Dominante White

— Тебе не кажется, что ты выглядишь как-то потрёпано, Накахара-кун? — Я… Просто упал с лестницы. Чуя действительно упал с лестницы, когда бежал наверх, к боссу. На середине дороги, аккурат после того как разминулся с беловолосым глухим, он, непонятно почему гложимый виной и чувствующий неловкость, вдруг неожиданно вспомнил, что забыл папку с документами на диване, куда вчера её и швырнул вместе с одеждой, — это то неприятное чувство, когда в сердце впивается иголка, а глаз начинает дёргаться. В безнадёге Чуя оборачивается на задние сиденья, но там хоть шаром покати. Нога резко упёрлась в педаль тормоза, из горла вырвался необъяснимый человечеству раздосадованный рык, и к юноше внезапно пришло осознание, что руки человеку даны для того, чтобы держать ими палку и грозить палкой богу. Ну сука, ну как так-то? Парень полсекунды тарабанил пальцами по рулю, соображая, что ему делать, глядя испуганными глазами в верхнее зеркало. Зарылся сначала одной рукой в волосы, сильно оттянув себя за пряди, а потом, плюнув на всё, прижал машину к бордюру, выскочил из неё на реактивной тяге, громко хлопнув дверцей, и побежал обратно. Ну не развернётся он во дворах, негде, только время потеряет. Чуя благодарил свои почти каждодневные тренировки за выносливость, несясь наперерез всему, что двигалось, перескакивая скамейки и сворачивая в самые злачные дворовые переулки, лишь бы добраться до дома побыстрее. Не его день сегодня, ох не его. Когда Чуя только выбежал, он почему-то оглянулся туда, где стоял светловолосый, преградивший ему ранее дорогу, чтобы посмотреть, стоит он там или уже ушёл. Так и стоит… Смотрит, словно взглядом провожает. Вот ведь нелепо рыжий выглядит, наверное, в его неопределённого цвета глазах, когда только что безуспешно наорал на него из-за спешки, навернулся на льду и чуть не уронил за собой, а потом, проехав несколько метров до конца двора, вдруг остановился, выбежал из машины и в одном осеннем плаще, надевая его в процессе, рванул в противоположном направлении. Парень просто, на самом деле, вообще почти никогда не продевал руки в рукава и носил плащ накинутым на плечи, но что поделать, ситуация сейчас просто аховая — сами пробежитесь в минусовую температуру в одной рубашке с жилетом. Какой интересный парадокс: сначала Чуя в сердцах называл этого глухого идиотом, а теперь светловолосый незнакомец наверняка будет в мыслях называть идиотом его. Мгновенная карма в двойном размере. Было адски холодно. На бегу Чуя плаща не застёгивал — забил, и именно поэтому в его голове совершенно беспричинно крутилась глупая детская песенка про «чёрный плащ», стоило развевающимся от ветра полам одежды хлопнуть позади или, зацепившись, скрежетнуть о ствол дерева. Что и говорить, Накахара бегал быстро. Даже очень быстро. Его не волновало, что по тонкому слою снега он бежит в официальных чёрных туфлях, что каблук мучительно умирает, скрипя о снег, стоило притормозить, чтобы резко свернуть и не врезаться в стену. От волнения и раздражения на всё и самого себя в том числе сердце билось громко, дыхание было шумным, Чуе не хватало воздуха, но он бежал. Бежал, блять, как в последний раз в своей жизни. В какой-то момент в груди ёкнуло, что он мог забыть ключи от дома в машине… В этом случае он был бы готов просто лечь на спину на снег прямо здесь и лежать, безразлично смотря в серое ноябрьское небо. Но ключи были. Звякали в кармане. Ладони бьются о стальную дверь парадной, Чуя со скоростью подстреленной лошади и через ступеньки взбирается обратно наверх. Мори, скорее всего, уже готовит нож, которым будет разделывать опоздавшего, ведь ценный и пунктуальный сотрудник даже не удосужился предупредить — телефон не заряжен, — но Накахаре уже всё равно: единственный раз, когда он остановился отдохнуть и перевести дух за те десять минут непрерывного бега, был тогда, когда он, влетев в квартиру, опёрся спиной о дверь и замер, тяжело дыша. Теперь ему адски жарко. Сквозь изнеможение и усталость машет рукой на своё лицо. Он прошёл в комнату, взглянув на часы и приняв всю бренность бытия. На месте ему нужно было быть пятнадцать минут назад. Наверное, Мори-сан мысленно отвесил пару пощёчин пунктуальному мальчику уже раза три, причём период времени, с которым Чуя получает по лицу, сокращается в обратной пропорциональности тому, как время отсутствия Накахары увеличивается. Чуя, конечно, думает о пощёчинах образно: его в жизни никто и пальцем не тронул, кроме огребания люлей от людей, к которым он был послан и которые потом горько жалели о распускании своих рук, и от пару раз прилетевшей по носу тренировочной боксёрской груши когда-то в шестнадцать. Чуя, конечно, понимает, что лучше бы он этих оплеух в реальности получил, чем наблюдать потом скопление стопок бумаг на своём столе от любимого босса, чтоб не просто бездумно подписать, а ещё и перечитать. В принципе, стрелка сдвинулась ещё на две минуты вперёд, и Чуя понял, что уже похер. Он сидит с этой папкой в руке на диване, трёт глаза пальцами другой руки и чувствует себя неважно от усталости и измены температур — было холодно, потом жарко, потом тёплая комната. Блядский день. Заварить уже кофе, что ли? В его телефоне наверняка куча пропущенных звонков и непрочитанных сообщений. На секунду возникла идея зарядить телефон и написать боссу, что он, бедный, болеет, но Чуя знает, что Мори приедет к нему персонально и сломает руку за ложь — Огай не только хитрая просчётливая крыса, но и врач по образованию. Нет, конечно, руку Чуе по-настоящему никто не сломает, но терять уважение дядюшки не хочется. Ну, а что он в оправдание скажет? Опоздал, психанул, забил болт. Чуя прячет папку с бумагами и недельным отчётом под плащ, прижимая его к боку рукой, и не с первого раза попадает в замочную скважину, думая, где же он так крупно проштрафился, если отплачивает сегодня таким ужасным днём. Ладно, может быть, на работе и дальше будет получше. У двери Чуя на всякий случай окидывает квартиру взглядом на предмет забытой вещи, но теперь-то всё уж точно при нём. Подумав напоследок, юноша всё-таки проходит в спальню обратно, бросив рыбкам в аквариуме покушать. Да, у Накахары дома есть аквариум с