00:45. Привет ещё раз, Чуя. Да, знаю, поздно, надеюсь, не разбудил. Я только заметил оставленные тобой перчатки у меня на кухонном столе. Заберёшь? Или куда мне подойти, чтобы вернуть?
Чуя, читая, только слабо улыбнулся, прикладывая одну из рук к полотенцу на лбу. Чёрт, надо было проверить телефон, прежде чем ложиться спать. Кашляет, прикрывая рот кулаком и медленно печатая в ответ:3:57. Хах, извини, сон был сильнее меня, не смог ответить сразу. Надеюсь, уже я тебя не разбудил на этот раз? Да, знаю, что забыл свои перчатки, голова совсем не работает ближе к ночи. Я заберу их вечером, идёт? Но не так поздно, как приходил.
Нет сил класть телефон обратно. Парень шмыгает носом, более-менее аккуратно спустив телефон на пол и сразу же убрав руку обратно под одеяло, чувствуя, как по лбу и вискам стекают капли воды с мокрой тряпки. Он привык переносить недомогания на ногах, если те не сломаны и органы не повреждены, но почему-то ему кажется, что утром ему будет только хуже. «Да плевать, — он поджимает ноги к животу и, кряхтя, тяжко переворачивается лицом к стене, сжимаясь. — Мори-сан сдохнуть не даст, да и врачи квалифицированные, поди не будут отрезать руку, чтобы доказать, что у меня простой жар. Что я ною как ребёнок? Не в первый раз простужаюсь. За три дня оклемаюсь. Надеюсь». Спал он беспокойно и поверхностно. Дважды за пару часов его будил ужасный кашель, один раз пришлось подняться, чтобы выпрямиться и сухо прокашляться. Голова гудела — жуть. Это было ужасное ощущение холода и дикого жара на теле и внутри него, когда твои ладони на разгорячённом лбу кажутся ледяными, когда слабость ломит суставы и вгоняет в некий транс, и хочется просто сесть, укутавшись в плед, и ничего не делать. Полноценно удалось поспать только около часа, а затем забитый нос и взмокшее тело разбудили в начале восьмого, ещё до будильника, окончательно. Ему плохо. Ему, Чуе, а не будильнику, который от бессилия хотелось схватить и швырнуть в стену, но рука не поднималась в прямом смысле. Ему бы по-хорошему душ принять, но лезть в воду с температурой… Хотя бы умыть лицо через не хочу. И волосы бы вымыть. Или так сойдёт? Дойти до ванной комнаты — самое трудное на сегодняшнее утро. Может, даже и хорошо, что парень встал раньше обычного. Одна из самых противных вещей, когда болеешь — делать вид, что всё в порядке, и сохранять привычный темп повседневных занятий, чувствуя, как температура ползёт до отметки тридцать девять, а руки трясутся. Мусорное ведро под раковиной постепенно наполняется скомканными бумажными платками, жидкость назального спрея неминуемо почему-то убывает, аппетита нет, есть только лёгкое ощущение тошноты и непринятия еды желудком. Чуя надел свой махровый серый халат, накинув капюшон на голову и спрятав в рукава руки, скрестив их на груди, пока сидит за столом на кухне и ждёт писка градусника. Шмыгает носом, закрыв глаза. В спальной комнате открыто окно, чтобы заразный воздух не застаивался, пускай и было жутко холодно открывать на проветривание. Тридцать восемь и восемь… Ну такое, если честно. Дерьмовая высокая температура. В мягкий карман халата сложено всё добро в виде платков, спреев и таблеток, в пушистых тапочках ногам не так холодно. Пару лет назад на двадцатилетие Чуи наставница подарила ему белые тапочки в виде зайчиков, на удивлённый взгляд ответив, что для неё парень всё ещё маленький и ранимый мальчик, так часто сидящий в её кабинете раньше и обиженный за что-то на босса, голодный, с радостью и блеском в глазах принимающий от наставницы дынную булочку и без всякого ворчания всегда помогающий по мелочи, спрашивающий совета, искренний и худенький. Тапочки оказались весьма удобными. Вот бы кто увидел в простых кругах представителя криминального авторитета под покровительством одной из мощнейших подпольных правительственных организаций болеющим, слабым, лохматым и в тапочках-зайчиках — не поверили бы. Парень держит во рту мятный леденец от кашля после чистки зубов, думая, что ничего заваривать пить, чтоб взбодриться, не хочет, он просто смотрит на себя в зеркало, опираясь руками на края раковины, и видит в отражении побледневшее осунувшееся лицо, немного покрасневшие и сонные глаза и растрёпанные волосы. Шмыгает носом, прикасаясь ладонью ко лбу. Что за череда не его дней пошла? То на глухих наорать пытается, то лежит с температурой… Карма. Ему пришлось забыть про официальную одежду. Вместо рубашки и жилета из закромов шкафа вытащен бежевый свитер, на шею повязан тёмно-зелёный шарф, тёмный плащ сменён синим и более тёплым пальто. Неизменными остались лишь брюки с туфлями и шляпа, а ещё не стоит забывать про носки. В карман брюк из кармана халата складируются все лекарства, но всё это в тако-ом