-то обставленной любимой бабушкой, рассматривает тёплую тарелку, находящуюся в его руках, а точнее её содержимое. Белый рис и два больших куска человеческого мяса, которые Лиза путает с говядиной уже третий раз. Нет, он правда давал ей в первые разы животное мясо, но потом решил, что сдаваться не собирается и считает своей обязанностью развить у Неред любовь к человечине. Когда она уже полностью будет сломана, когда начнёт его подпускать к себе, тогда уже и стоит раскрыть ей все карты, а потом уже и выпустить на волю. Под волей подразумевается дом, но точно не сама деревня, а город и подавно. За окном уже зима — Лиза находится здесь третий месяц, а в подвале становится всё холоднее и холоднее. Данила это замечает и приносит ей более тёплые и толстые одеяла, а также домашние тапки с вязаными носками. Обогреватель купить не может. И проблема не в том, что в подвале нет розеток. Лиза ведь может сделать с этим обогревателем что угодно, поскольку однажды предпринимала довольно нелепую попытку вырубить Кашина и сбежать, спрятавшись за углом, как можно ближе к лестнице и с табуретом в руках. С тем самым, кстати, который весь в скотче. Но тогда Данилу провести не удалось — он вырвал стул из рук и в порыве ярости ударил Лизу по лицу так, что та вырубилась. Естественно, ему стало после этого очень стыдно перед ней, даже прощения пытался просить, но был послан далеко и надолго. Довольно-таки не типичное поведение для пленницы. Лиза то боится, то за языком не следит, то вообще позволяет себе руку поднять. Видно, у неё уже что-то сдвинулось в голове, поскольку раньше была очень скромной и наивной девочкой, которая из-за своего же слабого характера влюбилась сразу же после первой встречи. Данила хоть и силён был духом с самых первых слов, адресованных в её сторону, тоже посчитал Неред очень симпатичной, но за короткий срок влюбился настолько сильно, что не смог противостоять своим чувствам. А сейчас безуспешно пытается вернуть ту любовь, что когда-то питала к нему милая Лиза. Данила смотрит на часы, что висят на запястье и, убедившись, что по расписанию сейчас ужин, открывает дверь ключом, тут же пряча его за ремешок наручных часов. Захлопывает за собой дверь и смотрит вниз, куда ведёт лестница. — Что… — едва вырывается из груди, когда Данила, видит, что Лиза, одетая в пижаму, которую когда-то ей купил Кашин, лежит на полу животом вниз, прямо у кровати. — Милая! — чуть ли не летит с лестницы, спускаясь как можно быстрее и пытаясь вспомнить, что же он здесь оставил такого, чем может себя убить Неред. С шумом ставит тарелку в шаге от лежащей Лизы, а затем тут же переворачивает ту на спину. Не успевает и коснуться шеи, дабы нащупать артерию, как чувствует удар по голове, а затем слышит звон стекла. Кашин шипит, падая на задницу, а потом и на бок. Елизавета тут же встаёт на колени, поднимаясь уже и на ноги, на всех парах рванув к лестнице. Данила поднимается не спеша, стараясь не касаться огромного количества осколков и чувствуя, как постепенно его заполняет злость на смелую девчушку. Стакан, всё-таки, ранил его, но силы Лизы было не достаточно, чтобы вырубить Кашина. — Чёрт… Нет-нет! — панически шепчет Неред, дёргая ручкой двери и понимая, какую глупость совершила, прибежав сюда без ключа. Она оборачивается назад и видит, что на первой ступеньке стоит Данила, смотря на неё потемневшим взглядом снизу-вверх. — Милая моя, — говорит он сквозь зубы, сжимая кулаки, которые мелко трясутся. — Спускайся, — вытягивает в её сторону руку и жестом манит к себе, но та только лишь мотает головой в стороны, прижавшись спиной к двери, словно она её укроет. — Говорю в последний раз… — отчеканивает мужчина, опуская руку. — Спустись. Сейчас же, — едва ли не рычит. Лиза продолжает стоять на месте, давая понять, что не собирается выполнять приказ, на что слышит смешок. Он вдруг двигается вверх по лестнице, хватаясь за перила и переступая