рыбками. Он залипает на искусственные пузырьки воздуха и зеленоватую подсветку воды по вечерам, когда голова не работает, а ещё очень переживает, если одна из рыбок вдруг погибает. Жалко же. Он ведь так старался не забывать про их существование и даже вроде как содержал аквариум в чистоте. Мори когда-то посоветовал воспитаннику для расслабления кипящей головы завести рыбок, и это, на удивление, помогло. Логика подсказывает Чуе на самом выходе, ёжась от холода и выпуская изо рта едва заметный пар, бежать со скоростью света к машине обратно, а здравый смысл — никуда не торопиться и возвращаться к своей малышке уже неспешно, ведь всё равно терять нечего: проебать — так проебать основательно. Выигрывает всё-таки здравый смысл, и юноша, тяжко вздохнув и закатив глаза, понимая, что уже ничего не исправит, достаёт сиротливую сигарету из кармана плаща, оставленную там чёрт знает когда, похлопав себя по карманам в поисках зажигалки. Эту зажигалку с изображением солидной красной розы ему подарил Мори года четыре или лет пять тому назад, когда прознал, что воспитанник пристрастился к курению. Чуя тогда замялся и шаркнул ногой, сцепив руки сзади в замок и хмурясь, но дядюшка справедливо заметил, что, во-первых, Накахаре уже почти восемнадцать и он сам вправе решать, курить ему или нет; во-вторых, от курения в крайнем случае можно вылечить гораздо легче, чем от той же наркомании; в-третьих, Чуе уже хватит стрелять зажигалку у Хироцу-сана. «Поверь мне, Чуя-кун, — Мори всегда был мудрым и рассудительным человеком. А как им не быть, стоя во главе такого огромного змеиного гнезда? — Я видел стольких безнадёжных, готовых за дозу руку себе отрезать и банк ограбить, что ты, ставший одним из пяти руководителей моей организации, кажешься венцом всей человеческой эволюции, курящим фимиам». И сейчас, смотря на эту зажигалку и думая о Мори, впервые сегодня узнавшем, что племянник физически умеет опаздывать, ему становится неудобно, но ничего уже не сделать. Он как упал в реку с быстрым течением, несущим его к водопаду, но просто лежит на воде, принимая судьбу и даже руками для приличия не взмахивая. Такие переживания, когда, казалось бы, просто впервые опоздал. Неплохо так опоздал. Чуя выглядит слишком молодо для всего того, что он делает. Костяшки его рук под кожаными чёрными перчатками били лица не одного представителя какой-нибудь важной организации за долги или враньё, и в эти моменты Накахара чувствовал себя чёртовым коллектором. Его указательный палец правой руки не раз давил на курок, его глаза не раз наблюдали, как на стенах распускались розы из кровавых мозговых извилин, и в эти моменты Накахара чувствовал себя верхом пищевой цепочки и самым правильным и вежливым мальчиком из всех разыскиваемых преступников. Он не раз спокойно ходил по магазинам и отвозил оставленные на парковке тележки на их законные места у супермаркетов, чувствуя себя в эти моменты прилежным законопослушным гражданином. Почти всем он обязан Мори, ведь все его, Чуи, коллеги, не раз взламывающие программы банков, не раз спекулирующие опасными данными и не раз проводившие мирные подпольные доставки медикаментов-наркотиков и незарегистрированного оружия, в базах отмечены хорошими офисными сотрудниками с приличными трудовыми книжками и заслугами на работе. Заслуги существующие — работник месяца, например. Не уточнялось, что работником месяца становились за добровольно-принудительное изъятие-перехват договора или подмену важных бумаг, но кого это интересует? Чуя владел просто великолепным даром убеждения — кулак в лицо и нож у горла делали своё дело каждый раз, когда требовалось. У Мори, казалось, был прирождённый талант отыскивать нужных людей, обеспечивая их прекрасной чистотой перед законом, но и сажая на мнимую цепь, как натасканных на человеческую плоть псов. Чуя был его лучшей собакой на привязи. Щенком. Чуя входит в касту тех фантомных рецидивистов, о злодеяниях которых ходят легенды и слухи, но никто не знает, как выглядит этот рецидивист. По метру с кепкой в модной шляпке, с рыжими завивающимися волосами, элегантным перчаткам и одежде едва не от кутюр, на которой каждая пуговка стоит, как неплохой телефон последнего поколения, можно максимум сказать, что юноша состоит в списках модельного агентства, а мешки под глазами — от ночной зубрёжки на утренние лекции и семинары. Если Чуя вылезет из своего жилета, снимет перчатки и шляпу, он легко смешается с толпой студентов, если не старшеклассников. Чуе хотелось бы считать деньги на искусственную дрянь, именуемую бич-пакетами, в супермаркетах, воровать сигареты из киосков и шататься по ночным клубам, зная, что завтра зачёт. Но у Чуи тяжёлая рука, и обеими он не раз бил чужие лица, нет нужды в дорогих пачках курева, есть виски, рыбки в аквариуме дома и ни одного привода по малолетке за хулиганство. Примерный мальчик. Завидный жених. Уставший от постоянной беготни в свои двадцать два и такой ответственности на своих плечах в свои двадцать два. У него до сих пор спрашивают паспорт при покупке алкоголя, и Чуя боится однажды по заёбанности вместо документа достать нож и начать угрожать им, опустившись до уровня какого-то грабителя-новичка. У Чуи несколько паспортов, и спасибо Мори, что Чуя иногда, устав, сам путается, где настоящий. Его организация — одна непрерывная цепочка, где в случае раскрытия одного расколются все. У него в кармане лежат проездной студента и ключи от машины. Дым от сигареты серый, как ноябрьское небо. Время ушло далеко за девять утра, и Чуя, хмурясь, потирая плечо от холода, думая, как бы ему не подхватить простуду, видит со входа в тот злополучный двор свою чёрную малышку, немного криво припаркованную к обочине. Тишина на улицах. Утренняя расслабляющая тишина, когда даже опоздание не кажется чем-то ужасным, или Чуе уже стало глубоко плевать. Под туфлями поскрипывает тонкий слой снега, на волосы насели прозрачными крупицами крохотные снежинки. В принципе, сегодня не так уж и холодно, или это Накахара уже привык. Вон там, через шагов двадцать отсюда, у одной из многочисленных парадных серовато-зелёного дома стоял светловолосый, когда отскочил от машины в сторону, после того как