медленном темпе, что Чуе кажется, что он снова опаздывает, но торопиться — это закашляться до удушения и чувствовать себя ещё более отвратительно, чем чувствуешь на данный момент. До выхода в коридор взгляд брошен на аквариум с рыбками, и Накахара, как бы ужасно себя не ощущал из-за высокой температуры, задержался, доставая корм с полки и бросая крупицы на съедение рыбкам. Он любил смотреть на своих вишнёвых радужниц и австралийских синеглазок и даже улыбнулся, видя, что в аквариуме с декоративным замком и искусственными водорослями всё хорошо и чисто. «Меня бы так кто покормил, ха…» Холод на улице пробирает до костей, хотя, казалось бы, не такой уж и мороз на дворе, всего минус семь, это просто Чую знобит. Он укрывает нос и рот шарфом, втянув голову в плечи и потирая одной рукой другую, открывая машину, ставя её на прогрев салона и медленным шагом возвращаясь в подъезд, там есть хотя бы батарея, к которой можно прижаться задницей. Хрипло вдыхает ртом, стягивая шарф под подбородок и закашливаясь, сгибаясь пополам. Ему кажется, что он сейчас лёгкие выплюнет, но нет, лишь утирает губы и вздыхает, прочистив горло. На наручных часах стрелки показывают десять минут девятого. Хех, если не будет пробок, он даже приедет пораньше. Чуя, на самом деле, часто подъезжал к работе за полчаса, за двадцать минут так, чтобы в тихом и полупустом здании спокойно заказать себе кофе и чего-нибудь пожевать на будущее в кафетерии, что в самом низу офиса чуть поодаль от ресепшена, чтобы в пустом лифте доехать до нужного этажа и засесть в кабинете до обеда, иногда отвлекаясь на панораму города позади. Собственная микроволновка всегда упрощала жизнь, потому что юноша не любил спускаться к кафетерию в разгар дня и стоять в очереди по полчаса, и именно по этой причине к нему порой захаживал Акутагава, когда кто-нибудь, и сам Чуя в том числе, напоминал, что ему, худому такому хрящу, пора бы перекусить, и перекусить отнюдь не замёрзшим и оттого безвкусным, а «зачем тебе спускаться, зайди ко мне, разогреешь свой скромный паёк!» Накахара, к слову, не скрывал, что, быть может, такой техникой и в принципе подобными удобствами в собственном кабинете он располагает не только из-за того, что является одним из членов Высшего Комитета, а ещё и из-за того, что, чёрт возьми, является преемником чёрного короля всей этой организации. Как ни крути, но что-то тут от кумовства всё-таки имеет место быть… Чуе кажется, что он заразит Рюноскэ, если тот появится в непосредственной близости. Десяти минут достаточно, и парень выходит на улицу обратно, пряча голые без перчаток руки в карманы, дёргая дверь на себя и садясь в салон. Уф, тут потеплее. Чуя даже замер на секунду, чтобы отогреть задницу на тёплом сиденье, и только потом взялся рукой за руль, другой вставляя ключ в зажигание и тут же дёрнув ладонью, прикрывая ею рот от лающего кашля. Пока стоит на месте, слушая гул мотора и жмуря глаза от головной боли, парень достаёт из кармана всё своё лекарственное добро и высыпает в руку пару таблеток — от температуры, от кашля, что-то ещё, — закидывая в рот и запивая водой из бутылки с заднего сиденья. Горькие. Морщится. Он знает, что пить много таблеток — нельзя, но хочется поскорее уже снять все симптомы. Утирает губы тыльной стороной ладони, шмыгает носом и берёт леденец от больного горла. Дворами лучше не ехать, как вчера, ну к чёрту этих гуляющих рано утром, а то и на слепого какого-нибудь наедет без поводыря или палки, поэтому благоразумно глядит за плечо, а потом в боковое зеркало, сверяясь, чтобы никто сзади не стоял, постепенно выезжая с места стоянки. Мерно качает своей трясущейся головой рыжая собачка-болванка на панели. Чуя глянул на неё, понимая, что в голове у него только ветер свищет, а ведь ещё куча отчётов с последних заданий. С одного из таких он ехал прошлым поздним вечером, когда ещё дворняжку пропустил перебежать дорогу, а на утро проспал. Всё против него, всё! Исключая, конечно, встречу с Осаму Дазаем. Она запомнилась хорошим и приятным моментом. Морозило. И глаза слипались. Чуя поёжился, включив стеклоочистители, и, казалось, глаза болели наблюдать за качающимися туда-сюда дворниками на лобовом стекле. Он чувствует, что температура его держится и ни черта не спадает, но с чего бы ей начать уменьшаться всего спустя четыре часа после первого приёма жаропонижающего? Парень думает, что Мори, если узнает, что его лучший работник и племянник по совместительству припёрся на работу с такой высокой температурой и не посмотрел даже на погоду за окном, погоду далеко не солнечную и не летнюю, всыплет ему, как нашкодившему пацану, и пригрозит самым болючим уколом, от которого нельзя отказаться. Накахара не понимал, почему так рьяно