через ступеньку. Так быстро настигает её, что юная особа не успевает сообразить и предпринять хоть что-то, как вдруг её хватают за волосы и дёргают вниз. Лиза со вскриком падает на живот, ударяясь подбородком об деревянную поверхность ступени. Неред не успевает встать, как вдруг на пальцы одной руки встаёт тяжёлый кроссовок, тут же надавливая. Под подошвой слышится хруст, смешивающийся со скулёжом Лизы. Обувь начинает давить и крутиться, словно тушит сигарету об асфальт. — Не смей вставать, мелкая дрянь! — кричит Кашин, сжимая кулаки. Его крик ударяет по перепонкам, отчего Неред жмурится. Он убирает свою ногу и видит, что тонкие любимые пальчики, которые он позволял себе целовать тогда, когда Лиза спала, теперь неестественной формы. Но сейчас его, ослеплённого злостью, никак это не задевает. — Заебала, блять, пытаться сбежать! Ты так и не поняла, что это, сука, бесполезно?! Ну, ничего, сейчас ты осознаешь, что идея невероятно глупа. Тогда уж точно станешь следить не только за тем, что делаешь, но и что говоришь своим длинным языком, сукина пизда… — хватает ту за волосы и размеренным шагом спускается вниз. Лиза издаёт писк, когда чувствует рёбрами абсолютно каждую ступеньку, а её локти уже разодраны в кровь и получают в ранки мелкие занозы старых досок. Она ощущает всем своим телом бетонный пол, об который ударилась виском. Тут же обзор начинают застилать чёрные пятна. Елизавету дёргают за импровизированный хвост на голове и волочат в сторону кровати. Неред уже плачет, чувствуя сильнейшую боль в корнях волос, а после вдруг её поднимают и кидают на мягкую постель. Лиза шипит от того, что упала животом на ту руку, на которой повреждены пальцы, отчего там снова послышался хруст. Кашин стоит в плотную к кровати и наблюдает за корчащейся девушкой. Мышцы лица заиграли, когда глаза с расширенными зрачками увидели плоский живот Лизы, который показался из-за поднятой футболки. Там видны и рёбра с уже синеющими следами, оставленными после ударов об лестницу и пол. Лиза только вернула себе способность фокусировать зрение, как вдруг на неё наваливается двухметровое тело прижимая к матрасу и не давая возможности не то, что встать, а даже повернуться или двинуть какой-либо конечностью. — Что ты… — выдыхает Елизавета, как вдруг чувствует грубые прикосновения к случайно оголённому животу. Чужие пальцы начали надавливать на больные точки рёбер, отчего девушка морщится. — Я собираюсь тебя выебать, — рычат на ухо, а затем смачно обводят языком ушную раковину, отчего Лиза едва сдерживает рвотный позыв. Неред расширяет глаза, только сейчас осознав смысл его слов и кричит пуще прежнего, начиная двигать телом так, как только позволяет её положение. — Прекрати, сука, — вторая рука хватается за горло, тут же начиная сжимать. Это даёт нужный эффект: Лиза перестаёт дёргаться, замерев всем телом и, естественно, перестав дышать. Их глаза встречаются. Её зрачки сужены из-за страха и осознания того, что ситуация абсолютно безвыходная. Его — расширены так, что едва различима радужка. В них искрится желание овладеть женским телом. Хватка на шее чуть слабнет, а вторая конечность спускается по животу вниз и, схватившись за резинку штанов, моментально стягивает элемент гардероба вместе с нижним бельём. Данила тут же надавливает пальцами на промежность девушки, уже обросшую волосами за эти месяца, но ему, уже проникающему пальцами в лоно, плевать на этот факт. Лиза дёргается и издаёт стон боли, нежели наслаждения. Ей отвратительны действия и прикосновения Кашина, но вырваться или ударить у неё так и не получается. — Остановись, — просит девушка, едва выговаривая слова, ведь на её горло до сих пор давят, не давая делать полноценные вдохи и выдохи. В ответ ей только лишь смешок. Лиза ощущает, что в неё проникают двумя пальцами, доставляя дикий дискомфорт, от чего она поднимает глаза к потолку и воет, чувствуя, как текут реками слёзы