помог упавшему подняться. У Чуи до сих пор перед глазами эти неестественно белые пряди, пушистой чёлкой свисающие на лицо, и обеспокоенно-испуганные глаза то ли серого, то ли голубого, то ли ещё какого-то неопределённо-светлого. Такой бесконечно грустный взгляд может быть у бездомных или очень несчастных собак, но то, что такой взгляд у глухого, совершенно не удивительно. Он ведь ещё руками что-то показывал. Возмущался? Вот надо же было Чуе именно сегодня взять и так талантливо объебаться! Наорал на беднягу, пускай тот и не слышал. Или слышал, просто не говорит? Накахара искренне считал себя безжалостным и не сентиментальным, но этот инцидент плотно засел в голове. Юноше очень неудобно за свою оплошность. Машина приветливо мигает дважды, когда Чуя нажимает кнопку разблокировки на ключе. В его мыслях мечутся вина и жестокость. Скольких людей он не жалел? Сколько раз ему было плевать на чужие судьбы? Бесчисленное количество раз Чуе было всё равно на тех, кто был в месте заложения взрывчатки. Какое ему дело? Босс отдал приказ — Накахара приказ выполняет. Это Мори должны заботить жизни невинных жертв, как заказчика, а исполнители тут вообще ни при чём. «Да пошло оно всё к чёрту! — Чуя поворачивает зеркало на себя, смотря, как выглядит, и стряхивая со шляпы мелкий снег. Он привык к запаху вишнёвого табака в салоне. — Если буду волноваться за каждого прохожего, мои нервы сдохнут через час». Машина снова холодная. Накахара вздыхает, стряхивая пепел в пепельницу в бардачке, и держит руль одной рукой. Благоразумно не снимает плаща, чтобы не превратиться в сосульку. Глянул в боковое зеркало, чтобы уж точно ни в кого не врезаться, но неожиданно взгляд падает на маленькое белое пятно в углу, отражающееся в этом зеркале. Голова в сторону — в окне первого этажа жилого дома, прямо напротив машины, виден белый кот. Пушистый, красивый, с лоснящейся шерстью, словно вылеплен из чистого снега. Сидит на подоконнике и спокойно смотрит Чуе прямо в глаза, хотя, казалось бы, только что наблюдал за птичками на дереве. Юноша долго пялился на зверя, пока тот, махнув хвостом, не спрыгнул с окна. Чуя рвано давит на газ, моментально покидая двор. Чёртово животное. Чуя любит кошек, но именно этого кота за именно сегодняшнее появление в поле зрения возненавидел. Чем ближе к главному офису, тем сильнее Чуя сжимает руль. Кажется, что пальцами он сейчас сдавит его к чёртовой матери, но Накахара не настолько силён, чтобы с одного удара пробивать кулаком машины насквозь. Высокое здание с большими окнами от потолка до пола, только всё равно снаружи ничего не видно — они словно чёрные, если смотреть с улицы, словно зеркала, отражающие солнце. Место, где обычно парень паркует машину, пустует. Вот что прожигал взглядом Мори-сан из своего кабинета, иначе почему идеальный прямоугольник на этом месте почти не покрыт снегом? Папка под плащом оледенела, и Чуя, двинув рукой, неосознанно прижимая холодную вещь к тонкой ткани рубашки, внезапно вздрогнул, жмурясь. Холодно-холодно-холодно. Поскорее бы попасть в кабинет, там помещение отапливается; Чуе думается, что он поставит ноутбук на колени и отъедет на своём стуле поближе к батарее, чтобы отогреть замёрзшую задницу и поясницу. Дверца хлопает, и стоит Накахаре показаться вне своей малышки на колёсах в ещё летней резине, он вдруг чувствует чей-то взгляд на спине. Это Мори наверняка с высоты своего офиса смотрит на несчастную фигурку в плаще, удивительно не торопящуюся, и для убедительности Чуя пару раз подпрыгнул на месте, показывая, что ему холодно и он якобы изо всех сил торопится. Накахара специально не поворачивается лицом к зданию, чтоб случайно не встретиться взглядом с Мори, делает вид, что смотрит на часы, которые, блять, сука, забыл дома, подскакивает на месте и бежит внутрь. Камеры улавливают опоздавшего сотрудника, опознавая по лицу и автоматически раскрывая перед ним двери. Мимо сотрудников и ресепшена проносится вихрь, именуемый самым пунктуальным мальчиком в организации. Проносится, когда на часах стрелки застыли на без двадцати десять. Отсюда видно, как возле лифта скопились люди, да и не реактивный этот лифт, чтоб подняться за секунду на один из верхних этажей. Люди ещё выходить будут на этажах до этого… Чуя останавливается, глядя на ме-е-едленно раскрывшиеся двери, тихо звякнувшие, оповещая о прибытии, и на ме-е-едленно вползающую в стеклянную кабину толпу в официальных костюмах, понимая, что втискиваться — бесполезно. Он щёлкает пальцами, нахмурившись и свернув к лестнице, застучав по ступеням каблуками туфель и перескакивая через одну. Даже плаща не снял, несётся прямо в нём. Эта спешка исключительно из-за того, что Чуя обещался вчера показаться в кабинете босса ровно в половине девятого с этой несчастной папкой, хотя даже к полдесятому опоздал. Юноша придерживает и снимает шляпу, пропуская спускающуюся по лестнице и здоровающуюся с ним секретаршу, улыбнувшись и делая вид, что не задыхается от бега, а затем рвётся наверх снова. Пролёты пролетают перед глазами на раз-два, и Чуя уже предвкушает, как бьётся лбом в дверь офиса шефа, тормозя, но зато будучи на месте. Ну, да, опоздал… Накахара уже видит эту дверь, поднимая голову и отрывая взгляд от носков своей обуви, как вдруг нога предательски запинается о ступень, рука машинально крепче сжимает папку, вынутую из-под плаща, чтобы из неё никакие бумаги не разлетелись, а подбородок встречается с полом. Дикая боль в нижней челюсти. Искры из глаз. Блять. Под взглядами сотрудников организации юноше уже глубоко наплевать на то, что опоздал. Он прикрывает рукой глаза, рыча культурное на сей раз «Да что ж сегодня за день-то такой», ме-е-едленно поднимается, отряхивая полы плаща и игнорируя боль в коленке, поднимает с пола слетевшую с головы шляпу, выпрямляется и наконец решает снять верхнюю одежду, накидывая плащ обратно на плечи. С одной стороны, хорошо, что он прямо на пороге кабинета Мори-сана не запнулся нога об ногу. С другой — если босс в это время наблюдал за камерами, установленными перед дверьми его кабинета… Зато увидел, как верный сотрудник к нему торопился. У Чуи взгляд, как у заебавшейся тягловой лошади. Он уже более спокойно