отказывается от больничного и отпуска. Неужели такой ответственный? Слегка давит на газ, выезжая на главную дорогу и хмурясь, кашляя, видя, что пробки не избежать. Утренняя пора. Все торопятся. Ну ладно, у него ещё есть уйма времени. Фактически, он уже делал так однажды, когда из-за затора машин оставлял свою малышку на колёсах на парковке во дворе, а сам спускался к метро, пройдя почти одну автобусную остановку. Серьёзно, он лучше в метро десять минут постоит, в этой толчее запихнутых в вагон людей, как сельдей в банке, чем сорок минут будет по миллиметру доезжать до офиса на машине. И прогуляется, и задница от долгого сидения болеть не будет. Он зевает, жмуря глаза и одной рукой трогая лоб, будто за пять минут может что-то измениться. Чёрт, ему же нужно будет ещё к Дазаю за перчатками заехать… Найти бы время. Нужно успеть дописать всё эти чёртовы бумаги, чтобы закончить к шести и успешно свалить, если, конечно, босс вдруг не осознает, что ему срочно нужна подпись какого-то мажора, живущего на другом конце города, а ты, мол, Чуя-кун, мальчик мой, поезжай, ты ведь умеешь договариваться. «Умею, умею, — улыбнётся юноша, похрустев костяшками пальцев. — С удара по челюсти ногой разговор получается коротким, но продуктивным». Он припарковался на своём обычном месте, дважды чихнув, прикрывая рот рукой, и от зимнего морозного воздуха снова по телу поползли мурашки. Ему и жарко, и холодно, от таблеток — или от недосыпа? — клонит в сон, ужасная слабость, а ведь ещё только… эм, на часах полдевятого. Карманы набиты блистерами капсульных препаратов, платками, ключами от дома и от машины, телефоном. Чуя кутает руку в один из концов шарфа, чтобы придерживать его возле носа, и медленно направляется ко входу. У дверей привычно приподнимает голову, чтобы система распознавания по лицам впустила. Тишина в зале, только девушка-коллега за стойкой ресепшена и приглушённые звуки шагов от двух работников кафетерия. Босс точно здесь, он всегда приходит раньше всех, если вообще приходит, а не просыпается прямо на рабочем месте — Чуя с восьми лет знает, что дядюшка зачастую оставался на работе на ночь, и тогда к мальчику домой приходила наставница Коё — именно она научила его готовить и следить за чистотой, помогала порой с учёбой, если мальчик не справлялся. Приходила, пока мальчишке не исполнилось одиннадцать с половиной, и ровно до шестнадцати лет парень часто оставался дома совершенно один. Не сказать, что это его расстраивало, но любовь к одиночеству и трепет перед пустой квартирой, ощущением себя хозяином стали основоположниками того, что Накахара уже шесть лет живёт один и даже постоянных подруг не заводит. Так, на одну ночь разве что. Он не готов делиться личным пространством, а аквариумные рыбки не в счёт. Они тихие и булькают забавно. И красивые. Он тихо и глухо кашляет в кулак, улыбаясь на услышанное «Доброе утро, Накахара-сан», и неспешно направляется в кафетерий за кофе. Ему нужен большой размер стакана, и желательно с собой, и желательно настолько горячее, чтобы адское пламя показалось спичечным огоньком. «Рановато Вы сегодня», — обращается к нему парень возле кассы, хотя обращение на Вы чисто факультативно: дань уважения стоящему выше по статусу, когда по возрасту они почти одинаковы, а по росту Чуя и подавно ниже. Пф, подумаешь, выросло нынче поколение под сто семьдесят да сто восемьдесят… Но Чуя коллектив всего здания любил. Он прохрипел в ответ голосом разбуженного медведя-шатуна что-то вроде «Зато не опоздал, как вчера», получил только удивлённый взгляд из-за своей интонации и вынужденно добавил, что просто горло болит. Видимо, у Чуи был настолько плохой и сонный вид, что вместе с максимальным размером закрытого стакана с кофе он получил упаковку утреннего печенья бесплатно. Хех, ну хоть что-то за этот день хорошее. На упаковке, на прилепленном на неё листочке было написано «Скорейшего выздоровления!», что не могло не улыбнуть. Как мило. Только бы не встретить Мори, только бы не встретить Мори. Видно, как Чуя тяжко плетётся до лифта, даже не расстёгнув пальто, и в зеркале на противоположной от закрывающихся дверей стене парень видит уже измотанного и не выспавшегося представителя человеческой расы с надвинутой на глаза шляпой и высоко поднятым шарфом. Смотрит на отражение себя. Шмыгает носом, доставая платок из кармана, сморкаясь, но будто это поможет. Лифт тихо звенит, оповещая о прибытии на нужный этаж, и Чуя отпивает немного кофе, жмурясь от едва не кипятка и выходя. Интересно, Акутагава уходил вчера домой или всё-таки остался? Накахара бы сходил до него и поприветствовал, может быть, даже резко закрутил бы его вращающийся стул, влетая в отдел, как делал раньше со смехом, но сейчас компьютерный