из глаз. Она чувствует, как в её груди словно что-то разбивается, впиваясь осколками в сердце, рёбра и лёгкие. Вдруг из неё выходят и убирают руку с шеи. Неред, вдыхает воздух, подумав, что Кашина отпустило и он вообще сейчас уйдёт, сгорая от стыда, но вместо желанных шагов она слышит, как шелестит ткань. Лиза переводит взгляд на Данилу и издаёт писк, увидев, что он снимает с себя домашние штаны вместе с бельём. Девушка хватается здоровой рукой за прутья кровати и тянет собственное тело. И ей это удаётся. Падает прямиком на пол, снова ударяясь локтями. Бедро натыкается на мелкие осколки, но Лиза плюёт на эту, казалось бы, мелочь и переворачивается на живот, дабы встать, как вдруг на её спину запрыгивает двухметровая туша, не давая возможности сдвинуться с места. — Блядина, — рычит Кашин, просовывая руку между грудной клеткой девушки и полом, а затем поднимая её тело, заставляя прижаться спиной к его груди и встать на колени. — Нет, стой… — панически шепчет Неред. Вторая рука юноши хватается за край футболки, натягивая вещь на лицо пленницы, тем самым закрывая ей обзор. Лиза плачет и дрожит всем телом, когда её грудь сильно сжимают, при этом пытаясь найти влагалище членом. И, добившись своего, в неё входят половым органом по самое основание. Женский вскрик режет слух, но не побуждает к тому, чтобы остановиться.ххх
— Данечка, сбегай, открой домик, — просит Евдокия, когда машина останавливается у знакомого деревянного забора синего цвета, вручает внуку ключ, на что тот кивает и спешно покидает транспортное средство. Он открывает калитку и, минуя пустые клумбы, спешит к главной двери, едва ли не прыгая, дабы как можно быстрее добраться. Владимир тем временем обходит свой пикап и вытягивает из него ковёр, который во всю свою длину спокойно уместился в багажнике машины, поэтому не было необходимости как-то его сгибать. — Тяжёлый такой, пиздец, — бурчит мужчина, закидывая ковёр себе на плечо, а затем он направился к дому, минуя калитку. Евдокия выходит из машины и идёт за ним, осторожно закрывая калитку и смотря на соседские участки, где никого не наблюдается. Владимир проходит через дверь и бросает ковёр на пол. Вдруг одна из верёвочек, зацепившись за угол туалетного столика, стоящего в прихожей, разрывается, тем самым ослабляя один из концов ковра. Мужчина замечает это и вдруг видит, что выглядывает знакомая макушка тёмного цвета. — Что? — проговаривает он, приседая и тут же разрывая вторую верёвочку. На его лице отражается настоящий ужас, когда Владимир видит свою жену в платье, которое в области живота порвано и испачкано в крови. Слыша шаги за спиной, он вскакивает на ноги и тут разворачивается лицом к тёще, которая смотрит на него с поразительным спокойствием на старческом лице. — Старая карга! — восклицает муж уже мёртвой дочери Евдокии. — Ты… Вы убили её! Сука, тебе не жить! — кричит он, но не успевает сделать шаг, как вдруг вскрикивает снова, только теперь жалобно и при этом хватаясь за ногу. Даня стоит за его спиной и смотрит на нож, воткнутый в икру отца. Он сделал это сразу, даже не задумываясь. — Мелкий сучёныш! — рычит отец, поднимая руку и намереваясь ударить мальчугана, как вдруг выдёргивает из его ноги нож, тут же нанося удар в области копчика, отчего мужчина кричит громче прежнего, а затем падает на пол, но при этом оставаясь ещё в сознании. Евдокия, стоящая за спиной зятя, снова выдёргивает нож, тут же всадив его чуть выше, в линию позвоночника, из-за чего даже хруст слышится. Владимир выдыхает в последний раз и замирает с открытыми глазами, смотрящими в никуда. Теперь и отец мёртв. — Милый, да ты просто удивителен! Радость моя! — улыбается бабушка, хлопая в ладоши. Мальчик со счастливой улыбкой на тонких устах смотрит на неё. — Что же мы с ними сделаем? — интересуется мальчик, наблюдая за тем, как Евдокия перетаскивает тело зятя на ковёр, где лежит второй труп. — Увидишь… Принеси топорик из сарая, пожалуйста.ххх