подходит к двери, потирая подбородок, встряхнув головой и наконец-то дёрнув на себя ручку. Он должен был сделать это больше часа назад. Большое тёмное помещение с красным ковром на полу, высоким потолком и приглушённым светом: окна выходят на теневую сторону. По обе стороны от двери стоят два охранника, даже не отреагировавшие на появление Чуи. Мори сидит, закинув ногу на ногу, в своём обитом тёмно-красным бархатом кресле боком к вошедшему, просматривая в очках с тонкими линзами какие-то бумаги, а после звука закрывающейся двери откладывая документацию вместе с очками на низкий стеклянный стол перед креслом. Рядом с местом Огая стоят ещё двое кресел, и обычно в них сидит сам Чуя с наставницей Коё-сан, если они оказываются в кабинете вместе. Выглядит он, Мори, как обычно: чёрное пальто с высоким воротником, красный шарф, накинутый на шею и не завязанный, белые перчатки, всегда ассоциирующиеся с хирургией, общий тёмный оттенок всего остального. У Чуи перед глазами всегда стоит один и тот же образ, одни и те же мысли при одном упоминании о боссе: «защита», «Дракула», «смерть». Смерть противнику от защиты боссом и смерть самому себе от босса за предательство, выбирай. Накахара всегда подсознательно понимал, что, хоть и является не только племянником этого человека, но и одним из пяти Руководителей, Мори всегда будет относиться к нему лояльнее, чем ко всем остальным, разве что исключая Коё-сан и Акутагаву-куна из компьютерного отдела. Они единственные, пожалуй, знают о родственной связи своего босса с их коллегой, только источники информации были разные: Коё-сан как наставница Чуи с его юношества, чтоб не болтался большую часть времени один, была в курсе их семейственности изначально, а Акутагаве-куну как товарищу рассказал уже сам Накахара, сказав, что это самый большой секрет. И плевать, что им было уже восемнадцать. Чуя мнётся на пороге, чувствуя себя растрёпанным. Проходит спокойным шагом ближе к Мори, продолжая держать папку в одной руке, но снимая шляпу второй, прижимая её к груди, и садясь на колено. Колено болит от падения на лестнице. Это преклонение стало знаком уважения или чего-то подобного, да и вряд ли подумают так, что один является родственником другого. Сокрытие — чистая формальность в своих кругах и весомый аргумент в чужих в случае утечки информации и во избежание шантажа. В строжайшем секрете нужно держать родственные и романтические связи с кем-либо, будь то твой коллега или обычный гражданский, когда состоишь в списках таких организаций — таких, которые чисты перед правительством, но за спиной этого правительства и контролируют криминальный мир, и являются его неотъемлемой частью. Мори, наверное, хотел спросить, что за бес его пунктуальнейшего сотрудника попутал, но потрёпанный вид увидел быстрее. Чуя так и не поднял головы, не смотря дядюшке в глаза. А после дальнейшего вопроса о виде-растрепайке он почувствовал себя ещё более неловким. Отвратительный день. Шеф глянул на охранников, махнув рукой, — знак, чтобы телохранители покинули помещение. Босс молча приказывал охране уйти только в присутствии какого-либо Руководителя, что, несомненно, являлось символом бесконечного доверия. После закрытия двери Мори вздыхает. — Встань, Накахара-кун, — и Чуя опирается рукой со шляпой на колено, поморщившись, выпрямляясь. Он всё ещё чувствует себя виноватым и смотрит в сторону, словно ему пятнадцать, а родители нашли порножурналы под его подушкой. — Ты же знаешь, что зеркало и вешалка стоят позади тебя. Приведи себя в порядок. Накахара уже привык к подобного рода просьбам от Огая, стоило ему прийти к нему с отчётом или ещё чем-нибудь. Он шагает ближе, кладя заботливо принесённую папку на стол возле Мори — не папка с бумагами, а прямо кощеева смерть в яйце, — а потом разворачивается, отходя к зеркалу чуть поодаль от входной двери. И правда, после падения с лестницы его волосы растрепались, и подбородок слегка покраснел от падения. Нижняя челюсть тоже болит. Шляпа и плащ оказываются на вешалке, Чуя оправляет рубашку, жилет, встряхивает головой, поправляя перчатки и натянув их на руки побольше. На колене у него будет неплохой синяк, но это мелочи. Воротник снова в порядке, ничего не задрано, юноша ощущает себя лучше. Соврать про причину опоздания или выкладывать как есть? Мори отлично умеет уличать во лжи, и кто, как не Чуя, мог понять это самым первым. Когда дядюшка, бывало, агрился и не на пустом месте, а вполне за дело, шестнадцатилетка обиженно уходил к сестрице-наставнице — рядом с ней он мог пообижаться молча, но с комфортом, или даже поговорить. Когда Коё отчитывала за дело, Чуя, насупившись, или уходил домой, или сидел у Мори. Огай почти никогда не запрещал воспитаннику находиться в непосредственной близости, если только не был в кабинете с кем-то. Нарочно был пущен слух, что Чуя здесь пока только мальчик на побегушках и, может быть, является родственником Коё, но никак не Мори. Прошло уже шесть лет, у Чуи собственная квартира, а иногда до сих пор хочется по привычке свернуть в кабинет к Коё и отсидеться по старой памяти там. Чуя стоял подле кресла Мори, сцепив руки в замок за спиной и найдя в себе силы смотреть шефу в глаза. Он уже не мальчишка, чтобы прятать взгляд, да и какого-либо масштабного косяка не допустил. Спокойный взгляд, серьёзное лицо. Через зеркало юноша видел, как босс просмотрел всё содержимое папки, ради которой всё утро было просрано и послано в задницу. Сколько вообще неприятностей случилось за эти два часа? Будильник не сработал — раз. Замёрз в машине — два. Встрял во дворах, наорав на глухого — три. Забыл папку и побежал за ней обратно домой — четыре. Основательно опоздал — пять. Чуя незаметно за спиной загибал пальцы руки, вспоминая. Не поел — шесть. Вина — семь. Упал на лестнице — восемь… Да, Накахара, молодец, ты умеешь считать до десяти. Зато рыбок покормил и не будешь мучиться, что они там с голоду коньки отбросят. Если босс сейчас не четвертует его, нужно будет спуститься в кафетерий и выпить хотя бы кофе. Или никуда не спускаться и просто выпить в кабинете… — Знаешь, Накахара-кун, — Мори глянул на сотрудника, а потом кивнул на кресло рядом: — Присядь. И Чуя сел, как