отсек кажется чертовски далёким, Чуя просто не дойдёт до него. В кабинете нужно закрыть все окна и сесть поближе к батарее. Только бы Мори не вызвал к себе, только бы не вызвал… На столе Чуи в беспорядке разбросаны таблетки, пакетики порошка, коробочки из-под бутыльков, мусорное ведро под столом полно салфеток. За работой в ноутбуке и чтением листов из стопки бумаг плохое самочувствие немного подзабылось, пускай парень и не переставал шмыгать носом, будто у него хронический насморк. С девяти и до обеда время прошло не так уж медленно, Чуя даже ни на что не отвлекался, разве что кашлял, как заразная псина, и хрипло, как мертвец, ругался после каждого удушья кашлем вроде «с-сука» или «блять!» С бумагами нужно было покончить быстрее, чтобы со спокойной душой, не пересекаясь с боссом, уехать домой, но по пути — не совсем по пути, конечно — заглянув к Дазаю и, возможно, в аптеку. Стакан кофе выброшен в ведро поверх использованных бумажных платков, из ящика извлечена своя кружка, включен чайник, стоящий возле микроволновки, и как же чертовски тяжко было до него дойти, а потом вернуться и усесться обратно в кресло, ёжась от холода. Ждёт, пока вскипит вода и можно будет выпить эту мерзкую с якобы лимонным вкусом гадость от простуды. Шмыгнул носом. Он сидел в кресле, свесив руки с подлокотников и запрокинув голову, закрыв глаза, когда к нему дважды коротко постучали. Так, с неизменными частотой и громкостью, стучит только один человек во всём здании, и Чуя даже головы не поднимает, громко пробасив: «Входи». Видимо, низкий и охрипший голос настолько непривычен, что дверь приоткрывается немного, а пришедший подозрительно щурит свои серые глаза, поправив очки без верхнего ободка в тонкой чёрной оправе. — Накахара-кун, с тобой всё хорошо? — Акутагава не изменился со вчерашнего: серый лабораторный халат, чёрные брюки, светлый свитер с высоким воротом, только очков он не надевал, а сейчас надел. Закрывает дверь за собой, скрестив руки на груди. — Зрение у меня не такое хорошее, но даже я вижу… — …как я плохо выгляжу, да, я знал, что ты скажешь это, — Чуя хрипло усмехнулся, прикладывая ладонь ко лбу и глубоко вдыхая, пальцем другой руки оттянув ворот своего свитера. — Чуть-чуть простыл. Не пугайся. Рюноскэ хотел бы сказать что-то в ответ, но лающий кашель коллеги всё заглушил. Чуя буквально нагнулся, сидя в своём кресле, прикрывая рот рукой. Акутагава подходит ближе к столу, опираясь на него руками. — Неудивительно, ты ведь вчера был одет едва не по-летнему. Неужели ты решил всё бросить и стать фармацевтом? — юноша разглядывает упаковки лекарств на столе, и даже его голос, обычно с хрипотцой, кажется, если сравнивать с голосом Чуи, звонким и жизнерадостным. — Аптека-склад. Бери не хочу. — Как смешно, — Накахара действительно басит, хрипло вздохнув ещё раз и выпрямившись, опуская голову. Хреново. — Пули и взрывы меня не брали, а тут какая-то простуда валит с ног. Чувствую в воздухе… лёгкий аромат иронии. — Судя по твоей интонации, из-за заложенного носа ты не почувствуешь и нашатырь возле лица, Накахара-кун, — Акутагава обернулся на щелчок кнопки вскипевшего чайника. — Я думаю, Мори-сан будет больше против того, что ты пришёл в таком состоянии, чем из-за твоего больничного, — серые глаза следят за тяжко вставшим с места коллегой, потирающим руку, шмыгающим носом и подходящим к чайнику с кружкой. — Другого предположения, почему ты не отпросился хотя бы на сегодня, у меня нет. — Я достаточно отдыхаю дома, когда приезжаю с работы на машине, — парень тихо откашливается, помешивая чайной ложечкой высыпанный на дно кружки порошок в воде. — С пулевым ранением я готов работать уже вечером, если получу его с утра, а тут какая-то дурацкая простуда. Не смеши меня. — Я и не смеюсь, — Рюноскэ вздыхает, и Чуя, только обернувшись к столу, резко замирает, когда ледяная ладонь коллеги прикасается тыльной стороной к его щеке. Он морщится и отодвигается. Холодная кожа. Или просто он слишком уж горячий европеец. — Ты горячий, как этот вскипевший чайник, Накахара-кун. Какая у тебя температура? — Какая разница? — парень отмахивается, дёрнув плечом, отойдя и в три глотка моментально опустошая кружку от лекарства. Морщит нос, прошипев брезгливое: «Тьфу». — Через пару дней она спадёт. Тц, какая же дрянь… — Высокая температура на ногах переносится очень тяжело. Поверь мне, я болел столько раз, что знаю все последствия и не желаю, чтобы кто-то жалел об этом потом так же, как я. — Акутагава, — Чуя, кашлянув, слабо улыбается и оборачивается на коллегу: — Я благодарен тебе за заботу, это очень мило, но раз уж я с утра встал и не издох, значит и днём, и дальше вечером смогу работать, — тяжко опускается в кресло, хрипло