Уже пятую неделю Лиза чувствует только лишь страх, когда открывается дверь, и в подвал спускается Данила с таким взглядом, словно провинившийся щенок смотрит на разъярённого хозяина. На следующий день, после того, как он покинул комнату, всё ещё трясясь от злости и натягивая свои штаны, Кашин ввалился к пленнице, буквально падая на колени и моля её о прощении, едва ли не целуя колени, но Лиза только лишь отодвигалась, сидя в такое позе, чтобы в случае чего начать отбиваться и защищаться. Но юноша и не собирался ей вредить. Он тогда просидел в таком положении десять минут, а потом ушёл, опустив голову. Неред выдыхает, когда дверь по ту комнату закрылась, и она осталась одна. В этот раз он очень сильно удивил её, поскольку принёс букет, который явно не из дешёвых. Цветы стоят в вазе, посреди небольшого стола. Лиза тут же подходит к ним и касается шёлковых лепестков теми пальцами, что хрустели под ботинком Кашина когда-то. Первую неделю они болели, и Неред боялась ими двигать, а так же не подпускала к себе Данилу, желающего осмотреть повреждения девушки. Он пытался сделать это хотя бы во время её сна, но Елизавета всегда просыпалась, когда открывалась дверь. Сейчас пальцы неестественной формы и постоянно ноют, что говорит о том, что они если и срастаются, то неправильно. Стоит Лизе, не видящей цветы чёрт знает сколько, поднести один из бутонов в своему слегка замёрзшему носу, как вдруг к её горлу подкатывает тошнота. Девушка тут же подбегает к унитазу, и тогда всё, что она ела до этого, летит прямиком в туалет. Неред сидит в таком положении минут тридцать, мысленно вспоминая, сколько раз Данила приносил завтрак после такого, как изнасиловал её. Примерно четыре недели прошло. — Чёрт… Нет, — хнычет Лиза, тут же хватаясь за свой живот. — Только не это, нет, — она тут же начинает плакать, не сдерживая громкие всхлипы.ххх
— Милый, ужин готов! — кричит Евдокия, выглядывая из кухни. Даня, сидевший в выделенной ему комнате, спешит спуститься со второго этажа, поскольку бабушка весь день, с того момента, когда он принёс ей топор, провела на кухне, где было громко включено радио. Мальчик проходит через прохожую, где нет ни следов, ни самого ковра, а трупов родителей тем более. Он входит в кухню и оглядывается по сторонам. В воздухе чуется запах жареного мяса, вот только сложно понять какого: ни курица, ни утка, ни говядина. Он усаживается за пустой стол, предварительно помыв руки в предоставленном тазике. — Ба, что же ты с ними сделала? — интересуется мальчик, чуть ли не сгорая от любопытства. — Вот что, — произносит с улыбкой Евдокия, поставив перед ним тарелку с варёным картофелем и куском мяса. Мальчик в недоумении оглядел содержимое блюда. — Попробуй мясо. Проткнув мясной кусок вилкой, он откусывает, а затем поднимает брови, тут же издавая блаженное: «Мм!» от невероятно вкусного кусочка, что чуть ли не тает во рту, легко пережёвываясь. — Вкусно? — спрашивает бабушка, на что внук активно закивал, снова откусывая. — Это его плечо, милый. Даня замирает, разглядывая кусок на вилке. — Хочешь дам ещё кое-что? — Евдокия двигается к плите, а затем возвращается с горячей сковородой в руке. Она подхватывает ложкой тонкий женский пальчик, коих на разгорячённом чугуне все десять штук, а затем аккуратно кладёт на край тарелки внука. — Ноготь я вырвала, так что можешь кусать с любой стороны, — подмигивает и отходит к плите. Рыжий мальчишка откладывает вилку и аккуратно берёт отрубленный палец, обжаренный со всех сторон и блестящий от приправ с маслом. Неуверенно надкусывает под второй фалангой, а затем облизывает поджаренную кожу, удивляясь прекрасному вкусу. Евдокия оборачивается и улыбается, увидев, как её внук пытается как можно больше откусить от пальца. — Ешь-ешь. Тут ещё девять штук, милый. Никуда не убегут.ххх