по команде. Глубоко вдохнул, положив руку на подлокотник и опёршись спиной о мягкую спинку. Ладно, он уже не маленький и вполне может отвечать за содеянное. Пора расслабиться. — Если ты не высыпаешься, — Мори откладывает бумаги на стол, переведя взгляд на Руководителя, — ты мог бы, во-первых, предупредить. Такая вещь, как отгул, свойственна всем работодателям и их подчинённым. — Я не… — но Огай, нахмурившись на секунду, ясно даёт понять, чтобы Накахара дал договорить и не начинал оправдываться раньше времени. — Во-вторых, я уже сам не припомню, когда ты самостоятельно брал отпуск, — Чуя почему-то именно в этот момент почувствовал, какая всё-таки слабость во всём теле от недосыпа, стресса и бега по холоду. Его в тепле начинает понемногу развозить, юноша ощущает это по тяжелеющим векам. — Я понимаю, что многие в твоём возрасте работают на износ, если не подрабатывают, чтобы не испытывать потом нужды по элементарному, но я не думаю, что ты испытываешь в чём-то нужду. К тому же отпуск оплачиваем. — Мори-сан, — Чуя всё-таки встал. Замечание об отпуске его будто задело похлеще всякого оскорбления. — Я благодарен за предложение, но единичный случай ещё не является поводом для недельного отпуска. Разве наблюдается снижение моей работоспособности? — Снижение будет наблюдаться в скором времени, если ты продолжишь работать в убыток собственному здоровью. Накахара-кун, — у Мори голос всегда спокоен, но донельзя убедителен. Под взглядом красно-карих глаз Чуя снова сел на край кресла. — Ты один из лучших сотрудников на протяжении всего времени твоего нахождения здесь, если не самый. Никому в этой организации не нужно, чтобы ты начал приносить ущерб самому себе. В конце концов, взгляни на себя в зеркало. Твои тени под глазами не сравнятся только с тенями глаз Акутагавы-куна, но учитывай, что он целые дни проводит перед экраном. Акутагава-кун. Этого темноволосого, со свисающими по двум сторонам от лица прядями с белыми концами, с куцыми бровями парня с недобором веса при его росте под сто семьдесят с копейками Мори лично в один из обыкновенных вечеров привёл в главное здание организации. Щуплый, с выпирающими рёбрами, с ужасным кашлем и хриплым голосом, бледный как смерть, он оказался злостным тихушником и вместе с тем отменным компьютерным гением: не было такого испорченного жёсткого диска или любого другого информационного носителя, который бы он не мог восстановить, только если его не превратили в пепел, не было такого кодового шифра, который бы ему не поддался, не было системы, которую бы он не мог взломать. Не было ничего, что не поддавалось бы оцифровке и хакерству, когда Акутагава-кун оказывался рядом с техникой. Выглядел юноша так, будто неделю скитался на улице, но прописанное самим Огаем лечение уже через месяц чудесно преобразило Акутагаву из мальчишки-беспризорника в солидного сотрудника, он даже стал нормально питаться и перестал шугаться резких звуков. Нет, не просто сотрудника — Руководителя компьютерного отдела. Золото, а не беспризорник. Чуя, впервые увидев этого болезного, даже не знал, какой Мори сначала задать вопрос насчёт новичка. Зачем? Откуда? Хотя бы кто он? Но, как говорится, всё по порядку. Накахара пошёл в обход и выяснил от Коё-сан, что Акутагава Рюноскэ — сирота с подозрением на туберкулёз, но, ах, нет, всего лишь запущенный бронхит. По исполнению ему восемнадцати получил однокомнатную квартиру и умудрился утащить с собой из интерната компьютер с системным блоком, так как был с ним практически неразлучен. Когда-то в пятнадцать он уже мог считаться неплохим программистом, а через три года на раз писал собственные программы — больше времени занимало то, чтобы придумать, для чего эта программа будет нужна. Нехватка денег и устоявшиеся такие себе связи с такими же сиротами-интернатниками, как он, сделали своё дело, и в какой-то момент с компьютера Акутагавы была запущена программа, им же написанная, списывающая средства с расчётных счетов посетителей Центрального банка, как только карты проходили через ридер. Только программа была запущена не им самим, а в его отсутствие: выключенное дешифрование ай-пи-адреса через пару часов пригласило не знающему об этом Акутагаве на дом целый наряд федеральной службы. После ареста и до получения дела главным отделом полиции Мори, получающий информацию с занесения преступников в базы, очень вовремя подсуетился и, пользуясь доверием правительства к своей сильной организации, забрал юного хакера под свою ответственность, клятвенно заверив в том, что перевоспитает, а если нет — добровольная отставка. Неудивительно было после узнанного, почему Акутагава так откровенно херово выглядит и откуда у него проблемы с доверием ко всему окружающему миру, но Чуя после знакомства нашёл в нём что-то, что позволило ему подружиться с нынешним Руководителем компьютерного отдела. Вроде и несчастный подросток, а сорвал такой куш. Рюноскэ был предан, как забранный с улицы бездомный пёс: из ничего ему предоставили всё. Уже четвёртый год парень числится на хорошем счету, его всё устраивает, только кашель не вылечил окончательно до сих пор и практически не выходит из своего отдела, только если в кафетерий или домой. На все вопросы Накахары, где он такому научился, Акутагава отвечал коротко и просто: в интернатском медотсеке занятий особых не было, а вот найти компьютер — легко. Рюноскэ был жутко неразговорчивым и вечно хмурым, но с Чуей этот барьер исчезал. Сравнение вида Чуи с видом Акутагавы-куна — это сильно. — Со мной правда всё в порядке, — Чуя потирает шею, смотря в сторону. — Такого больше не повторится, я обещаю. С документацией всё чисто? Мори на это только кивнул. — Я могу идти? — босс снова кивает, провожая Чую взглядом, пока тот, встав и пройдя к двери, накидывает плащ на плечи и поправляет шляпу на голове, стоя у зеркала. Как только он взялся за ручку двери, его окликнул голос шефа. — Чуя-кун, — редко шеф называет сотрудника по имени, но если и называет, то ни в коем случае нельзя игнорировать. Накахара обернулся, вопросительно приподняв бровь. — Подумай над моим предложением об отпуске. В любое время можешь положить заполненное заявление на стол. — Я подумаю.