вздохнув. — Ты, кстати, зачем заходил? Рюноскэ горестно вздыхает, закатив глаза и прикрывая лицо ладонью. Как со стеной поговорил, отлично, но ладно, его дело. Он никак не повлияет на рвение Чуи работать-работать-работать, трудоголик несчастный. Хотя… — Ты, во-первых, не зашёл ко мне, как обычно это делаешь, — Чуя только зажмурил глаза, потирая затылок и выглядя виноватым. По его немного покрасневшим щекам видно, что температурит он знатно, но как же этот твердолобый не любит заботу о себе! Не переубедить. Будет работать, пока не упадёт, как тягловая лошадь, и больше не встанет. — А во-вторых, хотел поинтересоваться, для чего вчера тебе нужен был тот болезный, медицинскую карту которого я тебе вчера отыскал, — тут Акутагава прищурился, смотря прямо в глаза: — Или это конфиденциальная информация? — Да никакой конфиденциальности… — Чуя прервался, чувствуя, как в носу щекочет, и, развернувшись спинкой кресла к Акутагаве, дважды тихо чихнул, вздрогнув плечами и закрывая обеими руками рот. Шмыгнул носом, поворачиваясь обратно. — Извини, совсем расклеился. Вчера после работы заехал к этому человеку, подарил виски и попросил прощения за то, что чуть не сбил на машине. Вот и всё. — Попросил? — Акутагава вопросительно приподнял бровь, хотя от бровей на его лице только слово и осталось. Куцые и еле видные. — Он же глухой. — Глухой — не слепой, — Чуя хрипит. — Читать умеет. Просто написал в заметках телефона всё то, что хотел сказать. Весьма приятный и вежливый юноша с симпатичными чертами лица. — Не знаю, каким ангелом должен быть человек, чтобы сам Накахара Чуя охарактеризовал его так, — Рюноскэ улыбнулся уголком губ. — И никаких психических заскоков? Насколько я помню, у него белый билет по состоянию душевного здоровья. — Абсолютно никаких. Таких адекватных людей днём с огнём не сыщешь, — парень усмехнулся, пытаясь вдохнуть и понимая, что его самого уже насморк и забитый нос раздражает. — Я бы не удивился, если бы наш босс взял его на работу к нам в штаб, если бы глухота и его физическое здоровье позволяло. — У меня такое чувство, что ты описываешь если не самого человеческого бога, то его заместителя. — Бога нет, Акутагава, — Чуя улыбается. — А Осаму Дазай вполне себе существующий человек. Правда, очень несчастный, — он пожимает плечами, хрипло вздохнув, — но вряд ли кто-то может ему помочь. — Помочь может каждый, стоит только захотеть, — от Рюноскэ слышать такое несколько странно, и Чуя бы мог возразить или удивиться, но у коллеги вдруг зазвонил телефон, и он, проверяя входящий, тут же принимает вызов и выходит из кабинета. Чуя снова остаётся один. Зевает, смотрит на часы, видя половину первого, и переводит взгляд на блистеры таблеток. Прибраться на столе для приличия, что ли?.. Весь день было достаточно пасмурно. Серое полотно облаков застилало всё небо до горизонта, лишь медный и крошечный диск солнца тускло светился где-то за тяжёлой мутной завесой. Погода идеально соответствует и настроению, и самочувствию, ибо по ощущениям температура если и хотя бы чуть-чуть спала, то только до тридцати восьми и четырёх. В животе вроде и пусто с самого утра, но стоит подумать о еде — сразу к горлу рвотный ком подкатывает, и приходится ограничиваться питьём. Чуя через силу выпил две чашки крепкого чёрного чая, умудряясь ни разу не капнуть на бумаги, но стопка непросмотренных и нетронутых постепенно редеет и уменьшается, когда как стопка прочитанных и подписанных на другом краю стола только увеличивается. Это не может не радовать. Парень также доволен, что сегодня никакой видеосвязи с деловыми партнёрами и поставщиками, иначе бы он спугнул всех к чертям своим «доброжелательным» голосом. От неожиданного звонка стационарного телефона, когда на часах — четыре тридцать восемь, резко заболела голова. Ну-у-у, блять, а всё так хорошо начиналось! Чуя потирает висок пальцами, откашливается, чтобы не хрипеть, и поднимает трубку: — Компания […]. Слушаю. — Чуя-кун, — от этого голоса внутри резко всё обрывается. — Зайди ко мне. — Так точно, Мори-сан, — Чуя не дожидается окончания вызова, бросив трубку на стол, и смотрит вверх, хрипло рыкнув. Кашляет. Его даже морозить на эти восемь секунд перестало, а сейчас забило холодом пуще прежнего. Что ж, этого не избежать, зато вся документация разобрана, осталось всего пятнадцать листов просмотреть. Парень не ходит без шляпы даже в помещении, но на данный момент в шляпе ему даже теплее, что ли, да и не видит никто мешков под глазами и осунувшегося лица. Свой телефон — в карман, в рот взята таблетка от температуры и запита водой, Чуя прочищает горло, смотрится в зеркало и думает, что, может, всё в порядке и ему сейчас не накостыляют. Поправляет воротник свитера — дресс-кода как