— Боже! — Лиза тяжело дышит, хватаясь пальцами одной руки за бортики в ванной, в которой сейчас лежит, а вторую, что с неправильными формой пальцами, кладёт на большой живот. Из-под подола длинной футболки льётся кровь быстрее и больше, чем слёзы из глаз девушки, старающейся не делать резких движений и совершенно не знающей, что ей сейчас делать. Спину ужасно ломит, низ живота будто вот-вот разорвётся на части. Неред понимает, что эти схватки её точно не отпустят и, судя по тому, что льётся прямиком в водосток, Лиза сейчас рожает. Тот факт, что в ней зарождалась новая жизнь, сдерживал от того, чтобы утопиться в ванне или же разбить тарелку об запястье. Она всегда мечтала о ребёнке и с появлением живота поняла, что пусть он и будет от такого ужасного и отвратительного человека, как Кашин, но девушка вынесет малыша и подарит ему жизнь. Может, тогда ей позволят покинуть подвал, а там она уже и сбежать сможет? — Милая? — проговаривают со стороны выхода. Данила, увидев Лизу в ванной, кидает пакет с продуктами на пол, а затем подбегает к девушке, тут же хватаясь за её руку, сжимающую бортик. Он впервые касается русой за последний год. — Не… Не трогай меня! Не-е… О, Боже! — срывается на крик на последнем слове, когда в животе заболело ещё сильнее. Несмотря на своё положение, отпихивает его руку, а затем пытается перейти на такое дыхание, которое советовали акушеры в фильмах. Кашин в полном замешательстве, но быстро выходит из транса, завидев, как блестят щёки девушки от слёз. — Я помогу тебе, Лиз, — проговаривает он, а затем задирает футболку Неред, заглядывая туда. — Уже появилась голова! — восклицает парень. — Дыши, милая моя, дыши… — гладит её по коленке, не сводя взгляда с этого процесса. Елизавета, совсем не обращая внимания на Кашина, смотрит в потолок сквозь слёзы и пот, шумно дыша сквозь зубы. Она снова кричит, чувствуя, как её лоно будто разрывается. Стены подвала едва ли не трясутся от женских криков в течение трёх часов. Лиза вырубается под детский истеричный плач и восхищённые мужские возгласы.ххх
— Отдай мне его! Сейчас же! — кричит сквозь слёзы Лиза, в очередной раз ударяя по двери. — Если ты его убил, то я клянусь, что ты сгниёшь в этом чёртовом подвале, Кашин! — её крики переходят на какой-то жалобный писк. Девушка вся трясётся, думая, что, если её игнорируют уже не первые сутки, малыша точно нет в живых. Она вкладывает остатки сил в последние удары, а затем хватается за перила, чтобы точно не упасть. Медленно спускается по лестнице вниз, оглядывая стены и потолок. Садится на последней ступени и хватается за грязные волосы, тут же издавая настолько громкий крик, насколько позволяет больная глотка. Она чувствует, как в ней рушится то, что так долго таила в себе — маленькая надежда на свободу и на мучительную смерть рыжего каннибала. Снова девушка трясётся в рыданиях, облокачиваясь об стену и впиваясь отросшими и ещё не сломанными ногтями в кожу коленей. Вдруг за спиной послышался знакомый звук — дверь открывается. Она оборачивается и видит Кашина. У него в руках белый свёрток из простыни. От него слышится тихое и детское угуканье и вдруг к лицу Данилы тянется малюсенькая толстенькая ручка. Елизавета, увидев, что это живой ребёнок, тут же вскакивает на ноги, готовясь бежать по лестнице вверх. — Стой на месте, — тут же говорит Кашин. Лиза замирает, слушаясь его и выжидая, когда тот уже спустится, предварительно закрыв дверь. Что и происходит: Данила оказывается на последней ступени, смотря на малыша, что у него в руках. — Это мальчик, — проговорил он, протягивая свёрток Елизавете. Та тут же берёт младенца на руки и прижимает его к груди. Чистенький и здоровенький малыш смотрит на неё своими большими глазами. Данила с улыбкой смотрит на это, с умилением в глазах наблюдая за тем, как Лиза впервые улыбнулась за последний год. — Как мы его назовём? — интересуется Кашин, протянув руку к детскому личику, но Неред не позволяет коснуться ребёнка, тут же делая шаг назад. — Это мой ребёнок. Я сама дам ему имя, — проговаривает она. —…Ладно, — вздыхает Данила, а затем направляется к выходу, понимая, что девушке надо побыть с малышом наедине. — Я принесу тебе завтрак через час. Лиза, когда закрылась дверь, начинает слегка укачивать младенца, наблюдая за его умиротворённым выражением лица. — Мы сбежим отсюда. Сегодня же. Будь уверен, — шепчет ему девушка, целуя в мягкий лоб и вдыхая аромат младенца, от чего её губы растянулись в улыбке.ххх