«Не нужен мне этот отпуск».

Упоминание об Акутагаве вдруг натолкнуло Чую на мысль. Он думал, что уже избавился от всего, что его гложило утром, но нет. Тот парень с белыми волосами. Предположительно, глухой. Много он, наверное, за всю жизнь натерпелся таких же кричащих и не толерантных идиотов, как Накахара сегодня. Чуя спускается с лестницы медленно, приложив руку к подбородку, останавливаясь на своём этаже. Дверь его кабинета — самая дальняя, но Накахара сам когда-то выбрал себе это место: угловой кабинет располагал стыком больших окон сразу с двух стен, и Чуе открывалась едва не панорама города. Ночные огни Йокогамы были особенно притягательны взору, когда свет в кабинете выключен, а в зубах зажата сигарета. Накахара уже практически направлен к своему кабинету, как вдруг резко сворачивает направо. Там компьютерный отдел. Чуя уже отсюда видит через открытые двери — столы расположены здесь П-образно, — как Акутагава в сером, выданном руководством, с маркировкой организации на спине лабораторном халате, в который он одет практически всегда, сидит на белом крутящемся стуле боком к нему, только не пялится в экран и что-то печатает, как можно обычно видеть, а откинулся на невысокую спинку, подпёр рукой щёку и, кажется, спит. Прости, Рюноскэ-кун, но поспать тебе не удастся. Его ассистентки, Хигучи-тян, ещё нет, а работает только один компьютер — тот, за которым Акутагава и сидел. Видимо, не только сидел, а ещё и закончил поздно ночью работу: парень часто засиживался в своей информационной сычевальне и засыпал прямо на рабочем месте. Вся сломанная техника доставлялась непосредственно к Рюноскэ или сам Рюноскэ доставлялся к сломанной технике — это стало уже едва не традицией, — потому что казалось, что от одного взгляда невыспавшихся серых глаз всё начинает работать. Накахара прошёл в отдел тихо, стараясь не шуметь, и сначала хотел протянуть руку, чтобы встряхнуть коллегу за плечо, как вдруг передумал. Он отошёл к месту Хигучи-тян в двух шагах позади места Акутагавы, взяв стационарный телефон и набирая номер компьютерного отдела, по которому обычно звонит Мори, вызывая Рюноскэ к себе, или им пользуется сам Руководитель отдела, вызванивая начальство. Стоило стационарному телефону на столе Акутагавы зазвонить, юноша тут же подорвался на месте, вздрогнув, протянув руку к своеобразному будильнику и не сразу схватив его спросонья, а сначала уронив с базы на стол. Его голос со сна ещё более хриплый и ничего не понимающий. — Компьютерный отдел, — прохрипел он в трубку, приняв звонок и подъехав на стуле поближе, опираясь на стол второй рукой и растирая лицо, подпирая, чтобы не упасть головой и не заснуть снова. — С добрым утром, — произносит Чуя одновременно за спиной и в трубке. Рюноскэ, не убирая телефон от уха и плохо соображая, медленно развернулся на стуле, сонно щурясь и глядя на коллегу. Осмотрел. Поставил телефон на базу. — Что за шутки, Накахара-кун? — Рюноскэ, нахмурившись, зевнул и потянулся руками вверх, вставая с места, пока Чуя усмехнулся. Неудивительно, если у него затекло всё тело от сидения во время сна в одной позе. Вид Акутагавы почти никогда не меняется: белая рубашка или серый свитер, чёрные брюки и чёрные ботинки. Тощий, как собака. Никак не отъестся. — Извини, что разбудил, — Чуя прикрывает рот рукой, улыбаясь и подходя ближе. — Помоги мне с одной вещью и спи дальше. — С какой? — Рюноскэ прогнулся в спине, жмурясь и хрустя затёкшими позвонками. Ему почему-то всегда холодно, поэтому в отделе только с боем открываются окна для проветривания и периодически на середину вывозится обогреватель. — Мне… Как бы это сказать… Нужно пробить по базам одного человека. — Имя, фамилия или адрес прописки. — Я знаю только его внешность. Акутагава обернулся на Чую очень медленно, склонив голову к плечу и подозрительно прищурившись. — Я похож на модельного агента, чтобы искать людей по внешности? — недоумевающе разводит руками в стороны. — Могу составить фоторобот. — У меня есть его отличительные черты. Хотя бы попытайся. Пожалуйста, — Акутагава на это только закатил глаза и сел на стул обратно, хрустнув костяшками пальцев и придвинувшись к столу. Дёрнул мышкой, включая компьютер и выводя его из спящего режима. Компьютер спал, и Рюноскэ вместе с ним. — Удиви меня своими литературными способностями и опиши, кто тебе нужен. — В общем, — Чуя вздохнул и придвинул стул Хигучи-тян ближе к Рюноскэ, повернув его спинкой вперёд, сев на него и опираясь руками на спинку, положив подбородок на руки. — Рост под… Где-то сто восемьдесят. Полностью белые волосы и серо-голубые глаза. Предположительно, совсем глухой. И, может быть, мы примерно одного возраста, но это так, навскидку. — И это всё? — Рюноскэ глянул на коллегу весьма скептически, но на кивок Чуи только хмыкнул и снова глянул на экран. Пальцы затарабанили по клавиатуре. — Отыскать одного человека по внешности всего-то из трёх миллионов шестисот девяноста человек в городе, — ворчит. — Возвращайся года через три, думаю, я найду. Накахара знает, что Акутагава недоволен только с виду. Для него поиск конкретного человека — дело пяти минут, иначе почему он уже начал процесс? Чуя не особо следил за всеми программами, которые коллега-хакер открывал, но уловил, что тот начал просматривать базы поликлиник и больниц, листал тех, кто состоит на учёте по глухоте. — Будь добр, принеси мне кофе, пока я занят. Кружка… вот, — кивнул куда-то на край стола, после того как окинул взглядом рабочее место, где несчастная чёрная посудинка стояла в скоплении проводов. — Конечно, и поесть принесу сюда заодно, — Накахара только фыркнул, но встал и послушно поплёлся в кафетерий в самом низу. По дороге он завернул в свой кабинет, поставив