такового здесь нет, — игнорируя ужасную слабость, и выходит из кабинета, закрывая на ключ. На наручных часах — четыре сорок шесть. Только бы Мори не отправил на побегушки по городу, ну пожалуйста, иначе Накахара свалится в канаву по дороге и сдохнет прямо в ней. Лифт едет медленно, но до самого последнего этажа недалеко. Кхм. Откашливается ещё раз, идя по тёмному и тихому коридору к двери босса. Глубоко вдыхает, встряхнув головой. Нужно принять здоровый и обыкновенный вид. — Вызывали, босс? — Чуя заходит без стука, но бесшумно, и, пройдя чуть дальше, опустив голову и спрятав взгляд под полами шляпы, наблюдает краем глаза, как телохранители, вечными истуканами стоящие возле дверей кабинета изнутри, уходят. Стоит догадаться, что по мановению руки Мори, на которого парень не смотрит. Когда они остаются одни, Чуя рассчитывает только на то, что в случае прокола его отчитают, как пацана за хранение презервативов под подушкой. Юноша, подойдя ближе, останавливается, привычно опускаясь на колено и прикладывая руку к груди в знак приветствия и уважения, как бы сложно принимать такую позу ни было. Тишина. Здесь не так уж светло. — Чуя-кун, — по голосу шефа не определить, в каком он настроении, и это пугает. Чуя тихо встаёт, запустив руки в карманы брюк и глядя в сторону, прекрасно понимая, что уже выглядит, как провинившийся пёс. — Присядь, — рукой в белой перчатке указано на кресло почти напротив, и парень послушно садится на край, сцепив руки в замок на своих коленях, всё-таки подняв голову и спокойно смотря в красно-карие глаза. Мори устанавливает зрительный контакт молча, и, конечно же, ему более чем ясно по мелким деталям во внешнем виде, что племянник болен. — Моё предложение об отпуске и возможность больничного можно соединить и суммировать по количеству дней. — Мори-сан, я в порядке. — Акутагава-кун вполне ясно дал мне понять по нашему недавнему телефонному разговору, — Чуя сжимает зубы, ловя себя на мысли о том, что Рюноскэ — чёртов предатель, — что чувствуешь ты себя не то чтобы неважно, ты просто на ногах еле стоишь. — Босс, я Вас уверяю, что чувствую себя для работы вполне приемлемо, — парень чувствует, как першит в горле, но сдерживает порыв к кашлю. — Мы, конечно, звери для других, — Мори встаёт со своего кресла, подходя ближе, но на попытку Чуи подняться следом только кладёт руку ему на плечо, стоя рядом и намекая, что вставать не стоит. — Но штаб состоит исключительно из сильнейших людей, тем более ты возглавляешь силовиков и славишься своей непоколебимостью, — интонация Мори бесстрастна и холодна, но именно она вынуждает молча слушать и подчиняться. — Ты же понимаешь, какому риску подвергнешь операцию, которая может произойти в любой момент, если окажешься в числе слабых из-за твоего недомогания? — и Чуя на это только покорно кивает, не поднимая взгляда на босса. — Знаешь, как называют себя группы итальянской мафии? — Семья. — Для каждого члена нашей семьи мы создадим любые условия, чтобы никто не чувствовал себя обделённым или слабым, — рука Мори с плеча убирается, и босс, как всегда, убирает их за спину, стоя к Чуе боком. — Мы одна семья. Одна цепь. И поэтому именно сейчас ты собираешься, Чуя-кун, и возвращаешься домой. Даю тебе отгул на этот вечер и весь последующий день. — Но Мори-сан. — Это приказ, — шеф вдруг неспешно наклоняется ближе, и его глаза останавливаются на уровне глаз Чуи. Юноша стойко выдерживает взгляд, повернув голову. Вечер и весь день, чтобы уж точно сбить высокую температуру. Мори как врач разбирается. — В нашей семье ослабление хотя бы единственного звена неприемлемо. Или тебе нужно распоряжение в письменной форме? — Нет. — Тогда выполняй, — босс выпрямляется, и Накахара встаёт. Против желания Мори он спорить не в силах — имеет право, но не пользуется им. Чуя повернулся, отходя к двери, и только возле неё, положив руку на ручку, оборачивается через плечо: — Разрешите идти? — Иди. У Чуи нет выбора. Акутагава — чёртов масштабный информатор! С одной стороны, коллега видит, как откровенно хуёво выглядит его друг, и не желает, чтобы тот сделал себе хуже, но с другой — кто-то полез не в своё дело. Накахара собирается без энтузиазма, выключая ноутбук и убирая его в сейф, собирая всё своё лекарственное добро и пряча по карманам брюк, застёгивая пальто и крепко повязывая поясом, обматываясь шарфом и снова закрывая кабинет на ключ до зав- до послезавтра. Подаренная ему в кафетерии пачка печенья, нераскрытая и даже не тронутая, предусмотрительно-и-на-всякий-случай отправилась за пазуху. «Да чтоб у тебя все пробки выбило и всё вырубилось, стукач», — в сердцах, но так, по-доброму думает Чуя об Акутагаве, спускаясь на лифте, но не ловя удивлённых взглядов — в штабе привыкли, что