— Милая, я принёс тебе завтрак, — сообщает Данила, захлопывая за собой дверь. Он тормозит на середине лестницы, удивлённо смотря на то, что младенец лежит совершенно один в мягкой постели, а Лизы, которая наверняка бы не отходила от него ни на шаг — тем более, тогда, когда открывается дверь — рядом не наблюдается. Кашин проходит в комнату, но не успевает и развернуться, как вдруг над головой шуршит пакет, что четыре дня назад был заполнен продуктами, и накрывает его, обхватывая вокруг его шеи. Данила не успевает нанести удар локтем, как вдруг на него прыгают, тем самым повалив на пол. На его руки становятся острыми коленями, не давая возможности нанести удар. Пакет ещё сильнее сжимается вокруг шеи, теперь мешая дышать. Кашин раскрывает рот, роняя слёзы от осознания того, что это точно его конец, что он не смог добиться того, чего хотел — возвращения любви Лизы. Он дёргается, но силы исчезают так же стремительно, как запас воздуха. Прошло около пятнадцати секунд. Данила перестаёт двигаться ещё на десятой, но Неред продолжает держать его голову в пакете, чтобы наверняка. Она медленно встаёт с уже мёртвого рыжего каннибала и снимает полиэтилен. Глаза, в уголках которых собралась солёная влага, открыты и смотрят в сторону кровати, где начинает плакать младенец. Лиза ощупывает тело и, найдя ключ под ремешком часов, тут же бежит к выходу, уже истерично смеясь и приговаривая что-то вроде: «Наконец-то! Я сделала это!». Она скрывается буквально на тридцать секунд, но тут же возвращается в подвал с большим кухонным ножом в руке. Девушка садится на колени у свежего трупа и тут задирает рукав его худи. Буквально пару секунд и нож втыкают в плечо. Лиза захохотала пуще прежнего, вознося руку с окровавленным ножом и снова нанося удар. Кровь полилась на бетонный пол, касаясь женских коленей. Девушка начала упорно резать ножом, схватившись за плечо. Проходит минута и кусок свежего человеческого мяса у неё в руке. Неред разглядывает это, а потом впивается своими передними зубами в мягкую плоть, тут же усердно начиная отрывать кусочек поменьше. Её зрачки с каждой новой каплей крови, касающейся языка и заполняющей рот, расширяются в диаметре. Вкус кажется таким знакомым. Плач ребёнка отвлекает от трапезы. Лиза подбегает к кровати и яростно смотрит на младенца, лицо которого раскраснелось из-за рыданий. Тот с ужасом смотрит рот матери, испачканный в отцовской крови. Не успевает тот зарыдать снова, как вдруг затыкается окровавленным куском чужой плоти. Он тут же начал захлёбываться алой жидкостью. — Кушать захотелось, сладкий? Ешь! Ешь! — кричит Лиза, наблюдая за тем, как тот дрыгает руками и ногами, пытаясь отвернуться, чтобы избавиться от крови, что заполняет его маленький рот. Детское мычание замолкает спустя пару секунд. Елизавета, не наблюдая какое-либо шевеление со стороны собственного ребёнка, замирает, а затем убирает кусок мяса от его открытого рта. Девушка начинает трясти маленькое тельце и бить по груди кулаком. Младенец никак не реагирует на это. Захлебнулся в крови собственного отца, не прожив и месяц. Лиза гладит маленькую ручку с девственно нежной и гладкой кожей, а затем переходит окровавленными пальцами на детский пухленький животик. — Как он там говорил? — хрипит та, обезумевшим взглядом смотря в погасшие маленькие глазки, что уставлены прямо на неё. — Младенец слишком мал и он на десерт, да? Вся семья в сборе, прям во время завтрака.