телефон на зарядку, повесив плащ на вешалку, чтобы не таскаться с ним по всему офису, и захватив свою кружку — кофе ему нужен тоже. Он-то всё думал, почему Мори так легко отпустил его? А вот она, причина. На столе. В виде огромной стопки каких-то документов. Печальное зрелище… Ладно, времени сегодня много, Накахара успеет, наивно думает он, выходя из кабинета. На всё ушло минут десять, к тому же Чуя чуть не разговорился с наставницей, встретившейся ему по пути. Когда юноша утвердительно ответил на вопрос, ночевал ли Рюноскэ в своём компьютерном отделе снова, она только вздохнула, покачав головой. Свой кофе Чуя выпил наполовину, ещё поднимаясь наверх на лифте. На самом деле, всё было бы быстрее, но чашку кофе, налитого в первый раз, он залил в себя всю и сразу, а вот уже со второй начал возвращаться. На столе у Рюноскэ было выделено специальное место, куда он ставил все свои кружки и другие склянки, но никуда более, и теперь, когда горячий и ароматный напиток поставлен на своё законное место, а Чуя сел обратно, Акутагава отъехал на своём стуле поближе к чашке, уступая место у компьютера коллеге. — Я нашёл одного, — после сделанного глотка голос сразу стал менее хриплым и более доброжелательным. Рюноскэ сидел, закинув ногу на ногу. — Посмотри, он ли. Чуя послушно поднял глаза к экрану, придвинувшись. Фотография юноши точь-в-точь совпадает с тем незнакомцем, которого Накахара видел с утра. Ну, как видел. Хотел сбить со злости. — Нет ничего, Акутагава-кун, чего бы ты не нашёл. Благодарю. — Не завидую я твоему выбору. Пролистай вниз, — Акутагава снова отпивает кофе, не отвечая на благодарность. — Пока тебя не было, я почитал о нём. Там целый набор. Состоит на учёте психоневрологического диспансера, со справкой, с инвалидностью на слух… Чуя не отвечает. Читает. Так… Сегодня утром, значит, он наорал на некоего Осаму Дазая двадцати двух лет отроду с синдромом Когана, отчего у него и волосы белые, и слух отсутствует, а внешность, как у принца. Парень, просматривая сводки о нём из лечебниц, понимает, что не ошибся, когда думал, что незнакомец красив. Бедный. Около трёх лет провёл в психбольнице из-за попытки суицида, ничего не слышит с шестнадцати лет, слабый иммунитет, без места работы, живёт один на съёмной квартире. Накахара никогда бы не подумал, что тот, кого он чуть не сбил, настолько несчастен. По его внешности не скажешь даже и толики того, что о нём написано! У Чуи губы поджимаются. Как же так?.. Он чувствует себя настоящей свиньёй. Да, он жесток и бессердечен, но он ведь не последняя скотина, чтоб наезжать в прямом и переносном смысле слова на больных. Осаму Дазай долгое время принимал сильные антидепрессанты, как написано в информации о нём в базах психоневрологического диспансера. Чуе кажется, что незнакомец в светлом пальто и Осаму Дазай на экране компьютера — два разных человека, но факты говорят обратное. Может, фотографии перепутаны? — Дай мне листок какой-нибудь, — Чуя не отрывает взгляда от экрана, взяв близлежащую на столе чёрную ручку. Акутагава подъезжает к нему сзади на стуле, дав небольшую бумажку для заметок из ежедневника. — Зачем тебе сдался этот несчастный? — Рюноскэ сидит рядом, наблюдая, как коллега коротко записал на листке адрес проживания. — Меня пугает твоя целеустремлённость. Акутагава верно заметил про испуг, ибо Мори-сан никогда бы не заказал своему цепному псу такого человека, он даже никак с криминальным миром не связан: не является ни наследником какой-нибудь крупной кампании, ни владельцем, ни должником. Вообще никак в базах организации не числится. Тут что-то личное. Явно не связанное с работой. — Я… Понимаешь, я его чуть не сбил на дороге сегодня утром, — Чуя вскакивает со стула, пряча листок в карман и улыбаясь компьютерному гению. — Совесть мучает. Спасибо, — юноша кладёт Акутагаве руку на плечо. — За мной должок! И спокойной ночи. Рюноскэ так и не понял, в чём связь между адресом этого несчастного и тем, что Чую мучает совесть, но только пожал плечами. Вот удивительно будет, если наёмный убийца вдруг заявится к незнакомому человеку домой и будет пытаться извиниться. К десяти как раз пришла Хигучи-тян, желая доброго утра и спрашивая, ночевал ли её начальник дома. Акутагава никогда не был так близок к истине. Накахара как зашёл в десять утра в свой кабинет, так и не выходил больше. То затихал, если стоять и слушать под дверью, словно спал, то начинал шуметь принтером, то что-то бубнить про себя в перерывах от звонков и телефонных разговоров. У Чуи на столе часто оказывались бумаги разной степени важности, и иногда юноша был вынужден вызванивать своего босса по пять раз за день, чтобы спросить, как ему, блять, реагировать на то или иное, если в одних бумагах — разрешение на доставку обычных зарегистрированных огнестрелов, а в других — согласие с подпольными мафиями других стран на биологическое оружие. Место в доле, так сказать. И иногда Чуе всё больше и больше казалось, что босс со временем просто взвалил свою ответственность на верного себе племянника, в преданности которого и сомневаться не смел: даже если это здание взорвётся к чёртовой матери, а всех повяжут и приговорят к двадцати годам заключения, Накахара и спустя срок останется при своём шефе восстанавливать авторитет. Вряд ли такое, конечно, случится, но всё-таки. Случалось, что от крохотных печатных строк начинало рябить в глазах, и тогда в ход шёл стакан олд-фешн, наполненный чем-нибудь из минибара, замаскированного под сейф. Вот поразятся грабители, вскрывая сейф Руководителя, ведь увидят там разве что Совиньон или обычный виски. И всё, и никакого двойного дна. Даже в бутылках. В кабинете было тепло. Из-за занятых посторонним мыслей Чуя не мог