кто-то или один, или группами часто уходят куда-то днём, только никто не знает, что член Комитета едет не за бумагами и не говорить в этот раз, а просто домой. Ладно, такой исход даже лучше. По крайней мере, парень не заявится к Дазаю домой в поздний час, как вчера, только бы он не спал в это время. Да и, в конце концов, домашняя обстановка лечит одним своим существованием, как известно. «Вот приду домой и ка-ак… лягу спать со всей силы». Морозит. Как и на протяжении всего дня. Чуя садится в машину, вспоминая адрес Дазая, но вроде как и без джи-пи-эс помнит маршрут. Снова нужно прогреть салон, но парень на этот раз не ждёт десять минут на холоде, жмурясь от сухого ветра, он садится, поёрзав на сиденьи и закашлявшись. Как же его заебала температура, господи прости. Шмыгает носом, вставляя ключ в зажигание, надавив на рычаг и нажимая на газ, потихоньку съезжая с парковки. Ему, если честно, хочется лечь на задних сиденьях и больше не вставать. Никогда. Но приходится ехать. Рыжая собачка на панели мерно закачала головой. Ещё день, но всё так же пасмурно и серо. Как ни странно, никакой пробки на дороге, Чуя едет вполне спокойно, разве что, неожиданно зажмурившись, чихает, прикрывая рот рукой. Ему так непривычно без перчаток, но скоро он их наденет, только главное — не забыть у Дазая ещё что-нибудь, а то он подумает, что Накахара делает это специально. Туфли, например. Медленно кружит с неба мелкий снег, покрывая асфальт тонким слоем белого кружева, облетевшие и тонкие ветви деревьев без единого листа, огороженные круглыми чугунными заборчиками по бокам тротуара возле поребриков. Люди ходят, и большинство почему-то серое, в чёрной или просто невзрачной и тусклой одежде, и глаз невольно цепляется за прохожих в красных или жёлтых куртках, с цветными шапками или пятнистыми шарфами. У Чуи болят глаза, он щурится, периодически несильно кашляя и прерываясь на светофоре, чтобы вытереть нос платком. Вот опять этот район, парень помнит его по горящим ночью вывескам, но сейчас потухшим, и опять эти высокие и похожие серые дома. Чуя едет не так уж быстро, чуть опустив голову и глядя в окна, всматриваясь в окружение: кафе, небольшие магазины, один раз даже прокат велосипедов попался, но встречаются они всё реже, и реже, и реже. Вон там, за пару домов от нужного поворота, виднеется коричнево-бежевая вывеска кофейни с белым символьным изображением кружки с чем-то горячим внутри, изображённым паром, и Чуе кажется, что даже он с заложенным носом уловил тонкий кофейный аромат. Ему тут же захотелось чего-то вроде латте и маффина, как вдруг взгляд падает на раскрывшуюся дверь. Из кофейни выходит высокий человек в светлом пальто, тёмно-синем шарфе и белыми, как падающий с неба снег, волосами. В очках. Держит в руках книгу, оглянувшись по сторонам, поглядев вверх и медленно направившись как раз в ту сторону, в которую нужно ехать Чуе. Дазай. Это точно Дазай. Он разве днём не сидит дома?.. А, наверное, сегодня просто нет солнечного света, чтоб его глаза сильно болели. Вот так встреча. Чуя, несмотря на своё больное горло и жуткий мороз по коже, хотел было уже опустить окно и выкрикнуть имя прохожего, как вдруг в голове щёлкнуло. Ну да. Он же глухой. В медный тазик кричать собрался? Ладно. Накахара разочарованно щёлкает пальцами, тотчас закашлявшись, и сжимает руки на руле, неспешно следуя за Дазаем. Он уже свернул во двор, его шарф развевался от ветра, и в любой другой момент Чуя выбежал бы из машины, догнал и предложил довезти, всё равно им в одну сторону — да даже если бы было и не в одну, — но бегать по холоду ещё раз, когда от точно такой же причины затемпературил, идея откровенно дерьмовая. Чуя немного сбавил скорость, сворачивая в тот же двор, и интересно: если Дазай обернётся, он узнает машину вчерашнего своего гостя? Врага нужно знать в лицо, а чуть не сбившую тебя машину — узнавать по капоту. Но Дазай так и не обернулся, а Чуя его не перегнал. Подъехал ровно к тому подъезду, из которого выходил вчера, совсем чуть-чуть ускорившись быстрее Осаму, и помигал фарами, опуская окно и показываясь из него. Светловолосый тотчас увидел, остановившись, и улыбнулся, приглядевшись, зашагав ближе к машине. Чуе сразу как-то стало легче. Достаёт телефон, что-то печатая.Заметки. «Привет, хех. :) Я не слишком рано? Смог-таки пораньше сегодня».
Дазай подходит ближе, склоняясь и читая. Лёгкая улыбка не покидает его лица, он отрицательно качает головой, но вдруг лезет рукой в карман своего пальто и протягивает Чуе его чёрные перчатки. Парень не ожидал, что юноша взял их с собой.Заметки. «Ого. Спасибо, — он берёт перчатки рукой, но вдруг закашливается, закрывая рот тыльной стороной ладони. — Как дела? Как самочувствие?»