сосредоточиться к вечеру, и даже бокал вина, выпитый ранее, не помог. К чему такая дозволенность на работе? Накахара очень тяжко пьянел. Тяжко, но интересно: с дорогого и качественного алкоголя гурман даже глазом не моргал, и без разницы было, выпит шот или целая бутыль. А вот с какого-нибудь дикого дешёвого пойла из каких-нибудь угловых баров солидного сотрудника уносило моментально: бутылка — он в слюни и спит. Спит везде. Неважно, кровать это или грязный пол незнакомого на утро помещения. Чуя завязал с доверием на выбор алкоголя кому-то, кроме самого себя, и с собственных запасов у него только больше разум прояснялся, но в этот раз что-то не помогало. Он не хотел спать, он просто не мог сосредоточиться. Поглядывал на Сантори, поставленный им же на стол, в красивой бутыли и всё думал… Нет, он не хотел пить это виски. Он думал, воспримется ли Сантори подарком, или лучше сообразить что-нибудь попроще. Конфеты? Он, блять, не на свидание собрался, а просто извиниться. Что можно подарить человеку, на которого несправедливо наорал, пускай тот и не слышал? Чуя поймал себя на том, что держит колпачок ручки зубами и смотрит в окно, наблюдая за темнотой города. Сколько там времени? Десять?.. Некрасиво получится, если несчастный будет уже спать. Чуя несколько раз включал принтер за сегодня, распечатав элементарные знаки языка жестов, и даже попытался повторить, но получалось из рук вон плохо. Ладно. На месте разберётся. Когда взгляд пал на жест «извините», Чуя наконец-то понял, что изображал руками Осаму Дазай, отскочив от чужой машины на тротуар. На столе лежит четверть от всей той бумаги, что была с утра, и Чуя решает отложить оставшееся на завтра. В конце концов, если уж решил, лучше не тормозить и не откладывать, пока извинение ещё в силе. На бутыль Сантори заботливо скотчем приклеена бумажка с крупно написанным на ней «Прошу прощения», ибо юноша решил, что лучше будет писать слова на телефоне, чем пытаться изъясниться на языке жестов. Он повторил, спускаясь на выход через тёмное и тихое здание, рукой приветствие и просьбу принять подарок, а на улице, придержав шляпу рукой и зажмурившись от резкого холодного ветра, увидел, что, как всегда, на одном из этажей горит небольшая круглая лампочка, отражающаяся в стекле окон — место Компьютерного отдела. Вот ведь полуночник. Адрес проживания Осаму Дазая был предусмотрительно забит в навигатор, чтобы не потеряться к чертям в незнакомом спальном районе. Чуя, на самом деле, многие районы города знает назубок, ведь оббегал их когда-то вдоль и поперёк и не по самым хорошим дорогам, но не виноват он, что все должники или компаньоны по делу почему-то не выбирают самых тихих и спокойных мест, а забираются в какие-то тёмные и мрачные закоулки. Стеклоочистители сметают снежинки со стекла, включены фары и обогреватель в салоне — погода ужасна. Сейчас, наверное, минус восемь. Чуя ловит себя на мысли, что боится разбить подарочную бутыль и почему-то не курит, хотя и нервничает. Вряд ли светловолосый будет рад видеть такого хама на своём пороге, ой вряд ли, ещё и с запахом табака от лица и одежды. Машина останавливается немного дальше, чем нужно. Накахара — один из тех, кому Мори со своей охраной вручил универсальные, подходящие под любой домофон ключи, только подобрать нужно из пяти штук нужный. Снег кружится в свете жёлтых фонарей, Чуя задирает голову вверх и немного успокаивается — примерно там, где должна быть квартира глухого, окно не черно. Как отлегло. Ночь, темень, половина одиннадцатого, Накахара чувствует себя немного взволнованно, но это неудивительно — только крепче сжимает бутыль за горлышко. Универсальные ключи подошли с третьего раза, и парень благоразумно решает не ждать лифта и подняться на нужный этаж пешком. Недалеко же. Вот и нужная дверь. Чуя мнётся. Мнётся, а потом вспоминает, что, блять, хоть узвонись в звонок или устучись той же кувалдой — какая глухому разница? Вот это он, конечно, попал. Юноша беспомощно смотрит на свои руки, чувствуя себя таким жалким. Огляделся по сторонам. Словно забыл ключи и домой попасть не может. Но в голове щёлкает.

Щиток.

Накахара вспоминает своё безбашенное детство, когда только учился всяким мелким пакостям и увиливал от серьёзной дядюшкиной работы, открывая дверь щитка, присмотревшись повнимательнее и одним движением пальцев выдёргивая нужный провод. Тишина. Сначала Чуя считает себя гением, а потом: «Блять, я ему и так настроение с утра испортил, так ещё и свет выключаю в столь поздний час?» Но не проходит и минуты, как замок нужной двери с той стороны щёлкает, дверь открывается, а на пороге тот самый, в рубашке с тонкими синими полосками, чёрном жилете и галстуке-боло, в светлых брюках. Те же белые волосы. И удивлённый взгляд светлых глаз. Узнал? Не вспомнил?.. Чуя пялится на него, как вандал двенадцати лет, которого засекли на месте преступления, и, не отрывая взгляда от лица выглянувшего, втыкает выдернутый провод обратно и медленно закрывает щиток. Видно, как в коридоре квартиры зажёгся свет, а хозяин начал морщиться, почему-то утирая рукой один глаз. Дверь так и не закрывает. Они смотрят друг на друга, как попугайчик на своё отражение в заклёванном им самим зеркале. Чуе только и хватило духу, как, неловко улыбнувшись, махнуть рукой в знак приветствия и протянуть подарок с извиняющейся надписью. Глухой склонил голову, смотря то на протянутую бутылку, то на позднего гостя, и неуверенно взял подарок рукой. На его лице отражаются непонимание и неловкость. Гостю тоже неловко. Оба стоят так с минуту, перестав смотреть друг другу в глаза, пока Дазай вдруг не отошёл в сторону и не открыл дверь шире, качнув головой, немо приглашая внутрь.

Ха-ха. Блять. Как неожиданно.