Дазай нахмурился. Взглядом спросил, указав пальцем на телефон, можно ли взять, и Чуя без проблем отдал, открывая дверь и приглашая в салон, но Осаму только покачал головой, отказавшись. Что ж, хозяин-барин. Пока глухой печатает в телефоне одной рукой, держа второй книгу, Чуя ловит себя на мысли, что смотрит на юношу снизу вверх и не находит в нём ни одного изъяна, бросающегося в глаза. Ой, почему на листах книги видна замочная молния?.. Это чехол? Креативно.«Ты болеешь? — Чуе возвращают телефон в протянутую руку. — Не хочешь зайти ко мне? Выпьешь горячего чаю, он снимет хрипы в горле».
«Спасибо за твою гостеприимность, — Накахара ответил достаточно быстро, — но извини, откажусь. Слишком плохо чувствую себя сегодня, да и часто по гостям шататься — грех. Не хочу заразить тебя. И… Пока? До встречи?»
Дазай снова взял телефон, быстро отвечая и, отдав его, отошёл уже на шаг, чтобы не зацепить машину.«До встречи. Вчера я, между прочим, говорил тебе застегнуть пальто, а ты не послушал, вот и простыл. >:(»
Чуя только улыбнулся. Убирает телефон в карман, на прощание махнув Дазаю рукой и закрывая окно, чувствуя, как холод с улицы пробирает до костей. Он сильно закашливается, и Осаму видит это через щель ещё не закрытого окна, хотя вскоре за тонированными стёклами Чуя скрывается окончательно. Чёрная машина медленно уезжает со двора, Чуя быстрее надел свои перчатки, ощущая себя полностью одетым теперь, но всё почему-то думает об одном: Дазай ответил «до встречи». Именно «до встречи», а не «прощай». Парень выезжает на главную дорогу, но, проехав два дома, останавливается возле той самой кофейни, из которой Осаму вышел совсем недавно.***
Сообщение от: Накахара Чуя 22:13. Хей, Дазай, доброй ночи. Спишь?
Дазай прищурился. Он сидел за ноутбуком, битый час уже пялясь в экран и понимая, что не может закончить один-единственный абзац. Всё, кончилось вдохновение. Оборвалось на паре предложений. Замечательно! От созерцания мигающей строки у законченного слова отвлёк только загоревшийся экран телефона.22:14. Доброй ночи, Чуя. Нет, не сплю. А что?
22:15. Только не пугайся. Открой свою дверь, пожалуйста. Ничего не случится, обещаю!
22:15. Ох…
Дазаю странно читать это. Что за? Он машинально оглядывается на свою тёмную квартиру, на дверь, видную из прохода, но всё, слава богу, в порядке. Юноша сглатывает, отодвигаясь от стола и неуверенно пройдя к коридору, на всякий случай на секунду включив свет и посмотрев по сторонам. Нет, никого, хотя, блин, зачем он проверяет. Свет выключается, и юноша, вздохнув, уняв биение сердца, на свой страх и риск медленно открывает входную дверь, выкрутив внутренний замок и аккуратно высовывая голову. Яркость лестничной клетки вынуждает поморщиться. О. Обыкновенный парень в куртке с эмблемой доставки на плече и в такой же кепке с такой же эмблемой стоит прямо возле двери. Светлые, но не такие белые, как у Дазая, волосы, отросшая прядь чёлки с правой стороны, жёлтые глаза и улыбка на лице. Протягивает коробку с чем-то, и на коробке — эмблема той самой кофейни, в которой Дазай часто бывает уже на протяжении нескольких лет. Взгляд светлых глаз недоумённый, он даже эту небольшую коробку, ему протянутую, не принимает, но в это время юноша, так и не открывший рта, достаёт тетрадный лист из кармана и кладёт поверх контейнера, следом за листком доставая и маленькую бумажку. Чек. Неизвестное принесённое и доставка полностью оплачены. В чеке столько всего написано… Дазай неуверенно глянул на паренька-доставщика, на листок, на доставщика ещё раз и склонился, читая:«Спасибо, что не выбросил мои перчатки. И это тоже не выбрасывай, иначе обижусь! ;)»
Уф. Дазай так удивлён, что не понимает, что происходит. Он, конечно, принял коробку и попрощался с доставщиком взмахом руки, закрывая дверь и унося переданное на кухню. Пришлось включить свет, хотя и больно, и вскрыть скотч посылки ножом. Это… коробка сладостей и булочек? Аромат просто чудесный. Он видит упаковку безе, грильяж, зефир, кексы, ванильные маффины, булочки с корицей и шоколадной крошкой. О господи. О господи??? Дазай никогда не заказывал подобного, исходя из экономии, хотя видел это всё в меню своего кафе не раз. Он всегда брал только кофе. Только кофе… Сверху всего этого добра, от которого Осаму, не использующий в своей речи брань (хотя прекрасно знающий ругательные выражения на языке жестов), охуел и не выхуел, красивенькая и без всяких бумажек пачка печенья. Фломастером на ней написано тем самым почерком, коим вчера был записан чужой номер на листке: «Угощайся. Мне будет приятно, если ты примешь это».